Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

Капитан от волнения лишился языка и только мигал глазами.

– Сегодня день постный, и солдаты чистили рыбу на обед, – вместо Жуковского ответил Борейко.

– Вы адвокатом, что ли, состоите при вашем ротном командире? – спросил его Смирнов.

– Поверенным в делах, ваше превосходительство! – отрезал Борейко.

– Поручик Борейко исполняет должность старшего офицера в роте, и так как капитан Жуковский заикается от волнения, то поручик и отвечает вам за него, – пояснил Белый.

Смирнов с сожалением взглянул на Жуковского, с недоумением на Белого и, не сказав более ни слова, пошёл дальше. Белый за его спиной пригрозил пальцем едва сдерживающему смех Борейко. Но тут внимание генерала привлёк сложенный в штабеля уголь.

– Что это, батарея или угольный склад? – обернулся он к Белому.

Борейко объяснил ему происхождение угля и указал, что им снабжаются и соседние батареи.

– Убрать отсюда весь уголь! – приказал комендант.

Потом его неудовольствие вызвали огороды, разведённые около Утёса.

– Солдат должен быть солдатом, а не огородником, – заявил генерал.

– А дурак должен быть дураком, а не комендантом, – буркнул Борейко, обращаясь к Звонарёву.

Увидя на батарее щиты при орудиях, комендант совсем вышел из себя.

– Этим вы понижаете боевой дух солдат.

– Но сохраняем его плоть, – возразил Белый.

– Плоть может быть немощна, но дух бодр, – настаивал генерал.

– Это хорошо для монахов, а у солдат всегда в здоровом теле бывает и здоровый дух, – возражал Борейко.

– У вас, поручик, не по чину слишком длинный язык.

– Слушаюсь! – смиренно заметил Борейко, сражённый генеральской логикой.

Осмотрев батарею, Смирнов зашёл на электрическую станцию.

– Кто заведует? – спросил он.

Звонарёв вышел вперёд.

– Почему у вас грязно и плохо пахнет? – допрашивал генерал.

– Так запылились, а пахнет обыкновенным машинным маслом. Это обычный запах около паровых машин.

– Я окончил две академии – артиллерийскую и военную, но не слыхал, чтобы на электрических станциях пахло маслом. Убрать, проветрить и впредь не допускать! – кричал генерал.

В котельной внимание Смирнова привлёк манометр.

– Сколько же у вас давления?

– Сто двадцать футов на один квадратный дюйм.

– Почему так мало? Увеличить до ста шестидесяти футов.

– Котёл может не выдержать.

– Обязан выдержать, раз я приказываю! – отрезал генерал и вышел из котельной.

– Это ещё что за чудак такой? – спросил у Звонарёва Лебёдкин, вытирая паклей руки.

– Комендант новый! Окончил две академии.

– То-то и видать, что учился и переучился!

Когда наконец генералы отбыли и Жуковский опять обрёл дар речи, он разразился упрёками Борейко:

– Борис Дмитриевич! И зачем вы гусей дразните? Смирнов мне теперь вовек сегодняшнего посещения не забудет. Надо немедленно убрать уголь, снять с орудий щиты, прекратить рыбную ловлю и ликвидировать огороды.

– Заодно отравить вас в нервную больницу, – докончил Борейко. – Пусть Смирнов чудит как хочет, а у нас всё должно остаться по-старому.

– Вы меня без ножа режете, Борис Дмитриевич. Меня отрешат от командования ротой! – плакался капитан.

Тем не менее после генеральского посещения на Утёсе всё пошло по-прежнему, и только Жуковский иногда боязливо поглядывал на дорогу: не видно ли на ней страшного «врага внутреннего с красными отворотами на шинели».

Рыбная ловля давала хорошую свежую пищу и позволяла сделать запасы на зиму. Огороды зеленели на радость всей роте. Борейко ежедневно обходил своё хозяйство и весело покрикивал на солдат.

В один из таких дней Блохин вернулся из города сильно пьяным и забуянил. Он накинулся на фельдфебеля с руганью, а потом налетел на Борейко.

