Текст книги "Имяхранитель"

– Иван! – крикнула я (позже Огано сказал, что едва голос не сорвала). – Ваня!

– Стоять! – прошипел слепой и так припечатал меня к стене, что я сосчитала прохладный камень всеми позвонками. – Только помешаешь!

Я рвалась к Ивану, хотя совершенно не представляла, чем смогу помочь ему. Скорее всего, только помешала бы, и, в общем, правильно Огано стреножил меня. Но когда из-за стены мастерской неслышно вышел третий зверь и плотоядно оскалил зубы, слепому только и оставалось, что крикнуть об опасности. Оставить меня и прийти на помощь он не мог. К тому времени Иван уже освободился от обузы, и второй горг со свернутой шеей лежал на каменных плитах двора. Но спешить имяхранителю было уже некуда и незачем – призрачный перламутровый свет толчками вытекал из рваной раны на шее ноктиса Просто.

Иван не успел самую малость. Третий горг ушел, огрызаясь клыкастой пастью и приволакивая сломанную лапу. А ноктис безвольно осел наземь и, честное слово, лунный свет померк от лимонного сияния, которое затопило темень мастерской, хлынув из рваных ран. Не успели, не успели…

– В дом, живо! – четко скомандовал Иван и подхватил на руки ноктиса. Мы с Огано унеслись в дом.

Просто тяжело дышал, несмотря на распахнутые настежь окна. Пластом лежал на кровати, водил по комнате невидящими глазами и нес всякую чушь. Сияние Имени, воссоединившегося с хозяином, медленно блекло. Я стояла у окна под лунным светом, и все происходящее казалось мне страшным сном. Видела и слышала, как будто в тумане.

– …Нет, нет, нет! Только не пилястры! И ради бога, не мешайте все в кучу, господин главный имперский архитектор! Нет ничего более безвкусного, чем ампирные балясины на лестнице из стекла и металла!

Ты только подумай, милая бумага, лестница из стекла и металла! Как до такого вообще можно додуматься?

– …Нет его там, можно не искать. Хоть каждый угол обшарь – не найдешь. Он есть, и его нет. И жив и мертв. Нет, не нужно эркеров! Про атлантов и вовсе забудьте!

Я ничего не понимала, но слепой – другое дело. Он щурился и с подозрительным вниманием слушал бред старика. Имя Просто очень сильно пострадало, в какой-то момент мне даже показалось, что ему не выжить. В горле старика хрипело и булькало, и с каждым словом в разверстой ране (чья это была рана, милая бумага? человека? ноктиса?) вскипала белая пена с лимонным отливом.

– …Бетон, будущее за бетоном. Поразительный материал! Он позволит возводить самые немыслимые конфигурации. Хаос, загромождение комнат мебелью тоже отойдут в прошлое. Пространство – вот инструмент архитектора будущего!.. И все окажется сложнее, чем представляется на первый взгляд, и черное станет белым, а белое черным… Обмануться легко, труднее признать очевидное. А что, если стены не штукатурить? Оставить фактуру натурального камня? Очень выигрышно будет смотреться кирпич или, скажем, бетон с блестящим металлом! Никакой штукатурки или обоев!

Старик бредил еще долго. Могу себе представить… Хотя нет, не могу. Даже представить себе не могу, каково это, когда тебя кромсают на куски. Связь ноктиса и человека чрезвычайно крепка; люди, потерявшие Имя, редко остаются на этом свете. Выжившие становятся обломками, но далеко не все из них столь жизнестойки, как Иван. Выживет ли ноктис, перенесет ли его потерю Просто, если случится худшее? Не знаю.

Мужчины не перебивали старика ни единым словом, даже не дышали. Наконец наш хозяин выбился из сил и откинулся на скомканную подушку.

– Чего это он? Болтал какую-то чушь.

– Он бредил, – мрачно пояснил слепой. – Старик заглянул за грань. Прозревал грядущее.

– Пророчил?

– Да. И ничего утешительного я в будущем не нахожу. По крайней мере, для себя. Он успокоился. И нам остается только ждать.

