Текст книги "Лифт на луну. Сборник рассказов"

Мою персону самец (или самочка?) принял за враждебного чужака, посягнувшего на его территорию. Игуана бескомпромиссно принялась доказывать, кто здесь хозяин, раздувая горло и потрясая головой с гребнем из острых чешуй. Забавные знаки устрашения на меня действия не возымели, да и по гороскопу я, всё-таки, «козерог». Решив дать бой в надежде завладеть телом противника, я осторожно делал короткие шаги ей навстречу.

Смертельной дуэли не получилось, и чья-то кровь не пролилась. «Чудище заморское», встав на лапы, со скоростью проносящейся песчаной позёмки, помчалось к камням у воды. Чего-чего, но такой прыти я совсем не ожидал.

Я – за ним, как за курицей для бульона, растопырив руки с полотенцем. Объект охоты, добежав до цели, проворно вскарабкался на выступающий в воду утёс и остановился. Путь назад ему был отрезан.

– Эээ-й, ты куда? Так нечестно!!!, – игуана сиганула в волны с трехметровой высоты уступа и, набирая скорость сильными волнообразными ударами хвоста о воду, скрылась за скалой. Они ещё и плавают? Я был уверен, что если последую за ней, то непременно её настигну. Что остановило меня от прыжка с раскалённых палящим солнцем камней? Может, по сценарию «Казуса», я обязан был отправиться за этим «недоделанным драконом» – возможным его «посланником», прыгнуть в расщелину и вдребезги разнести голову о подводные булыжники?

Я осторожничал. Остановился. Вспомнились ещё вчера произнесённые мной слова: «шаг влево, шаг вправо» и, напрочь отказавшись от дальнейших поисков членистоногих, раздосадованный и без добычи, побрёл назад.

Михалыч самозабвенно развлекал девчонок своими неиссякаемыми байками про Север, угощая их прихваченными нами вином и местными орехами. Ему не было необходимости руководствоваться расхожими статьями из «Менс Хелс» о правилах обольщения женщин на пляже. Он и так моментально обезоруживал, без новомодных приколов – открытостью, добродушием и своими 120 килограммами.

Время пролетело, и мы, выполнив все пункты пляжного устава, принялись паковать вещи.

– Саша, щелкни меня на пальме. А я попробую наверх залезть, – передавая свой фотоаппарат, попросила Кристина и с ловкостью, достойной собирателя кокосов, стала забираться вверх по наростам сухого ствола.

Фотосессия мной была проведена как заправским художником, этаким непревзойдённым «мэтром» эротического снимка. Я просто обязан был себя реабилитировать за фиаско с экзотической живностью.

– А как мне назад? – Кристина попала в стандартную ловушку древних законов лазания по деревьям. Наверх элементарно, а вот вниз…

– Прыгай, словлю!

В 337, двадцатисантиметровая трещина, идущая из угла рта маски, беззвучно лопнула. Раскрывшаяся щель залилась дневным светом, ещё сильнее подчёркивая и без того уродливый дефект. «Казус» чуть дёрнулся и застыл.

Мне не удалось поймать местную игуану, а вот обольстительную игуану в обличье красивой и молодой особы я-то уж точно поймаю. Кристина была правильного телосложения, нет, не эффектная модель, но была во всём её облике женская интрига – волнующая и притягательная. Обняв мохнатый ствол, она затравлено смотрела на меня, напоминая беспомощного мяукающего котёнка на ветке тополя.

– Прыгай, прыгай и ничего не бойся. – В приказном порядке скомандовал я. Внимательно наблюдающий за нами Михалыч едва удерживался от едких комментариев и колкостей. Кристина зажмурила глаза и, оттолкнувшись от символа «райского наслаждения», полетела мне навстречу. С четырёхметровой высоты мне на руки свалилось упругое полуобнажённое женское тело.

Моя ступня, опирающаяся на присыпанный песком корень от пальмы, резко вывернулась. Соскочив с твёрдой опоры, нога провалилась в тёплую мякоть берегового кварца. Издав нечленораздельный звук, похожий на стон, исторгнутый то ли восторгом, то ли болью, я стал тем счастливцем, которому на мгновение довелось увидеть собственную вывернутую пятку, стоя на ногах.

