Текст книги "Меч Тамерлана. Книга вторая. Мы в дальней разлуке"

– Прошу, гражданка, садитесь!

Затем, взгромоздившись в кресло за столом, он пододвинул к ней пачку:

– Курите?

Наталка отрицательно покачала головой, обратив внимание, что такой миниатюрной и плоской пачки папирос она сроду не видала, хотя нет, видала – у той противной тетки, что давеча к своему задохлику ревновать вздумала. Все это отдавало такой театральностью, что, несмотря на драматичность ее положения, Наталка невольно усмехнулась: «Сейчас осталось только лампу включить и направить свет на меня. А те два жандарма, что примостились возле стены, будут меня бить».

Но ничего подобного не произошло. Следователь старательно продолжал играть роль доброго дядюшки и голосом, полным сочувствия, продолжил беседу:

– Заместитель следственного отдела подполковник Денисов Сергей Степанович. Все знаю, в курсе того недоразумения, что с вами произошло. Поэтому предлагаю: давайте побеседуем и придумаем, как нам разрешить возникшие разногласия. Согласны?

Против воли Наталка согласно кивнула:

– Да.

– Ну вот и ладненько, вы не возражаете, если я буду вести запись нашей беседы?

И, не дожидаясь ее согласия, он пододвинул к себе несессер, оказавшимся вовсе не кожаным, и раскрыл его словно книгу, лежащую на боку обложкой к Наталье. Приоткрытая верхняя половина книги, обращенная к следователю, вдруг засветилась мягким зеленоватым светом.

* * *

Вот уже битых двадцать минут терзал Денисов девушку, а результата все не было. Пытался задействовать свое чутье, о котором ходили легенды по всей Москве. Но его хваленая проницательность молчала. И видел ведь, что не врет она, а всего лишь недоговаривает. Не врет, что с жильцами квартиры она не знакома, и адрес квартиры действительно не знает. А ведь так не бывает! Любой домушник изучит объект вдоль и поперек. А эта… не может ответить, какие в доме окна и двери, даже из какого материала они изготовлены и какие на них запоры и замки. Номера квартиры не знает, а когда узнала адрес дома, на ее лице высветилось неподдельное удивление. Он был дока по типичным реакциям и моделям человеческого поведения. Но поведение ее не влезало ни в какие стандарты, может быть, поэтому картинка не складывалась. Версия с ограблением лопалась на глазах, но и предположение о любовных отношениях девицы с хозяином, высказанное на ухо старшиной, тоже ни в какие ворота не лезло. Простое, казалось бы, дело грозило обернуться громким конфузом…

Лишь только ввели задержанную, он едва не присвистнул: было отчего Дятлову слюни распустить. Такая куколка – редкость по нынешним временам. И ведь не было за ее невинным видом никакого двойного дна. Немало Сергей Степанович повидал на своем веку мошенниц, воровок, аферисток с ангелоподобными лицами. Но его трудно было обмануть: за очаровательной внешностью всегда проглядывала алчность, распущенность, циничность. А эта нет! Хоть и надет на ней донельзя эротичный халатик, села аккуратно, сдвинув ноги, постаравшись максимально прикрыть то, что обычно не выставляют напоказ. Денисов усмехнулся про себя, вспомнив нашумевший лет двадцать назад фильм с известной американской актрисой. Та на допросе лихо раздвинула ноги, показав следователям то, что находится на стыке двух нижних конечностей, сходящихся к тазу, вынудила их смутиться, одержав тем самым над ними психологическую победу. У этой же в глазах нет ни вызова, ни испуга, а скорее, спокойное любопытство.

– Начнем? – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал Денисов.

Раскрыл ноутбук и, придвинув к себе поближе, включил запись. Умение заполнять протокол допроса в электронном виде было предметом его гордости, объектом для зависти коллег и средством эффективного использования рабочего времени. Быстро пробежал пальцами по клавишам:

– Фамилия, имя, отчество, место и время рождения?

Девушка опустила глаза:

– Не помню.

