Текст книги "ОХОТА НА ЦИКЛОПА"

Глава тридцать шестая
Роковая ошибка

Усмынский участковый вошел в дом с лицом обиженного ребенка. Пройдя на кухню, он налил себе самогона и одним махом выпил. По его лицу было видно, что он в шоке.

– Что случилось?! – Спросила жена, накрывая на стол.

– Что– что в нашем районе преступники объявились. Завтра будут его с ОМОНом брать будут, – проболтался старший лейтенант слегка подогретый самогоном. Надев на себя фуражку он пошел в опорный участок. Сейчас в голове его крутилась мысль только одна мысль. Нужно брать эту компанию до приезда ОМОНА. Пусть удивится столичное начальство его ловкости и рвению по службе. Усевшись в опорном пункте на диван, старлей закурил и погрузился в раздумье. Сейчас он старался проанализировать сложившуюся обстановку, которая требовала неординарных решений. Схватив телефон, он тут же набрал номер мастерских. Когда там подняли трубку, он спросил:

– Там Толика Бурбона нет рядом?!

В трубку он услышал, как начальник мастерских, заорал на весь цех.

– Бурбон – Бурбон, мать твою, иди к телефону тебя друган кличет!

К трубке подошел Анатолий, и вытерев рукавом мокрый нос, сказал:

– Бурбон, на проводе.

– Толян, после работы зайди ко мне срочно. Есть дело на миллион баксов, я буду в опорном.– Сказал участковый.– Только давай сразу же после работы.

– Это очень срочно?!

– Еще вчера надо было! – ответил Виталий, намекая на экстренность.

– Хорошо я буду, – ответил Бурбон, и положил трубку.

Через два часа в участок вошел Анатолий и усевшись на табурет, закурил.

– Что ты хотел?!

– Ты Толян, настоящая собака! – С ходу налетел на него старлей.

– Ты что Виталик, с дуба рухнул! – сказал тот с возмущением.

– Ты тварь, меня подставил! В прошлый раз когда мы самогон тут кушали! Ты тогда рыбу на розыскных листах чистил и всю её засрал до непригодности! А ты знаешь, мерин ты косматый, что эти преступники в нашем районе обитают? Я позавчера видел их как тебя! Они на Алексеевском озере отдыхают и рыбу ловят. Сегодня мне звонил следак из Холмогор, он прислал фотографии. Я как увидел, так сразу вспомнил, как мы твою двойню обмывали. Завтра здесь смоленский ОМОН будет и следак из следственного комитета Москвы. Если бы ты урод, тогда газетку бы подстелил, то я бы уже звезду получил. А может быть и премию – как за волков. Ты думаешь, мне приятно сидеть в этой турляндии?! Я хочу перебраться в областное управление, а с такими друзьями как ты, путь только один – вытрезвитель!

– Ну и что ты орешь! Там кто мужик и баба – сами возьмем! Прикинь, завтра приедет ОМОН, а твои бандюганы у тебя в «обезьяннике» сидят, и баланду кушают. Вот тогда тебе точно и звездочку на погон, и в Луки переведут работать. Сейчас кто первый их арестует тот и банкует! Надо Виталик иметь хватку и тогда ни кто не посмеет твою славу отобрать! – сказал Бурбон так пафосно, что в груди участкового произошел выброс адреналина.

– Я, вот что думаю; сегодня ночью, мы подплывем туда и до утра затаимся в засаде. Потом когда они выплывут на остров ловить рыбу, мы к ним и подвалим. Без мотора, на своей резинке, они никуда не уйдут. У тебя в деревне есть дядька у которого лодка есть с мотором?! Вот мы и возьмем их как тепленьких! А когда приедет смоленский ОМОН, вот тогда мы их и сдадим с потрохами. Всем столичным ментам нос утрем.– Сказал участковый, веря в успех своего мероприятия.

– Заметано! Пора домой! Подготовиться надо и душой и телом. Это будет наш с тобой дебют! Удочки возьмем, самогоночки! Посидим, рыбки половим, попьем водочки для конспирации, – ответил Бурбон, радуясь приглашению.

– Ты Толян, ружье возьми, а я с автоматом поеду! Хрен они у нас сорвутся с надроченного! Звезды и мы умеем получать! – сказал участковый, чувствуя, как в нем просыпаются охотничьи инстинкты.

– Базара нет! – Сказал Бурбон, поддакивая участковому.

– Короче Толян, встречаемся у тебя в двадцать один ноль —ноль. Я подъеду к тебе, будь готов как пионер Вася.

