Текст книги "Будда"

Одним махом разрушить стену между Востоком и Западом и избавить людей от национальных и расовых предрассудков еще никому не удавалось.

Сколько бы ни возмущались британцы индийцами, как бы ни посмеивались над ними, чувство надвигающейся смертельной опасности мало кто из них в те годы испытывал.

И вдруг неожиданно грянула буря – Сипайское восстание 1857–1859 годов, известное в Англии как Великий мятеж (Great Mutiny).

Воспоминания нередко возникают сами по себе и назойливо возвращают в прошлое, чаще всего – помимо нашей воли.

Александр Каннингем ехал в кебе к воротам Букингемского дворца и думал, что не по его вине произошли в Индии те безобразия, в которых он, благодаря Провидению, не принимал непосредственного участия. Его вообще в то время не было в Индии, он служил в Бирме.

Минуло больше тридцати лет после подавления Сипайского восстания 1857–1859 годов. Из памяти Александра Каннингема еще не стерлись рассказы его сослуживцев о пережитых ужасах, словно воскресших из далеких и темных эпох человеческой истории. Из того, казалось, навсегда забытого времени, когда всеобщее озверение превращалось в норму поведения, а проявление сострадания к врагам воспринималось соплеменниками как повреждение рассудком, как чувство, чреватое гибелью племени, к которому принадлежишь. Недаром ведь умная и просвещенная королева Виктория осуждала зверства с обеих сторон и никого не оправдывала. Более того, она обратилась к лорду Чарлзу Джону Каннингу, тогда еще генерал-губернатору, с повелением не превращать установление порядка в Индии в кровавую бойню и уничтожение индийского народа.

Да и как можно было объяснить цивилизованным людям убийство всех, кто попадался на глаза британским солдатам и офицерам? Они не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. И уж совсем не по-христиански было бы приветствовать изобретенную британцами такую форму убийства мятежников, как привязывание их к жерлам пушек и разрывание выстрелом на части. В православной России подобные новости из Индии приводили публику в шок и повсеместно осуждались. Художник Василий Верещагин даже написал картину «Расстрел сипаев пушками в ходе подавления восстания в Индии», которую впоследствии англичане выкупили и уничтожили.

Наряду с этим западный мир потрясли убийства сипаями-индусами женщин и детей британских офицеров и чиновников на глазах их мужей и отцов. Эти расправы отличались особой злобой, изощренным садизмом и средневековыми методами казни. В те времена на подобную свирепую месть сипаев-индусов вдохновлял культ Шакти, жены бога Шивы. Примером для подражания становились два ее воплощения, две богини-мстительницы – десятирукая, сопровождаемая львом Дурга, и четырехрукая, трехглазая темно-синяя Кали с поясом из человеческих рук и украшенная своеобразным ожерельем – гирляндой черепов. Что вытворяли эти малопривлекательные манифестации богини Шакти в отношении своих врагов – лучше не пересказывать. Все их устрашающие отмщения и сегодня можно увидеть на внутренних стенах шиваитских храмов.

Я рассказал эти истории без особых подробностей не для осуждения восставших против британцев сипаев. Когда праведная ярость охватывает запуганных и доведенных до отчаяния людей, они, разумеется, не похожи на доброго самаритянина. Колониальная власть британцев в Индии отличалась наглостью, жестокостью и беззастенчивым грабежом. За все время их владычества погибло не менее тридцати миллионов индийцев, большей частью от голода.

По преданию, злобный демон Махиша захватил власть над миром, и только мрачная богиня Кали с выпавшим из гортани красным от крови языком убила злодея, отрубив ему голову, и сокрушила его прежде непобедимое воинство. Кали не могла остановиться в кровавом безумстве и в бешеном танце крушила и умерщвляла всё и вся вокруг. Боги поняли, что в своем триумфальном танце победы над злом она уничтожит весь мир, и тогда они обратились к Шиве, чтобы он унял свою крутящуюся в вихре возмездия супругу. Шива решил воззвать к материнскому инстинкту богини Кали и превратился в плачущего младенца, лежащего на поле брани среди убитых демонов. Материнские чувства в ней возобладали, и она, взяв ребенка на руки, принялась его успокаивать. Так индийцы освободились от демона Махиши и принялись «перевоспитывать» его оставшихся в живых прислужников в духе порядочности и добра. Вот такая история с душещипательным концом появилась в древнеиндийской мифологии.

