Текст книги "Строк вуду. Стих отворяющие"

Terra nova

 
Кому ты нужен… голосом, душой,
Привычкой, заблуждениями, ролью,
Любитель Terra nova небольшой,
Хранитель ран, присыпанных не болью.
Искатель жизни… ты ли невпопад
Увлекся вкусами изысканных течений,
И на земле обыскивая сад,
Ты рай ощупал бренностью влечений.
 
 
Почувствовал бессилие и близь
Теряемого жертвой подаянья
И красочно-невидимую слизь
Прикрыл беспамятством урочного закланья.
 
 
И примирил и время, и испуг
Песочно-неизжитой домовины,
Очерчивая беззаконный круг
Обыденно-потерянной храмины.
 
 
И изредка, оглядывая, вездесущ,
Свои блестящие холодные пределы,
Ты понимаешь не вселенность кущ
И мстительность карающей Кибелы.
 
 
Исторгнешь… вряд ли, не тебе навзрыд
Искать и ошибаться человечьим,
Хлебать до тления из золотых корыт
С оскалом волчьим и руном овечьим.
 

Памятник

 
«Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву…»
Н. Гумилев
 
 
Не надо. Быть памятником,
Особенно посмертно,
Когда кровавым маятником
Осклабится омерта.
 
 
Когда случайной пулей
Не в сердце упокоят,
И лицемерный улей
Железом удостоит.
 
 
Когда при жизни хамы
Любовь пороком мерят
И в купленные храмы
Как в панацею верят.
 
 
Ценою в душеложство,
Вне божьего завета,
И платой за голгофство
Для них душа поэта.
 
 
Уж сколько их, стоящих
Из бронзы истуканов,
Средь ангелов летящих,
Средь гордых великанов.
 
 
Убитых и увитых
Посмертным лицемерьем,
Отринутых и битых
Немым стихотвореньем.
 
 
Ведь мёртвые не имут
Ни боли ни возмездья,
Поэта боги примут
И вечные созвездья.
 

С тобой и без тебя…

 
С тобой и без тебя… двойная невозможность,
Душ близких данность, непреложность,
Изысканность часов и пустошь дней…
Наверное, вне времени виней,
А что бесстрастно, чисто, исповедно,
Что и не длит, и не кривит разлук,
Что сердцу по сердцу, какое дно безвредно
И не плодит напрасных судных мук.
Движение навстречу… шаг ли, слово,
О, сколько их и в читанном, былом,
Какое бытие исходно ново,
Какой единственный божественный псалом.
Навеки… истинный, исполненный строками,
Ведомыми не тоном, не умом,
А выжатыми сочными веками,
Ложащимися золотым руном.
 

Окошко

 
Ловлю себя на том, что стих – окошко,
И ты, и на тебя …все за стеклом,
Кто настежь створ, а кто открыл немножко,
Кто – избранно, а кто – как помелом.
 
 
Не суть… и в жизни обозренье,
Весь на виду, да спрятана душа,
Любительница внутреннего рвенья,
И большей частью на других греша.
 
 
Какое до пределов обнаженье
Велит ей быть искусственно нагой,
И слов открытых вне преображенье
Возводит радужно-недужности дугой.
 
 
Душе и душны, и невыносимы
Все несвободы, как её унять,
И кажется, шаги её спесивы,
И ревностна распущенная прядь.
 
 
Всё нипочём, готова соблазниться
И откровением безумным, и бедой,
И поэтично похоронкой биться
Над полуконченной поруганной судьбой.
 
 
Себя не жаль ни словом, ни надеждой
На площадях двуличных катастроф,
Где под ненужной сорванной одеждой
Пылают страсти догорающих костров.
 
 
Какая неприкрытая расправа
На суд невычитаемой толпы,
Урвавшей лицезренья право,
Упершей в стекла скошенные лбы.
 
 
Какая грусть в неведомом окошке,
Где сумрак лет стирает тишину,
Где на серебряной и потускневшей ложке
Облизывают рифмами вину.
 

