Текст книги "Меч Тамерлана. Книга вторая. Мы в дальней разлуке"

– Дворянка! Ну и что? Первые революционеры тоже дворянами были! О свободе думают свободные люди, те, кто первым освободился, первым и стал думать о свободе. Так устроена общественная механика. Ты думаешь, простой народ устраивает революции? Простой люд работает, в поте свою копейку и краюху зарабатывает, а не думает о марксизме и социализме. На что его хватает, когда невмоготу станет, – на бунт, «бессмысленный и беспощадный». Как представлю, какие из наших Васильевских мужиков революционеры, – смех разбирает. Единственное, на что их хватит, – разграбить усадьбу, поломать машины да повесить управляющего. Ну, и нам бы тоже досталось, – добавила она как-то неопределенно, видимо, представив, что могло ее ожидать. – А там сели бы бражку пить до тех пор, пока урядник с командой не нагрянет да не повяжет их. Только тогда, разлепив свои пьяные глаза, начнут верещать: «А нас за что!»

Нет, Пашенька, сознательность народным массам прививают наиболее передовые представители имущих классов. Думаешь, кто у нас в марксистском кружке был? Хоть бы один мужик! Все как на подбор сынки дворян, предпринимателей да чиновников. А руководил нами польский шляхтич, отнюдь не пролетарий.

Да-а, о кухаркиных детях был не императорский закон, а всего лишь циркуляр министра просвещения, то есть внутренний документ, который только рекомендовал директорам учитывать при поступлении финансовые возможности родителей. Документ, конечно, безобразный, тут, право, ни отнять, ни прибавить, но про крестьян там ничего не говорилось. Тогда как раз из среды крестьянства стали выделяться крупные промышленники, предприниматели, изобретатели-новаторы. Кстати, одаренным детям из низших слоев циркуляр, наоборот, гарантировал стипендии. И то, это было двадцать лет назад, к тому времени, как мы с Николаем пошли учиться, про него уже прочно забыли. А в циркуляре речь шла о детях лакеев, кухарок, кучеров. Это было сделано в том числе и для того, чтобы носители рабской психологии не попали в образованные слои общества. Иначе получится не образованность, а образованщина.

Мой дед мне говорил, что к свободе надо привыкнуть, освоить, прочувствовать. Надо научиться с ней жить, осязать свободу выбора, осознать ответственность за свои поступки, приучиться самому принимать решения. Он именно так и трактовал библейскую притчу о Моисее, сорок лет водившем евреев по пустыне. Недавний раб живет инстинктами и потребностями, его еще надо научить ответственности. Нельзя из бывшего слуги сделать профессора в одночасье, всего лишь дав ему необходимый объем знаний, иначе знания в безответственных руках могут обратиться во вред. Я не знаю, зачем он мне это говорил, я ведь маленькая тогда была, видимо, что-то чувствовал и боялся, что не успеет. Но рассказ дедушки о русско-турецкой войне, я помню, меня потряс. Болгары ведь вовсе не спешили все как один встать на освободительную борьбу, даже после стольких веков турецкого ига. Всю тяжесть вынес русский солдат, а хитрый болгарский мужик долго присматривался, чья возьмет. В принципе, понять его можно, русский придет и уйдет, а им здесь оставаться. Но зато, когда они увидали, что чаша стала клониться в нашу сторону, тогда и показали, что такое потерявшие страх рабы! Дедушка рассказывал, что столько мерзости и бессмысленной жестокости он никогда не видел. Как целиком вырезали целые мусульманские деревни, как убивали деток и насиловали женщин. Опять же недовольны остались – русские не дали пограбить и понасиловать, гарантировали безопасность турецкой общине. Там дедушка и познакомился с бабушкой-турчанкой, когда защищал семью от болгарских погромщиков. А после окончания войны увез бабушку в Россию. Ну вот, ты все про меня знаешь. А я, Паша, доверилась тебе, а ничегошеньки про тебя не знаю.