Британская Ост-Индская компания, осуществлявшая управление Индией и контроль над ее различными частями через институт генерал-губернаторства, была ликвидирована законодательным актом, принятым 2 августа 1858 года английским парламентом. Государственная власть перешла непосредственно к британской короне. Индия была объявлена частью Британской империи.

Вслед за этим решением произошли кадровые перестановки среди высших чиновников колониальной администрации. Среди тех, кто принимает решения, оказались люди, обладающие острым умом и необычайной сметливостью. Реформа управления, проводимая представителями короны, должна была снизить психологическую напряженность между британцами и индийцами и переключить внимание с кошмарных событий Сипайского восстания на что-то позитивное и общечеловеческое. Перемены также затронули экономику, политику, судопроизводство и образование. Началось масштабное строительство железных дорог, перестраивалась по английскому образцу судебная система, в трех крупнейших индийских городах – Калькутте, Бомбее и Мадрасе – были открыты университеты.

Шива исполняет космический оргаистический танец «Тандава» на теле убитого им асуры Апасмары. XII в. Тамилнад. Бронза

После всего предпринятого британцами в Индии они самонадеянно решили, что у индийцев уже нет недостатка в свободе. Некоторые из них даже считали, что облагодетельствовали неблагодарных туземцев сверх всякой меры.

Церемония посвящения в рыцари проходит с 1856 года и до наших дней в Бальном зале на втором этаже Букингемского дворца. Этот зал посвящен окончанию Крымской войны 1853–1856 годов, которая закончилась для России не так, как нам хотелось бы.

Я представляю Александра Каннингема, идущего тяжело и медленно, но с достоинством, сопровождаемого гвардейцем королевского кавалерийского полка. Он направляется от южного портала Букингемского дворца к его переднему двору. Массивная дверь красного дерева бесшумно открывается перед ним, и он уже стоит перед невысокими, плавно восходящими ступенями отделанной мрамором Парадной лестницы. Еще немного, и он, поднимаясь, мысленно восхищается балюстрадой из позолоченной бронзы, а там уже, минуя Картинную галерею с полотнами Вермеера и Рембрандта, попадает в огромный Бальный зал с установленным в нем органом. В этом зале легко размещается до полутора тысяч человек. Александр Каннингем стоит неподалеку от трона среди множества гостей. Это близкие родственники будущих рыцарей. Мужчины, как того требует протокол, в обычных костюмах, женщины в мехах и драгоценностях. Тихий шепот обтекает его со всех сторон. Все ждут появления королевы⁸. О чем тогда думал Александр Каннингем? Вряд ли возможно восстановить ход его мыслей в столь волнующий для него момент. Да и что это даст читателю? Лучше коротко рассказать о его шотландских пращурах, о его родословной, о его отце и матери. Это, надо признать, действительно был необыкновенный британский офицер, дерзнувший посвятить свою жизнь воскрешению человеческого образа Гаутамы Будды, чья личность для него представлялась сама по себе неумирающей поэзией. Разве не интересно знать, откуда вообще берутся выдающиеся люди, из каких гнезд вылетают в большую жизнь?

Родился Александр Каннингем 23 января 1814 года в семье писателя Аллана Каннингема (1784–1842). Каннингемы относятся к древнейшему шотландскому роду, выходцы из которого вошли в историю Великобритании. Среди них были знатные вельможи и простые воины, прославившиеся в сражениях, священники, оставившие свой след в религиозном движении Реформации, мореплаватели, бесстрашно исследующие малоизвестные земли, ремесленники, чье профессиональное умение облегчало людям жизнь, купцы, привозящие в заморские страны свои товары и доставляющие на родину то, чего нет в родных краях. И, конечно же, род Каннингемов не мог не дать тех, кого именуют поэтами.