* * *

И вот так все двадцать минут: «не помню», «не знаю», «не видела». Сергей Степанович вообще неожиданно поймал себя на мысли, что и память у девушки девственно чистая, а не только ее натура. Как будто инопланетянин, пришелец из других миров сидит перед ним. Вот сейчас она снимет кожу, и на него уставится немигающий взгляд больших глаз на безносом лице с ушами-трубочками по бокам. Телевизор постарался, да всякие там Спилберги с Земейкисами: намертво впаяли в сознание человечества образ пришельца. А может, она Терминатор, пришедший в этот мир из будущего уничтожить человечество? И под ее латексом искусственные мышцы, пучки проводов, килограммы железа и десятки микросхем. Ощущение было таким сильным, что Денисов едва подавил желание подойти к незнакомке и потрогать кожу, проверить на ощупь, настоящая она или нет. «Тьфу ты, черт! Чуть все дело не испортил своими фантазиями», – про себя выругался он.

Может, все просто, и перед ним сидит и валяет дурку не по годам умелая воровка на доверии? Оставался один способ это проверить, и за свою многолетнюю практику Денисов его использовал несколько раз, чтобы хотя бы для себя уяснить действительное положение дел. Хочешь выявить истинную сущность человека – дай ему написать что-нибудь, а еще лучше подписать. Во время подписи сработает моторика памяти, и если человек подписывает, то он, скорее всего, подпишет так, как привык всю жизнь. А если лицо отказывается от подписи, то на краткий миг замешательства оно все равно раскроется. Это состояние продлится всего мгновенье, но в этот момент подполковник успеет его срисовать. Вздохнув, Сергей Степанович сказал:

– Не получается сегодня у нас с вами разговор, гражданочка.

Одновременно он вызвал к жизни стоящий сзади на тумбочке старый лазарник, нажал на Enter, отправив протокол в печать. Получив распечатку, он коротко пробежал по ней глазами и протянул задержанной:

– Вот, возьмите, прочитайте внимательно и подпишите.

А сам обратился весь во внимание.

* * *

Ничего не скажешь: в умении задавать вопросы этому подполковнику не откажешь. Культурный уровень здешних полицейских в ее глазах значительно вырос. Хотя после унижений от нижних чинов, кои она претерпела, Таша посчитала, что эти такие же держиморды, что и тогда. То, что допрашивает ее подполковник, девушка запомнила. А то по погонам и не определить. Сами-то погоны не сильно отличались от ее мира, но различие было. И еще по тому, как обращались полицейские к капитану, она уяснила, что в ходу здесь обращение «товарищ», а не «господин», и тем более, нет никаких «благородий». Вот где можно было проколоться! В вопросах о том, что же произошло со страной, в которой кардинальным образом изменилось обращение с отношений превосходства и господства к отношениям равенства, можно будет вернуться потом. Хотя судя по гербу, висевшему заспиной следователя, все в стране осталось по-прежнему: все тот же двуглавый орел, только вроде без короны, большего рассмотреть не удалось – не до того было. Да и Георгий Победоносец на красном фоне в гербе Москвы выглядел вполне традиционно. И кусочек георгиевского темляка, сложенный в бант и приколотый булавкой к столу, говорил о многом.

На вопросы барышня отвечала осторожно, но предельно откровенно, кроме самой главной тайны. Тем более что она действительно знала немного. Кто хозяева квартиры? Не имеет понятия! Знакомы ли ранее? Впервые вижу! Номер квартиры? Неизвестен! Услышав, что Воздвиженка в этом мире называется Малой Бронной, против воли подняла удивленно бровь. Это что, возвращение к старым историческим названиям? Видимо, здесь раньше оружейники селились. Ладно хоть Патриаршие пруды так Патриаршими и остались.

Вот только, когда они говорили о месте инцидента, фраза «на углу у Патриарших» отчего-то заставила их многозначительно переглянуться, как будто она что-то значит в этом времени.

