Текст книги "Переплетение. Рассказы"

Раскалённый этюд
(отрывок из романа «Редкие девушки Крыма»)

В то июльское утро я дольше обычного задержался на пляже, задумавшись о поездке в Ленинград, до которой оставалось два или три дня. Размышлять было ленивее с каждой минутой. Я наплавался до приятной боли в мышцах, наглотался горькой воды и теперь, накрыв кепкой голову, лежал на тонкой подстилке. Спину припекало солнце, грудь и живот – слой разогретого песка; корочка соли, подсыхая, стягивала кожу. Ещё немного, и я мог бы задремать… Но два звонких голоса раздались невдалеке, и тот из них, что был чуть ниже, показался мне знакомым.

Я открыл глаза и не увидел тени от козырька. Полдень – и немногие люди, что ещё оставались на пляже, перебрались в его дальний угол, под защиту тентов и фанерных грибов. Только две стройные, лёгкие девушки, держась за руки, с хохотом кружились по твёрдому песку возле самой воды, от меня, наверное, метрах в пятнадцати.

Я узнал одну из них, в сплошном красном купальнике, подчёркивавшем угловатость и худобу тонкой фигурки. Эта девочка училась годом старше меня, она окончила восьмой класс нашей средней школы. В компании ровесниц она держалась скромно, но в то пляжное мгновение выглядела совсем не тихоней. Её воинственный клич вонзался в шорох прибоя, искрящиеся на солнце волосы развевались беззаконным пиратским вымпелом. Она была лидером в паре, заставляя другую летать вокруг себя, спотыкаться и умолять: «Пусти, я не могу больше!..» Когда, окончательно потеряв равновесие, та упала на колени, я разглядел её и понял главную причину, которая делала это зрелище столь непохожим на всё, что я видел прежде.

Незнакомая мне вторая девушка была совсем взрослой! Лет двадцати, может, и немного старше, – женщины этого возраста виделись мне особенно недоступными, всемогущими и фантастическими, как марсианки. Подружиться с одной из них, узнать все её тайны – вот первое, о чём я попросил бы джинна. С этой пляжной красавицей… Она была восхитительна! Почти на голову выше дерзкой школьницы, с вьющимися пепельными волосами до плеч, длинноногая – что особенно бросалось в глаза с моей позиции, – гибкая, с тонкой талией и таким мягким, розовато-сливочным оттенком кожи, который сразу наводит на мысль о чистоте, тёплой ванне, запахе яичного шампуня… Небольшая, но очень заметная под белым лифом грудь вздымалась порывисто и трепетно, в глазах светилось изумление, даже лёгкий испуг, будто красавица сама не могла поверить, что способна на такое ребячество. Отдышавшись, она вскочила, и кружение возобновилось.

Я притворился надувным матрасом, рискуя, в отличие от него, жестоко обгореть.

А школьница вновь утвердилась в центре и вновь стала дёргать взрослую красотку во все стороны разом.

– Не надо, хватит… Ай!.. – красавица слетела с орбиты, рухнула на бок и, перекатившись, на мгновение замерла. Не может быть! Неужели эта сухая и колючая девчонка настолько сильнее взрослой женщины? Или она поддаётся? Давай же, вставай скорее, научи эту вредину вежливости!..

Однако молодая женщина поднималась не спеша. Стоя на коленях, она чуть оттянула лиф, провела под ним пальцами и неторопливо расправила. Старшеклассница помогла ей встать и, отряхивая, между делом крепко шлёпнула ниже спины. Красотка, возмущённо ахнув, отскочила, попыталась ответить тем же, и на миг показалось, что сейчас между ними будет настоящая война. Но школьница удивительно легко, одним только взглядом подавила бунт и обратила красотку в бегство.