Еле добрела до кровати и рухнула в постель, как подкошенная – мой ноктис, наконец, вырвался на свободу и унесся плескаться в море лунного света. Наверное, этой ночью Иван вовсе не спал…

Когда тает полная луна, а ночь истончается и становится прозрачной, как легкий, невесомый газ, время ноктиса уходит. Я не знаю, как умирает Имя, это хорошо известно Ивану, но если с первыми лучами солнца ноктис и тело не станут снова единым целым, одним полноименным будет на Перасе меньше. Имя истекает кровью цвета молнии, она запекается, темнеет и становится похожа на жухлые лимонные корки. Просто лежал с закрытыми глазами, тяжело дышал, и если бы не этот признак жизни, старик походил бы на мертвеца.

– Иногда я думаю, что не стоит вмешиваться, – буркнул Иван, отвернувшись от кровати Просто. – Пусть все идет так, как идет. Кто отмеряет людям и ноктисам время жизни на этой земле? Кто? И прав ли я, отнимая жертву у хищника?.. Но проходит время, и я понимаю, что прав. Я тоже не случайно встаю на пути горгов, кто-то и для меня нашел занятие. И пусть каждый идет по своей дороге, и пусть дороги пересекаются.

Милая бумага, ноктис Просто погиб. С первыми лучами солнца он истаял, как утренний туман в горах. Ушло свечение, осталось только человеческое тело – еще не обломка, но уже не полноименного. Старик вряд ли выживет. Мне сделалось это понятно, стоило солнцу заглянуть в растворенные окна. Судя по мрачным лицам Огано и Ивана, они тоже настроились на худшее. Не представляю, что следует делать, когда погибает Имя, но слава Фанесу всеблагому, обломок знал это превосходно. По линзе Иван связался с префектом городка, представился и сообщил о гибели ноктиса, вкратце пересказав обстоятельства трагической ночи. Городок имел свою особенность – почти всем здесь заправляли гвардейцы императора, по сути Акриотерм и являл собой изрядно разросшийся гарнизон. Официальные лица не заставили себя ждать. Следователь из штаба гарнизона и глава управы по очереди подошли к ложу старика, переглянулись и как один взглянули на врача. Врач из гарнизонного госпиталя приоткрыл веко Просто, пощупал пульс, сделал загадочное лицо и поджал губы.

– Он выживет?

– Нет, – врач, сухой мужчина с резкими чертами лица, не стал возить кисель по стенкам.

Иван согласно кивнул. Старик выдохся. Устал. Вряд ли Просто переживет потерю Имени. Хотя, имея такой дерзновенный дух, который проник сквозь толщу лет в будущее… Я не удивилась бы благополучному исходу.

Но не сложится.

– Кто из вас Иван? – спросил вдруг следователь, сам удивленный донельзя. Он стоял у квадратного бюро на стальных ножках, забранного стеклом и держал в руках лист бумаги.

– Ну, я, – обломок прищурился.

– Здесь завещание старика Просто. Вы его родственник? Дом отписан вам.

Теперь уже мы переглянулись. Старик прозревал будущее. Этим сказано все.

* * *

Гражданская панихида плавно перетекла в погребение с воинскими почестями. Жителей городка гвардейцы знали в лицо и каждого считали добрым соседом. Доброму, слегка чудаковатому соседу гвардейцы воздали последние почести от всей души. Каре, счет лейтенанта «р-раз, два, три-и», салют холодным оружием, императорский вензель, начертанный острием в воздухе, и глухое басовитое: «В крутой подъем духом ведом…». Далее экспресс к побережью, а там – черная с багровым скорбная барка, последний путь и последний приют, но уже без нас.