Я опускал на землю Кристину, понимая, что произошедший казус исполнил глиссандо, переводящее меня в другую тональность – болевую. Зубные муки показались слабым отголоском, лишь жалким подобием накатившей обжигающей волны.

– Миха, мне очень больно. Не отходи. Очень больно… – я, что было сил, вцепился в Мишкино плечо и не мог разжать пальцев.

– Санёк, ты садись…., я быстро. – Михалыч с проворностью измайловской белки куда-то испарился. Уже через миг он силком вливал в меня принесённый ром. Я прихлёбывал местный продукт, словно молоко, заливая пульсирующие болевые приливы.

– Минут через десять бус будет. – Миха, глядя на разбухающую на глазах ногу, понял – я не просто оступился. – Эх, Саня, Саня…

Воспетый в приключенческих романах, легендарный карибский напиток безоговорочно выполнил предназначенную ему миссию. Я ничего не чувствовал. Ни ног, ни рук, ни головы и рассудка. Меня загрузили в прибывший точно по расписанию челнок.

– Остров! Люблю тебя!!! – орал я, почти все телом высунувшись из бокового окна и приветственно размахивал полотенцем растущим вдоль серпантина дороги пальмам. Мой коэффициент умственного развития с помощью введённого внутрь алкогольного препарата к этому времени был значительно понижен. Было пьяно и безумно красиво вокруг. Я не учёл только одного, да собственно был и не в состоянии что-либо учитывать, – правила передвижения автотранспорта на острове были привиты англичанами.

Пребывая в полной уверенности, что обочина справа, я был, мягко говоря, удивлён, когда в очередном повороте, «лоб в лоб» со мной, одномоментно, вырос встречный автобус-челнок. Заторможенная реакция организма просто ударила по тормозам. Я оцепенел. На полном ходу встречный автобус круто вывернул влево, уходя от моей половины тела, заскрежетал боком по полосатой зебре металлического отбойника вдоль дорожной петли и, вздрогнув белым корпусом, затаился над обрывом.

– О шит! Самбади! Тэйкит хим! – наш водитель сменил не сходящую с лица улыбку на злобу и раздражение.

Стоя у расцарапанного искалеченного автобуса, водители о чем-то договаривались между собой, карикатурно жестикулируя и поочерёдно сплёвывая себе под ноги.

Миха втянул «восторженного инвалида» в салон, но я не сдавался и в знак протеста ограничению свободы и независимости, выразившейся в сильной Мишкиной руке, припечатавшей меня к сиденью, обречённо и протяжно затянул «По Дону гуляет…».

– А-аа, это вы…

Складывалось впечатление, что Андрей совершенно не удивился появившемуся в дверях судового госпиталя Михалычу со мной на плечах.

– Зови капеллана! – торжественно и радостно произнес я, пытаясь самостоятельно уложиться на кушетку.

– У-уу, блин, сильно! – Андрей не скрывал удивления, позабыв про врачебный этикет.

– Похоже на разрыв связок лодыжки и повреждение суставной сумки. Типичный обширный отек с кровоизлиянием. Сломал или вывихнул. Снимок надо делать. Обязательно, – замолчал, думая о чем-то своём, гиппократовском, и добавил, – через два часа отход. Ну что, оставлять тебя здесь? Или до утра терпим?

– А то! Терпим.

Я даже не задумался над этим вопросом. Абсурд полный! Как оставить? Куда оставить? Меня оставить? Обалдели что ли?! Нога ногой, я ж еще и в ожидании инкубационного периода после водопада. Ну, нельзя же так! Боль снова стала накатывать рваными импульсами.

– Михаил, вот, держите. – Андрей выдал последнее произведение в области хайте-ка – лёгкие дюралевые костыли, – Я ему сильное обезболивающее сейчас введу, проводите его до каюты. А я минут через десять подойду.

Обняв Миху за шею, я, упираясь руками в стены, одноного прыгал по ковровой дорожке в каюту.

– Санёк, а ты читал, что Эмпедокл помер от сломанной ноги? – Михалыч, зная мой интерес к греческой философии, поддерживал тонус своими обрывочными познаниями.

– Это ты к чему? – шутки я прекратил воспринимать после взгляда вниз. Ставшая лиловой часть тела выглядела удручающе и к юмору не располагала. Да и мысль о возможной бесповоротной утрате столь необходимой конечности затаилась в голове. Однако мой исторический конёк был пришпорен.