Босые ноги женщины мелькнули будто перед самыми глазами. Девчонка, срезая путь, промчалась дальше от меня, едва не поймала красавицу: та, вскрикнув, кинулась назад, и очень скоро за левым плечом прозвучал новый визг, более громкий и протяжный, следом – короткий смех… И всё утихло. Я осторожно повернул голову. Школьница настигла молодую женщину в углу между уходящим вверх каменистым обрывом и непролазными зарослями шиповника и, придерживая за руки, вела к пляжному покрывалу, общему для обеих. Красавица шла безропотно, то ли смирившись, то ли замышляя какую-то уловку, и лишь в конце пути встрепенулась, дёрнулась прочь. Школьница удержала её, потянула к себе, выставив острое бедро. Красавица навалилась на него, охнула и, зацепившись ногой за ногу девчонки, на мгновение застыла. Видно было, как затвердело её лицо, как резко обозначились мышцы живота под едва загорелой, раскрасневшейся кожей… Шумный, со стоном, выдох – и молодая женщина откинулась назад. Падая, она увлекла за собой школьницу, и возня продолжалась на широком, жёлто-оранжевом клетчатом покрывале, присыпанном по углам холмиками песка.

Я так переживал за старшую! Как же надо беречь её среди жизненных бурь, если в руках девчонки она беспомощна, словно рыбка на берегу! Даже хитрость не помогает. А что будет, если она встретит настоящего хулигана? Ведь даже такие неземные создания ходят по улице. И на работу ходят – а вдруг там директор окажется не в духе, повысит голос?.. Но стоп! Хватит сочинять. Это явно более поздние мысли, рождённые долгими осенними ночами. В тот миг на пляже я, конечно, не думал о работе и другой ерунде. Может быть, именно тогда я знал, что беззащитность красавицы волшебна сама по себе, без всяких причин. И очень неправильно волшебна: ведь молодая женщина была далеко не слабенькой на вид, один пресс и подтянутые, крепкие ноги чего стоили. Если здраво рассудить, она должна была одним взмахом руки отправить вредину кувырком на другой берег залива. Но в жизни… это было недостижимо. И я хотел недостижимого! Не надо другого берега, ты просто не сдавайся, что бы ни случилось! Помоги мне удержать в привычных границах стремительно меняющийся мир… Что с ним происходило, я и не пытался объяснить, лишь видел, что ничем не замечательная школьница, моя знакомая, творит на раскалённом песке то, чего быть не должно. Я порывался остановить её – и не мог тронуться с места, чувствуя, что отныне невозможное становится возможным и кто угодно теперь способен дышать под водой, смотреть кино без телевизора и спать на потолке. Ощущение было сродни тому, какое испытываешь, с разгона пролетая на машине крутой холм, оно пугало и завораживало. Не сдавайся, пожалуйста! Даже если вы не всерьёз…

Лёжа на спине, молодая женщина махнула ногой весьма угрожающе: видно, была задета по-настоящему и даже готова ударить девчонку, если бы та хоть на миг отвлеклась. Цепкие, смуглые пальцы мгновенно стиснули узкую ступню. Я мигнул, стряхивая с ресниц горячую каплю. Как тут жарко! Красавица изогнулась, касаясь покрывала запрокинутой головой и бёдрами в белых трусиках. Не можешь освободиться, нет!.. Стукнула кулаком по клетчатой ткани. До меня долетал частый звук её дыхания, смешанный с плеском волн. В её движениях на самом деле чувствовалась взрослая, какая-то очень естественная мощь, вот только растрачивалась она впустую. Быстрые руки девчонки опутывали невидимой сетью, прижимали к покрывалу, красавица пыталась оторваться от него подобием мостика, но ноги скользили, не находя опоры, вместе и по одной… Хотя бы оттолкни её! Наконец веером взметнула песок, перевернулась отчаянным усилием, приподнялась на локтях… Школьница, обхватив её за плечи, вновь опрокинула, ненадолго села верхом, просунула под неё ладонь и уж не знаю к чему там прикоснулась, но зной, разлитый над пляжем, вмиг загустел до нестерпимости. Девчонка, будто не заметив этого, встала, приложила к себе, поверх красного купальника, белый лиф, ещё хранивший округлую форму и чуть влажный, судя по налипшему песку. Отряхнула, бросила на пакет с уличными платьями, нашла под ногами камень, скачущим блинчиком запустила по невысоким волнам… Вся недавняя суета не отняла и малой доли кипевшей в ней энергии – а молодая женщина лежала на смятых жёлто-оранжевых клетках, откинув в сторону руку и уронив голову на другую. Она могла бы показаться спящей, если бы не так бурно вздымалась облепленная песком, не стянутая никакими лишними тесёмками спина.