Милая бумага, на протяжении всего ритуала прощания я с любопытством наблюдала за Иваном и Огано, и в глаза бросилось их необычайное сходство: во-первых, они сделались до удивления похожи друг на друга – отрешенные лица, задранные подбородки, руки по швам, во-вторых, точно так выглядели все гвардейцы. Потом Ивану пришлось вынести процедуру вступления в наследство и прочий официоз. Огано предпочел не мозолить людям глаза и после панихиды ушел в дом, где отсиживался до самых поминок. Милая бумага, все это донельзя странно. Ловлю себя на каком-то сюрреалистическом чувстве. Не успели приехать в городок, как получили на руки погибшего полноименного и странное наследство. Не успели перевести дух, занимаемся организацией похорон совершенно незнакомого нам человека и на поминках ищем нужные слова. Иван по мере возможности делал вид, что знаком с Просто долгие годы, и что неслучайно старик отписал дом и земельный участок ему; складно говорил что-то насчет дерзновенного духа, пронзившего время и заглянувшего в будущее. Если вдуматься, так оно и есть. Но самое странное случилось на третий день, когда девятый вал забот схлынул, и буквально с неба на нас упало свободное время. Тут и заняться бы тем, за чем, собственно, мы сюда приехали, но утром за завтраком нас огорошил Огано.

– Ничего мы здесь не найдем, – отчеканил слепой. – Можно и не искать.

Я громко удивилась; Иван, казалось, не удивился вовсе, лишь вопросительно поднял на Огано глаза.

– В архиве ничего нет.

– Как ты узнал? – выпалила я.

– Старик. Он прозрел будущее. Все тщетно. Вот его речь дословно: «И нет его там, можно не искать. Хоть каждый угол обшарь – не найдешь. Он есть, и его нет. И жив и мертв».

– Все не напрасно ехали, – равнодушно бросил Иван и покосился в окно.

– До чего ж меня интересует, что такое «он есть, и его нет. И жив и мертв», – протянул Огано.

Обломок пожал плечами, а я считала ворон, обдумывая слова Просто. Ой, не все просто с завещанием Просто (милая бумага, я же говорила, что каламбуры еще будут)!

Надежда +новизна

– Что теперь?

– Наведаюсь туда, где видел его в последний раз, – Огано кусал губу и был мрачнее тучи. – Хоть кто-то должен знать, где он сейчас!

Иван молча кивнул. Поезд вез нас обратно в Гелиополис, где мы возьмем небольшую передышку и сообразим, что делать дальше. Тянуть было нежелательно, так как Огано пребывал в самом мрачном расположении духа. Суров, любезен, молчалив. Нескольких дней раздумья слепому хватило за глаза (опять каламбурю), список возможных вариантов продолжения нашей авантюры за эти дни сильно сократился, и, наконец, на руках у Огано остался лишь один адрес.

– Это в Пелопократосе. Там живет, или, по крайней мере, жил человек, некогда считавший предателя другом.

– Почему мы сразу не поехали туда? – удивилась я. – Живой человек гораздо надежнее, чем призрачная запись в архиве!

– Живой человек гораздо надежнее, но вместе с тем гораздо опаснее. – Иван растолковал мне прописную истину, как учитель злостной прогульщице.

Пелопократос расположен недалеко от Гелиополиса. Городок не большой и не маленький, более спокойный, чем шумный. Бывала я там. Его облюбовали чиновники средней руки, крупные торговцы и отставные офицеры, те, что по выслуге лет оставили службу в гвардии, полиции, жандармерии, морской патрульной службе. Здесь имеется превосходный курорт на водах, целебные грязи и чудный воздух, каковой бывает лишь там, где равнина соседствует с горами. Дома мы пробыли не более суток. По линзе Иван заказал билеты на дилижанс, через час посыльный мальчишка принес заказ, и нам осталось лишь собраться. Милая бумага, за этот месяц я стала заядлой путешественницей, ибо ничем иным практически не занималась. Весь смысл моего существования последнее время составляли поддержание чистоты на палубе и в кубрике, бесконечные сборы и переезды с места на место. Да, чуть не забыла – посильная помощь в ликвидации пиратов теперь также входит в круг моих интересов. Меняем один походный баул на другой (за время моего отсутствия знаменитая Миола Фиораванта представила новую коллекцию дорожных костюмов и сумок, и я не устояла), старый дорожный костюм отправляется в чистку, его место занимает новый, и мы трогаемся в путь. Мужчины облачены в старые одежды, по-видимому, у них это не считается моветоном. Касательно слепого загадывать не берусь, но с Иваном придется что-то делать. Дважды подряд один и тот же дорожный костюм он больше не наденет.