Карающая богиня Кали

Отец Аллана Каннингема, Джон Каннингем, был управляющим имением некоего шотландского аристократа. Он женился на Елизабет Харлей, дочери купца из городка Дамфрис, расположенного на юго-западе Шотландии. Она родила пятерых сыновей (один из них умер в младенчестве) и четырех дочерей. От матери дети получили острый ум, поэтическую натуру и чувствительную душу. Аллан, как и его братья, путешествуя по деревушкам, записывал старые шотландские баллады. Под их воздействием он начал сочинять и сам. Собранные баллады, включая сочиненное им, он предложил для издания Роберту Хартли Кромеку (1770–1812), английскому граверу, редактору, торговцу произведениями искусства и удачливому дельцу. Книга вышла в свет в 1809 году под названием «Литературное наследие, Песня о событиях в Ницдейле и Геллоувее». Кромек, разумеется, понял, где оригинальные старые тексты, а где новые, только что написанные, но решил поддержать еще не искушенного автора и сделал вид, что не разобрал подделку.

Дружеское участие шотландского поэта Джеймса Хогга (1770–1835), друга семьи Аллана Каннингема, а также выход этой книги позволили молодому поэту сблизиться со всемирно известным шотландским писателем Вальтером Скоттом (1771–1832).

Аллан Каннингем с детства знал Джеймса Хогга, автора популярного готического романа Исповедь оправданного грешника, собирателя шотландских народных песен и баллад, получившего в Шотландии ласковое прозвище Этрикский пастух, по названию местности, где он родился. У этого неутомимого говоруна и эрудита был широкий круг знакомств. С кем только из знаменитостей он не встречался! Из гениев назову Джорджа Гордона Байрона (1788–1824), Роберта Саути (1774–1843), Уильяма Вордсворта (1770–1850). Вокруг него толпилось столько людей, что я сомневаюсь, что Джеймс Хогг всех их поименно помнил.

В то время ходить в гости друг к другу и знакомить старых приятелей с новыми было в порядке вещей, считалось хорошим тоном. Писатели первой половины XIX века зарабатывали прилично, так что денег на жизнь им хватало, даже оставалось кое-что на гостеприимство. К сожалению, такая ситуация сохранялась недолго. Ведь развитие капитализма, особенно на его решающей стадии, разрушает патриархальные отношения.

Во второй половине XIX века прожить на одни литературные гонорары человеку, обремененному большой семьей, стало практически невозможно. Отец Аллана познакомился с Джеймсом Хоггом через великого шотландского поэта Роберта Бёрнса (1759–1796), который был их соседом и любил посидеть в дружеской компании. В Лондоне, куда Аллан Каннингем переехал в 1810 году, он работал парламентским репортером, что не мешало ему одновременно сотрудничать с несколькими лондонскими журналами.

Настоящее счастье отец Александра Каннингема нашел в семейной жизни, женившись 1 июля 1811 года на девице Джин Уолкер (1791–1864), которая была служанкой в доме, где он остановился в Лондоне. Она родила ему пятерых сыновей и одну дочь и пережила своего мужа на двадцать два года.

Хочется отдать дань уважения матери Александра Каннингема. По дому она делала все сама: убирала, стирала, стряпала, шила, занималась детьми. В муже и детях был смысл ее жизни. В ней обнаружился дар ненавязчивого учительства. Так, она искренне считала пребывание в обществе безнравственных людей верхом неприличия. Все людские пороки Джин Уолкер представляла в образе адского гончего пса из шотландских легенд по кличке Ку Ши. Это было страшное чудовище с зеленой шерстью и заплетенным в косичку кольцеобразным хвостом. Этот страшный пес был часто героем сказок, которые она рассказывала детям на ночь. Надо ли говорить, что подобные монстры запоминаются на всю жизнь и укрепляют в человеке волю к сопротивлению злу? Мать была верующей женщиной и понимала, что греховные мысли подвигают людей на поступки, расплата за которые ужасна.

Литературная карьера Аллана Каннингема складывалась наилучшим образом. Он писал одну книгу за другой. Многие его песни, особенно о приключениях на море, распевали в народе. Гонорары за вышедшие книги существенно дополняли его заработки журналиста и администратора. И все-таки получаемых денег на всю семью катастрофически не хватало. Приходилось на многом экономить и искать пресловутую руку помощи, которая в подобных случаях всегда старается хитро увернуться и не попадаться на глаза. Оставалось уповать на Божию милость и на содействие друзей, особенно когда речь заходила о получении детьми качественного образования.