Девчонка вновь подсела к ней и стала водить по телу ракушкой, смеясь и изображая голосом звук мотора. Это было восхитительное путешествие! Двигаясь от плеч и ниже, машина преодолевала изгиб за изгибом, совершала немыслимые виражи, а когда путь разделился надвое, школьница уверенной рукой загнала её в гараж – то есть под белые трусики, – таинственно щёлкнув резинкой.

– Ну Та-а-аня, – простонала красавица, – ну хватит уже, вообще!..

Она завела руку за спину, чтобы вытряхнуть ракушку, но школьница подхватила её кисть, переплела пальцы красотки со своими и лёгким – показалось, уже не раз испробованным движением, подтянула к лопаткам.

– Ах! – пискнула молодая женщина. Её тонкие голени взлетели над покрывалом, всё тело напряглось, выгнулось вслед за поворотом руки. Девчонка чуть ослабила нажим и вновь…

– Пусти!..

Глядеть на это было выше моих сил, пришло время окунуться, остыть немного. Но как подняться на ноги?.. Не ползти же в воду! А встать я не мог, и даже не буду объяснять, что мне мешало.

Школьница ловко балансировала на границе игры, – и в этом тоже виделся некий опыт. Красавица уже не вырывалась, голос её звучал тише, разметавшиеся волосы скрыли лицо: ещё немного, и она бы, наверное, заплакала, как ребёнок. Но, не дожидаясь настоящих обид и слёз, девчонка отпустила её, что-то шепнула, склонившись над ухом, сама завязала бантик на спине и мирно улеглась рядом.

Полежав ещё немного, я наконец поднялся и пошёл к воде. Плывя к дальнему буйку, я кромсал прозрачные волны и твердил себе: остынь, остынь! Забудь… Но куда там! Я уже знал, что впечатления этого дня останутся в памяти надолго, может быть, навсегда. Красавица в белоснежном купальнике будет падать не на песок, а в мои руки – каждую ночь, стоит лишь погасить в комнате свет. И нахальная морская девчонка станет у нас третьей, куда же от неё деться… Но я тогда и подумать не мог, что она способна выйти из нежной тени молодой женщины.

Третий город
(отрывок из романа «Редкие девушки Крыма»)

I

Первый город в своей жизни Олег помнил отрывками. Помнил тенистую аллею, где учился ездить на велосипеде, – с каждым разом уезжал всё дальше, дальше, меньше боялся упасть, вот и повернул, не упираясь ногой в землю. Помнил соседского пацана, ровесника, – не лицо и не слова, а невероятно громкий визг, острые, как стекло, зубы, каменную выдержку: он не плакал, даже если толкнуть его наземь и пройтись, как по газону. Помнил голые загорелые спины на пляже, через которые хочется прыгать, но нельзя. Огромную камбалу на обеденном столе, мороженое, ветер, метущий по улицам горячую пыль, другие смутные видения, и не всегда понятно, было так на самом деле, приснилось или выдумал.

Второй город сохранился прекрасно, связно, во многих подробностях, не хватало лишь одного – первого впечатления, мгновенной картины, которая жила бы в памяти, просвечивая сквозь все дальнейшие открытия. Олег понял это в день знакомства с третьим городом.