Толян понес руку к голове, как когда– то на пионерской линейке, и зычно произнес:

– Всегда готов!!!

Глава тридцать седьмая
Начало конца

Утро выдалось теплым. С каждым днем лето все прибавляло и прибавляло градусы тепла и дни становились длиннее, а ночи короче. Воздуха в последних баллонах оставалось всего на тридцать минут. Валентин, уже планировал уезжать. Добыча поднятая за эти дни со дна доставляла настоящее душевное наслаждение. По средним подсчетам приход должен составить около полумиллиона долларов. Такой удачи стоило радоваться. Душа Валентина пела, словно майский соловей в ветвях цветущего сада.

– Соня– засоня, пора вставать! —ласково сказал Валентин, толкая подругу в бок.

– Боже дай мне хоть на природе выспаться! Перед отъездом надо хорошо передохнуть, – сказала не открывая глаз Сонька и повернулась на другую сторону.

– У меня воздуха осталось, на полчаса. Сделаем пару заплывов и будем собираться. Я тебе обещаю, что к двенадцати часам отчалим, – сказал Валентин, стягивая с неё одеяло. Потягиваясь после сна, Сонька широко открыла рот, выползла из палатки.

В это самое время, во дворе Холмогорского отдела, проходил последний инструктаж смоленского ОМОНа. Следователь московского следственного комитета Тимофеев, прибывший накануне. Сидел на лавочке закинув ногу на ногу. Он предчувствовал, что сегодня, в деле поисковиков Афанасьева и Солдатова будет поставлена заключительная точка.

– Какие ощущения Иван Васильевич?! – спросил он Селезнева.

– Ощущения, как графина. Каждый норовит взять тебя за горло.

– Это пройдет! Возьмем Санникова и уходи в отпуск. Тебе не помешает отдых, – сказал Тимофеев. Ну что Иван Васильевич по коням?! Поедем, первые покажем ОМОНУ дорогу. Селезнев молча встал и влез в УАЗик.

– Я вижу ты Васильевич, весь на нервах?! – Спросил Тимофеев.– Ну если не хочешь встречаться с Санниковым можешь остаться в отделе.

– Поеду, – буркнул под нос Иван. Мне жалко парня! Он в свое время был классным опером! А теперь – теперь что преступник?! Я думаю, что это ошибка.

– Да нет Иван Васильевич, тут никакой ошибки, – сказал Тимофеев с сожалением в голосе. Он понимал Селезнева, и знал ту историю, когда Санников почти закрыл Ивана свой грудью, приняв пулю в бронежилет.

Глава тридцать восьмая
Финита ля комедия

События развивались по закрученной спирали в жанре крутого боевика. Бурбон, оклемавшись от бурной ночи, растормошил участкового. Дрова давно истлели и практически уже не давали тепла. Старший лейтенант, укрывшись армейским бушлатом, лежал не вдалеке от костра.

– Виталик, вставай – пора! Вон твои звезды, уже рыбу ловят! Я смотрел в бинокль, они минут пять, как выплыли на рыбалку, – сказал Бурбон заряжая ружье картечью.

– Бр – бр – бр, как же я собака, продрог! Сколько Толян, мы вчера выпили?! – спросил старлей, поднимаясь с земли.

– Сколько– сколько – литр! – ответил Бурбон, складывая в лодку вещи.

– Голова бляха болит – черт бы её побрал! Опохмелится, что есть?

– Только у дятла голова не болит! Он всю жизнь ей стучит по деревяшке и поэтому умирает от сотрясения мозга! Он даже сам не знает, что умирает! – ответил Толян.

– Я Толик, не дятел, – я участковый! Мне умирать нельзя! Давай по сотке и поплыли, а то скоро ОМОН приедет. Вот тогда, сидеть мне до пенсии в старлеем в этих турлах!

Бурбон налил по сто грамм водки и приложившись к биноклю осмотрел акваторию озера.

– Баба в лодке, а этот морж ныряет, – сказал он закуривая. – Возьмем тепленькими.

Перекурив, Бурбон, завел мотор и усевшись поудобнее они отплыли на встречу приключениям.

Разгребая в глубине остатки гнилых ящиков Валентин, вдруг услышал, как в его ушах заработал какой– то странный зуммер. Было такое ощущение, что кто– то брился под водой. Этот звук с каждой секундой становился все сильнее и сильнее. Через толщу воды, он увидел, как к его лодке, на которой сидела Сонька с удочкой, подплыла алюминиевая «Казанка» с подвестным мотором. Она остановилась. Валентин увидел как какая– то тень, протянула к ней руку и вцепилась в веревку, швартуя к борту «Казанки».