В 1814 году Аллан Каннингем стал секретарем и доверенным лицом известного скульптора Френсиса Легата Чантри и оставался в этой роли до его смерти в 1841-м. На следующий год Аллан Каннингем и сам уйдет из жизни. К тому времени все его дети определятся с выбором своего пути, а позже некоторые из них займут в британском обществе высокое положение. Через много лет они ощутят, что, пройдя через жизненные мытарства, все еще сохраняют в себе чуточку детского простодушия, и, конечно же, с благодарностью вспомнят своих родителей – романтика-отца и вечно о них хлопотавшую мать.

Из пятерых сыновей Аллана Каннингема трое, имея востребованные по тем временам профессии, занимались, как и отец, писательским трудом. Это Джозеф, Питер и Фрэнсис. Двое из них, Джозеф и Фрэнсис, служили в Индии и оставили там о себе добрую память.

Старший сын Аллана Каннингема Джозеф и родившийся через два года после него Александр сначала учились в благотворительной лондонской школе «Больница Христа», названной «Школой солдата». Она была основана Эдуардом VI на Ньюгейт-стрит в 1552 году как больница для подкидышей с целью воспитания и обучения оставшихся без родительской опеки детей. В XIX веке эта школа давала основательное бесплатное образование за счет благотворительных организаций. По окончании школы братья благодаря протекции Вальтера Скотта были приняты курсантами в военную семинарию Ост-Индской компании в Аддискомбе, графство Суррей. Она готовила и предоставляла высококвалифицированных офицеров вооруженным силам Ост-Индской компании, которые по численности превосходили королевские войска. В ней кадетов обучали помимо военных инженерным, строительным и другим вполне гражданским специальностям. Молодым людям преподавали механику, математику, язык хиндустани. Эту семинарию Джозеф и Александр окончили в 1831 году, Джозеф – с особым отличием в связи с выдающимися познаниями в математике. Он был объявлен первым по достигнутым успехам из всех выпускников своего года. Для продолжения образования они затем были отправлены в Четем, в Королевскую школу военных инженеров.

В 1833 году девятнадцатилетний Александр Каннингем отбыл для прохождения военной службы в Бенгалию. Началась его индийская эпопея.

С начала 1840-х годов молодой британский офицер жил желанием раскрыть несколько тайн: существовал ли в действительности Гаутама Будда, как появилось его учение и почему оно практически исчезло из духовной жизни современной Индии?

Задача, которую он поставил, была не из легких. Решая ее, он не раз и не два находился на грани нервного срыва. Выдержать психологические перегрузки ему помогли внутренняя собранность и чувство собственного достоинства – плоды домашнего воспитания.

Беспредельное любопытство чревато серьезными неприятностями. Ведь предупреждает русская пословица: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Все это так, но куда хуже вследствие своего любопытства попасть впросак и вообще остаться с носом.

Ни того ни другого с Александром Каннингемом не произошло. Он помимо всех остальных своих замечательных качеств, привитых матерью, обладал осмотрительностью и умением при разрешении спорных вопросов обращаться к здравому смыслу. Результаты его неутомимой археологической деятельности не преминули сказаться. С его легкой руки на протяжении последних ста семидесяти лет из плотного тумана забвения явственнее и четче проступают контуры Древней Индии.

С появлением железной дороги передвигаться стало комфортнее и быстрее, хотя о разветвленной железнодорожной сети в те годы в Индии говорить не приходится. Александр Каннингем любил смотреть из открытого окна поезда, как, мелькая, сменяются пейзажи. Даже когда поезд шел по равнинной местности, он все равно выискивал глазами какие-то странности в однообразии рельефа. Каждый неожиданно появлявшийся в оконном проеме холм будил его воображение и давал надежду. А вдруг в нем скрыты необычные предметы и после раскопок вся индийская история предстанет в новом свете? Особенно часто вспученная этими таинственными «пузырями» земля встречалась на равнинах Пенджаба. В тех местах, где большинство населения составляли сикхи.

Индийцы привыкли к земляным холмам, из которых иногда торчали обломки каменных сооружений. Конечно, и в те времена существовали «черные копатели», о чем свидетельствует древняя ступа в Маникиале, находящаяся приблизительно в 50 километрах от нынешнего Исламабада. О проникновении в нее грабителей задолго до XIX века говорила зияющая дыра выдолбленного в камне хода.

Романтическая восторженность Александра Каннингема имела под собой реальную почву и подтверждалась сенсационными находками Жан-Батиста Вентуры (1794–1858), французского генерала, находящегося на службе у Раджита Сингха, правителя сикхов.