– Да-а, Михалыч, не быть мне эпикурейцем.

– Это в каком смысле?

– Мих, они полагали, что жить надо ради удовольствий, но под удовольствием понимали отсутствие умственной и физической боли, а не пьянство, оргии и развлечения с женщинами, мальчиками и рыбами.

– А рыбы-то тут причем? – Мишка был явно озадачен.

– А я знаю? У Эпикура именно так и написано! – сам задумался, и вдруг меня осенило.

– Михалыч, где крабы там и рыбы, где рыбы там и крабы, где крабы… – точно не уверен, вслух ли я произносил эти слова. Сознание плавно уплывало, стометровые палубные коридоры начинали причудливо извиваться и трансформироваться в бесконечный лабиринт. Я отключался…

…Кристина работала «автоматом для льда» – каждые двадцать минут улетая в бар и возвращаясь с ведерком новых замороженных кубиков для 337 номера, в котором Лёка следила за непрерывностью охлаждения упакованной в пакет и подвязанной вверх брючным ремнём злополучной ноги.

Проваленное медициной в небытие моё тело погрузилось в мир грёз и фантазий. Тонкая игла с транквилизаторами отправила организм в потустороннее и бесформенное пространство. В мой внутренний хаос.

К лицу намертво прирастала маска. Маска духа из параллельного мира. Лицо того, кого никто никогда не видел, но в чьё существование верили. Я срывал её с лица, корчась от ужаса и боли. Возникающие из ниоткуда чернокожие партнёры моего неистового и примитивного танца конвульсий смеялись и рыдали вместе со мной.

Крик «Аржан!» многоголосым непрекращающимся эхом преследовал и не затихал. Лежащая в песке окровавленная заточка, шеренги марширующих корейцев по безжизненному каменному плато, нагая девушка в одеянии из пальмовых листьев – картины чередовались одна за другой, исчезали и вновь появлялись.

Я лёжал на снежной вершине. На месте ступни, клацая, шевелилась багровая крабовая клешня. Моя кожа на теле пузырилась и лопалась от вспышек восходящего над экватором светила. Из зияющих ран выползали мохнатые ржавые личинки. Шевелящиеся коконы падали в снег, застывали и раскалывались как хрусталики, как живая плоть, опущенная в жидкий азот, являя на свет разноцветных гигантских бабочек с головами игуан. Месиво из видений сливалось в бесконечную, колышущуюся, подобно желе, воронку, выплёскивая из неё меня квазаром, уносящимся в темноту по концентрическим спиралям. Мир останавливался…

Лёка в задумчивости сидела и смотрела на противоположную стену. «Казус» притих. Усиливающаяся качка отбросила поставленные у дверей каюты костыли на пол. Металлический перезвон заставил Лёку всем телом вздрогнуть так, словно рухнула стальная балка Крымского моста. Она подумала минуту, затем встала, осторожно сняла с крюка маску и тихо вышла.

Мокрый пронизывающий ветер выхватывал полутораметровый этнический «шедевр» из Лёкиных пальцев. Она подошла к лееру, посмотрела вниз и занесла «Казуса» за борт.

– До-сви-да-ни-я! – по слогам произнесла она и с лёгким поклоном головы разжала ладони.

Налетевший шквал подхватил плоскую планирующую деревяшку, словно лист бумаги, протащил вдоль судна и, ударив «Казуса» о распорную межпалубную переборку, забросил на корму, к швартовочным снастям.

– Кто бы сомневался… – почти про себя произнесла Лёка и по скользким лестничным ступеням побежала вниз.

Маска вздрагивала от порывов ветра на уложенных кольцами канатах. Лёка взяла «Казуса» в руки. Нижняя часть рта идола от удара откололась. Обезображенный африканский сувенир умоляюще взирал на неё своими глазницами со скатывающимися с них каплями дождя. Подойдя к флагштоку с хлопающим полотнищем, Лёка искоса посмотрела на пенный след от судовых винтов. Отбросив мокрую прядь волос с лица, крепко упёрлась ногой в ватервейс, размахнулась и, стиснув зубы, со всей силы швырнула «Казуса» в волны.