Чувствуя неладное, «Циклоп», стал не спеша подниматься к поверхности, шевеля ластами, словно баракуда перед атакой на жертву. В руках он держал подводное ружье. На боевом взводе в нем стоял остро заточенный гарпун, которым «Циклоп» иногда бил крупную рыбу для пропитания. Полированный наконечник гарпуна искрился в лучах проникающего под воду солнца. Валентин глядя на эти чарующие блики, всем своим нутром ощутил, что пришел тот миг за которым не будет больше ничего – кроме смерти. Он тихо подплыл вплотную к лодке, и из – под воды увидел двух мужиков. Те стояли на карачках на краю «Казанки» и всматривались в глубину. Он знал, что они ищут его. «Циклоп», почувствовал, что пришла его пора.

…гарпун, оставляя за собой пузырьки воздуха, вырвался из– под воды со скоростью пули и насквозь пробил шею участкового. Тот, инстинктивно схватился руками за торчащую стрелу и перевалившись за борт лодки, упал в воду. Пузырьки воздуха вместе с кровью вырвались из его рта, и он медленно стал погружаться на дно, оставляя за собой кровавый шлейф.

Бурбон, на какое– то мгновение оцепенел от ужаса. Он даже в кошмарном сне не мог увидеть то, что случилось с его другом. С каким– то остервенением и отчаянием он схватил ружье и с яростью стал палить в то место, откуда пару секунд назад вылетела стрела. В тот миг, все его действия были лишены инстинкта самосохранения. Картечь выпущенная из ружья уже через десять сантиметров воды теряла силу и, словно разорванные бусинки падала на дно, исчезая в густом иле. В эту секунду «Циклоп» думал только о Соньке. Она с ужасом смотрела на разыгравшуюся трагедию и схватившись за шнур орала так, что Валентин слышал её крик даже под водой. Пока Бурбон перезаряжал ружье, Санников, словно дельфин вынырнул с противоположной стороны лодки. Что было сил, он толкнул её. Бурбон, не удержав равновесие, повалился за борт вместе с оружием. В ту секунду он почувствовал, как резиновые сапоги «заколенники» тянут его на дно. Выпустив из рук ружье он стал барахтаться в надежде схватится за борт «Казанки». Его резиновые сапоги слетели и ушли в след за участковым. Валентин вытащив из ножен нож, вцепился рукой ему за шиворот и без всякого внутреннего содрогания и сожаления перерезал горло. Бурбон, захрипел, и отпустив руки, погрузился в воду, опускаясь туда, где уже лежало тело его друга. Вода хлынула в разрезанную глотку и полностью наполнила легкие. По его глазам ударила красная полоса, а уже через секунду, темень накрыла сознание умирающего Бурбона. «Циклоп» вынырнул, словно дельфин, выскочив из воды прямо в лодку.

– Финита ля комедия! – заорал он. – Сваливаем детка! Валентин остро почувствовал, что время неумолимо работает против него. Остаются считанные минуты на то, чтобы исчезнуть отсюда

Отдышавшись, он последний раз взглянул на приютивший его берег с тоской в глазах, и, рванув шнур, завел мотор. «Хонда» взревела, и клокоча в воду выхлопными газами понесла лодку к берегу. Все было кончено. Валентин скинул гидрокостюм и привязав его к баллонам, швырнул в озеро. Еще вчера вечером он видел, что на противоположном берегу горит костер. Видел, но не просчитал ситуации, приняв ментов за рыбаков. Своим ментовским чутьем Санников почувствовал, что он под «колпаком». Время работало против него. Было необходимо – бежать, бежать и бежать пока есть силы и пока полицейские ищейки не взяли его след.

Включив сканер Валентин замер. Он чувствовал, как его сердце выпрыгивает из груди, а адреналин наполняет кровь адской энергетической смесью. Шкала сканера загоралась квадратиками светодиодов, как бы информируя хозяина об сканированных диапазонах. Он ждал. Ждал того момента когда последний светодиод вспыхнет зеленоватым светом и радиостанция выйдет на полицейскую волну. Это он проходил еще в Чечне под Гудермесом и знал, что эфир не будет молчать.

– Ты можешь быстрее, – орала Сонька, хватая вещи и складывая их в машину.

– ………ина, я Барс, – услышал он по радиостанции и понял, что ловушка захлопнулась.– Барс я Двина, следуйте по правому берегу.