Не буду подробно описывать историю жизни этого мужественного солдата, наемника и бесшабашного авантюриста, потомка сефардов, изгнанных из Испании евреев. Разве что вкратце отмечу следующее: в его фантастической биографии отразились основные события того времени. Жан-Батист Вентура менял начальников и страны так же, как офицерские мундиры, но до конца жизни оставался преданным одной стране и одному человеку – Франции (хотя рожден был в Италии) и императору Наполеону Бонапарту. В 1843 году он оставил Индию и вместе со своей дочерью от индианки (по другим источникам, от местной армянки) обосновался в Париже. Его верность Франции была отмечена французским королем Луи Филиппом. Он наградил Жан-Батиста Вентуру знаком Почетного легиона и титулом графа Мэнди. Последние годы жизни генерала, как и многих авантюристов, не назовешь счастливыми. Потеряв в различных торговых сделках почти все свое огромное состояние, он умер полунищим и всеми забытым в пригороде города Тулузы.

У людей пришлых, таких, например, как генерал Вентура, эти каменно-земляные насыпи вызвали любопытство. Ему ничего не стоило получить у Раджита Сингха разрешение на раскопки. Результаты были ошеломительными. Уже из первых раскопанных холмов извлекли большое количество золотых и серебряных монет греко-бактрийского и индо-скифского царств, а также романские монеты. Эти первые потревоженные людьми руины буддистских культовых сооружений были, образно говоря, камушками, которые мгновенно вызвали лавину, только не снежную, а монетную. Примеру Жан-Батиста Вентуры незамедлительно последовали предприимчивые британцы, – и монеты посыпались в собрания западных коллекционеров, как из рога изобилия. Индия предоставляла большие возможности для любителей-археологов. Во времена владычества мусульман буддийские культовые сооружения, храмы и ступы, были практически стерты с лица земли. В большом небрежении находились также индусские культовые постройки.

В разгар «монетной лихорадки» на индийском небосклоне появляется новый персонаж – Джеймс Принсеп (1799–1840), историк, знаток древнеиндийских языков санскрита и пали, антиквар и нумизмат, консультант Калькуттского монетного двора. Он жил в постоянном движении, легко и беззаботно, словно играючи, занимаясь то одним делом, то другим. А между тем результаты его трудов всегда оказывались основательными и впечатляющими. Так, в свободное от основной работы время Джеймс Принсеп, изучая индийскую эпиграфику и нумизматику, дешифровал эдикты императора Ашоки, написанные письмом брахми. Образцом письма брахми являются надписи на монетах второй половины IV века до н. э. В древнейшем образце письма брахми – направление письма справа налево, а начиная с надписей Ашоки – наоборот⁹.

Ради справедливости уточним, что частично эта письменность была дешифрована до него усилиями лингвистов. Бесспорно, впрочем, что ему первому удалось восстановить значение девятнадцати знаков письменности кшароштхи и одной лигатуры, до него не дешифрованной. Письменность кхароштхи известна по монетам индо-греческих, а также индо-скифских царей (III в. до н. э. – I в. н. э.) и по надписям царя Ашоки и др. Она локализована в Северо-Западной Индии и по времени относится к III веку до н. э. – III веку н. э., а вскоре была вытеснена широко распространившейся письменностью брахми¹⁰.

Джеймс Принсеп был человек неуемной энергии. Лучше всего к нему подходит сравнение с теми «рабочими лошадками» эпохи Возрождения, которые тащили ее из последних сил вперед к эпохе Просвещения. Он провел реформу мер и весов, ввел единый стандарт чеканки монет и установил четкую систему проб. Помимо того что он проявил себя как мастер пробирных дел высшего класса, он был еще талантливым рисовальщиком и архитектором. Вдобавок ко всему – специалистом по архитектурному планированию. По его проектам в Бенаресе появились Монетный двор и здание англиканской церкви.

Он унаследовал должность консультанта Монетного двора, как и обязанности секретаря Королевского Азиатского Бенгальского общества, от своего учителя – известного английского индолога и санскритолога Гораса Гаймона Вильсона (1786–1860). При активном содействии Джеймса Принсепа журнал Общества превратился в серьезное научное издание¹¹.