Не имя верность

 
Нео заложники -стоятельств
Об… стену, сердце, о стекло,
Которых скованность ругательств
Не неискусственно влекло.
Да и влечет строка иная
Без донышка… слововорот,
Когда сумятица дрянная
Поганит мертвым смыслом рот.
 
 
Когда граница те же лица,
Когда беззвук как стен горох,
И слову бездыханным биться,
И, словно выдох, тяжкий вдох.
 
 
Шагнуть через себя, оставив
Бессловье бесполезных фраз,
Не имя верностью приправив
Зеркалье отлюбивших глаз.
 
 
Забыть использованность -саний
Ка… призности пустой мираж,
И сквозь безудержность писаний
Остановить истошный раж
 
 
Не крика, не пришедшим эхом,
Никем не слышимой мольбы,
И полусумасшедшим смехом
Терзать бессмыслицы судьбы.
 
 
Без разницы… сияньем, словом,
Притворством, признанной виной,
Бесцельным поэтичным кровом
Или безвременной длиной.
 
 
Всё путь не щадных, не искомых,
Но не и прочих, кто блажен,
Душой и ищущих, и хромых,
Не хлещущих бескровьем вен.
 

Таны ти ней

 
Мысль… неглубокая, дневная,
Не облаками напевная,
Не на лучах теплотканная,
Не по рожденью желанная.
 
 
Мысль обнажённая, терпкая,
Тучная, грозная, крепкая,
Выстояна льдистоколото,
Временем каменномолота.
 
 
Выношены, но не сношены,
Во исполнение брошены,
В топку и холод зонья
Мысленного резонья.
 
 
Предубеждений лавы,
Опыта запустенья,
Очарований главы,
Полные неврастенья.
 
 
Душ разбитные цепи
Кровью созвений трутся,
Нео благих лепий
Ранами снов рвутся.
 
 
Вроде и не мешают,
Но не открытья мира,
Мысли перерешают
Псевдо успех кумира.
 
 
Или ведут не в пропасть,
Но обаяний стужа,
Рубящая лопасть,
Где океан лужа.
 
 
Каждый мор як, – ячка,
Каждый себе капи-
Таны ти ней, спячка,
Или болей скарб. И…
 
 
Живородящ помысл,
Не из вселенн ль бовь ли,
Сам ли иль божий промысл,
Мысль распинать в кровь ли.
 

Февраль

 
От февраля… всё ничего,
А был ли хохот снежных линий
И выстужающий его
Характер бешеных Эриний.
 
 
Или фальшивый полумрак
Души пинаемого света,
Как полумертвый бесов зрак,
Вонзен в мистерию куплета.
 
 
Полубезумный властелин
Последних опостылых пыток,
Ты свой небезгреховный сплин
Совокупил переизбыток.
 
 
Всеневиновность бытия
Касаема тобой не будет,
Но безысходность вития
Дней Саломеевых на блюде.
 
 
Не наказанье, не урок,
И что в твоём распятье толку,
Какой в возлюбленности прок,
Которая псалмом на полку.
 

Имоверность неи

 
Почему любимые уходят,
Унося с собой любовь и солнце,
За собою лунности приводят,
Серебря закрытое оконце.
 
 
Почему живое расставанье
Так мертвит поникнутые плечи,
И слезами тусклое сиянье
Обливает гаснущие свечи.
 
 
Чем невинно жертвенности чувство,
Чем оскорблено не поневоле,
Жизнь – необъяснимое искусство
Вырезать из сердца счастья доли.
 
 
На кровавые разбитые комочки
И молиться, и потери метить,
Осени отжившие листочки
Без конца дождями мерно плетить.
 
 
Почему любимые ворами
Выбираются, опустошая душу,
Тайными холодными дворами
Покидают вылюбленных сушу.
Оставляя (и) моверность неи-
Неизбывного предательства былого,
Одинокость мстительной вандеи
Палачом для памяти, не злого.
 