Но больше всего Наташу заинтересовал прибор, который она вначале ошибочно приняла за несессер. На боковой панели что-то светилось, но Наташе не было видно. А вот нижняя панель представляла собой обычную клавиатуру, по которой бодро стучал подполковник Денисов. В свое время в гимназии Таша окончила курсы машинописи и стенографии, хорошо умела бойко печатать слепым методом, поэтому представляла, чем занимается следователь. Портативная пишущая машинка? Пожалуй! То, что произошло потом, повергло барышню в изумление. Подполковник повернулся на вращающемся кресле и чем-то щелкнул на коробке, на которую она до сих пор не обратила внимания. Затем, повернувшись обратно, он легонько ударил пальцем по клавише, и коробка ожила. Прибор засветился, замигал, и из него со скрежетом вылезло несколько листов бумаги. Фантастика!

Но тут восторг уступил место панике, потому что следователь предложил ознакомиться с протоколом и подписать. Наталка взяла листы и вгляделась в текст. Боже! Что за тарабарщина! Как это можно прочесть? Она знала, что среди полицейских, особенно нижних чинов, грамотность не в чести, но чтобы настолько! Пытаясь унять участившейся сердцебиение, девушка сделала вид, что внимательно читает текст. Помогло! Постепенно буквы стали складываться в слова. Бросилось напечатанное вверху листа слово «ПРОТОКОЛ» вместо привычного «ПРОТОКОЛЪ». Она поняла! Значит, реформа орфографии, о которую было сломано столько копий, свершилась, и все эти «ЯТИ», «ФЕТЫ», «И» краткие с крапкой наверху отошли в утиль. А ведь они еще совсем недавно спорили с подругами, как по-новому, без «ФЕТЫ», будет писаться имя «Оеодор»: «Теодор» на английский манер или по простонародному «Фёдор». Понять-то Наталка поняла, в чем дело, но читать все равно было непривычно, поэтому одолела она протокол с большим трудом. Хоть со временем она точно определилась: в начале протокола стояла дата: 14 августа 2013 года. Поразмышлять о том, что если уж перенеслась во времени, то почему так криво, на 99 лет, а не на 100, еще и не на ту же дату, она отложила на потом. Как подписать протокол? Ведь это документ! На столе не было ни перьев, ни перьевых ручек, ни чернильницы. В стакане стоявшего на столе канцелярского прибора обнаружились карандаши и еще какие-то цилиндрической формы палочки из уже не раз в этом мире виденного неизвестного Наташе материала. Справедливо рассудив, что это, пожалуй, ручки и есть, она достала одну. Вверху сего предмета располагалась кнопка, а внизу он конусообразно сужался и заканчивался маленьким отверстием. Несколько раз барышня недоуменно повертела в руке и нажала кнопочку наверху. Тотчас же из отверстия внизу выскользнула толстая игла.

«Этим надо писать!» – догадалась Таша и провела острием иглы по листу бумаги. Тотчас же на белом листе появилась тонкая синяя линия, которую, судя по виду, не требовалось сушить. Здорово! Но как подписывать? Воинова? Захотелось записаться Заломовой, но она прогнала эту мысль. Девушка растерянно посмотрела на следователя:

– Я не знаю, что писать! Я не помню, кто я!

* * *

Произошедшее в корне меняло дело. Денисов внимательнейшим образом наблюдал за реакцией юной злоумышленницы. Девчушка со смесью любопытства и восторга смотрела на работу принтера. Непонимающе вертела в руках ручку. Для пробы провела линию по листку. С ручкой она вообще вела себя так, как вела бы обезьяна, получив в руки незнакомый предмет. Денисов смотрел как-то научно-популярный фильм про обезьян. Вот там приматы вели себя очень похоже. Затем попыталась честно поставить подпись, но не смогла, не помнила, о чем сообщила ему. Реакции были вполне естественными, без всякой игры и притворства. Никакой второй натуры за ее образом не вырисовывалось.