– Ты где нализался? Марш в казарму! – приказал ему офицер.

– Ах ты, я доберусь до тебя… – бросился было солдат к поручику, но тут же был сбит с ног ударом кулака.

Подоспевшие солдаты связали его верёвками и посадили в пустой пороховой погреб для вытрезвления.

– Никому не рассказывать о происшествии, – предупредил поручик солдат.

Поняв, что он хочет замять дело, артиллеристы обещали молчать.

На следующее утро Борейко приказал позвать к себе Блохина.

– Здорово, Блоха! – приветствовал он солдата.

– Здравия желаю, – прохрипел бледно-зелёный с перепою солдат.

– Здорово башка гудит?

– Так и трещит, вашбродие.

– Ступай проспись, а потом я тебе, курицыну сыну, придумаю наказание, – уже добродушно проговорил Борейко.

На этом инцидент был исчерпан. Солдаты были удивлены таким исходом дела и усиленно судачили между собою по этому поводу.

– Медведь человека нутром чувствует, кто ему друг, а кто враг. Блоха теперь по гроб жизни должен быть благодарен поручику за то, что спас его от тюрьмы, а то и расстрела.

Почти ежедневно перед Артуром появлялась японская эскадра. Она проходила вдоль берега вне досягаемости береговых батарей и, выпустив по крепости несколько выстрелов, скрывалась за горизонтом. Борейко каждый раз по дальномеру замерял путь движения вражеских кораблей и наносил их на карту. Звонарёв с недоумением наблюдал, как тщательно вычерчивалась ежедневно новая кривая на большой карте в комнате поручика.

– Что ты, Боря, колдуешь? – спросил он.

– Выясняю степень глупости адмирала Того, – ответил поручик, ещё более озадачив Звонарёва.

Наконец как-то вечером он позвал Звонарёва в комнату и, ткнув пальцем в карту, на которой красовались почти совпадающие линии движения вражеской эскадры, пробурчал:

– Того большой таки дурак, и мы его хорошенько хлопнем за глупость.

– Мы же до него не достанем, – недоумевал Звонарёв.

– Достанем! Не сверху, так снизу. Поставим на пути японцев букеты из мин, авось какой-нибудь броненосец и напорется на них, как наш «Петропавловск».

– План твой, Боря, не лишён остроумия, насчёт мин надо сговориться с моряками. После смерти Макарова не знаю, с кем из адмиралов можно говорить!

– А мы обойдёмся без адмиралов, переговорим с командирами миноносцев или минных транспортов и обдумаем, как подстроить добрую шкоду. Помнить будут поручика Борейко!

Через полчаса оба друга, отпросившись у Жуковского, шагали по городу. Сначала они заглянули на «Баян», стоявший у стенки, и посвятили Павлика Сойманова в свой план.

– Боренька, тебе бы эскадрой командовать вместо Вили! – восторженно обнял поручика Сойманов. – Только вам надо обратиться не на миноносцы, а на минные транспорты. На миноносцах много мин не увезёшь, а транспорт поднимает сразу несколько сот, – советовал лейтенант.

– Командиры транспортов – штаб-офицеры, а я никого не знаю из этого высокого общества, – с сомнением говорил Борейко. – Да и мозги тут нужны посвежее, не заросшие мхом.

Сойманов предложил сейчас же побывать на минном транспорте «Амур», у капитана второго ранга Иванова. Там он представил своих друзей Иванову и рассказал о цели их посещения. Капитан, высокий худощавый полуседой шатен, с тонким умным лицом, молчаливо их выслушал, затем хитренько улыбнулся и вынул из шкафа свёрнутую рулоном карту. Когда она была развёрнута, то на лицах всех трёх друзей появилось глубокое удивление: вдоль берега были прочерчены такие же точно линии, как и на карте Борейко.

– Откуда вы получили копию моей карты? – справился поручик.

– Ниоткуда, я сам её вычертил на основании своих наблюдений за движением японской эскадры с Золотой горы, – ответил Иванов.

– Очевидно, нам обоим пришла в голову одна и та же мысль, – сообразил Борейко.