«Что ж, резонно», – подумал Павел. Девушка стала открываться перед ним с какой-то вовсе необычной стороны, и он не знал, как отнестись к этому факту. И говорит как по писаному, словно не девчонка красивая сидит рядом с ним, а профессор лекцию читает. Да и с чего начать рассказ о себе, не представлял – самая заурядная биография в самое обыкновенное время, скучно же! Решил попробовать продинамить Наталкин вопрос, тем более, они прочно застряли в пробке.

– Наталочка!

«Надо же, не возразила, что так назвал, дозволила, может, на что-то большее решиться?»

– А как тебя ТАМ, – он мотнул головой, – называли? Наверное, на французский манер – Натали?

– Много ты знаешь о дворянской жизни! Еще со времен народников все в обществе вдруг полюбили простой народ, стали подражать простому люду. Нацепили толстовки и холщовые штаны, отрастили патлы и бороды. Военные вылезли из своих обтягивающих лосин и переоделись в шаровары. И сам Государь Император, не этот, а папенька его, Александр III, не чужд был этому поветрию. Среди дворянских детей можно было встретить какую-нибудь Фёклу или Ульяну. Меня, слава богу, избежала эта участь. Но дед по молодости гусарствовал в Ахтырском полку. Полк тогда дислоцировался в Умани, там дедушка и подслушал, что селяне называют Наташ Наталками. Вот он и стал меня так назвать. А еще в детстве дружок у меня был из хохлов-переселенцев, Сенька. Они хоть и давно переселились, ан нет, да проскачет в их речи малорусское словечко. Очень ему понравилось так меня называть, а глядя на него, и остальные стали величать Наталкой, да я и сама привыкла. Кстати, у вас говорят так – хохлы, ничего? Можно?

– Ничего! Хохлы, они и в Африке хохлы.

Оба рассмеялись. А когда смех утих, Наташа добавила:

– А вот в гимназии так и назвали – Натали, никуда от этого не денешься, смирилась, хотя Наталка мне милее сердцу. А домашние Ташей звали, в основном мама, иногда бабушка. Но ты не уводи разговор в сторону – про себя давай.

Пробка медленно тянулась, Павел неспешно обдумывал. Имя Наталка ему совсем не нравилось. И не из за того, что оно простецко-хохляцкое, а оттого, что оно слишком сочетается с ненавистным Николкой: «Наталка – Николка». «Таша – Паша» ему нравилось значительно больше. В целях избежать неприятных откровений Конюшкин сделал новый заход:

– Ав ваше время таких пробок на дорогах, наверное, не было?

– Конечно, были! Когда мы приехали в Москву, то с полчаса наш извозчик толкался на Красной площади.

– И по Красной площади можно было свободно ездить?

– Ездили, трамваи ходили, разве сейчас не так?

– Нет! На Красную площадь никого не пускают, тем более, никаких трамвайных путей там нет.

– Па-ша! – раздельно сказала Таша, укоризненно заглядывая ему в глаза. – Избегаешь рассказа или стыдишься чего-то? Тогда не надо – я пойму.

– Нечего мне скрывать! – вспыхнул Павел. – Просто в моей жизни и в биографии моих родителей не было ничего необычного.

Вот у тебя, Наталочка, и побег, и погоня, и убийство, и поединок были. А у меня… – Не забывая следить за дорогой, он оторвал одну руку от руля и махнул.

Павел, считая свою жизнь неприметной на фоне других, пал жертвой обывательской точки зрения, что все необыкновенное и выдающееся происходит где-то там и не с ними.

– Мой дед по отцу родился в сорок первом, накануне войны с немцами. Его отец, мой прадед, только и успел поцеловать сына и ушел на войну. Больше его никто не видел – без вести пропал. Говорят, их эшелон разбомбили. А дедушка вырос и после окончания ФЗУ по комсомольской путевке уехал поднимать целину в пятьдесят восьмом.

