Текст книги "Эрмитаж. Инфракрасный дозор"

С медведем по Эрмитажу

Из новостей зарубежных агентств:

"А ещё по улицам российских городов бродят медведи и отбирают у детей водку".

Диспозиция такова: ноябрь 1999 года, Китай, г. Мяньян в провинции Сычуань. Мы, трое российских инженеров, сидим в ведомственной гостинице при некоем китайском НИИ чего-то там.

Добавили еще по сто. Выпили, не чокаясь. Хорошо пошла. Это тебе не китайская.

– А медведя в Эрмитаж ты приводил?

Это они опять хотят, чтоб я им чего-нибудь рассказал. А про это откуда знают? Кто-нибудь с нашей лаборатории растрепал.

– Наглое вранье! Приводил его не я, и медведь был не мой. Это в девяносто четвертом году было, летом. В Эрмитаже была выставка французских импрессионистов из собраний Щукина и Морозова. На открытие выставки я провел туда свою жену и дочек. Уже после выставки дети запросились в туалет. Жена тоже с ними пошла, а я решил подождать их на лестнице у Директорского входа Старого Эрмитажа. Тут в дверь вошел мужик с маленьким медвежонком на стальной цепочке и с сумкой для фотопринадлежностей. Это был фотограф, который на Дворцовой площади снимал всех желающих с медведем, русская экзотика. Он и обратился ко мне:

– Слышь, мужик, где здесь у вас туалет?

– Сюда налево, а за дверью направо, там табличку увидишь.

– Хорошо, я понял. Слышь, будь другом, подержи медвежонка пока, ладно?

– Давай…

Он ушел, а я стал надеяться, чтобы пришли мои дочки и погладили живого медвежонка. Первая пришла Женя. Я крикнул ей:

– Женя, беги скорей за Олей! Пусть медвежонка посмотрит!

Через секунду они были обе возле меня и гладили медвежонка.

Тот был спокоен, только урчал и сосал мои пальцы. Хорошо еще, не откусил. Детям – полный восторг! И тут, как назло, на лестнице появился мой шеф. Тот аж взбесился.

– Саша, я знал, что ты борзый, что от тебя что угодно можно ожидать. Но прийти в Эрмитаж с медведем!

Взято из моей повести «Страна великого дракона, или командировка в Китай».

Флуктуатор

Санкт-Петербург, июль 1993 года.

В теории вероятности есть такое понятие – флуктуация. Это когда в ряду статистических выборок отдельные величины резко отличаются от средней величины. Другими словами – невероятные события.

Друзья, знающие меня давно, говорят, что я как магнит притягиваю к себе всевозможные невероятные события, случайности и совпадения. Один из них и прозвал меня: Флуктуатор.

Сами посудите: в 1987 году я поступал на работу в объединение "Позитрон". Когда пришёл в бюро пропусков, чтобы получить новенький пропуск, то протянул в окошко свой паспорт. Девушка в окошке бюро посмотрела мой паспорт, а потом уставилась на меня с искренним изумлением:

– У вас есть родственники в Ленинграде? – спросила она.

– Нет, – говорю, – только по линии жены, я приезжий.

Она покачала головой и стала заполнять бланк. Так я получил уникальнейший пропуск. В графе "фамилия" значилось: Скутин. Ниже было написано: "Пропуск выдал: начальник бюро пропусков Скутина". А ведь в Питере не наберётся и десятка людей с такой редкой фамилией. Я лично только раз видел в нашем городе однофамильца, да и то на фото. Фото было на надгробном камне Волковского кладбища. Весьма интересное совпадение.

Но сейчас мне хочется рассказать о том, как поступал на работу в Эрмитаж. "Позитрон" к тому времени практически загнулся, люди месяцами сидели без зарплаты. Многие сами разбежались кто куда, оставшихся сотрудников не сокращали лишь потому, что нечем было платить положенные при сокращении денежные компенсации. Мне приходилось по ночам подрабатывать ночным приёмщиком в молочном магазине. Пришлось искать другую работу. Я уже не чаял устроиться по профилю – разработчиком микропроцессорной техники и электронной аппаратуры. Рад был любой подвернувшейся работе.

Подвернулся Эрмитаж, знакомый пристроил.

Работать предстояло в отделе электронной техники, сигнализации и связи. Начальник отдела Богданов всем поступающим предлагал в обязательном порядке пройти компьютерный тест оценки способностей и профессиональных наклонностей человека MMPI (Массачусетский политехнический институт). Дело в том, что когда Богданову впервые поставили на компьютер эту программу, он первым делом проверил свои способности. И программа обнаружила у него выдающиеся организаторские способности (более 8 баллов из 10), волевые качества (более 9) и все задатки настоящего руководителя (более 7 баллов). Завотдела был в восторге! И с тех пор все вновь поступающие должны были пройти этот тест.