– Совершенно верно, – кивнул Иванов.

Затем карты сверили, кое-что уточнили и исправили.

– Что же вы дальше предполагаете делать? – спросил Борейко.

– То же, что вы и предполагали: незаметно от японцев поставить мины на пути обычного движения их эскадры. Сделать это нетрудно. Главная опасность заключается в том, что мины придётся ставить вне пределов трёхмильной полосы, которые являются территориальными водами. Следовательно, мины будут установлены в нейтральной международной зоне, – пояснил Иванов.

– Но японцы из этой зоны бомбардируют Порт-Артур, не считаясь ни с какими международными правилами. Почему же мы не можем ставить мины в этом районе? – недоумевал Звонарёв.

– От бомбардировки Артура никакие нейтральные суда пострадать не могут, а на минах легко может подорваться любой английский или американский купеческий корабль. Это может послужить предлогом к военному вмешательству Англии или Америки, – продолжал Иванов.

– Они и так во всём помогают японцам, и мы фактически воюем с триумвиратом из Англии, Америки и Японии. Чего же ещё с ними церемониться? – возражал Борейко.

– Вступивший в командование эскадрой после отъезда наместника адмирал Витгефт больше всего боится международных осложнений. Тут его трудно сбить с этой позиции, – сомневался Иванов.

– Быть может, обратиться к Белому и попросить, чтобы он поговорил с Витгефтом? – предложил Звонарёв.

– Едва ли это поможет. Как бы Витгефт ещё не обиделся за такое вмешательство в его морские дела, – предупредил Иванов.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Попросим Василия Фёдоровича переговорить с вашим Вилей. Может, это и придаст ему храбрости в международных делах. Будем понастойчивее, и уверен, что наше дело увенчается успехом, – решительно тряхнул на прощание руку Иванова Борейко.

Сначала Белый совсем не захотел вмешиваться в это дело.

– Дело морское, и нам, артиллеристам, нечего в него путаться, – сказал он.

Но тут неожиданно Борейко и Звонарёв встретили горячую поддержку у Тахателова.

– Прекрасная мысль! Приложу все усилия, чтобы уговорить генерала съездить к Витгефту, и сам поеду с ним, – пообещал полковник.

Через день он вместе с Белым уже сидел в просторном адмиральском салоне. Попали они к Витгефту перед самым обедом, и адмирал не захотел и слушать ни о каких делах, пока дорогие гости не отобедают вместе с ним. Пришлось согласиться с просьбой радушного хозяина.

Как истый гурман, Витгефт ел и пил не торопясь, тщательно смакуя каждое блюдо, запивая их изысканными винами, специально хранящимися у него.

Разговор шёл о чём угодно, кроме того вопроса, ради которого артиллеристы прибыли к адмиралу.

Вид дока

Когда наконец священнодейственная трапеза кончилась и Витгефт вместе с гостями перешли в соседний салон, где их ждали кофе и ликёры, Белый приступил к изложению целей своего посещения.

– Не отрицаю, что идея постановки минного заграждения на путях японской эскадры весьма заманчива, но и достаточно рискованна во многих отношениях. Представьте себе, что подорвётся не японский военный корабль, а паршивый американский или английский купчишка. Скандал на весь мир. Международные осложнения вплоть до объявления нам войны! – горячо возражал адмирал.

– Японцы каждую ночь забрасывают внешний рейд десятками мин. Морским течением их всегда может отнести в море за пределы трёхмильной полосы. Доказать, что это наша шаровая мина, будет просто невозможно. Значит, и никаких международных осложнений бояться не приходится, – доказывал Белый.

– Японцы обычно проходят в одиннадцати-двенадцати милях от берега. Трудно предположить, что туда попала одна из мин, поставленных под берегом. Да и постановку мин будет трудно скрыть от японцев. Они, конечно, не преминут оповестить весь мир о том, что русские минируют нейтральные воды, создавая этим угрозу мировой торговле и мореплаванию, – не сдавался адмирал.

– Конечно, надо хорошенько всё обдумать. Но риск не так уж велик, если удастся скрыть операцию от японцев, зато успех может быть огромным и при этом без потерь для нашего флота, – уговаривал Белый.