Что самое удивительное – в эпицентре сборочной суеты я умудряюсь летописать!

Пелопократос. Приехали, стало быть. Общим собранием решили остановиться в гостинице на водах, а раз так, грязевые и водные процедуры будут очень кстати. Нам с Иваном номер достался большой и светлый, хотя не такой светлый, как комнаты в доме Просто. Прежде чем войти, я несколько секунд стояла перед дверью и не решалась переступить порог. Сама не знаю, чего ждала. А вдруг комнаты окажутся еще более невероятными, чем у старика? Может быть, здешний архитектор заглянул в будущее, еще более отдаленное, чем будущее старика Просто? И какими тогда окажутся комната и окна? Треугольными? Или их не будет вовсе? Сама себя не пойму – обрадовалась я, увидев привычный интерьер, или испустила еле слышный вздох разочарования? Иван критично ухмыльнулся и покачал головой. Старик Просто остался непревзойденным по заглядыванию в будущее.

Несколько дней мужчины отдали мне. Позволили пригладить перышки и просто отдохнуть от сумасшедшего ритма последнего времени. Я отмокала в бассейне с минеральной водой, а Иван и Огано бродили по городу в поисках своего таинственного N. И однажды вечером по их напряженным лицам я поняла, что незнакомец, могущий пролить свет на ту давнюю историю, найден.

– Утро вечера мудренее, – решил слепой, коротко кивнул и удалился к себе.

Держу пари на что угодно, сквозь неплотно прикрытую дверь его номера в тот вечер можно было слышать тонкий скрежет металла об оселок. Иван тоже слышал, но по своему обыкновению лишь повел бровями и промолчал. Кремень!

Одно слово – обломок!

Неожиданность + ужас

А утром случилось нечто такое, чему у меня нет слов. Я просто лишилась дара речи. Хорошо, что не поседела. Во всяком случае, способность связно говорить меня на несколько часов оставила. Мы уже подходили к искомому дому на тихой зеленой улочке, когда Огано вдруг замер. Иван, ушедший вперед, в изумлении остановился, а я… я лишь приложила руки ко рту в немом крике, когда слепой вытащил из трости длинный узкий клинок.

Обломок молча вздернул брови, когда наш спутник, потусторонне улыбаясь, вымолвил, как мне показалось, совершенную чушь:

– Я нашел своего злого гения. Долгие годы на острове день за днем я воображал нашу встречу, но даже представить не мог, что все окажется так просто. Просто и нелепо. Я нашел тебя, Иван. Я нашел тебя.

Слепой, точно водомерка, невесомо скользнул к Ивану, и обоюдоострый клинок затрепетал в каком-нибудь волоске от горла обломка.

– Ничего не понимаю, – Иван ронял слова гулким стылым голосом, и от недобрых предчувствий я похолодела. – Что за глупости, Огано?

– Признаюсь, многого в жизни не понимаю, но одно готов отстаивать даже в одиночку против тысячи – у Фанеса странное чувство юмора. Делить душный трюм, спина к спине драться с пиратами, хлебать жуткую баланду из одной миски, и все лишь для того, чтобы в конце концов оказалось, что из плена меня освободил тот, по чьей милости я в плен попал. Иван, тот гнусный подонок, чьей крови я жаждал последние десять лет, – ты, и клянусь, меня не остановит ничто.

Говори он горячечно, с пылом оскобленного самолюбия, было бы не так страшно. Но, милая бумага, я даже восклицательных знаков не поставила после тирады Огано! И это вовсе не преувеличение! Какое счастье, что пустынная улочка в этот момент ожила: с противоположной стороны въехал экипаж, сзади по брусчатке застучали каблуки, и Иван, предупреждая нервную вспышку слепого, внятно проговорил:

– Убери шпагу. Обещаю, что не скроюсь. Мне и самому интересно.

Огано молча убрал клинок, оглядел улицу в обе стороны и усмехнулся.

– Порой мне казалось, что я ошибаюсь. Ты ведь и шагу не сделаешь в сторону от пропасти, если кто-нибудь подумает, будто на этот шаг тебя сподвиг испуг или жажда жизни. Но я не ошибаюсь. Это именно ты.