«Да ведь она в самом деле ничего не помнит!» – решил Денисов. И этот вывод в корне не понравился подполковнику. По долгу службы ему не раз приходилось сталкиваться с потеряшками. Потеряшка – большой ребенок. С потерявшим память человеком можно сделать все, что захочешь, можно принудить к любому преступлению, любой мерзости. И следак по опыту знал, насколько уязвима и беззащитна эта категория. Особенно если это юная и неопытная девушка, а вокруг ходит так много мерзавцев!

Как можно мягче, отобрав у девушки протокол и ручку, он поинтересовался:

– А позвольте-ка спросить, с какого момента вы начали помнить?

– Когда оказалась в квартире, прямо в кровати.

– А до этого совсем ничего не помните?

Барышня отрицательно покачала головой.

– А как вы были одеты?

Девушка опустила голову и еле слышно прошептала:

– Никак…

– То есть вы были абсолютно обнажены?

Снова кивок, на сей раз утвердительный, и плотно сжатые губы и еще плотней сжатые бедра. Хорошенькое дело!

– Тогда откуда на вас кимоно и босоножки?

– Ольга Львовна дала.

– Хозяйка?

– Да!

– Так значит, вы ее знали!

– Нет! Я ее никогда раньше не видела. Как ее зовут, она сама мне сказала.

– Получается, что вы, голая, поздним вечером, почти ночью, оказались в чужой квартире и чужой постели. Кто вы такая, как там оказались и что там делали, вы не помните? – резюмировал подполковник. – Я все правильно изложил?

– Да, все верно.

Денисов замолчал, только задумчиво стучал то одним концом ручки, то другим по поверхности стола, переворачивая ее в руках. При этом он настолько уничижительно смотрел на сидящих сбоку полицейских, что они весьма неуютно чувствовали себя под его взглядом.

Когда же наступила амнезия? Где девчонка была все это время? Что с ней делали, где держали, что кололи, чем поили? Как оказалась в доме на углу у Патриарших? Где ее семья и где ее дом? Вот, кроме установления личности, вопросы, на которые предстояло ответить. И не сегодня. И не он. Но кое-что нужно сделать сейчас, сейчас же.

– Вот что, мадемуазель, – что-то заставило Сергея именно так обратиться к девушке, – посидите-ка пока в коридоре. А мне надо с этими, – кивок в сторону оперов и пэпээсников, – «достойными» представителями правоохранительных органов поговорить надо.

Лишь только девушку вывели за дверь, он повернулся к Зозуле с Дятловым и операм.

– Все слышали?

– Слышали.

– Все видели?

– Видели.

– Поняли теперь, что у вас за спиной растут огромные ослиные уши?

Дятлов только засопел в ответ, опера старательно прятали глаза, а старшина как более опытный спросил:

– Что же нам теперь делать?

– Вам ничего, идите на маршрут – служите дальше, а вот оперативникам придется поработать с девушкой. Перво-наперво отведете ее к криминалистам. Кто там у нас дежурит? Не знаете… Ладно, я сам к ним позвоню, пусть снимут отпечатки пальцев и перегонят в инфо-центр. Там пробьют их по базе, и к утру, я думаю, уже будут результаты. Вы тем временем дуйте в приемный покой дежурной больницы с нашей потеряшкой. Пусть осмотрят внешний вид: повреждения, раны, ссадины, кровоподтеки, следы от ремней и проколы от инъекций – словом, все, что могло бы хоть косвенно объяснить ее приключения. Проверить на предмет половых контактов: когда был последний, сколько их было вообще, хотя бы приблизительно. Кровь на ВИЧ и всякую другую заразу пусть возьмут. Гинеколог пусть осмотрит на предмет разрывов внутренних органов. Если есть инородные тела и сторонние биоматериалы – на экспертизу, постановление я выпишу. И еще обращаю ваше внимание: кожные покровы осмотреть внимательнейшим образом, нет ли следов от инъекций. Не мне вам говорить, где могут быть проколы, когда их хотят скрыть.

– Товарищ подполковник, вы думаете?.. – начал спрашивать опер.