– Зачем думать об англичанах и американцах? Подорвутся на минах, туда им и дорога. Всё равно они с нами уже сейчас воюют японскими руками, снабжая Японию оружием, боеприпасами, деньгами, продовольствием – чем только могут! В японской армии и во флоте имеются английские и американские инструкторы. Почему нам не топить ихние пароходы, раз все они возят военную контрабанду? Ваше превосходительство, не смущаясь топите все английские и американские корабли. Русский народ вам только спасибо скажет, – горячо убеждал адмирала Тахателов.

– Нельзя без разбора топить суда! Надо сначала их осмотреть, установив наличие военной контрабанды и только тогда пускать его ко дну, а команду во всех случаях полагается спасать. Нельзя так просто решать сложные вопросы! – спорил Витгефт.

– Можно поставить мины на границе береговой полосы, в шести милях от берега, а течением их может отнести и дальше в море. Так ведь, ваше превосходительство? – не сдавался Тахателов.

– Многое можно, но это будет нечестно с нашей стороны!

– Это с японцами-то говорить о честности, после того как они без объявления войны напали на нас? – весь кипел от негодования полковник.

– Надо крепко подумать, прежде чем принимать такое решение, – продолжал колебаться Витгефт.

– Очень стоит подумать, ваше превосходительство. И я уверен, что вы согласитесь с нами, – прощаясь, говорил Белый.

Едва гости ушли, адмирал приказал вызвать к себе Иванова и снова выслушал все его соображения по постановке мин в открытом море.

– Очевидно, придётся собрать для обсуждения всей операции флагманов и командиров первого ранга, – решил Витгефт.

Видя, что дело снова откладывается в долгий ящик, Иванов решил идти напролом.

– Я, ваше превосходительство, за пределы территориальных вод не выйду! Мины установлю на самой границе. Дайте только мне три-четыре миноносца для прикрытия. В туманную погоду их будет трудно заметить.

Витгефт продолжал сомневаться. Видя это, Иванов обещался своим честным словом не выходить за пределы территориальных вод, а в душе тут же решил действовать на свой страх и риск и больше к Витгефту не обращаться. «Поставлю мины там, где нужно, а потом меня пусть хоть в матросы разжалуют», – думал Иванов, возвращаясь к себе.

Он договорился с командирами миноносцев о готовности выйти в море при первом тумане, затем принял на борт полный боевой комплект мин и приготовил транспорт к немедленному выходу в море.

Борейко и Звонарёв ежедневно посещали моряков и о положении дел докладывали Белому. Генерал, в свою очередь, по телефону справлялся о «драгоценном» здоровье Витгефта. Адмирал прекрасно понимал, что интересовало Белого, но неизменно отвечал, что всё находится «в руках Божьих» и если Никола-угодник поможет, то мины будут поставлены, но обязательно в пределах прибрежной полосы крепости.

Наконец наступило утро второго мая. Погода была тихая, безветренная, с ночи на море лежал туман. К утру он хотя и поредел, но всё же был достаточно густ, чтобы скрыть выход в море «Амура» и миноносцев. Перед уходом Витгефт ещё раз напомнил Иванову, что постановка мин должна происходить обязательно в прибрежной полосе. Капитан подтвердил своё твёрдое намерение точно придерживаться мудрых указаний своего начальника. И тем не менее Витгефт был неспокоен. Едва «Амур» и миноносцы вышли в море, как адмирал сообразил, что в таком тумане трудно точно ориентироваться в море, не видя берегов.

– Поставят мины там, где не надо, и не взыщешь, – не по чем ориентироваться, – забеспокоился адмирал и приказал одному из миноносцев догнать ушедшие в море корабли и вернуть их в порт. Насилу удалось его отговорить от этого.