– Завтра на рассвете. В грушевой роще, что в пяти километрах от города. – Иван не мигая, смотрел на Огано и чеканил слова, будто имперский глашатай. – Полагаю, клинки?

– Да, клинки.

– Вернемся в гостиницу. А по пути разъяснишь зигзаги своей прозорливой мысли.

Слепой отрешенно кивнул, и мы, словно троица закадычных друзей, не спеша двинулись в обратный путь.

Шок + отчаяние

– Да, я не был образцовым гвардейцем, – усмехнулся Огано на пути в гостиницу. – Но гораздо большим прегрешением против чести воина всегда считал безразличие и глупое солдафонство. «Есть», «Так точно», «Никак нет» – вот формулы бездумного равнодушия и готовности исполнить самый нелепый приказ. Да, мне не нравился тогда и не нравится сейчас пустозвон на троне, но это говорит лишь о том, что на плечах у меня не просто корчага под каской, а голова. Как водится, нескольких неравнодушных людей с горячим желанием что-то изменить оказывается достаточно. Нас троих спаяла цель, призрачная цель наставить нашу многострадальную Родину на путь процветания и блага, избавив народ от ничтожества на троне.

– Звучит, – усмехнулся Иван и кивнул. – Кругло, ровно, гладко. Часом, не манифест цитируешь, дражайший Огано? Очень похоже. Ни разу не споткнулся.

Слепой усмехнулся.

– Все дело погубила доверчивость моего товарища. Он имел неосторожность рассказать о наших планах тому, кого считал своим другом. Наивный. Надеялся, что тот воодушевится благородной целью.

– И что? – в испуге я затаила дыхание.

– В условленном месте я нашел своих друзей и… предателя, – звонко проговорил Огано. – Подлец держал в руке саблю, обагренную кровью моих товарищей, а они лежали на земле у дворцовой стены и доживали свои последние минуты на белом свете.

– Ой! – Мне не хватало дыхания, милая бумага. Неужели Иван оказался способен на такое? Я скосила глаза на обломка – тот шагал мерно и даже с шага не сбился, только квадратная челюсть размеренно ходила взад-вперед, да брови сошлись на переносице. Я и раньше подозревала в нем двойное дно, теперь появился реальный шанс открыть третье!

– Предатель все узнал и сделал черное дело собственными руками. Даже жандармам не донес, славу палача заговорщиков единолично загреб жадными руками. Я не успел рассчитаться с подонком, нагрянул караульный наряд – услыхали странный шум – у меня из рук выбили саблю и скрутили. Потом суд, Коллегия по этике и эстетике – я ослеп от удара эфесом по голове – и одну статью мне заменили другой. Вместо ссылки на Сибирь-Каторгу приговорили к отправке на остров Призрения. Сочли, что с меня и слепоты будет достаточно.

– Леденящая душу история, – ухмыльнулся обломок. – Но при чем здесь я?

– Не вижу твоего лица, – Огано повернулся к Ивану и замедлил шаг. – Но хорошо помню голос предателя. Какое-то время я гнал сомнения прочь, но теперь уверен: твой голос – голос предателя.

– Сомнительный аргумент.

– Это не все. Его тоже звали Иваном.

Мамочка, что происходит? Обломку человека прирезать – что наземь плюнуть, не кто-то рассказал, сама видела, так неужели все это правда? Чудовищная правда? Кажется, я пискнула от ужаса. Иван даже не взглянул в мою сторону. Все так же неспешно вышагивал по улице.

– Это все, Огано? Я мог и не быть гвардейцем. Жандармом или береговым полицейским.

– Нет, это не все. Гвардейская закваска пустила в тебе корни, и ничем ее не вытравишь. Она лезет наружу в самый неподходящий момент, но самое смешное – ничего этого ты даже не замечаешь. На панихиде старика Просто ты невольно вел себя, как гвардеец. Пару раз твоя рука сама по себе дернулась отдать честь, и лишь в последний момент ты вернул себя в настоящее. И едва не раньше ребят в карауле прошептал гвардейский девиз: «В крутой подъем духом ведом».

– Это все?