Очнувшись, я не сразу заметил отсутствие над головой деревянного изваяния. Лишь через пару минут, обводя взглядом каюту и приходя в себя, пересохшими губами произнёс, глядя на осиротевший крючок на стене:

– «Казус» где?

– Нет больше «Казуса», Па… – Лека замолчала и, отвернувшись к иллюминатору, чуть слышно добавила. – И казусов больше не будет, правда?

Мои детские мечты. «Робинзон», да «Остров сокровищ». Мои ночные подподушечные Библии. Я спускался по трапу «Аркадии» на вожделенный берег Крузо на одной ноге. Миха за мной с костылями в руках, Лёка замыкала. Я достоверно играл роль «Долговязого Джона Сильвера» по прозвищу «Окорок», а остров Тобаго достоверно исполнял роль «Острова». Наш сценарист, режиссер и продюсер – изуродованный «Казус», бултыхался где-то в океане, милях в десяти от нас.

На причале небольшого порта с красивым названием Скарборо ждала, вызванная дирекцией, машина с красной полосой и надписью «AMBULANCE».

Остатки ночного дождя, догоняющие тучу-вожака, судорожно намочили пирс и моментально заискрившуюся каплями листву пальм, растущих прямо из бетонной площадки причала…

Повсюду дождь, он льет на сад,

На синий лес вдали,

На наши зонтики, а там —

В морях – на корабли.

Вместо P.S.

С тех пор прошло уже 13 лет. Маленький музыкант Артем закончил консерваторию и стал востребованным композитором. Музыка простила ему прошлые промахи с нотами. Теперь у Темы концерты, заказы музыки к кинофильмам и песни для вокалистов.

Не так давно он пригласил меня на презентацию нового диска Евгения Гришковца – «Секунда». (Тема выступает в этом проекте в качестве аранжировщика). Разговорились. Я вспомнил наш Экватор. Он тоже попытался. Но вот о том, что он фальшивил, исполняя свое «палубное новогоднее соло» на кларнете, он совсем не помнит. И не верит.

У меня же – хронический артроз. У Михалыча – небольшой рубец на боку.

Временами я не в состоянии от наплывающей в суставах боли сделать шаг, но мне кажется, что никогда больше я не буду так счастлив, как в те дни.

И капитал у меня накоплен.

Нет, не пиастры, сугубо мой капитал. Зрительный.

СРЕДСТВО ОТ КАЧКИ

Серый плыть хотел, но качки боялся.

– Эх… Не для меня эти корабли построены, Саня.., не для меня…

– Блин, ну ты на меня посмотри. Пятнадцать лет на судах хожу и ничего, не помер. Сейчас перед посадкой мы с тобой так раскачаемся, по волнам будешь ходить, – сказал я, с опаской укладывая в дьютике вискарь в корзину. «Вдруг ручка не выдержит? Почти десять литров, все-таки».

– Не много? На два дня – то? – опасливо поинтересовался Серега.

– В самый раз, – уверенно отрезал я – Доверься. Все лучше, чем таблетки драмины глотать. К тому же, говорят, она на мужиков неправильно действует, – и я недвусмысленно подмигнул.

Вышли из Сочей. Сильно так «вышли». Уверенно.

Через два дня вышли в Босфоре.

– Сань, а что это было?

– Это был морской переход, – поддерживая на стамбульском трапе вялое тело Сержа, утвердительно сказал я. – Что, качает?

– Есть немного, – прислонившись к симпатичной турчанке-переводчице и едва ворочая языком, – обреченно ответил Серж. – А дальше-то как?.. Не все ж время с тобой в каюте антикАчковый препарат вливать в себя в таком количестве…

– Знаешь, я вот что думаю!!! В старину португалы на суда брали с собой собак и кошек. Так вот, чтоб они за борт не прыгали от качки, ну, не понимали эти четвероногие, что с ними происходит… им на шею надевали медные браслеты.

– Ну?

– Что «ну»? Помогает. Поле от него создается. Вообще, качку не чувствуешь…

– Ты это к чему? – изумился Серый.

– Пойдем! Знаю, что говорю!

В районе Лалели, в ремесленной лавочке, чеканщик-турок долго не понимал поставленной перед ним задачи. Объясняли на пальцах.

Через полчаса Серж гордо вышагивал по Аксараю с блестящим, шириной в три пальца, медным обручем на шее.