Но Денисов резко перебил его:

– Мы должны не думать, а предполагать обязаны самое худшее. В народе об этом так и говорят: лучше перебздеть, чем недобздеть. Ясно?

Тот кивнул.

– Выполняйте!

Одного не мог знать следак, что у Наташи абсолютный слух.

Глава 4
Этот жестокий, жестокий мир

 
Я танцую на голубом шаре.
Этот шар – моя планета.
Я играю энергией мира,
чтобы в нем было больше света.
 

Ева Райт

Девочка, скрючившись и держась руками за прутья, сидела в углу обезьянника. На ее лице отчаяние сменялось надеждой. Но Таша не предавалась унынию, череда унижения и испытаний за прошедшую ночь не сломили ее боевой дух. Ей надо бы во все глаза смотреть на новый мир, открывшийся перед ней, мир удивительный и непонятный. Но обстоятельства, при которых она оказалась в будущем, не располагали к веселью. Словом, все было очень сложно. Наташа сидела и, несмотря на слипающиеся глаза, пыталась разобраться в несообразностях, которых было очень много.

Самая главная странность заключалась в дате. Пока не находился ответ, почему временной разрыв составил девяносто девять лет. Почему не сто? И не пятьдесят? И не девяносто восемь. А день? Было бы хоть немного понятно, окажись она в этот же день, но спустя девяносто девять лет. А тринадцатое августа вообще ни о чем девушке не говорило. Хоть бы в том году была какая-нибудь дата, за которую можно было бы зацепиться, но ничего из истории двадцать первого века Наташе известно не было. Судя по Наташиным наблюдениям, ничего экстраординарного в тринадцатом августа не было, не считая того, что это «чертова дюжина». Но мысли о чертовщине Наташа отогнала прочь. Еще чего не хватало, осталось только мистику приплести!

Череда странных событий и унижений началась с нелепой сцены в квартире. Она ничего не смогла объяснить оскорбленной, злой как фурия жене. Ревность застит глаза, Таша об этом теперь знала не понаслышке. Тем более что муженек, видно, ходок еще тот. Потом Господь прислал на ее голову двух идиотов-полицейских, причем молодой бросал в ее сторону столь сальные взгляды, что она все время себя ощущала не в своей тарелке. Наташа готова была укусить нахала, когда он под видом обыска бесцеремонно ее облапал. Когда выводили из дома, ей удалось на миг охватить взглядом картину: впереди за сенью вековых лип голубели Патриаршие пруды. Оглянувшись назад, она на месте своего знакомого особняка увидела огромный многоквартирный дом аж в семь этажей, из которого они только что вышли. Это было действительно то самое место, где прежде стоял их особнячок, и девушка немного успокоилась. Ну да, все верно, столько лет ведь прошло.

Но в следующий миг внимание девушки переключилось на чудесную самодвижущую тележку, к которой ее подвели. В том, что это был автомобиль, сомнений не возникало. В прошлой жизни Наташа видела автомобили и даже каталась на одном из них, но то каплеобразное чудо с мягкими обводами корпуса, стоящее сейчас перед ней, имело немного сходства с угловатым, блестящим, с хромированными дверными ручками автомобилем князя. Казалось, что все в машине было предельно функционально, все подчинено одной цели – езде. Никакой роскоши, никакого богатства отделки, того, что было в избытке в автомобиле князя. Молодой полицейский с наглыми глазами дернул за незаметную утопленную в дверь ручку, и та тихо и плавно открылась. Девушка хотела сама, без посторонней помощи залезть в салон машины. Но рука наглеца грубо легла на ее голову, силой пригнула и принялась бесцеремонно заталкивать ее вовнутрь. Девушке пришлось просунуть голову вперед и садиться, встав коленками на заднее сиденье. В сей момент развязный тип в полицейской форме внезапно просунул руку ей между ног и потеребил в самом интимном месте. Так с Ташей прежде никто и никогда не поступал! Девушка буквально задохнулась от возмущения и попыталась влепить наглецу пощечину. Но, забыв, что руки скованы наручниками, оторвала их обе от сиденья и, лишившись упора, больно уткнулась лицом в него лицом. При падении она опозорилась еще больше: задрался халатик, и без того короткий, выставив на всеобщее обозрение все, что у нее располагалось ниже пояса. Как она ненавидела в этот момент этого типа с наглыми сальными глазами, который хохотал над ее конфузом аки жеребец.