– Нет. Ты знал цель нашего сегодняшнего визита. Я ведь не сказал тебе адреса, но ты шел так, будто знаешь, куда идти. Припомни, ты поворачивал в нужных местах еще до того, как я говорил, что нужно свернуть. Тут живет Демосфий, некогда наш общий друг. Не-е-ет, это именно ты.

– Мало. И весьма умозрительно.

– И тот укол прямо в сердце, – Огано многозначительно подбросил в руке трость со шпагой внутри. – С тем же эффектом ты мог оставить на месте убийства визитную карточку. Впрочем, это ты и сделал. Дважды: в день предательства и недавно на корабле Удар в сердце…

– Ничего не помню, – буркнул Иван, пропуская меня в дверях гостиницы. – Ничего не помню.

Нелепость

На ночном столике Марии нашел эту тетрадь. Дневник. Глупо все это. Прочитал. Солнечные звери? Похоже на правду, во всяком случае, это многое объясняет. Проклятье, мало нам горгов…

Дописываю: утром встретились с Огано в грушевом саду. Не успели скрестить клинки – Мария закричала, схватилась за сердце и рухнула как подкошенная. Подхватил ее на руки и услышал шепот: «Солнечный зверь. Он пришел за мной». Тогда не понял, зато теперь ясно все.

Умерла. Но не сразу. Схватилась за сердце и рухнула как подкошенная. Да, это я уже говорил. За сердце. За сердце. Кладу в заклад голову – маленькое сердце никогда не порвется, оно закиснет, обрастет мхом, истлеет. Эта печальная участь ждет только большие сердца. Перед смертью бредила, по крайней мере, так мне тогда показалось. Глядела мимо меня, в никуда, и бредила. Странный бред. Звала Огано и шепотом повторяла: «Неужели ты не видишь?» Мы со слепым лишь переглянулись. Но, похоже, что Марию унесло в прошлое. Рассказывала, будто видит своими глазами. Не подличал и не убивал. Дословно, со слов Марии:

–…Иван узнал о заговоре и встал перед дилеммой: остаться верным долгу или друзьям? Презреть присягу – невозможно, предать друзей – тем более невозможно. Предложил выйти из ситуации с честью. Пусть все решит клинок. Долг и честь превыше всего. Как жаль, что иногда долг и честь являют собой две грани одного клинка. Судьба решила по-своему. Заговорщики пали в поединке. Этот момент и застал Огано у дворцовой стены. Не было предательства и удара в спину. Не было…

Не понял я, понял слепой. Усмехнулся и забубнил:

– И все окажется сложнее, чем представляется на первый взгляд, и черное станет белым, а белое черным… Обмануться легко, труднее признать очевидное. Прав был старик.

– Какой старик? Просто?

– Да. Все равновесно в этом лучшем из миров. Если кто-то убежит вперед, найдется и такой, что вернется назад. Старик убежал вперед, Мария вернулась в прошлое. Их больше нет, и все идет по-прежнему. Здесь. На месте. В настоящем.

А потом… Не ожидал. Гости. Семеро. Вышли на поляну и остановились.

– Доминик Огано! Вы подлежите поимке и возврату на остров Призрения. Соблаговолите пройти с нами!

Не спрашиваю, как нашли, сам много раз творил чудеса. Спрашиваю себя – и что Огано забыл на острове?

– По какому праву?

– Вы кто, дем? – Старший семерки кладет руку на эфес.

– Рысак в пальто. По какому праву?

– По праву служебных полномочий. Этот человек физически ущербен и подлежит репатриации на остров Призрения. Слепота!

– Редкостная чушь! Зрячему человеку нечего делать на острове калек.

– Зрячему? Что за вздор! Огано слеп. За попытку помешать имперским служащим…

– Зубы спрячь. Шпага в руках – достаточный аргумент?

– Что?

– Спасать не стану. Кто выживет, тот выживет. И расскажет глубокоуважаемой комиссии, в чем именно она не права. Укол в сердце – достаточное доказательство зрячести и невиновности?

Молчат. Идиоты. Переглянулся с Огано. Не-е-ет, помогать этим идиотам не стану.

Да и не нужно…