Итак, он провёл меня в комнату с компьютерами, которую все называли Красный уголок и засадил перед монитором, предложил отвечать на 600 с лишком вопросов программы. Программой допускались только односложные ответы "да" или "нет".

Богданов не знал только, что такая же программа была у меня на "Позитроне". Многие пытались дурить программу, хитрили с ответами, но та была непреклонна: "Недопустимо низкая валидность ответов", то есть противоречивость. Другим словами – ваньку валяешь, уважаемый, отвечай правду! Многие дивились – вот какая умная программа – не обманешь её. Я долго разбирался с механизмом обработки ответов, пока не понял в чём секрет. Дело в том, что многие вопросы по сути, а не по содержанию, спрашивали об одном и том же, и задавались они не подряд, а вразброс. Например: хотелось ли вам иногда украсть вещь с прилавка, если никто не видит? В другом месте спрашивалось: не кажется ли вам, что иногда для пользы дела было бы полезно идти на незначительные нарушения законов? Разные по содержанию вопросы, но по сути они должны выявлять криминальные наклонности человека. Я сгруппировал такие схожие вопросы и стал отвечать на них одинаково, в ту или иную сторону. И стал гнать в ответах полную чушь, но вердикт программы был: валидность высокая, проверяемый предельно честен в ответах. Освоив это, научился добиваться любых результатов. Например, программа обнаруживала у меня хорошие задатки человека искусства. Или способности выдающегося полководца. Или явного криминального авторитета, к тому же неуживчивого, злобного и мстительного.

Итак, я быстро набил все ответы на вопросы и, в ожидании Богданова, сидел за компьютером, валял дурака. В своём резюме программа, разумеется при высокой валидности-правдивости ответов, обнаружила у меня задатки к научной работе – около 8 баллов, к военной службе – 9 баллов, и к руководящей работе – 12 баллов. При том, что максимальная оценка была только десять баллов. Как такое могло случиться – не знаю. Видно у компьютера от моего наглого, но валидного вранья мозги переклинило, отчаялся поймать меня на лжи с поличным.

И тут в красный уголок зашли какие-то иностранцы. С помощью своего убого английского языка я начал трепаться с ними. Они сказали, что приехали с Голландии в командировку, привезли оборудование для нашего отдела. Они спросили меня, давно ли я тут работаю, на что ответил им:

"Только устраиваюсь!" Мы все дружно рассмеялись.

И тут в комнату вошла девушка из секретариата директора Эрмитажа (как я потом узнал) и спросила:

– Голландцы у вас?

Программист Олег сказал ей:

– Да.

И показал на иностранцев.

– Good day! – сказала она им приветливо.

Те тоже поздоровались. Поскольку я стоял с ними, то тоже ответил девушке:

– Здравствуйте!

Как она на меня тогда посмотрела! Хорошо ещё, не убила на месте. Столько холода, надменности, злости и ещё бог знает чего было в её взгляде. И отвернулась демонстративно. Не знаю как вы, а я к таким вещам очень чувствителен.

Вот как, думаю, иностранцем – здрасьте, а мне – шиш с маслом! Дескать – с твоим-то рылом да в калашный ряд. Только с иностранцами, выходит, любезны в Эрмитаже. Обиделся я. Очень. Ну и ладно, решил забыть об этом. Не жаловаться же на неё директору Пиотровскому!

А через несколько дней я опять зашёл к программистам в Красный уголок. Сидели у компьютера с программисткой Леной, перетирали какие-то программные фишки, когда позвонили в дверь.

– Сиди, – говорю я Лене, – сам схожу и открою.

Открываю дверь – мама родная! Та самая барышня, что давеча отшила меня в этой же комнате. У меня сразу же настроение опустилось ниже… э-э-э… ну вам по пояс будет. У неё тоже, смотрю, взор потух сразу и глаза погрустнели. Но, тем не менее, она сказала мне:

– Здравствуй, Саша.

Ну ладно, думаю, раз уж поздоровалась в этот раз, надо хотя бы ответить из вежливости.

– Здравствуйте, – говорю.

– Ты прости меня, что я не стала разговаривать с тобой в прошлый раз, – говорит.

– Да ладно, – отвечаю, – ничего страшного. Всякое бывает.

А самого лёд в душе потихоньку тает. Главное – что она искренне раскаивается, отчего бы не простить. Не такой уж я и злопамятный. А она продолжает:

– И ты прости, что я так и не позвонила тебе.