– А что за целина? Извини, Паша, я перебила.

– Степи в Северном Казахстане распахали и засеяли, построили села и города. Большая государственная программа была.

– Здорово!

– Наташа? – усмехнулся Павел.

– Что?

– Если ты не хочешь раскрываться, тебе стоит перестроить свою речь. Она несколько… – Он замялся, подыскивая подходящее слово. – Устаревшая, что ли, а… архаичная. – Улыбнулся, найдя подходящее.

– Что, так видно? – всполошилась девушка.

– Не так чтобы очень, но наблюдательный человек вмиг срисует. Тем более не сойдешь за свою в среде ровесников.

– Например?

– Ну, вот ты сказала: «Здорово». Сейчас так не говорят, вернее, так бы сказал человек сорока – пятидесяти лет, но никак не подросток.

Наташа вспыхнула:

– А я тебе не подросток! Выдумал тоже! Я взрослая самостоятельная девушка.

Павел улыбнулся:

– Но по закону ты еще несовершеннолетняя, а значит, подросток.

– Это по вашему закону – не по моему! – Апломб так и лез из девушки.

На что молодой следак резонно заявил:

– Но ты ЗДЕСЬ, а не ТАМ! А посему – подчиняться придется.

Но не на ту напал, сдаваться она не собиралась:

– Значит так, Пашенька, делай что хочешь, но чтобы по документам я была совершеннолетней. Я ведь по-любому в этом году замуж бы вышла.

– Как? За кого? За Николку твоего? – Павлу Конюшкину плохо удалось скрыть неприязнь. – Почему?

– За Николку? – Удивление Таши было неподдельным. – Возможно! Если бы получилось сговориться. Но можно было бы и за другого. Что такое фиктивный брак, слышал? В принципе, если бы этот князь не тянул свои ручонки, вполне неплохой вариант мог выйти.

– Зачем тебе это нужно?

– Фиктивный брак дал бы мне свободу. В наше время это было очень распространено. Мой папенька аж трясся от злости при упоминании слов «университет» и «курсы». Он бы мне никогда не позволил продолжать образование. Для него курсистка означало то же, что и нигилистка. А фиктивный брак – это джентльменское соглашение. Муж не вмешивался бы в мою приватную жизнь, а я получила бы возможность дальше строить свою судьбу.

– А постель?

– Секс в фиктивном браке был исключен.

Надо же, сказала, даже не покраснела, видимо, стала привыкать.

– А… Николка?

– Все было бы по-прежнему. У нас с ним любовь, Паша! А через год после поступления можно было бы развестись – и снова свободна, но уже взрослая женщина. Ну вот, а ты меня снова хочешь чуть ли не в детский сад определить.

– Все! Сдаюсь, сдаюсь. Ладно! – примирительно сказал Павел. – Подумаю, что можно сделать. Можно попробовать приписать тебе пару годочков.

Он действительно собирался крепко подумать над этим, ведь это было и в его интересах: Павла вовсе не радовала перспектива спутаться с малолеткой – себя под статью подводить.

– Подумай, Пашенька, подумай! А, кстати, как бы сейчас сказали вместо «здорово»?

– Например, «классно», или еще вот – «прикольно».

– Прикольненько! – тут же воспользовалась подсказкой Наташа. – Вроде все русский язык, а учить надо как иностранцу.

– Да, правильно, уменьшительно тоже употребляют. Можно еще «клево». Подойдут еще «отпад» и «зашибись». Но тут еще нюансы знать надо, когда что употребить. Если с досадой, то «зашибись», с иронией подойдет «прикольно», просто восторг – «классно». Ну… и так далее.

– Как все сложно! Придется тебе, Паша, стать моим наставником!

– Да я не знаток молодежного сленга, – смутился Павел, но поймав вопросительный взгляд девушки, тут же поправился – Жаргона.

– А кто знаток?