Внезапно Сонька встала как вкопанная. Она бросила на землю сумку и подойдя к Валентину, сказала:

– А ты знаешь, я ведь люблю тебя…

В эту секунду Санников почувствовал, что Сонька прощается с ним. Еще сильнее сердце забилось в груди и он не выдержав, заорал на неё:

– В машину марш – дура!

Сонька не пошевелилась. Глядя на нее, Валентин понял, что она шепчет своими губами.

– Уезжай.

Выскочив из УАЗа он схватил её и насильно запихнул в машину.

Сонька заплакала. Она закрыла лицо руками и зарыдала, повторяя одно и тоже.

– Оставь меня, уходи сам. Мне менты ничего не сделают…

– Не брошу, – орал Валентин, разгоняя машину по ухабам.

– Дурак, я же беременна, – сказала она спокойно без всяких эмоций, и нога Санникова надавила на тормоз. УАЗ замер, как вкопанный, скрывшись в облаке пыли.

– Что ты сказала? Повтори, – прокричал он ей.– Повтори!

– Я беременна, – ответила Сонька, улыбаясь сквозь слезы.– У нас с тобой будет ребенок.

– А, а, а, а, – заорал Валентин, и кинул сцепление. УАЗ взревел мотором, вырвал из– под колес землю шлейфом и рванулся вперед, словно гепард.

– Уйдем! Уйдем! Уйдем! – сам себе под нос твердил Валентин, и давил на газ, вырывая из двигателя все лошадиные силы. Он понимал, что был всего один шанс из тысячи, чтобы уйти. Не мог он бросить Соньку по среди лесов и полей, одну и с будущим ребенком, которого он возможно никогда не увидит.

Судя по переговорам в эфире, полиция уже подъезжала к озеру. А к нему была только одна дорога. В ту секунду в голове Санникова проскакивало тысячи комбинаций. Они должны были просчитать выход из этого котла и от этого голова наполнялась всевозможными вариантами.

– Хрен возьмешь из сейфа деньги – нарисованы они! – Сказал он чуть слышно. Сейчас Валентин чувствовал себя загнанным зверем. В пылу ярости и безысходности он надавил акселератор до самого пола и, словно «Гастелло» направил УАЗ, на идущую впереди полицейскую машину.

….и проскочил! Проскочил так, что удивился сам! ОМОНовцы не ожидая такой дерзости, были в шоке. Надежда и вера в чудо не покидала Валентина. Страх пожизненного заключения, делал из него свирепого и лютого зверя, способного ценой жизни вырвать свою победу.

– Держись, – орал он Соньке, через грохот кузова и подвески, а сам вцепившись в руль давил на газ. Отрыв! Всего небольшой отрыв и он, нырнув на проселочную дорогу, мог переждать в чаще леса или в поле, когда менты собьются с ног в его поисках. Он мог затаиться! Он мог уйти пешком в любую сторону страны, чтобы потом через несколько месяцев вернуться за теми сокровищами, которые он спрятал в озере. В ту минуту Валентин по радио услышал, что полицейские на какое-то мгновение сбились со следа. Он остановил машину и затаил дыхание, прислушиваясь, как надрывно гудит вентилятор охлаждения мотора.

– Кажется, оторвались, – сказал Валентин, переводя дух.

– Оставь меня Валентин, тебе одному будет легче уйти. – сказала Сонька, всхлипывая. -Понимаешь нам не уйти вместе.

– «Двина, Двина – я Барс. Мы засекли их», – услышал Валентин, голос из радиостанции. Левее тридцать координаты семьдесят два восемнадцать.

– Я Тимофеевич, эти места хорошо знаю! Мы сюда постоянно на рыбалку ездим! Отсюда только две дороги, одна в сторону Великих лук, а другая на Холмогоры. Я уверен, что мы догоним их, ты только братец, крепче держись. Ох, и разозлил же ты меня – Валентин Санников, – сказал Селезнев, и притопил акселератор. Он лихо развернул полицейский «Хантер» и полетел по грунтовке вслед за Циклопом.

.– Тимофеевич, у меня есть идея! Свяжись -ка с ОМОНом, по телефону. У Санникова скорее всего радиостанция работает со сканером. Видно он просек, что мы на подходе, поэтому он нас и объегорил!

.– Ты Вас– сильевв– ич, а —н– а– л– и– т– ик —мать твоююю! – сказал заикаясь Тимофеев, прыгая на кочках.

Иван остановился и заглушил мотор.