– Когда!? – искренне изумляюсь.

– Ну, помнишь, я обещала, что позвоню тебе, и ты покатаешь меня на машине за городом?

Так, думаю, у кого-то из нас двоих явно едет крыша. И кажется – у неё. Я вдруг обратил внимание, что эта девушка назвала меня по имени, хотя мы с ней незнакомы. И почему-то она обращается ко мне на ТЫ, хотя видим друг друга второй раз в жизни. Нет, мне даже приятно, если симпатичная девушка сразу переходит со мной на ТЫ, это так интимно. Но она явно разговаривает со мной, как с давним знакомым.

И я деликатно начал:

– Знаете, у меня в последнее время в памяти случаются глубокие провалы. Не помню, когда мы договаривались созвониться. И машины у меня нету (тогда ещё не было). И вас я тоже не помню. Уж извините.

И тут у неё во взгляде появились глубокие сомнения в окружающей действительности.

– Вы знаете, я, наверное, перепутала вас со своим знакомым.

– Наверное, – говорю с облегчением.

– Но вы так похожи на него, так похожи, ну просто копия…

– И разумеется, копия хуже оригинала? – мрачно поинтересовался я.

– Ну, – деликатно, но не очень настойчиво возразила она, – я бы так не сказала…

На чём и разрешилась наша проблема.

А этого Сашу, с которым она меня перепутала, потом не раз видел в Эрмитаже, он работал в одном из научных отделов. Действительно, очень похож на меня, нас не раз с ним путали.

– Только, – сказал мой напарник Витя, – его физиономия, в отличие от твоей, простецко-пролетарской, очень надменная и заносчивая.

Караул! Выносят!

Весна 1994 года, Санкт-Петербург.

Или преамбула, как говорят корифеи «с эстетическим образованием». Работали мы как-то за полгода до описываемых событий с напарником-Витей в Золотой кладовой. Работа была срочная, а время было уже позднее. Поскольку после закрытия музея вечером оставаться в нём в охраняемых залах можно только по специальному разрешению, то соответствующее разрешение мы с Витей и получили от нашего завотдела Богданова. Он ещё не раз будет поминаться в этом рассказе, так уж сложилось.

Так вот, закончили мы с Витей очень поздно и возвращались к себе в мастерскую через гулкие пустые залы первого этажа музея, волоча с собой моток кабеля, дрель и ящик с инструментом.

В начале Директорского коридора – пост охраны, охранница крестом расставив руки, перегородила проход:

– Пропуск!

Мы достали и предъявили.

– Разрешение на работу в вечернее время!

Витя достал соответствующую бумагу, с нужными печатями и правильными подписями. Но этого бдительной охраннице мало:

– Что делали в музее в такое позднее время?

Мы с напарником изумлённо переглянулись: а вот это её уже не касается, категорически. Более того, мы даже и не имели право рассказывать об этом, ни ей, никому другому, кто не относится к нашей службе. Возможно, просто охранница сверхбдительная попалась, а может, просто удовлетворяет своё здоровое женское любопытство за казённый счёт.

– Я вас спрашиваю: что вы делали в музее в такое позднее время?

– Ну-у… работали…

Охранница, презрительно-насмешливо:

– И над чем же вы там работали?

– А в чём дело, собственно? Ведь разрешение у нас есть.

– Я должна знать, что вы делали в музее так поздно, иначе я вас не выпущу, будете задержаны!

Типичное самоуправство и превышение власти. Весьма характерное для подобных охранников, впрочем. И я решил разыграть её, и отыграться заодно. Сделав заговорщицки-конфиденциальное лицо, словно сообщаю важную тайну, сказал ей веско и внушительно:

– Чинили камеру видеонаблюдения в Золотой кладовой.

Сочинил на ходу, мы другим там совсем занимались.

– И как, починили?

– Нет. Теперь Золотая кладовая на всю ночь без наблюдения осталась.

– А если кто залезет туда ночью? – заинтересованно спросила она.

– Тогда, – продолжил я, внутренне злорадно торжествуя, – я напишу докладную, что об этом знали только я и мы двое, больше никто! К вам придут товарищи в скромных серых костюмах и будут задавать вам много, много вопросов…

Лицо у неё стало растерянное и испуганное:

– Так я ж просто спросила!

– А зачем вы спрашивали? С какой целью интересовались? Вам вовсе не нужно знать, что мы делаем в музее. Мы, сотрудники сигнализации, очень не любим тех, кто расспрашивает нас о нашей работе. Таких мы сразу берём на заметку, а потом сообщаем куда надо. Так что не стоит вам об этом спрашивать, меньше знаешь – лучше спишь.