– Сама среда и наставник, и учитель. Просто надо пожить в этой среде, потолкаться, пообщаться среди сверстников.

Сказал и тут же пожалел: «И дернул же черт такое ляпнуть! Уведут же! Только пусти – уведут!» Вспомнил, как ведет подчас себя молодежь на разнообразных пати, вписках, вечеринках, представил себе Наталочку, задорно выплясывающую тверк, – разом поплохело. Счел нужным добавить:

– В интернете все это можно встретить, в социальных сетях.

– Что за сети такие?

– Я тебе потом покажу. Есть вообще свой компьютерный язык. В социальных сетях – свой, у геймеров – свой и так далее. Например, почему, когда что-то дописывают, ставят «ЗЫ»?

– Почему?

– Пишут PS, постскриптум, но не переключают на английскую раскладку клавиатуры, а буквы Р и З находятся на одной клавише.

– Так же и S, и Ы? Действительно, забавно получается, сразу и не поймешь.

– Верно!

Тем не менее, несмотря на отступление, Таша оказалась настойчивой:

– Что-то мы уклонились от темы, ты про свою родословную рассказывал.

– А я уже честно запамятовал, на чем мы остановились.

– На целине.

– Там его и призвали в армию. Служил на танке, механиком-водителем.

– Господи! Опять не могу не спросить. А что такое танки?

– Ну, как бы это поточнее сказать… Боевая гусеничная бронированная машина. Вооружается пушкой и пулеметами. Я тебе потом в интернете покажу. Вот как раз первые танки англичане во время Мировой войны и сконструировали, в 1916-м, кажется. Так вот, дедушка остался в армии. Окончил училище и стал офицером. А папа пошел по его стопам – тоже военный. Мой отец – генерал, в Генштабе курирует немецкое направление. Он о Германии знает все! Каждый завод, каждый пригорок, каждый городок, каждый ручеек. А еще никто лучше него не знает о немецкой армии – вооружение, состав, численность. У него даже книжка вышла: «История германского милитаризма: от рейхсвера и вермахта к бундесверу».

Вот так, за разговором, они незаметно свернули в одну из подворотен неприметной московской улочки. Пока все шло по намеченному лейтенантом Конюшкиным плану.

– Папа и жену себе такую же нашел, помешанную на германской литературе. Моя мама – филолог-германист. Знает все о немецком фольклоре, о литературе Германии, занимается переводами. Они с папой и познакомились в библиотеке – возле полки с немецкой литературой. Мама моя из удивительной семьи: потомственные интеллигенты, коренные петербуржцы. Сейчас таких почти не осталось. Моя бабушка по маме, будучи маленькой девочкой, выжила во время блокады Ленинграда, все 900 дней.

Таша взмолилась:

– Пашенька, прошу, не забывай, для кого ты это рассказываешь. То, что понятно твоим современникам без слов, мне надо разжевывать. Что за город такой – Ленинград, а блокада, когда она была? Звучит как из Средневековья.

– Извини, забыл!

Паша так широко и обезоруживающе улыбнулся, что у девушки против воли таяло сердце и обижаться на него положительно не было никакой возможности.

– Ленинградом долгое время назывался Петербург. В честь Ленина – вождя революции, да ты его не знаешь, это было в 1917 году.

– Конечно, знаю! – Теперь настал черед засмеяться Наташе. – Я же говорила тебе, что в подпольном кружке занималась. Так что имена многих революционеров у нас были на слуху – Плеханова, Мартова, Чернова, Дана… Мы читали их статьи в нелегальной прессе. Как раз статьи Николая Ленина из газеты «Социал-Демократ» мы читали.

– Владимира…

– Какого Владимира?

– Ленин был Владимиром.

– Владимиром был Ульянов, – снисходительно сказала Таша. – А статьи он подписывал именем «Николай Ленин». Ты забываешь, что мы с ним из одной губернии. Мой дедушка дружил с Ильёй Николаевичем, говорил о нем, что он «золотой человек». Илья Николаевич помогал ему земское училище у нас в Васильевке открыть.