 
Остаются на душе огарком
Стлевшие в годах воспоминанья,
Спревшим, запылившимся подарком
Не судьбы её неопреданья.
 
 
Знавшей и предвидевшей приметы
Первых предпророческих звоночков,
Тыквенные быстрые кареты,
Выросшие из гнилых росточков.
 

Сюр сур

 
Движенье времени… то искренно, то в невесть,
То в забытье стреноженных шагов,
Материальная избыточная прелесть
И данности приближенных врагов.
 
 
Круги не ада, но такие мимы
Гримас стодневных (с) точного житья,
Пути господни неисповедимы,
И пальчик уж не с мальчик для битья.
 
 
Но что с того… ведомые ведомы
И маетой и ношенностью сюр,
Сур ка придурковатые биномы
И пошлости бесцветный конфитюр.
Колейность, испохоженность, попкорность
Перемистерий выпахших болот,
Таблиц периодических минорность
Посуточных и тех же самых нот.
 
 
Где тот мажор органного клавира,
Не выщербленного фальшью зимних прежд,
Где звук земной хоров святого клира,
Рождающего веру без надежд.
 
 
Где чистое извечное писанье
Вне времени замрите стрелки ног,
Поциферблатное хо тельное тесанье
И счастья дьявол, и несчастья бог.
 
 
Не уведи и не оставь… где милость
Забытого вселенного… сейчас,
Под убегающую жизненную гнилость,
Под вымечтаемые грёзы не про нас.
 

Високосная нирвана

 
В моей нирване нет неозаклятий,
И тих предосудительности глас,
И лет, безосновательных понятий,
Уже не трепет временный экстаз.
 
 
Ни терпкая, ни сочная марина
Не марит подостывший горизонт,
И прежних дней размытая картина
Мифический ненужный Гелеспонт.
Во мне живёт окованность свободы,
Коварный случай скученных сует,
Блестящий силуэт старушки-моды
И слышимый и преходящий бред.
 
 
Во мне бытуют вера и надежда,
Как призраки иссонного ума,
Которыми я любовался прежде,
Листая подзабытые тома.
 
 
Не потерял, но, может, и не вышел
К иным минутам, звучностью ручья,
И омовение грехов не нерасслышал,
Обетованностей духовная ничья.
 
 
Безыстинен, но и не непреложен,
Зеркальный невечерний полусвет,
Моих заветов груз небезытожен
Без чувств необразумившихся мет.
 

Се зоны

 
Я снова отрицаю невозможности
Счастливого стечения обсто-
Его си ятельств тайных непреложности,
Помноженные минимум на сто.
И -дачу у, желаемую бренно,
Не удержать словесьями не в вес,
Скорее философски и смиренно
Узреть беду, что припоганил бес.
У выточенной mobile природы
Урок всенепогодный извлеку,
Когда сезонные трехмесячные роды
Сподобят духом на моем веку.
Живородящим, горестным, горящим
И злобой дней, и тлением сердец,
И ангелом, над – чаяньем парящим,
От падшим и низвергнувшим венец.
Терновье новья неиспепелимо
Ни громыханьем слов, ни поучем тех нищ,
Их духом боль неразделима,
И жалок хлеб непреломлённых пищ.
Стезя, стезя… неблагозвучно… может,
Ей быть и не распнуть кресты,
Которые неполюбовье гложет,
Скрижальные уродуя листы.
 

Скользит рука

 
Скользит рука, в ней столько дрожи, чувства,
Нежней весеннего хмельного ветерка,
Таинственней высокого искусства
Искусной кисти, взмахов мастерка.
 
 
Непознанных волнующихся линий
Меняется и томность, и узор,
Так на стекле морозном синий иней
Иголочками покоряет взор.
 
 
Он тает под исстрастиями неги,
Как тает непокорности поток,
И замедляются прикосновений беги,
И чувственный предызнывает сок.
 