Переехали быстро и деловито. Однажды вечером под конец августа мама, вернувшись со службы, сказала, что их с папой переводят в новую часть. Назавтра она вместе с Олегом сходила в школу, забрала его документы. Классную руководительницу и многих учителей он не встретил, но администрация была в сборе. «Удачи на новом месте, будем помнить друг о друге хорошее», – сказала напоследок завуч Марья Сергеевна по прозвищу «Извините меня» и чуть ли не впервые на его памяти улыбнулась: «Точно будем?» Олег кивнул с искренним согласием, подумав, что хорошего, наверное, о нём можно вспомнить не так и много. Учился почти без троек, однажды выиграл весенний кросс, написал сочинение, которое отправили куда-то на конкурс, но что с ним дальше стало, неизвестно… Ещё неплохо рисовал, учительница Жанна Ивановна всегда хвалила, а он даже не старался, всё получалось само. Это, может быть, наследственное. В спортивном зале уже целый год висел плакат о пользе утренней зарядки: мама с папой работали над ним несколько вечеров и мальчика в синих трусах и белой майке, показывающего, как надо прыгать, отжиматься и приседать, срисовывали с Олега. Все в школе его узнали, и он пару недель, пока рисунки не примелькались, был слегка знаменит. Вот, пожалуй, и всё хорошее.

Плохого было больше: несколько драк на заднем дворе, синяки, окровавленные носы. Матерные перебранки, подслушанные кем-то из учителей, запущенная в туалете жутко дымная ракета из фольги, начинённая целлулоидом от теннисного шарика. Прогулы, два разбитых стекла, вечные жалобы девчонок, им даже повод не нужен. Смешки над самой Марьей Сергеевной, которая на каждой линейке произносила долгие речи, кипятясь и поминутно выпаливая грозное «извините меня!..» Да в общем ничего ужасного, если разобраться, не лучше и не хуже остальных.

В тот же день Олег увиделся в Доме офицеров с Жекой Старковым, сыграл в настольный теннис и обещал написать из нового города, а если удастся, и позвонить при первой возможности. Андрей Щербина пока не вернулся из Ростова. Жаль, не попрощались… Но ладно, в конце концов, не на Марс уезжаю, – подумал Олег, – ещё встретимся.

Вечером он помогал папе складывать книги в большие коробки, заклеивать их липкой бумажной лентой. Мама собирала посуду, оставляя лишь самое необходимое на ближайший день, и ставила на специальный поддон горшки с цветами. Закончив с ними, слепила и отправила в духовку яблочный пирог. А следующим утром возле подъезда остановился бортовой «ЗиЛ» с контейнером, пришли матросы, наполнили квартиру запахом ваксы и тройного одеколона и вместе с папой принялись разбирать и выносить мебель. Олег помогал, стараясь не путаться под ногами, тащил по лестнице то стул, то велосипед «Орлёнок», подавал их стоящим в кузове. Он лишь теперь заметил, что матросы, которые прежде казались не пожилыми, но уж точно взрослыми, на самом деле мало отличаются от старшеклассников из его школы, так же толкаются плечами, так же изображают испуг, будто бы машина внезапно тронулась, чтобы вправду напугать того, кто стоит к ней спиной. Только в присутствии папы они как-то стихали, и дело, как догадался Олег, было не в том, что папа – их командир, а как раз наоборот. Они ещё не привыкли к тому, что он больше не командир, и, наверное, впервые видели его в обыкновенных гражданских брюках, рубашке и кроссовках.

Ещё Олег обратил внимание, какая тяжёлая вещь – книги. Когда несколько штук лежит в портфеле, то и не чувствуешь, а снести со второго этажа и поднять в кузов целую коробку – даже для двоих крепких парней задача непростая. А двое таких, как он, наверное, и не справились бы.

Конечно, их работа собрала вокруг любопытную толпу, и, когда вещи уехали, Олег ещё долго рассказывал, что теперь будет жить в другом месте, возле самого моря, всего в двадцати километрах от города, где когда-то родился. Поднявшись, наконец, к себе, он встретил матросов, очень весёлых и раскрасневшихся. Их голоса гулко отзывались в опустевших комнатах. «Не жалко уезжать?» – спросила мама. Олег покачал головой, с трудом узнавая квартиру. Лишь по прямоугольным силуэтам, сохранившим первозданный цвет обоев на пожелтевшем фоне, можно было определить, где раньше стоял шкаф, где книжная полка. Ему представилось на миг, что и город за стенами исчез, такие же тени остались от улиц, от парка, школы, от магазинов и даже от соседей по двору, которые только что развешивали уши. Вот только с собой ничего этого не возьмёшь… «Не жалко», – сказал Олег, хотя в носу всё-таки защипало. Но он не показал вида, а тут ещё мама дала кусок пирога, налила в кружку чай, и матросы подарили на память восьмикратный флотский бинокль.