Павел Артёмович, забыв о дороге, во все глаза смотрел на свою спутницу: ну как с такой спорить – живая История сидит рядом с ним! Наконец, очухавшись, выдавил:

– А как же ты тогда в гимназии губернского города С. оказалась? Почему не в Симбирске, который, кстати, сейчас Ульяновском называется?

– А потому! – И Наталочка шутливо показала ему язык. – В губернском городе С. моя бабушка живет… – Поправилась: – Жила. И до него добраться проще, чем до Симбирска. Так что с блокадой?

– Да я даже не знаю, как об этом рассказать, тут двух минут явно недостаточно. Осенью тысяча девятьсот сорок первого года немцы и финны взяли город в кольцо. Не в силах овладеть городом, они решили уморить голодом его жителей и защитников. Но город выстоял, по льду Ладожского озера была проложена дорога жизни на большую землю. За стойкость было уплачено страшной ценой: больше миллиона ленинградцев и защитников города погибло от голода, артобстрелов и постоянных атак противника. Даже спустя столько лет об этом тяжело говорить. Моя бабуля до конца жизни прятала под подушкой хлеб – с блокады привычка осталась.

Пока Павел рассказывал, они въехали в один из знаменитых московских двориков, и он остановил машину перед небольшим, уютно стоящим павильоном, утопающим в глубине растущих во дворе ив.

– Да-а, – задумчиво произнесла девушка. – У России трудная история, и мне, видимо, еще много предстоит узнать. Недаром говорят: «Муж и жена – одна сатана», это, наверное, как раз про твоих родителей, Пашенька. – Девушка нежно коснулась руки парня. – И зря ты думаешь, что ничего интересного в истории твоей семьи нет. Она и драматическая, и величественная одновременно. Все очень классно! – Девушке не терпелось попробовать новые слова «на вкус». – И интересно: германофилы в среде англоманов. А то тут все по-английски, будто весь мир принадлежит англосаксам.

Павел хотел сказать, что так и есть, но вместо этого произнес:

– Приехали!

И, обойдя автомобиль, открыл дверь и подал Наташе руку.

Ресторан, который наметил Павел, был не самым престижным и не самым шикарным.

Зато он был тихим и атмосферным, домашним и, кроме того, славился отличной кухней. Он находился не на центральных улицах, что защищало от наплыва посторонней случайной публики, которыми так грешат статусные заведения. Маленький уютный ресторанчик располагался в одном из утопающих в зелени двориков старой Москвы и как нельзя более подходил для интимных встреч желающих уединиться влюбленных парочек, что сразу отметила девушка своим наметанным взглядом. «Это непростой обед, а с многозначительным продолжением», – поняла Наталка и решила быть настороже.

Павел, в свою очередь, ни о чем подобном и не думал. Просто он любил это место, как любили его и родители Павла. За непередаваемую атмосферу, за отличную кухню, за размеренность и отсутствие суеты. Следователь пошел на явное нарушение инструкций начальства, пошел ради зеленоглазой девочки из прошлого, которую хотел поразить, удивить, завоевать. Конечно, он был не против углубленного продолжения знакомства, но не здесь и не сейчас же. Инстинктивно он понимал, что его Наталочка сделана из иного теста, чем сверстницы, и подход нужен другой. Какой – он пока не знал, потрогать соблазнительный женский изгиб – единственная вольность, на которую он решился.

Несмотря на обеденное время, ресторан был наполовину пуст. Павел предложил Наталочке выбор столика. Поколебавшись, девушка решительно направилась к месту у раскрытого окна, в которое свесились пахучие ветки плакучей ивы. Взяв в руки меню, Наталка взглянула в него и почти сразу закрыла.

– Пашенька, я в деньгах не разбираюсь, – прошептала она, – но здесь же, наверное, страшно дорого.