 
Он требует, он нежится, томится,
Предыскушая терпкости глоток,
Готовый имоверностью излиться,
Которой нетерпим томленья срок.
 
 
И трепет поднимается волною,
И бьётся первый о девятый вал,
И бесподобной бешеной стеною
Кипит, бурлит, горит живой металл.
 
 
И обжигает встречное кипенье,
И содрогаются бездонности глубин
Проникновенного бескрайнего паренья
Полубожественных времён, пространств и длин.
 

Птица. Частья я. 10

 
Я сплю… нет, я не сплю… я просто нижусь
На нитку света или тьмы… как низойдет,
На просветление, наверно, не обижусь,
На памяти провал… так всё пройдёт.
 
 
Вытаскиваю время из обочин
Пути не исключённого ума
И оживаю редко, между прочим,
Копя неизведённые тома.
 
 
И тыкаюсь, и кожу рву гвоздистым словом
Или касаюсь нежностями дна,
Размазываю старое не новым,
И всё равно один, одно, одна.
 
 
Где ты, моя златая птица,
Не обронившая счастливое перо,
К тебе я был готов кольцом катиться,
Но жизнь подокруглилась до зеро.
Там дырка… говорят, свободы вечность,
И одиночества вселенский аромат,
Неисчезаемая бренная беспечность,
И рай, помноженный на бесконечный ад.
 
 
Или конечный… но тогда минута,
Зачем летишь, надеждою скорбя,
То забираешь счастьем битым круто,
То расстаёшься, бешено любя.
 
 
Ты не хранишь меня… или больным сомненьем
Даруешь горести… «один из вас предаст»,
Испытываешь выжитым терпеньем,
Выведываешь: «Кто из нас горазд!»
 

Трепых в пых

 
Половинчатые сонные виденья,
И твоя хрусталиками вязь
Моего в тебя грехопаденья,
Звездопадами разбавленная грязь.
 
 
Лижется прощеньем многолетним
Старый пёс раскаяний и зла,
Хвост поджал, но скалится поэтним,
И в глазах  пугающая мгла.
 
 
Непрожитая украденная опись
Чувств прокисших терпкостями вин,
И на дне, как этикетка, совесть,
И с ума сошедший светом клин.
Грех любви, любви… не бес подобен,
Падший ангел не благая весть,
Счастлив  это вымучен и сдобен,
Или одиночество не месть.
 
 
Горек хлеб глаза в глаза момента,
Рай среди прискорбных тошных кущ,
Мертвенность живого рудимента
Лжи нагой карающ, неж и сущ.
 
 
Не ухватишь вылюбленности… может,
Это смерть пожизненной рабой
Всё живое через тело гложет,
Вызывая миленьких на бой.
 
 
Трепых в пых… и сонм слепцов вовеки
В поисках над пропастью во лжи,
Странное… у всех открыты веки,
Но беспомощно-подобны и чужи.
 

Золотая месть

 
Во мне зреет креатив,
Не всегда стихотвореньем,
Не родившийся мотив,
Но уже приотвореньем,
Так изысканности чувств
Выцеловывают небо,
Не без помощи искусств
Ждут меня там, где я не был.
Я из будущего быль,
Настоящего подросток,
Человеческая пыль,
Жизни смертный перекресток,
Вырождаюсь вне себя
Не беременностью духа,
То безвременье любя,
То ращу звучанье слуха,
Я живое ничего,
Я дрожание со бытий,
Я невидимость ego
Эфемерности соитий,
Полумерная невесь
Неприкаянного духа,
Рыбки золотая месть,
Где старик – судьбы старуха.
 

Платон мне друг

 
«Платон мне друг, но истина дороже…»
С годами понимаю, не дурак,
И лицедейство выкормленных врак
Уже на ложь земную не похоже.
 
 
Пред небесами что рядить, молить,
Там разберутся, здесь не бременится,
Уже сердечье выпустошью тщится,
Но не ему ни боль, ни слезы лить.
 