Между тем «Амур» и сопровождающие его миноносцы благополучно дошли до района, где следовало ставить мины. У Иванова не было ни малейших колебаний, когда он вышел за пределы береговых вод и вступил в нейтральное море. Плохая видимость из-за тумана и невозможность точно определиться были прекрасным оправданием для такого нарушения. Туман, приподнявшись над морем, дал возможность точно установить мины в районе обычного движения японской эскадры. Они устанавливались одна за другой в одну линию. Всего было спущено пятьдесят мин, которые растянулись на протяжении одного километра, перпендикулярно пути движения японских кораблей.

Пока транспорт был занят установкой мин, дозорные миноносцы следили за морем. Японцы не показывались, горизонт был чист, не было видно ни одного дымка. Когда установка мин была закончена, Иванов полным ходом двинулся в Артур, миноносцы последовали за ним.

Велика была радость Витгефта при виде возвращающихся судов. Адмирал тут же объявил благодарность всем кораблям и разрешил отпустить команды на берег. Начальник штаба Витгефта контр-адмирал Матусевич пытался было возражать, напомнив, что в случае успеха следует подумать об организации преследования подорвавшихся на минах кораблей противника.

– То, что наши корабли благополучно вернулись с моря, уже, по-моему, является успехом. О преследовании врага нам думать не приходится ввиду нашей слабости, – даже руками замахал на него Витгефт.

Второго мая день был воскресный, и, несмотря на военное время, работ в этот день не производилось. Многие знали о выходе «Амура» для постановки мин, и теперь тысячи людей с нетерпением ждали появления японской эскадры. Обращённые к морю склоны Золотой горы. Тигрового Хвоста, Перепелиной горы были усеяны людьми, которые кто в бинокль, кто в подзорную трубу, а кто и простым глазом следили за всем, что происходило в море.

Уже перевалило за полдень, туман окончательно рассеялся, видимость стала прекрасной, и тут на горизонте появилась идущая в кильватерной колонне эскадра адмирала Того. Один за другим шли шесть японских броненосцев во главе с флагманским кораблём «Микаса». За ним следовали три броненосных крейсера.

Жуковский с Борейко и Звонарёвым с бруствера батареи следили за неприятельской эскадрой. Вдруг под одним из броненосцев раздался взрыв, и он сильно накренился набок.

– Ура! Ура! Налетел на мину, что наши поставили! – обрадовался Борейко.

Японские корабли бросились на помощь пострадавшему, и тут ещё один из броненосцев взорвался, окутался паром и исчез под водой.

– Совсем как «Петропавловск»! – проговорил Звонарёв.

Японские корабли сгруппировались около места катастрофы.

– К орудиям! – скомандовал Борейко. – Надо их обстрелять, пока они стоят в куче.

Но дистанция до японцев оказалась около пятнадцати вёрст, и с Утёса обстрелять её было нельзя. Борейко ринулся к телефону и позвонил на сигнальную станцию. Вызвав дежурного, он сообщил о том, что происходит.

– Мы это сами прекрасно видим!

– Так почему вы не открываете огня с броненосцев?

– Адмирал считает это излишним: японцы могут ответить на нашу стрельбу бомбардировкой Артура!

– Ваш адмирал трус и изменник! – заорал телефонную трубку поручик.

Дежурный офицер на сигнальной станции поспешил разъединиться. Борейко позвонил к Белому и попросил помочь ему уговорить Витгефта.

– Это не Макаров, с ним не сговоришься! Попробую позвонить сейчас Стесселю, – может, он сумеет воздействовать на моряков, – ответил Белый.

Но командующий эскадрой адмирал Витгефт упёрся и не стал даже слушать Стесселя. Взбешённый генерал вместе с Никитиным прискакал на Золотую гору и обрушился на прибывшего туда Витгефта.

– Если вы, ваше превосходительство, немедленно не откроете огонь по японцам, я прикажу береговым батареям обстрелять вашу эскадру, – кричал Стессель на адмирала.

– У нас у самих есть пушки, – огрызнулся Витгефт.

– Которые вы боитесь разрядить по японцам.

– Просто не считаю нужным делать это!

Никитин и Белый бросились успокаивать Стесселя, а Григорович доказывал Витгефту необходимость выступления против японцев.

– Генерал Стессель требует от вашего превосходительства точного ответа: что вы сейчас намерены предпринять против японцев? – подошёл к адмиралу Никитин.