Это я к тому, какие отношения сложились тогда в Эрмитаже между сотрудниками охраны и охранной сигнализации. Возможно, и сейчас мало что изменилось.

Отдел наш полностью назывался так: отдел электронной техники, сигнализации и связи, ОЭТСиС. То есть, отдел опекал не только всю сигнализацию музея, но и телефоны с АТС, а также всю оргтехнику музея, разные там принтеры-компьютеры-факсы.

Ну, а эксплуатация всей этой электроники, естественно, требовала применения спирта, технического. Не облизывайтесь и не ухмыляйтесь, рассказ мой не о том, как в музее спирт использовали по его самому прямому назначению. Можете не верить мне, дело ваше, но сам лично никогда не употреблял в музее казенный спирт, и в мыслях не было, и за сотрудниками этого также не наблюдал. Пили мы иногда, конечно, но – строго после работы и магазинные напитки. Так уж у нас поставлено было, таков строгий порядок. Кому не нравилось – вскоре искали другую работу.

Так вот, наш начальник отдела Богданов (я ж говорил, он будет часто тут упоминаться), послал нас с Витей на склад получить 18 килограммов спирта, которые полагались отделу на .... На определённый период времени, короче. Ни за что не раскрою вам страшную музейную тайну – нормы снабжения спиртом нашего отдела!

Богданов выдал нам все нужные бумаги для получения спирта, подписанные и утверждённые, а потом вручил стеклянную двадцатилитровую бутыль с завинчивающейся пластиковой пробкой.

Итак, пришли мы с Витей на склад, что размещался в подвале, налили нам полагающиеся 18 килограммов, и поволокли бутыль обратно. Нести двухведерную стеклянную бутыль со спиртом было нелегко, я обнял её своими длинными загребущими руками и нёс по коридорам и лестницам музея, бережно, но крепко прижав к себе. И всё боялся уронить бутыль или споткнуться. Витя открывал мне двери и предупреждал о ступеньках и прочих препятствиях.

Но вот мы подошли к воротам (кажется, в Ушаковском проезде). Дело в том, что часть маршрута мы должны были проделать по улице. То есть, выйти через ворота на Дворцовую набережную, пройти по тротуару, а потом войти обратно в Эрмитаж через служебный (он же Директорский) вход Малого Эрмитажа, там рядом и находился кабинет Богданова. Потому что идти через музей ещё сложнее, по пути куча лестниц и междуэтажных переходов. И самое главное, не следовало идти с бутылью, на которой крупно написано «спирт этиловый технический» мимо посетителей музея, чтоб не создавать у них неприятные ассоциации и превратное мнение об Эрмитаже.

На воротах, как положено, охрана.

– Кто такие? Что несём и куда?

Мы показали наши пропуска и документы на спирт. Охранник сначала читал спокойно, но потом, когда до него дошло, ЧТО мы выносим, он был потрясён и изумлён!

– Как это? Вы спирт – и за ворота хотите вынести? Да кто вам позволил!

– Наш завотдела, вот документы.

– Что мне ваши документы, не морочьте мне голову. Вы что же, вот так просто, взяли целых 18 кмлограммов спирта и хотите уйти с ними из музея? Разбежались! Не выпущу, несите обратно!

Наверное, если б мы выносили с Эрмитажа картину Рембрандта или статую Родена, охранник возмутился бы меньше.

– Не пойдём, – упёрлись мы. – Нам приказано отнести эту бутыль в отдел, и мы её отнесём.

– Ах, так? Вы задержаны! Всем стоять на месте!

Охранник нажал тревожную кнопку, и через полминуты рядом возникла ещё куча сотрудников охраны и один вооружённый милиционер. И всех собравшихся потрясло сообщение охранника: «Вот эти! Хотят! Вынести 18 килограммов спирта! Из Эрмитажа! Среди бела дня!» Все собравшиеся были потрясены нашими беспрецедентными наглостью, цинизмом и размахом хищения. Это тебе не монетки античные из залов Древней Греции, не фарфор китайский, не поеденные молью старинные иранские ковры 12 века, тут целая бутыль чистого спирта. Ну ничего святого нет для этих отморозков! На священное покусились!

Все громко охали и вздыхали, возмущённо глядя на нас. И только милиционер, проглядев наши документы, спросил охранника:

– Так в чём, собственно, проблема? У них есть пропуска и документы на вынос спирта, всё в порядке, правильно оформлено.