 
Умом понять и тихою надсадой
Смириться с невозможной чернотой,
Беззвучностью, неречью, слепотой,
Вне времени кромешной эскападой
 
 
Плохого слова… без особых вин,
Без страсти, безучастного, глухого,
Со стороны убийственно лихого,
На деле правда… или клином клин.
 
 
Заглянешь в пропасть… редко без надежды,
И лучше истины бессмертной не познать,
Но и болванчиков плодящаяся рать
Всего лишь смена жизненной одежды.
 
 
Что лучше, вот уж право… быть, не быть,
Душе бы правд корявых сторониться,
Но ей всё снятся ангельские лица,
И хочется обетованностями выть.
 

Человечье святится…

 
Всё известно… и боль, и слезы,
И болелось, слезилось… аз,
Если в прошлом… беда не позы,
А всего лишь беды экс. В вас.
 
 
Если боль и беда подруги,
Ежедневноночная быль,
Горьких жизненностей подпруги,
Остальное земная пыль.
 
 
Тяжела слов густая немощь,
Утешений ищи-свищи,
Временные сердечья ветошь,
А родные в разрыв клещи.
 
 
Человечье святится рядом…
Бьётся светом надрывный луч,
Безнадежным не в помощь взглядом
Не растащишь грозовье туч.
Буки… муки …ничто чужое,
Не поймёшь, не обрящешь сам,
Проникающее ножовье
По далёким не здесь лесам.
 
 
Душу вычистишь не терпеньем,
Ведь твоя не заложник тьмы,
А измученности виденьем
Неприкаянной кутерьмы.
 
 
Ты приблизься живым поверьем,
Не коронь обещанья лет,
Календарья опавшим мерьем
Не извесишь дежурный бред.
 
 
Ты сомкни не чащобы веки,
Обратись в немолчанье слух,
Эти горести не навеки,
Это святый и чистый дух.
 
 
Веди… это твоя похожесть,
Ты грядешь или грядкой путь,
Это жесть не небес и тожесть,
И твоя именная суть.
 
 
Заживаешь смешную рану,
Проливаешь постели слёз,
Ожидаешь златую манну,
Высыпая ночнушки грёз.
 
 
Что за боль… не под дых дышим,
Что за роль… сцен не ценен стаж,
Вулканоидно душью пышем,
Разбирая ранимость раж.
 
 
Что за боль… отойди и молча,
Где страданье, прими зарок,
У судьбы голосочек волчий,
Всё поймёшь, если жизни срок.
 

Сбываются предчувствия

 
Сбываются предчувствия… боюсь обжечься,
Кто скажет, осени… вдвойне неправ,
Прими, как Соломон царицу Сав,
Мои сомненья, разум… не калечься.
Не знания помощники мои
В тревожных и необразумных сферах,
Не мне постичь скрижаль о Люциферах,
Потусторонние ведя умом бои.
Я вижу, чувствую иного не закон,
А большего случаемые вехи,
И мои жизненные бледные прорехи
Ничто… там кости, ход и кон.
И моя видимая выданная карта
Вертится по ветру бессмыслицею лет,
Пока неведомое бесстраничных вед
Проявится предписанностью старта.
И это жизнь… она ли стороной
Отслеживает тайные минуты,
Накладывая и снимая (с сердца) путы,
Преследуя сценической виной.
Не это ли извечно ожиданье
И совершение, твой позапрошлый взгляд,
Кому математический обряд,
Кому с душой священное свиданье.
 