– Выслать «Новика» с миноносцами для атаки японцев, – вместо Витгефта ответил Григорович, – Сигнальщик! Поднять сигнал: «Новику» и миноносцам немедленно выйти в море и атаковать японцев!» – распорядился он.

Но миноносцы и «Новик», ввиду того что половина команды у них была на берегу, смогли поднять пары лишь через два часа, и когда они наконец вышли в море, японцы давно уже скрылись за горизонтом.

Вечером того же дня Борейко со Звонарёвым отправились в город, разукрашенный флагами в честь неожиданного успеха на море. На «Этажерке» и на улицах толпилась масса народу; особенно много было моряков. Они сегодня чувствовали себя героями дня – впервые удалось нанести японцам большие потери в крупных линейных судах. Престиж моряков сразу возрос: сегодня все поздравляли их.

– Теперь, когда японский флот так сильно ослаблен, надо думать, и наша эскадра наконец выйдет в море и окончательно добьёт японцев, – высказывали свои надежды армейцы.

– Будь жив Макаров, эскадра с первой же высокой водой вышла бы в море, чтобы преследовать Того до самой Японии. Что предпримет Витгефт, никто сказать не сможет. Вернее всего, мы по-прежнему будем отсиживаться в гавани, – говорили морские офицеры.

– Необходимо в таком случае возможно скорее повесить вашего Витгефта на мачте его флагманского корабля, – вмешался в разговор Борейко.

– И назначить тебя командующим эскадрой, – улыбнулся подошедший Сойманов.

– Не меня, а Эссена, он спать эскадре не даст. Достойный ученик Макарова!

– Дело не в одном Витгефте. Кроме него, и другие адмиралы и командиры судов первого ранга против выхода в море. Они и поддерживают в Витгефте присущий ему дух пассивности, – сокрушался Сойманов.

– Плохо наше дело, коль у вас во флоте нет ни одного настоящего командира, – вздохнул Борейко.

– У вас Стессель под стать нашему Виле, – отпарировали моряки.

– Зато у нас Кондратенко и Белый. Они свято хранят заветы Макарова на суше, – веско возразил Звонарёв.

Друзья двинулись обратно на Утёс.

На батарею вернулся выздоровевший Чиж. Он хотел было дружески поздороваться со Звонарёвым, но прапорщик ограничился лишь официальным отданием ему чести. Борейко даже не взглянул на штабс-капитана, пробурчав себе под нос:

– Вернулось наше золотце!

Солдаты встретили возвращение штабс-капитана угрюмо и молчаливо. Чиж не замедлил сорвать на них своё раздражение: он избил Белоногова, плохо отдавшего ему честь; ткнул кулаком в лицо подвернувшегося ему под руку Зайца и поставил Блохина под винтовку за неряшливую одежду.

Только Назаренко да Пахомов радостно приветствовали Чижа. Фельдфебель долго жаловался штабс-капитану на потворство солдатам Борейко и мягкость командира.

– Только на вас, ваше благородие, надежда осталась! – лебезил Назаренко.

– Дай срок, я всех к рукам приберу, и солдат, и офицеров! – хорохорился Чиж. – Довольно Борейко тут побезобразничал под крылышком Жуковского!

Вечером, придя к Жуковскому, он начал охать и вздыхать.

– На вас лица нет, Николай Васильевич! За время моего отсутствия вы извелись совсем! Вам надо отдохнуть, иначе вы не вынесете тяжести войны, а у вас семья! О ней подумать надо! – разливался штабс-капитан.

Жуковский, особенно болезненно переживавший перерыв сообщения с Россией, лишивший его всякой связи с семьёй, расчувствовался.

– Я совсем изнервничался, меня издёргали и японцы, и ещё больше своё начальство. Вечно ждёшь нагоняя за что-нибудь, – жаловался он.