С помощью этого журнала он оповестил почти всю Индию (в данном случае ее преимущественно представляли чиновники колониальной администрации) о необходимости собрать в одном месте максимальное количество монет или их рисованных копий, а также сохранившиеся надписи или их фрагменты на мраморных и гранитных стелах. Эти археологические находки, как полагал Джеймс Принсеп, для историков, занимающихся Древней Индией, представляли бесценный материал. Для него археология была основным критерием истины в прояснении многих историографических вопросов.

Трудно представить, сколько посылок пришло по почте на его адрес.

В Калькутту прибыл сам Жан-Батист Вентура, а перед его приездом был доставлен в качестве дара клад из ступы в Маникиале: осколок рубина, золотая монета правителя Кушанского царства Хувишки I, относящаяся приблизительно к 128–51 годам н. э., золотое кольцо и горсть серебряных монет более позднего времени.

Джеймс Принсеп пытался превратить увлечение антиквариатом в серьезное занятие археологией. По правде сказать, и он, и Александр Каннингем не были профессиональными археологами, учились по ходу дела.

После некоторого перерыва в занятиях археологией с 1865 по 1870 год Александр Каннингем возобновил раскопки, но, к сожалению, так и не избавился от небрежного отношения к раскапываемому материалу.

Нет ничего более естественного в том, что Александр Каннингем вскоре стал ближайшим помощником Джеймса Принсепа и обрадовал его своими первыми археологическими открытиями, сопрягая, как и тот, служебные обязанности с неслужебными археологическими изысканиями. Он продолжил дело Джеймса Принсепа после его смерти в Лондоне 22 апреля 1840 года.

За открытием Александром Каннингемом великой ступы в Сарнатхе последовало обнаружение им древнего индийского города Санкасьи, или Санкиссы, в 48 километрах от Шравасти (палийский вариант: Саваттхи) – столицы царства Кошалы (палийский вариант: Косала).

Сейчас на месте Шравасти находится город Сахет-Махет.

Санкасья – самое западное место паломничества среди восьми буддийских святынь. Оно считается также одним из четырех неизменных священных мест, среди которых Бодхгайя, Сарнатх, Шравасти. Для буддистов Санкасья важна тем, что, как говорится в предании, наступит срок – и в этом месте все Будды снизойдут на землю, проведя перед этим в затворничестве на небесах тридцати трех божеств время муссона и одарив там учением своих матерей в последнем их рождении. Санкасья, я полагаю, самая поздняя попытка последователей Гаутамы Будды соединить брахманизм с его учением. Его Святейшество Далай-лама XIV, разумеется, посещает Санкасью, как и остальные три священных места.

В 1851 году Александр Каннингем открыл ступы в Санчи. Там он раскопал реликвии Шарипутры и Маугальяяна – двух великих учеников Гаутамы Будды. В 1861 году он обратил внимание на находящийся в Бодхгайе в плохом состоянии храм Махабодхи, храм Великого Просветления, относящийся к I веку н. э. – первой половине II века н. э. Александр Каннингем произвел его описание, провел тщательные раскопки и приступил к его реставрации. В прямом и переносном смысле это единственный храм из сохранившихся древних буддийских храмов, главное место паломничества для всех буддистов мира.

Современные специалисты понимают, что Александр Каннингем в археологическом деле оставался любителем. Вот что пишет, например, А. А. Барахоева: «В XIX веке археология еще только вырабатывала методику, и многие важные сегодня моменты были навсегда упущены. Огромный вклад А. Каннингема в реставрацию и исследование комплекса Махабодхи неоспорим, однако точность документации раскопок, к сожалению, оставляет желать лучшего. Раскапывая те или иные объекты, команда А. Каннингема, как правило, не фиксировала точного местонахождения скульптур и секций перил; не уделялось должного внимания и материалу»¹².

Как бы то ни было, но Александр Каннингем собрал большое количество надписей и скульптур, используя самые простые методы для их обнаружения. Уже в этом его огромная заслуга перед мировой культурой.