Подаянье

 
Скучаешь, тело, постигаешь душу,
Послушай этот бессоблазный вой,
Химер блажных мучительный конвой,
Как буря, полутруп кидает в сушу.
Но он живой… ему б святошей стать,
Расставшимся с предсмертною надеждой
И прятавшим под пошлою одеждой
Помпезную, но преданную стать.
Товар на выпас, кожею, руном,
Медее путь не менее опасен,
И в песнях и веках он звонкогласен,
Да всё подёрнут ненавистным сном.
Лишь ей не спать, порочить, и томиться,
И выедать предательским нутром,
Что пишет ангел дьяволу невидимым пером,
Не позволяя духу над собой глумиться.
А он целует грязь и золотник,
И с губ стекает мертвая водица,
Которой и проститься, и омыться,
Да замирает сердца дикий крик.
Не слышимый, но горечи влекущий,
Кто в слепоте не ищет темноту,
И годы, ахиллесову пяту,
Как нищий просит, подаянья ждущий.
 

Полынь-трава

 
Досужие печали… время в прочерк,
Полынь-трава, наверное, нужней,
Хмарь поэтичная, рождающая очерк,
Сотрется памятью, беспамятство важней.
Игла любви стозубою занозой
Застрянет в теле, душу теребя,
И ежедневной мазохистской дозой
Садистски высосет, конечно же, любя.
Вот, говорят, срок равен расставанью,
Слепцы, слепцы… ну кто его считал,
Математически-сердечному познанью
Еще не выдуман целительный кристалл.
А превратится в камень кож дубильня,
И ненависть, и ревность, и апломб,
И гордость эгоизмуса поильня,
И жизни где-то загулявший тромб.
Ты падаешь, но лучше бы не надо,
Крутись планетой, веря и в иуд,
Безгрешности любого листопада
Постылый, поздний и смертельный суд.
Вины ведь нет ни в счастье, ни в удаче,
Искать её иголкой в сердце-стог,
Переберешь его поэзию иначе,
А нет вины или найти не смог.
 

Что в женщине такой…

 
Что в женщине такой… движенье, юность
Её неисповеданных грехов,
Невыстраданности льющаяся лунность
И аромат невызревших духов.
 
 
Её соблазн неимоверно тонок
Таинственностью линий и надежд,
Там чувство вырастает из пелёнок,
Ещё не скинутых пороками одежд.
 
 
В ней нет притворства, пошлости, обмана,
Витающих привычками измен,
В ней нет коварства лживого тумана
Из лживых образов плодящихся каверн.
 
 
Мгновенье проживаемого чуда
Не столь изысканно, сколь иссветлено,
И опыта оскоминного груда
Еще младое не горчит вино.
 
 
А лишь дивит и тихо восхищает
Явление благого божества,
И человечность зрелую прощает,
И дарит невозможность естества.
 

Птица. Часть я. 11

 
Всё будто не мгновеньем пролетает,
Не остаётся, вещи не зачёт,
Во мне рождается и тут же умирает
Не мной отмеренный, не мной открытый счёт.
Не неостановим… забытым словом
Или движением неласканной руки,
Ведь только что всё было близким, новым
И унеслось безвременьем реки.
Коснись, душа, своим крылом весенним,
По-птичьи закричи я слышу крик,
Я удержу не нестихотвореньем
Врезающийся в сердце дикий клик.
Я улечу от месяцев хваленых,
Внимающим демисезонный бред,
В нецарства опалёных и клеймёных,
Где жизни улыбающейся нет.
Где жгут строкой избитые страницы,
Где слово сгусток не земной любви,
Где лик сменяет временные лица,
Где лунный храм на высохшей крови.
 

Не уходи, но и не оставайся

 
Слова… не прыгнешь выше, что за ними,
Круги не адовы, дорожка в никуда,
Любовь и ненависть немерно правят ими
Да льющаяся времени вода.
Живая, мертвая… а ею не напиться,
Как утолить не словом душный жар,
С лица не пить, каким богам молиться,
Чтобы нести беззвучье ложных кар.
И сказанное… вёртко, неотёсно,
Красивость слога – мазохизмы чувств,
Осенне, летне, зимне или вёсно,
Реальность лжи наложницей искусств,
Поистине, молчи… и сокрывайся,
Не соблазнись певучею строкой,
Не уходи, но и не оставайся
Там, где не машут на прощание рукой.
 