Пунцовая от негодования и унижения, она кое-как забралась на сиденье.

Ощущение позора было столь остро, что первое время Наташа и думать ни о чем не могла, а только сидела с закрытыми глазами, переживая свое унижение, да старалась восстановить учащенное дыхание. Ну и пусть старший ему сейчас выговаривает за дверью автомобиля, ей-то что до того? Он ВИДЕЛ то, что предназначено не для его бесстыжих глаз, он ЩУПАЛ то, к чему никто не имеет права прикасаться без ее разрешения! Неужели ее первые шаги в этом мире должны сопровождаться НАСИЛИЕМ над ней? Обида была столь велика, что даже заглушила саднящую боль от удара лицом об обшивку сиденья. Собственно, а откуда такая иллюзия, что в будущем живут только анегелоподобные личности? Прогресс прогрессом, а люди всегда остаются людьми. Жаль только, что с тех пор, когда она возникла в этом мире, на ее пути встретились пока одни лишь отвратительные типы. Ладно, посмотрим, что будет потом, ведь ей выпал уникальный шанс краешком глаза заглянуть в будущий мир. Рассудив подобным образом, девушка открыла глаза и снова обрела способность ощущать реальность. Жизненных сил у Таши было много, не на одну подобную ситуацию.

Оказалось, что пока она переживала за свою поруганную девичью честь, машина тронулась с места, и они уже едут. Почти неслышно урчал двигатель, на сиденье было мягко и не ощущалось никакой тряски. А ведь после памятной автомобильной прогулки по Москве с неудавшимся женишком у Наташи болело седалище от тряской езды по московским мостовым, вымощенным булыжником, словно она весь день в седле провела. Наташа выглянула в окно: мимо больших зданий из стекла и бетона по ровной дороге то и дело сновали такие же каплеобразные автомобили со сглаженными корпусами и светили фарами. Скорость была столь невероятно высокой, что она не успевала все рассмотреть. Улицы были прекрасно освещены, и, несмотря на ночь, было довольно светло. На перекрестках машины останавливались, подчиняясь сигналам странного трехглазого разноцветного прибора, наподобие железнодорожного семафора. После нескольких остановок девушка догадалась о сути команд, которые подает прибор, и сочла это вполне разумным.

О столь ровном и бесшумном дорожном покрытии, заменившем привычные ей булыжные мостовые, Наташе и гадать не пришлось. Она знала, что это асфальт. Гимназия хоть и давала преимущественно гуманитарные дисциплины, но естественные знания вдалбливались в головы гимназисток тоже весьма изрядно. Тем более что при изучении истории родного края им все уши прожужжали, что первый в России асфальтный завод построен в их губернии. Добывали асфальт у подножия Жигулей, на узком перешейке между Волгой и Усой, возле Сызрани. В памяти всплыло и имя инженера, первого наладившего производство асфальта, – Иван Буттац. Он же для добычи асфальта приобрел первые четыре паровых экскаватора. Впрочем, как заметила Наталка еще при выходе из дома, тротуары по-прежнему были вымощены брусчаткой.

Людей она видела по дороге немного. Все-таки сумерки – не то время суток, когда есть возможность пристального разглядывания людей на улице. Однако те, кого она видела, были одеты весьма фривольно, если не сказать фантасмагорично. Хотя халат, короткий и тонкий до прозрачности, который был на ней, говорил о многом. Внезапно Таша поймала себя на мысли, что упрощение нравов, возможно, было столь глубоко, что обращение с ней полицейского, которое она сочла унизительным, было нормой у здешних обитателей. Девушка лишь поежилась от этой мысли: не хватало еще, чтобы всякий встреченный хватал ее за промежность. Нет уж, увольте! Хотя пока что этот дурак был единственным, кто вел себя подобным образом, старший был вполне корректен. Да и тот слизняк, что на квартире, только глазами ел, не позволяя распускать руки.