– Пусть тебя это не беспокоит! Я плачу! – сказал Павел и сделал широкий жест рукой.

Получилось пошло, словно какой-нибудь купец, со стыдом осознал он, но было уже поздно.

– Ты просто пользуешься, что я очень хочу есть, – с негодованием сказала девушка, но затем сменила гнев на милость: – Ладно, у меня все равно нет другого выхода – подчиняюсь неизбежному и полагаюсь на твой вкус. Я бы сейчас слона, наверное, съела.

Пока Павел изучал меню, раздумывая над тем, чем бы поразить девушку, но чтобы это не выглядело бахвальством и оскорблением, Наталка же занялась изучением ресторана и его посетителей. Ее взгляд внимательно блуждал вокруг, замечая все детали, пока не наткнулся на такой же внимательный и изучающий взгляд. Взгляд принадлежал высокому осанистому мужчине властного вида, сидевшего на противоположном конце ресторана. В отличие от блуждающего взгляда девушки, мужчина пронзительно смотрел исключительно на один объект – на стол, за которым расположились они с Павлом. Наталка ответила на вызов и дерзко посмотрела на мужчину: «Видный и стройный, но начинающий грузнеть, зачесанные назад седые волосы, военная форма, несомненно армейская, судя по зеленому цвету, в выражении лица что-то неуловимо знакомое, а в глазах – бездонная синь. Паша! Только постаревший».

Увидев, что его наблюдение обнаружено глазастой девицей, человек сказал что-то другому мужчине, сидевшему за тем же столом, снял салфетку и решительно направился в их сторону.

– Ну, здравствуй, сын!

Наташа с изумлением увидела, что Павел смешался, казалось, он вовсе не рад этой встрече.

– Здравствуй, пап!

– Ты не представишь меня своей спутнице?

– Да, конечно! – Павел совсем растерялся. – Наташа, позволь представить тебе – мой отец Артём Романович Конюшкин.

Артём Романович церемонно склонил голову, а потом неожиданно заговорил с сыном по-немецки:

– Пауль, кто это?

– Не понял.

– Ты все прекрасно понял. Мы с мамой уже устали от девиц, которые виснут тебе на шею. Кто на этот раз?

– Все совсем не так! Это фигурантка по делу, которое я веду. Она потеряла память и ничего не помнит. У нее нет дома, она уже сутки ничего не ела, и я решил покормить ее.

– Ничего не помнит, говоришь?

Павел кивнул.

– Покормить, значит?

Опять кивок.

– В одном из лучших ресторанов решил покормить бомжиху и мошенницу?

– Ну зачем ты так?

– Все как раз так! И все опять повторяется! Помнишь, как прошлый раз ты приволок домой свою неземную, как ты говорил, любовь? Чем все закончилось, помнишь? Едва спасли тебя с матерью от этой хищницы! И вот опять… Мы с мамой тебе такие партии подбирали – умницы, красавицы, родители с положением. А ты предпочитаешь с проходимцами дело иметь.

– Это моя жизнь! И что это за снобизм: партия, положение. Вы же не были такими, папа!

– Другие времена! Ладно, мы согласились с твоей профессией. Ладно, мы скрепя сердце согласились с твоим отказом от карьеры адвоката. Но ты у нас один, и губить дальше свою жизнь мы тебе позволить не можем.

– Хлоп!

От резкого звука отец и сын замолчали и одновременно повернули голову в сторону Таши.

Это девушка Наташа ловким движением сняла со стола сложенную конвертом салфетку, отвела руку в сторону и громким хлопком раскрыла ее. Потом изящным движением (всю жизнь это делала) расстелила, предварительно сложив вдвое, на манер косынки, салфетку на коленях сгибом к себе. Воспользовавшись возникшей паузой, девушка взяла тремя пальчиками бокал с водой, которую в этом ресторане всегда ставят перед посетителями, и, отпив совершенно маленький глоток, скорее просто смочив губы, отвела руку в сторону и подчеркнуто раскрыла пальцы.