– Барс, я Двина, отставить преследование! Это машина местного участкового! Действуйте по принятому плану. Прочешите все озеро по правому берегу, – сказал Тимофеев.

– «Двина – Двина я Барс – понял– прочесать берег! Всё до связи» – сказал, шипя ресивер.

Санников, стоя в кустах, слушал переговоры ОМОНа с операми и прокручивал в своем мозге схему отхода. Он представил, как сейчас ОМОНовцы в бронежилетах лазят по кустам. На какое– то мгновение, Валентин слегка устаканился. Успокоив нервы, он закурил.

– Курить бросай, – сказала Сонька, отмахиваясь от дыма.– Мне нельзя, подумай о ребенке.

– Прости, забыл, – ответил он, и открыв окно, выбросил окурок.– Мне кажется, они потеряли нас.

– Двина– Двина я Барс нашли стоянку и машину «Циклопа» протарахтела радиостанция.

От услышанного Санникова затрясло, как осиновый лист на ветру. Он знал, что менты за глаза называют его «Циклоп», и его всегда корежило от этого гадкого слова, и поэтому ему никогда не было жалко, что он перешел на другую сторону закона. Сквозь зубы, он яростно пробубнил:

– До связи! Вот же суки, я вам покажу «Циклоп», я вас всех поделаю «Циклопами», будут знать твари, как унижать меня, – сказал, разгневавшийся не на шутку Валентин.

Васильевич спокойно выехал на перекресток и остановился. По пробуксовке УАЗика участкового он уверенно определил в каком направлении тот исчез и не спеша двинулся следом, зная особенности местности.

Не спеша он разогнал машину и сказал следователю:

– Тимофеевич, мы возьмем его! Санников не знает нашей местности! Сейчас он поперся налево по большаку, по карте! Пока он будет там круги через деревни наматывать, мы его перехватим в районе Городища! – сказал спокойно Селезнев. —Тут по прямой километров десять будет. Свернув с главой дороги Селезнев съехал на проселок.

– Там есть один хитрый поворот со спуском, тормозить будет. Вот и примем его под белы рученьки! На том повороте машина будет, как на ладони! Деться будет ему некуда– с обеих сторон лес.

Селезнев свернул и что было сил, вдавил педаль газа. Машина, виляя задом по щебенке, понеслась, выкидывая из– под колес шлейф камней. Торопиться не было никакого смысла потому что он точно знал наперед, где пересекутся их пути. Срезав десять километров, он будет ждать его в точно установленном месте. А миновать его по другим дорогам практически невозможно.

– Во время войны тут была рокадная железная дорога. Рельсы потом вояки убрали, а насыпь так и осталась. Её ни где нет на картах, а в природе она существует, – сказал Иван.– Местные все о ней знают, поэтому она еще не заросла.

Селезнев, проехав по бывшей насыпи железной дороги, которая вела через болото, уже через несколько минут выскочил в районе Городища, куда через леса и поля подходил тот большак, по которому во всю мощь двигателя летел Санников. Загнав машину в куст напротив поворота, Иван сел на подножку и достал автомат. Передернув затвор, он положил его колени и закурил, стараясь успокоиться.

– Минут через пять – семь, здесь появиться! – Сказал он Тимофееву, – Можешь пока перекурить! Отсюда ему хода нет!

– Хорошо Васильевич, что ты все дороги знаешь в своем районе.– Ответил Тимофеев, передергивая табельный ПМ.

Как Иван предполагал, УАЗик Циклопа минут через пять показался из– за поворота. Он летел с такой скоростью, что уже можно было не стрелять. Валентин не знал особенности местных дорог и не мог предположить, что крутой поворот сразу перейдёт в спуск, который упрется в заросли олешника. Васильевич для подстраховки прицелился. Поймав правое колесо УАЗа в прицел, он плавно нажал на спуск. Трассирующая пуля, разрезав расстояние до машины красным пунктиром, впились в резиновую покрышку, разорвав её лохмотьями. Машина, потеряв устойчивость, одно мгновение перевернулась вверх колесами. УАЗ взревел, словно раненый зверь и покатилась вниз с бугра. Ветровое стекло выкрошилось и из машины на полном ходу вывалилось тело женщины, которое тут же, было подмято под себя тяжелым кузовом внедорожника. Немецкие ордена и медали высыпались по всей траектории падения, сверкая на солнце тысячами маленьких зеркал. Пыль, дым заволокли местность. Сквозь неё донесся жуткий крик раненого человека. Селезнев, держа автомат наготове, подошел к перевернутой машине. Из неё торчало окровавленное тело Валентина Санникова, придавленное к сидению мятым железом. Сжимая от боли свои челюсти, он взглянул на Ивана, глазами затравленного волка.