Пока Таша размышляла, подъехали к зданию, на котором висела табличка:

Казалось, полиция готовилась к длительной осаде: узкие бронированные оконца с бойницами при входе, обилие железных решеток, тяжелая металлическая дверь. За дверью оказалось большое фойе с сиденьями по краям. Напротив двери – ряд продолговатых застекленных окошек с надписью «Дежурная часть». Наискосок в нише располагалась натуральная железная клетка. Большая, как для диких зверей в зоопарке. Только содержались в клетке не звери – люди. Вернее, несколько ярко накрашенных девиц с прискорбно малым количеством одежды на теле, немногим больше, чем на самой Наташе.

Когда ее подвели к клетке и вышедший из дежурки полицейский принялся греметь ключами, Наталка поняла, что и ей суждено стать одним из экземпляров этого зверинца. Старший ее «почетного эскорта» тоже достал миниатюрные ключики и принялся сосредоточенно копаться ими в кандалах, которые по злой иронии именовались браслетами. Как только отекшие руки снова почувствовали свободу, девушка исхитрилась развернуться и влепить молодому нахалу звонкую оплеуху.

Глаза полицейского сузились от злости, и он, Наталья готова была поклясться, готов был ударить ее в ответ. Но старшой, взяв его за руки, веско и с нажимом сказал:

– Не надо!

– Нет! Ну ты видел? Видел? – кипятился, впрочем, уже без прежнего рвения наглец в полицейской форме. – Это же нападение на полицейского!

– И поделом тебе. Не будешь руки совать куда не нужно, – сказал старшой. – Ты забыл, нам ее просто сдать надо от греха подальше. Давай засовывай ее в обезьянник.

Заходя в камеру временно задержанных, Наташа отметила, что не ошиблась, сравнив ее со звериной клеткой: то, что в ее мире называлось кутузкой, на местном жаргоне именуется обезьянником. Девушка еще не догадывалась, что в клетке ее ожидает маленький культурный шок.

В обезьяннике, кроме Таши, находилось десятка полтора девиц. Вид их вызвал оторопь у девушки. Она предполагала, что тенденции женской моды ведут к упрощению одежды и ее укорачиванию. Но чтобы настолько! В мире, который она оставила, наиболее смелые женщины уже начали отказываться от корсетов, да и многие девицы их уже не носили, заменяя широким лифом. Наташа, к примеру, хоть мама и настаивала, тоже не любила и не носила корсетов, считая их лишними и отдавая предпочтение Bustenhalter, замечательному изобретению немецкой школы гигиены. Корсеты явно отходили в прошлое, и большинство Наташиных товарок по гимназии, с тех пор как у них вообще стало что-то расти на груди, надели бюстгальтеры. Во-первых, это было полезно для здоровья, ведь немецкая школа гигиены пропагандировала здоровый образ жизни, а корсеты уродовали скелет и затрудняли дыхание. Во-вторых, это было современно и удобно. А в-третьих, демократично, ибо простолюдинки вообще не знали никаких средств поддержки груди. У большинства девиц, которые соседствовали с Наташей в камере, не было не только корсетов, но и бюстгальтеров. Девушка могла поклясться, что под тонкими миниатюрными маечками и такими же несерьезными блузками у них не было НИЧЕГО! У некоторых даже проглядывали сквозь ткань темнеющие торчащие соски. Некоторые майки держались лишь на тонюсеньких бретельках, обнажая шею, плечи и верхнюю часть груди. «Decollete», – вспомнила Наташа.