Лорду Чарлзу Джону Каннингу, бывшему генерал-губернатору Индии, ставшему с 1858 года ее первым вице-королем, выпала нелегкая доля: ему пришлось сдерживать эмоции своих соотечественников, требующих еще больше казней и расправ в тех краях и княжествах, где народ и его правители поддержали восставших сипаев. Эти «горячие британские головы» не хотели знать, что огнем пожар не потушить. Вице-король по мере своих сил и возможностей держал курс на мирное сосуществование британцев и индийцев, что ему давалось, прямо скажем, с трудом – в буквальном смысле ценой собственного здоровья. В Восточной Бенгалии, в Пенджабе, в Западной и Южной Индии после подавления Сипайского восстания ярость индийской толпы не утихала еще три десятилетия. Да и британцы тоже не давали расслабиться. Такое постоянное нервное перенапряжение стоило Чарлзу Джону Каннингу жизни – он скончался 17 июня 1862 года, не дожив до пятидесяти лет пять месяцев.

Александр Каннингем незадолго до смерти вице-короля, в ноябре 1861 года, обратился к нему со служебной запиской, а точнее сказать – с меморандумом, где он излагал свой грандиозный план по умиротворению индийцев, благородный по замыслу и абсолютно утопический по возможности исполнения. Не прямо, а косвенно в нем говорилось о возвращении миролюбивого учения Гаутамы Будды туда, где оно когда-то появилось, – в Индию, и предлагались поэтапные действия для достижения этой заманчивой и возбуждающей воображение цели. Речь шла о том, что когда-то погребенный индийский буддизм, который он обязательно раскопает, обретет новую жизнь и смягчит туземные нравы. Предполагалось, что после восстановления его на индийской земле в прежнем статусе государственной религии британцам будет значительно легче проводить последующую христианизацию индийской территории Соединенного королевства¹³.

Надо признать, что уже был достигнут определенный успех подобной миссионерской деятельности в других британских колониях. Разумеется, христианизация осуществлялась в духе общей британской политики «представительского управления».

Прежде всего, в своем меморандуме Александр Каннингем сетовал на пренебрежительное отношение колониального правительства ко всем индийским древностям. Британские чиновники смотрели на индийскую старину сверху вниз. Да и какие чувства могли возбудить в них бесформенные развалины, между камней которых ползали ядовитые змеи, а под уцелевшими каким-то чудом сводами прятались бродячие собаки? Индия для подавляющего большинства образованных высокопоставленных британских чиновников и офицеров долгое время оставалась огромным природным заповедником, в котором они вместе с махараджами охотились на тигров. Она представлялась им еще необозримым пространством руин и пепелищ. Но уж никак не казалась чем-то маняще таинственным, вроде Египта, окутанного тайной, с его Сфинксом, пирамидами и мумиями фараонов. Там было что разглядывать и что разгадывать. Интерес к индийским артефактам в этих людях явно не пробудился. Все они занимались одним делом – расширением и укреплением Британской империи. Такое уж наступило время, когда новые хозяева заботились не о восстановлении чужого прошлого, не об уважении человеческих чувств и даже не о сохранении собственной жизни. Одни жульничали и мародерствовали, как только появлялся подходящий случай, другие же строили фантастические прожекты, а иногда впадали в соблазн сочинить что-то невероятное в духе небылиц нашей соотечественницы Елены Петровны Блаватской. Помыслы тех, кто попроще, сосредоточивались на желании чуточку разбогатеть на чужбине, сделать хоть какое-то состояние, вернуться на родину, ходить в старости гоголем, а по ночам, глядя в родное небо, видеть его в сапфирах и алмазах.

Разумеется, Александр Каннингем не входил в число таких людей, не был соблазнен золотым тельцом. Он, с юности захваченный приключенческой романтикой, пытался смотреть дальше собственного носа. В сознании молодого человека романтические картины и образы представляли одухотворенную, «осуществленную» реальность и резко контрастировали с чуждой реальностью, которая сама по себе, вне его воли навязчиво маячила перед глазами.

Между тем предложения Александра Каннингема правительству с первого взгляда казались четкими и конкретными. Первым шагом значилась каталогизация всех сохранившихся в Северной Индии памятников старины, подавляющая часть которых превратилась в развалины. Речь в большинстве случаев шла об индусских храмах и ступах. Александр Каннингем еще от отца слышал: стоит обратиться к земле, и она щедро раскроет свои сокровища. Надо ли говорить, что его завораживали сохранившиеся островки буддизма в Гималаях. Эти живописные горы напоминали ему родную Шотландию.