Дзинь! Раздался хрустальный звон бьющегося стекла.

Идущий к их столу официант с заказом мгновенно сориентировался, поставил поднос на соседний столик и метнулся собирать осколки.

– Ой! – сказала девушка и мило улыбнулась. А затем, перейдя на чистейший немецкий язык, добавила: – Entschuidigen Sie mich, ich bin so ungeschickt [22].

Артем Романович Конюшкин побагровел, а его сын с затаенной улыбкой наблюдал немую сцену. Отцовского конфуза он ожидал, поскольку догадывался, что Наталочка владеет этим языком, в наше время становящемся все более и более редким.

А Наталка продолжила закреплять достигнутый успех и, перейдя на русский, добавила:

– Может, я и проходимец, но сие есть моветон – говорить о присутствующем в третьем лице. – Затем встала и снова по-немецки: – Allerdings bin ich schon satt, danke, Paul. Es war sehr angenehm, sie kennenzulernen, Herr Konjuschkin [23].

И, сделав книксен, направилась к выходу. Странно, но Наталка была зла не на отца – на сына, за то, что он создал такую дурацкую ситуацию.

– Фройляйн Наталья!

Наталка обернулась – ее догонял отец.

– Извини старика, совсем умом тронулся.

– Да что, вы Артём Романович, я совсем на вас не сержусь. Скорее, я сама виновата – не рассказала товарищу лейтенанту, что владею немецким. Да и какой вы старик – скорее опытный зрелый мужчина.

Польщенный старший Конюшкин подошел и галантно поцеловал девушке ручку, склонив при этом голову. Наташа смотрела на седые волосы склоненной перед ней головы и чувствовала, что ей это дело нравится.

– Позвольте сопроводить вас за стол, фройляйн. – Артём Романович галантно предложил девушке руку, которую она милостиво приняла. – Не могу не спросить, откуда такое блестящее знание немецкого, столь редкое в наше время?

Усаживаясь на подставленный Артёмом Романовичем стул, она ответила, нисколько не соврав:

– В женской классической гимназии губернского города С.

Странно, но он не удивился, а воспринял это известие как должное.

– Извините, фройляйн, я вынужден откланяться, что поделаешь – служба! – От усердия Конюшкин-старший аж каблучками щелкнул.

Он удалился, не забыв за спиной девушки обернуться к сыну и показать большой, оттопыренный кверху палец.

* * *

После ухода отца Павла за столом воцарилась тишина. Молодые люди, испытывая неловкость, просто молча ели, не зная, как начать разговор.

– Наташ…

– Давай не будем, Паша, мне надо было раньше дать понять, что владею немецким языком, тогда бы не было этого конфуза.

– Они раньше не были такими снобами, поверь. Отец, прежде чем до генерала дослужился, полжизни провел по дальним гарнизонам. Мама постоянно в Москву моталась – диссертацию писала, потом защищала. Просто у них пунктик возник по поводу моей женитьбы, беспокоятся за меня.

– Вот это как раз мне знакомо! Мои тоже беспокоились, правда, по совершенно иным мотивам. А вас, значит, девушки любят, Павел Артёмович, и меняете их как перчатки?

По тому, как яростно Павел стал все отрицать, стало ясно, что его очень смутил этот вопрос. Но Таша решила спустить это дело на тормозах, ведь, в конце концов, она вовсе не собиралась всю оставшуюся жизнь разделить с Павлом, у нее есть Николка. Поэтому она решила сменить тему:

– Странно, я твоему папе правду сказала, а он и внимания не обратил.

Павел сразу понял, что имеет в виду девушка, поэтому и ответил не задумываясь:

– Сейчас тоже гимназии есть, а С. и здесь областной город. Кстати, чтобы уж знать, а какие языки ты еще знаешь?

– Французский и латынь. А английский как раз знаю весьма поверхностно, в наше время им больше технари владели. Вот Николка знает.