– Что Ваня, – долг платежом красен?! Так вот решил мне должок вернуть? Пристрели меня прямо сейчас! Пристрели меня собака! Пристрели же, не дай мне подохнуть, – стал в истерике кричать «Циклоп», скрепя зубами от боли. По его скорченной физиономии было видно, что Валентин испытывает жуткие душевные страдания. Кровавая пена стекала из его рта и он, задыхаясь, невероятными усилиями сдерживал стон, глядя на Ивана одним глазом.

– Я не могу! – заорал Иван – Не могу! – сказал Селезнев, и повесил автомат на плечо.

Каким– то невероятным способом Санникову все же удалось дотянуться до «Глока». С каким– то ужасным волчьим воем и хрипом, отчаяния, который вырвался напоследок из его горла вместе с пузырями крови, он выстрелил себе в рот. В тот момент Ивану показалось, что в это крик он вложил всю свою силу. Всю свою ненависть к этому миру, который так беспощадно разрушил его будущее и его жизнь.

Иван резко обернулся на выстрел. Тело Санникова прижатое рулевым колесом к сиденью, свисало на бок. Из открытого рта на землю лилась струя крови, превращаясь в кровавый студень. Невдалеке от машины, в пыли лежало бездыханное тело Соньки. Тяжелая машина, перекатившись через неё, раздробила ей все кости. Соня лежала на спине, широко раскинув руки, и как бы смотрела в голубое и бездонное небо. Разорванная сорочка, обнажила её пышную грудь.

Иван подошел к ней, и, коснувшись сонной артерии, проверил пульс. Он закрыл женщине глаза, и отошел в сторону. Бросив на землю автомат, он словно в церкви перед иконой Всевышнего встал на колени и зарыдал, как рыдает человек, ощутивший невосполнимую боль утраты.

Тимофеев недоуменно смотрел на напарника стараясь оценить ситуацию, но не мог ничего предпринять. Трагическая картина как бы сковала его мозг. Немного постояв в стороне, он подошел к Селезневу и, похлопав по плечу, сказал.

– Черт – бабу жалко! Красивая была! Ведь могла дура еще детей нарожать! Могла счастье свое найти, а встретила этого негодяя!

Иван обернулся и, глядя на Тимофеева влажными от слез глазами, сказал:

– Этот негодяй Тимофеевич, меня закрыл от пули своей грудью. Это он там, под Урус– Мартаном потерял свой глаз.

– Ты Иван, себя -то не кори! Твоей вины в их смерти, на тебе нет! Ты же сам видел, что этот придурок Санников, не вписался в поворот. Да он просто не справился с рулевым управлением! А ты, Ваня, настоящий герой! – говорил Тимофеев, стараясь хоть как– то поддержать напарника, который винил себя и в смерти Валентина и его подружки.

Из машины вдруг вывалилась гарнитура. Тимофеев подошел к УАЗу и, переключив тангетку в режим передачи, как– то спокойно и равнодушно, сказал:

– Барс – всем отбой! Я Двина, конец операции! Всем отбой! Всем отбой! Давайте парни возвращайтесь на базу! У нас два двухсотых!

– «Двина – Двина, я Барс, возвращаемся на базу» – ответил радиопередатчик с шипением. Тимофеев щелкнул выключателем, бросил микрофон.

Селезнев молча закурил. Он встал с травы и сел на сиденье машины обхватив голову руками. Сигарета тлела между его пальцами, а Иван даже не обращал на неё никакого внимания, словно совсем забыл. Он молчал. Он молчал и смотрел на окровавленное тело Соньки. В в этот самый момент Селезнев в душе проклинал себя последними словами.

– На выпей, – сказал Тимофеев, протягивая фляжку с коньяком.

– Я за рулем, – ответил Иван, и затянулся полной грудью, вспомнив о горящей сигарете.

– Странный, какой– то у них симбиоз получился?! Она воровка, а он мент! – сказал майор Тимофеев.– Ну, прямо русские Бонни и Клайд! Теперь Селезнев можешь крутить в погоне дырку – майора теперь точно дадут! Можешь даже не волноваться!

– Да пошел ты Тимофеевич, со своим майором, – сказал Иван, – Я друга убил и его жену. Мне теперь не с погонами майора, а с этим грехом жить всю жизнь…