Оборачивались все.

– Ну и пусть оборачиваются, – думали мы. – Зато Серж от качки защищен.

На судне Серега произвел полный фурор!

Народ к нему потянулся. И не только народ, но и народницы.

– Саня, что за ночь! Что за ночь! Она мне на обруче даже звездочку нацарапала.

Все последующие десять дней Серый был звездоловом и звездочетом.

На обруче от автографов не осталось и живого места. Про качку Серж больше не вспоминал.

Мы подходили к Сочи.

– Снять бы это дело, – задумчиво произнес Серега, – Ленка ж в порту встречать будет.

Я внимательно изучил заклепки на обруче и поковырялся в них чайной ложкой.

– Знаешь, на совесть сделано. Молодец турок! Пойду к механикам схожу, мож, что и присоветуют.

Через час мы пили горькую, сидя на палубе.

– Они что, идиоты?! – возмущался Серж, – как можно предложить на живом человеке, на шее, дрелью высверливать заклепки!

– Ну, ты же от пилы «Болгарки» сам отказался. Подумаешь… «вжик» алмазным диском, и все дела! – издевался я, – хорошо хоть наждачкой затерли надпись «Ты лучший!».

Ленке обруч понравился. Серый мотивировал свою исцарапанную железяку прошедшим пиратским карнавалом. Ленка поверила.

В Сочах, в автомастерской, ему обруч сняли.

Распиленную медную полосу Серега бережно сохранил, и теперь, приходя к нему в гости, мы вспоминаем прошедшие дни, да втихаря пересчитываем звездочки на уникальном средстве от качки.

Пока Ленка нам на кухне варит кофе.

Я ХОТЕЛ ДОМОЙ

– Ну, возьмите меня, ну, пожалуйста, ну, пожалуйста!! – я был одинок, беспомощен и готов на абсолютное безрассудство, – ну куда-нибудь в уголочек запихните меня!!

Билетов не было…

Был вязкий дождь за окнами аэропорта, да я – с деньгами и рыбой.

Я был на виду. Почти на виду была и рыба, которая давала знать о себе ненавязчиво, но настойчиво, попахивая собой из дорожного баула.

– Засунь деньги себе знаешь куда… – администрация или, как их там правильно назвать, – аэрофлотовские регистраторы – меня послали.

Куда?

Да туда.

В неизвестность моего дальнейшего пребывания в этом Южно-Сахалинске.

Город себе как город, со своими причудами, пепельно-вулканическими сопками и сырыми пирожками «Пян-Се» в эмалированных ведрах, закутанных для сугреву в солдатские покрывала. Как-то прожить можно.

Но я хотел домой…

– Сколько бабла—то не жаль?? – что-то щелкнуло в сознании регистраторов.

К слову, у нас у всех тогда все время что-то щелкало в сознании. Видимо год был такой – щелкающий, – 91-ый.

– Вот стока – я достал тугую пачку 10-тысячных.

– Значит, посадят тебя девчонки у багажного, на откидном, там, где стеллажи с ручной кладью. Понял?

Мне было все равно.

Я хотел домой.

– А в сумке что? Рыба? С рыбой на борт нельзя! Вывоз запрещен!

– Так я себе, домой, две тушки всего!

– Ты что? Не въехал?

Я выложил на стойку завернутых в газету слабосоленых лососей.

– Счастливого полета!

Я хотел все сказать. Я хотел завестись как дизель в Заполярье. Но я не завелся.

Я хотел домой.

В багажной секции 86-го Ила пахло. Пахло рыбой. Пахло так, как, наверное, она никогда сама и не пахнет.

Я хотел сказать стюардессам.

Но я хотел домой.

Неожиданно после взлета, минут через 30, мы плюхнулись на бетонку Владивостока.

– Девчонки, а чего это мы вдруг сели? – мой вопрос к стюардессам.

– Так перегружен самолет. Все ж рыбу везут. А полоса взлетная в Южно-Сахалинске маленькая. Вот и заправились тока до Владика. Чтобы взлететь наверняка.

Я хотел прокомментировать.

Но я очень хотел домой.

После Владика в салоне образовалось свободное место.

– Видишь, вон там два кабана сидят? Можешь к ним подсесть, если не боишься…

Я не боялся.