Опять Николка!

– Ну и ладно, тем более что среди моих родственников ни галлов, ни римлян нет. Так что, конфузов с этой стороны можно не бояться.

И молодые люди беззаботно рассмеялись. Нелепая проблема на этом была исчерпана.

– Паша, мне тут Антонина Генриховна мобильный телефон подарила, а я пользоваться не умею. Покажешь? – попросила Наташа, а это свидетельствовало, что доверие было восстановлено.

– Без проблем.

Следующие полчаса были потрачены на обучение Наташи основам современной связи. Девочка оказалась на редкость понятливая, поэтому, вскоре отложив кнопочный аппарат, Павел достал свой смартфон и принялся показывать его возможности. Обеденное время давно закончилось, но следователь Конюшкин почему-то считал, что до вечера его никто беспокоить не будет. Однако мелодичный звук рингтона на тему популярного в начале двадцатого века вальса «Амурские волны» разрушил все его расчеты.

– Начальство! – уныло сообщил он Наташе, перехватив ее вопросительный взгляд, и уже в трубку: – Да? Лейтенант Конюшкин слушает.

– Ты там не слишком заобедался? – Голос начальника следствия выдавал крайнее раздражение.

– Так я, Арнольд Николаевич, работаю в рамках следственных мероприятий по делу.

– Какое дело, срочно в отдел, ты мне нужен!

– А как же спецприемник? Мне еще девушку завезти надо.

– Документы с собой?

– Так точно, все для передачи оформлено, – поспешил заверить начальство лейтенант, надеясь, что Арнольдик даст отмашку на передачу. – Может, я успею завести?

– Я сказал – в отдел! – заревели в трубку начальственные модуляции. – Передать девку может любой другой сотрудник. А ты мне нужен как процессуальное лицо. Одна нога там – другая здесь! Жду!

Павел Конюшкин недоуменно посмотрел на трубу, из которой были слышны гудки зуммера.

– Похоже, нам пора обратно в полицию, – обронил он.

– Надо так надо, – со вздохом вторила девушка.

Ей до смерти надоела и полиция, и обезьянник, и даже комната досуга. Хотелось уже перемен, но приходилось подчиниться обстоятельствам. Она несвободна и не вольна в своих действиях, а от этого она уже отвыкла.

Павел достал бумажник и выразительно посмотрел в сторону скучающего гарсона. Тот моментально оказался возле стола:

– Ваш счет! – И уточнил: – Чем желаете расплатиться: карточкой или наличными?

– Наличными.

Пока шел расчет, Наталка с любопытством наблюдала за действом, а затем попросила несколько купюр посмотреть. Рассматривая купюры, а заодно и монеты, которые завалялись в бумажнике Павла, она несколько раз цокнула языком, а в конце сказала:

– Красивые! И маленькие. В наше время купюры побольше были. А карточка? Что такое карточка?

По дороге к машине Конюшкин в меру своих знаний просвещал девушку в тайны современной денежной и банковской системы. Садясь, Наташа спросила:

– Получается, если у каждого человека есть счет в банке и пластиковая карточка на эту сумму, а у продавцов имеются, как там их… терминалы, – она с удовольствием произнесла незнакомое слово, – то и деньги не нужны?

– Почему это?

– Ведь все происходит… виртуально. – По всему было видно, что девушке нравится произносить новые слова. – Да деньги тоже, наверное, не лежат, как в наше время, стопочками в банковских ячейках, а существуют только в записи… и в воображении.

– Ну, в общем, правильно. Но далеко не везде можно произвести безналичный расчет. Да и карточки тоже еще не у всех есть, и терминалов пока мало. Так что это дело будущего. Прошу, сударыня! – Павел, сама галантность, распахнул перед Наташей дверь автомобиля, сам, сев на место водителя и последив, чтобы Наташа пристегнулась, скомандовал себе: – Поехали!