Брошенка

 
Пустое… вечное ло че-
И ли изнанка до
потребного не -житья,
Привычное ре до-
фа ми… лье… битья
Чело– в уже притухшее свече-
 
 
Нье преж него или неё,
Не суть неприхотливости желаний
часовых не лю…
Не вый, не уст, не шуйц, очей, не дланий,
Не зрелости пере– пахучее гнильё.
 
 
Душа моя… лишь ты моя любовь,
Гонимая, забытая, смурная,
Каких изысканностей…
Брошенка дурная,
Попортившая на надеждах кровь.
 
 
Не нужная кому… и почему ставанье
Рас– не с тобой дороже твоих мук,
Лебяжье… расплетенье рук
И невесомое об оземь -тальный стук
Хруст твоих пальцев не обетованье.
 
 
Прости… вина… как глупо и смешно,
Ты мне икона… я же сердценищий,
Считающий единственные тыщи
Со-бытий прошлых… то ли не грешно.
 
 
Одна, одна… моя не верья тупость,
Блудница духа моего… вот твой порог,
И мой терзающий, но истинный порок,
Что неисповедима мной моя же глупость.
 

Бесчувственная медь

 
Не по расчету в чувства окунись,
Весеннее, небесное, земное,
И облаками мерь шальную высь,
И ощути не скромное, иное.
 
 
Лиши себя наветов и клевет
Души измученного недоразговора,
Ведь все равно сто бед один ответ,
А счастью сложно быть не без укора.
 
 
Не повезет… так ложности ума
И так нагонят поедом рутину,
И времени тяжёлая сума
Несуетливо подзатянет тину.
 
 
Корпеть сомненьем задом наперед,
Не много ль чести сгинувшим кумирам,
И стихотворный горьковатый мед
Не упокоит поэтичным мирром.
 
 
Изыдеть из себя умом иным
Сизифов труд и тленная работа,
И увлеченьем сонным и смурным
Не иссушить исписанного пота.
 
 
Шагнуть так словом, не саднить строку,
Невинную участницу признаний,
И одинокое в ночи кукареку
Глас вопиющего среди пустынь-стенаний.
 
 
И одинаковость, украшенная бредь,
И крик бесплодный, нервный и унылый
Всё потускневшая бесчувственная медь,
Всё звук, неосторожный и остылый.
 

У иконы

 
Застынет день, застынет боль и час,
Да не опустятся окованные руки,
И присужденные бессовестные муки
Да не отринут безнадёжный глас.
Не отреши, беда, ни волю, ни сомненье,
Последние пристанища души,
И страшное коленопреклоненье
Не оцени в последние гроши.
Не одолей разлукой поневоле
Предательство осознанного зла,
Ведь ты и так сжигаешь всё дотла,
Как пал – иссохшее заброшенное поле.
Не остуди последних вер исток,
Которыми я вымолиться б мог.
 

Вечный грош

 
И это называется весна?
Снежок смешной пощечиной Эриний,
Мертвящий почерк леденящих линий
На выстуженных обнаженьях сна.
 
 
То в лоб, то по лбу ложная палитра
Выкрашивает в непотребье цвет,
И преданный иль преданная Митра
Не пьет с лица свой благодатный свет.
 
 
Терзания… так вот они страстями,
И висимостью за-, и горький вест,
Гремят весенними белесыми костями,
Не находя себе (себя) тепличных мест.
 
 
Ругая попусту не жалкую марину,
Не почитая божью благодать,
Желая воз– парящую перину
Небесных рор Ав– облачную рать.
 
 
И ждёт, и ждёт приплюснутое чадо
Дешёвых дарований вечный грош,
Разумное не– терпящее стадо,
Идущее со временем под нож
 
 
Не исполнений, не соизволений,
Не манны необещанных небес,
Не понятых коленопреклонений,
Не прозвучавших на душе природных месс.