Внизу все тоже было очень плохо: если в ее время юбка короче щиколоток уже считалась вызовом общественной морали (девочек это не касалось), чем охотно пользовались различного рода бунтарки, то здесь же… Короткий японский халатик, который здесь называли кимоно, девушка посчитала домашней экстравагантной одеждой, но, оказывается, так ходили здесь практически все. На некоторых девушках были короткие штаны, называемые смешным английским словом shorts. В мире Наташи они считались мужской спортивной одеждой. Некоторые shorts были свободными и широкими, другие короткими и облегающими, открывающими ягодицы настолько, что было непонятно, где же находятся трусы и панталоны. Столь же разнообразны были юбки: короткие и подлиннее, с поясом и на резинке, узкие и вразлет, ровные и плиссированные. На двух девушках были надеты короткие платья, облегающие и подчеркивающие фигуру. На вид большинство одежды было из незнакомых Таше тканей, что, впрочем, не особенно удивило девушку: почти за сто лет произойти могло многое, и наверняка были открыты новые материалы. Накрашены были девицы сверх всякой меры. Но Наталка по своей молодости никогда не знавшая, что такое макияж, нашла в этом даже определенную красоту и шарм.

Столь же примечательна была форма правоохранителей. Вместо мундиров – простые рубашки с поясом, открытым воротником и короткими рукавами. Никаких шаровар с широкими лампасами, заправленными в сапоги, на современных полицейских были обычные брюки с узким красным лампасом и туфлями. Другие полицейские, наверное, квартальные и околоточные, были одеты в другую форму: серую куртку и шаровары, заправленные в огромные английские ботинки. На широком поясе у них висела кобура с револьвером и длинная палка-дубинка. И никаких шашек и сабель на боку. Различались и головные уборы: у одних высокие фуражки, у других – странного вида кепки. Как могла заметить девушка, некоторые полицейские были вооружены необычного вида ружьями с коротким стволом и без приклада. Впрочем, присмотревшись, Наталья приклад обнаружила – откидывающийся. «Очень удобно и рационально», – подумала она.

– Прикинь, подруга, – обратилась одна из сидящих девиц к другой, – еще одну шалашовку привезли. Эй ты!

– Вы меня? – уточнила Наташа.

– Тебя, тебя, а кого же! – ответила девица и захохотала. – А чё так одета? С чела стащили и даже одеться не дали?

– А чел – это кто?

– Во дает! – восхитилась другая собеседница и переспросила: – С клиента, что ли, сняли?

На сей раз Таша поняла, о чем идет речь, а также догадалась, что перед ней девицы легкого поведения. Теперь стала понятна их фривольность в одежде. Если слово «чел» ясно – человек, мужчина, то значение слова «прикинь» еще стоило обмозговать.

– Да нет, я не ваша, – поспешила уточнить она. – Я по другому делу, по взлому квартиры.

– По уголовке, значит? – удивительно, но в голосе собеседницы прорезались нотки уважения.

– А долго нас держать здесь будут? – решилась спросить, в свою очередь, Наташа.

– Тебя – не знаю, скорее всего, ты здесь надолго, подруга. А мы сейчас отсосем – и отпустят.

– А что сосать-то? Может, и я… – не успела она договорить и пожалела об этом – последние ее слова утонули в хохоте.

Хохотал весь обезьянник. В окно дежурной части отчаянно застучали, а стоявший неподалеку полицейский с силой стукнул дубинкой по прутьям камеры:

– А ну, заткнулись, шалавы!

– Не поможет, – давясь от смеха, сообщила еще одна путана. – Во, прикол, запомнить надо! Тебе, если ты по уголовке, соси не соси – не поможет. Странная ты, однако.

– Чё ржете? – оборвала смех стоящая у самой решетки совсем молоденькая проститутка, почти девочка. – Хоть она и приколистка, но здорово зазвездила ментяре, уважаю.

Таша инстинктивно потянулась было к девчушке, уж больно приятно и располагающе она выглядела, но не успела. Как не успела уточнить, что такое «прикол», «зазвездила» и кто такой «ментяра»: открылся замок, и конвоир вывел ее из кутузки.

– Эй! – окликнула Наташу молодая проститутка. – Не знаю, как там тебя, у тебя из одежды, кроме кимоно, есть что-нибудь?