Мне было все равно.

Я хотел домой.

Кабаны пили. Пили взахлеб. Насмерть.

Я нет. Не пил, а смиренно посапывал.

Я очень хотел домой.

Часа через три завязалась драка. Один из кабанов, споро увернувшись от удара «Русской пшеничной», любезно предоставил мне возможность принять затылком наполненную стеклянную тару.

Тара разбилась вдребезги. Голова не очень. Просто я весь пропах пшеничной амброзией.

– Милиция! Милиция! – ревел переполненный салон.

В Красноярске наряд снял меня с рейса. Вместе с кабанами.

В городе шел снег, и было тихо. Так тихо, что я предельно остро почувствовал, как я хочу домой.

Красноярск мне не понравился.

Понравилась новая заячья шапка, купленная за «три копейки» и согревшая мой обледеневший шрам на черепе.

И я не помню этот город. Совсем не помню.

Помню только неоновые буквы над зданием аэровокзала с потухшей буквой «А» и налипшими на нее кривыми и непрозрачными сосульками.

И помню вопрос жены с порога:

– Рыбу привез?

АКУЛИЙ ДЖАЗ

Голос инструктора был безлик и монотенен.

– Когда увидите акулу, самое главное не паниковать. Не останавливайтесь. Плавно продолжайте движение. Не учащайте работу ластами. Она вас не тронет. Рифовые акулы малоагрессивны.

– Вот же, черт! – думал я, сидя в душном гидрике – А оно мне надо? Мне оно не надо!

– Лавовые каналы неглубокие, метра три. Они будут проплывать под вами. Только не паникуйте!

Я начинал терять сознание. Вдали от Родины. В невиданной Галапагоссии.

Я вспомнил маму. Стойко захотелось сходить по-маленькому.

Инструктор продолжал настырно талдычить:

– Когда увидите акулу, самое главное не паниковать. Не останавливайтесь…

Все! Я хочу выйти! Мне домой надо. И мне, кажется, сильно нездоровится.

Сердце стало жить отдельной бешенной жизнью.

А вокруг сидели мои путешественники и гоготали.

Кто-то дополнил речь инструктора:

– Тут, господа, самое главное не дергаться и случайно об острые вулканические камни руку не расцарапать. Малейшая капля крови и тогда эта рифовая забудет, что она малоагрессивна.

Мне кажется, что я уже умер. И, кажется, я уже сходил по-маленькому.

В бессознательном состоянии я, как картофельный мешок, свалился в воду.

Вулканический канал длиной метров сто. Сто метров природного первобытного ужаса.

Очень медленно, одной рукой придерживаясь скал, я поплыл.

Расчет был прост. Если-что, то можно попробовать «мухой» вскарабкаться на скалу и красивой желтой ластой убить чудовище.

Рыбы в канале не производили впечатления, даже скопища скатов, лениво стряхивающих с себя песок, не привлекали моего внимания.

Я ждал. Я был тетивой. Тетивой старого лука.

Сколько прошло времени? Скорее всего – вечность. Я выплыл из канала.

Я был самым счастливым человеком на земле!

Я жив! Жив, курилка! Я расслабился.

И вдруг перед маской огромная тень.

Ну, вот оно, началось! Тень обрела отчетливые контуры громадного зверя.

Я опять вспомнил маму.

Зверь, почему-то, оказался с усатой мордой.

А разве у акул есть усы? Или это у «рифовых» подвид такой?

Господи! Так это ж морской котик!

Котик грациозно, действительно «по-кошачьи», сделал круг почета и растворился…

Она появилась из ниоткуда. Как и положено – с глазами, с зубами и жабрами.

Прямо в лоб, прямо в глаз.

«Малоагрессивная» сделала своим двухметровым телом импульсивный рывок в сторону и, толкнув меня в плечо, так же молниеносно исчезла.

Стало очень жутко.

Я поднял руку из воды и ко мне моментально подошел катер.

Разоблачившись, я нервно курил в лодочке. Под ногами из портативного радио саксофоном скрипел джаз.

Инструктор смеялся. Я – нет.

Больше я с нашей дружной компанией на этот «снорклинг» не отправлялся.

А для себя решил, что лучше получать дозу адреналина в тот момент, когда неожиданно заканчивается корм для моих аквариумных рыбок.