Так, с биноклем на груди и рюкзаком за плечами, Олег через день и вышел из автобуса на конечной остановке своего нового города.

II

«Через месяц приехали бы на машине», – говорил папа. Он уже несколько лет стоял в очереди на «Жигули», недавно получил права. Олегу самому не терпелось: выучил правила движения, мог, даже разбуженный посреди ночи, сказать, где какая педаль. Скорее бы за городом, на пустой трассе, взяться за руль, проехать для начала хоть сотню метров!.. Но в первый день, проходя мимо рынка, уже в ранний час полного дынями и персиками, Олег подумал, что сегодня лучше так. На машине подъехали бы к самому дому и ничего не увидели, а сейчас им овладела жажда впечатлений. Разглядеть как можно больше всего, почувствовать, запомнить – и непременно за один раз…

Дорога от автобусной станции к дому заняла не больше десяти минут. Сначала шли по главному проспекту, всё время чуть под уклон – значит, в сторону моря, думал Олег. Буйная зелень по обеим сторонам наполовину скрывала пятиэтажные дома. Дойдя до улицы, пересекавшей проспект, свернули направо, миновали ещё один квартал. Олега удивили арки между домами и совершенно поразили застеклённые галереи, соединявшие дома над арками. Он тут же придумал, что по этим галереям можно бегать из одного дома в другой и вообще там есть параллельное пространство, не пересекающееся с обыкновенным жильём, и только избранные знают, как туда попасть… На деле всё оказалось куда прозаичнее. Каждый этаж этих галерей делился глухими перегородками на четыре части, каждая из частей была дополнительной комнатой торцевой квартиры. Именно в такую квартиру с аппендиксом они и вселились.

Аппендикс был закрыт на ключ; там хранились вещи прежних хозяев, временно улетевших на Север. В остальном квартира напоминала ту, из которой выехали: квадратная прихожая, просторная кухня, раздельные ванная с туалетом, большая комната для родителей, поменьше – для Олега. Такой же крашенный светло-коричневым пол из плотно подогнанных досок, двери со вставками из матового стекла, даже рисунок обоев похож: бледные листья и гроздья винограда.

Были отличия, и главное среди них – балкон. Мама говорила: «лоджия», но это слово ещё не стало для Олега своим, да и звучало как-то по-девчоночьи. Но, как ни назови, таких огромных балконов он прежде не видел – будто продолжение его комнаты за стеной, состоящей больше из стекла, чем из бетона, четыре на два метра, наполовину встроенный в дом, наполовину выступающий наружу. На балкон можно было выйти как из комнаты Олега, так и из родительской, но папа с мамой туда не спешили, а Олег немедленно вышел, как на капитанский мостик, взялся за перила, посмотрел на молодой парк с низкими деревьями и бирюзовое море, ближе к берегу вспененное белыми гривами. Линия берега напротив дома изгибалась буквой S: её ближнее полукружие представляло собой небольшую бухту с более тёмной, чем в открытом море, водой; дальнее – песчаный мыс, заслоняющий её от штормов. Вся латинская буква была сплошным пляжем, и справа, где она переходила в ровную линию, а пляж продолжался, в море виднелась цепочка оранжевых буйков. Людей было немного: компания из восьми человек, встав на мысу довольно широким кругом, перекидывалась мячом и никому не мешала. Кто-то купался и заплывал за буйки, но это было так далеко, что даже в бинокль Олег мог различить только похожие одна на другую головы со слипшимися волосами.

А затем из-за штаба – ступенчатой белой башни, выраставшей будто из самой воды правее пляжа, – вынырнул корабль! Хищный, угловатый, острый, со светло-серой передней половиной и почти чёрной задней, он деловито шёл своей дорогой, отбрасывая на волны зыбкую тень, и никому не угрожал, но Олег услышал звуки духового оркестра, пушечный гром, увидел облака порохового дыма, поднёс к глазам бинокль и смотрел, смотрел не отрываясь… В его прежнем городе были батареи ПВО, флотский командный пункт связи, целый военный аэродром. Не было только моря и кораблей.