Охранник аж задохнулся от гнева:

– Да вы что? Не понимаете? Ведь это же – СПИРТ!!! Вот вынесут они его из музея – а куда они потом они его понесут? В отдел? Или к себе домой – пьянствовать? Или торговать им? Да и документы эти их – может, они подделаны?

– Так это проблемы не ваши, а их отдела. Начальник им разрешил, вот пусть и разбирается с ними. Пускай несут, раз есть разрешение.

– Ну нет, не бывать этому.

– А впрочем, – сказал милиционер, – давайте позвоним их начальнику отдела и спросим у него.

Похоже, милиционер был самый толковый из окружавших нас людей. Давно подозреваю, что в такие охранники музеев и разных балалаечных фабрик идут те, кого в милицию не взяли.

Богданов по телефону подтвердил сверхбдительному охраннику: да, он послал нас за спиртом, да, он ждёт нас с бутылью.

Охранник возразил:

– Такие бутыли со спиртом надо носить в сопровождении охраны, тем более – по улице.

Богданов резонно возразил, что двоих крепких ребят достаточно для охраны бутыли с ценнейшим продуктом ректификации.

– А если они не донесут его?

– Я им вполне доверяю.

Вобщем, отпустили нас с миром. Но выражение лица охранника ясно говорило, что отпуская нас за ворота с бутылью спирта, он совершает большую ошибку: «Ох, не следовало бы этих двоих выпускать со спиртом! Ох, чую, не в отдел несут, а уворуют его. У меня глаз намётан – несунов сразу вижу».

На этом приключения злополучной бутыли со спиртом ещё не закончились. Нелёгкой была её судьба, конец тоже был печальным и даже трагическим.

Принесли мы, наконец, эту бутыль в кабинет заведующего отделом, к Богданову Алексею. Я лично запарился в конец, таща её в руках и прижимая к животу. Поставил бутыль Алексею на стол в кабинете, мы с Витей распрощались с ним и ушли. Принесли спирт – и гора с плеч. Зато Богданову проблем добавили – куда его девать? Раздать по соответствующим службам – уже поздно, рабочий день к концу подошёл, этим лучше завтра с утра заняться. Но и на столе оставлять негоже, убрать бы куда с глаз долой. А то представьте себе картину, войдёт кто к нему в кабинет – а на столе бутыль со спиртом. Оправдывайся потом, что это для технических нужд. Слухи пойдут по музею. А слухов о себе Алексей, надо отдать ему должное, очень не любил, опасался, аж до мнительности.

В сейф бутыль не влезет по размерам. И Богданов поставил бутыль под свой рабочий стол, чтоб глаза не мозолила. До утра постоит, а завтра выдаст спирт начальникам служб отдела.

А наутро, сразу же после него, в кабинет вошла уборщица с ведром и тряпкой. Алексей, чтоб не мешать ей убираться, деликатно вышел в коридор, покурить. Уборщице было лениво нагибаться, потому она, не сгибаясь и не глядя, энергично начала шуровать шваброй под столом. Размашисто двинула шваброй под стол, врезав ей по бутыли со спиртом. Бутыль упала, и разбилась! Вдребезги!!!

Когда раздался звон разбитого стекла, у Богданова сердце сжалось от нехорошего предчувствия и он ринулся в свой кабинет. Ворвавшись, увидел сюрреалистичную картину: на полу его кабинета плескалось море спирта. Уборщица, забыв на месте орудия преступления – швабру и ведро – трусливо скрылась с места содеянного. Алексей, прирождённый руководитель, действовал быстро и решительно: выплеснул из ведра воду в окно, схватил тряпку и стал собирать ею спирт с пола, а потом выкручивать его в ведро. Тут как раз к нему в кабинет вошла девушка-аккумуляторщица с заявкой на новые фонари (в отделе для работы в подвалах Эрмитажа использовали шахтёрские фонари, которые сдавали ей на зарядку).

И дальше они собирали тряпками спирт с полу уже вдвоём, половину из разлитого смогли всё же собрать. Но в кабинете долго ещё стоял специфический запах.

Собранный спирт получился желтоватого оттенка. Пол в кабинете был паркетный, вот мастика и растворилась в спирте. Потом Богданов пробовал выдавать этот раствор мастики в спирте наладчиком, но это сразу же прекратили, при высыхании спирта на контактах реле оставался налёт мастики и контакты склеивались. Собранные с полу остатки вылили, а Богданов достал где-то чистый спирт и выдавал уже его. Где он взял чистый спирт – не знаю. Возможно, за свои деньги в магазине «Рояль» купил. Может, помните – тогда его везде продавали в литровых бутылках, “Royal spirit”?