Проводив корабль, Олег сошёл в каюты. Он ещё не чувствовал себя дома. Для этого надо было, по крайней мере, чтобы приехали вещи, а комнаты пустовали: обедать придётся на подоконнике, спать на надувном матрасе… Но это кочевое состояние было по-своему интересным, и жажда впечатлений от него только разгоралась. Мама вынимала из чемодана привезённую на первое время посуду. Олег, отпросившись погулять, раздумывал, брать ли с собой бинокль. Почти уже взял, но в последний миг вернулся-таки в комнату и оставил драгоценный прибор в рюкзаке.

Обошёл свой двор, оказавшийся пустым, и замер на границе соседнего, откуда звучали ребячьи голоса. Больше десяти человек – может быть, и все двадцать – играли там в знакомую игру «Али-Баба». Взявшись за руки двумя цепочками, одна напротив другой, хором вызывали кого-то из противников, он с разбегу налетал на неприятельскую цепь и, если удавалось прорвать её, забирал с собой одного из тех, чьи руки разошлись. Если же цепь выдерживала – сам переходил в неё.

На мгновение Олег заколебался: подойти, попроситься в игру? Или пока интереснее со стороны?

– …Михайлову сюда! – грянула одна из цепочек. Другая расступилась; высокая рыжая девчонка в синих шортах и белой майке, на вид ровесница Олега или чуть старше, побежала, мелькая длинными ногами, под нарастающий одобрительный крик, налетела на сомкнутые руки, перегнулась через них, повисла, но разъединить не смогла. Одни голоса разочарованно выдохнули, другие восторженно заорали.

Олег представил, как она повиснет на его руке, станет рядом… Надо подойти! Он шагнул к игрокам, но тут худощавый белобрысый парень, выйдя из подъезда за спиной Олега, взял его за плечо:

– Ты что тут делаешь?

– А тебе зачем? – ответил Олег, вздрогнув от неожиданности.

– Что ты здесь стоишь?

– А что, нельзя?

– Сейчас покажу, что можно, а что нельзя.

– Покажи, смельчак!..

Это напоминало сцену из «Приключений Тома Сойера». Обменявшись десятком подобных реплик, противники сошлись, но злости, необходимой для того чтобы махать кулаками, ни у кого из них не было. Они схватили друг друга за что придётся и, дёргая в разные стороны, пытались опрокинуть. Олег был чуть выше и не сомневался, что победит, но внезапно его ноги подлетели в воздух. Перевернувшись, он рухнул на бок, мигом вскочил, кинулся на белобрысого и стал гнуть его за шею. Тот не поддался, а затем, вынув откуда-то из-за спины свою руку, с силой отодвинул голову Олега и свалил его подножкой. Теперь Олег поднимался медленно, сознавая обречённость, и не столько нападал на соперника, сколько из гордости что-то изображал. Белобрысый поглядел на него с видом скуки, будто нехотя шагнул за спину и, потянув назад, подбил колени.

– Ну ты всё понял? – спросил он, даже не запыхавшись. – Понял, я спрашиваю? Или нет?

Олег молчал. Ничто на всей Земле не заставило бы его ответить «да».

– Смотри у меня, – сказал белобрысый и исчез, точно его и не было, за углом пятиэтажки.

Да уж, в роли Тома выступил не Олег. Он встал, огляделся: видел ли кто-нибудь его провал? Кажется, никто. Игра во дворе продолжалась, теперь какой-то низенький крепыш помчался на цепь и не только разорвал её, но и уронил кого-то наземь. Рыжую Михайлову, кого же ещё. Она встала, отряхнулась, смеясь чуть ли не громче всех, и победитель за руку повёл её, как пленницу, в свою команду.

Да ну её вообще! Лицо горело, и от желания играть не осталось следа. Не так он представлял первый день в новом городе…