– С такими офицерами, как у нас, далеко не уедешь! Не мудрено, что вы получаете нагоняи от начальства. Борейко ведёт себя так, как будто он, а не вы, командует ротой. Прапор ухаживает за дочкой генерала и поэтому на всех плюёт. Солдаты одичали и похожи более на лесных зверей, чем на строевых нижних чинов. Полный развал в роте! Ложитесь на месяц в госпиталь отдохнуть, а я тут займусь делами, – уговаривал Чиж капитана.

– Вы правы, Александр Александрович, мне действительно надо основательно подлечиться! – согласился Жуковский.

Узнав о намерении командира лечь в госпиталь, Борейко не стал его отговаривать.

– Валяйте! Отдохните, а мы за вас повоюем, – приветствовал он.

На следующий день Жуковский побывал в Управлении артиллерии и получил разрешение лечь в госпиталь. Однако, вопреки ожиданию Чижа, временно командующим ротой был назначен не он, а состоящий в распоряжении Белого штабс-капитан Гудима. Он вместе с Жуковским приехал на Утёс. Очень здоровый, спокойный и уравновешенный, Алексей Андреевич Гудима обошёл батарею, знакомясь с обширным хозяйством, дружески поздоровался с Борейко, приветливо поговорил со Звонарёвым и вежливо-сухо с Чижом. С солдатами пошутил, но Зайца поставил на четыре часа под винтовку за грязь на кухне.

Борейко, по своей всегдашней привычке, начал было протестовать против этого, но Гудима добродушно похлопал его по спине и не стал слушать.

– Ты, Борис Дмитриевич, командуй ротой, а я буду только за внешним порядком приглядывать! – предложил он Борейко.

Таким образом, всё пошло почти по-старому, если не считать, что и солдаты, и офицеры вдруг почувствовали, что у них есть командир, которому нельзя не подчиняться. Даже Борейко, несмотря на сделанное ему предложение, всё чаще стал ссылаться на волю и намерения командира.

Чижу было поручено учесть всё трофейное имущество, и он, чертыхаясь и проклиная Гудиму, с утра до вечера перевешивал уголь, мерил канаты, парусину, считал железные листы и ежедневно докладывал командиру.

Когда он однажды ночью отправился в Артур без разрешения, то наутро получил трое суток домашнего ареста.

Сам Гудима с утра обходил батарею, затем сидел недолго в канцелярии и возвращался к себе. Дома он открывал толстую тетрадь с замком и мелким, бисерным почерком писал свои мемуары. Помимо этого, Гудима занялся также Шуркой Назаренко. Он лихо закручивал вверх свои усы колечком и внимательно оглядывал девушку. Вскоре он предложил ей брать у него книги для чтения и своей ласковой простотой завоевал расположение не искушённой жизненным опытом Шурки.

Седьмого мая Звонарёва вызвали в Управление артиллерии, где сообщили, что он вместе с командой с Электрического Утёса откомандировывается в тринадцатую сводную роту, расположенную на цзинджоуских позициях.

– Я посылаю туда вас, Сергей Владимирович, – говорил ему Белый, – так как там нужен инженер для наладки прожектора и электрического освещения и надо дооборудовать кое-что на батареях. Вы будете находиться в подчинении командира роты штабс-капитана Высоких. Перед отъездом загляните к генералу Кондратенко, он хотел вас видеть. Желаю вам успеха! – и генерал крепко пожал ему руку.

На улице Звонарёв встретил Варю Белую, которая, видимо, поджидала его.

– Вы сегодня едете в Цзинджоу? – спросила она. – Там будет большое сражение, и вообще там очень опасно. Вам надо быть осторожным и не бравировать зря.

– Вы ведь знаете, что я известный трусишка! – улыбнулся Звонарёв.

– Вы только со мной трусите, а я совсем нестрашная, – печально заметила Варя. – Японцев же вы не боитесь, я это знаю!

– Грешен, больше боюсь амазонок!

– Я вовсе не амазонка, а всего только не кисейная барышня. Вы возьмите с собой бинты, вату и тому подобное, чтобы в случае чего всё было под рукой. А главное, берегитесь!

– Я не собираюсь ни умирать, ни получать ранения.

– Это вовсе от вас не зависит. Пока до свидания!

– Где? – спросил Звонарёв.

– Быть может, и на том свете.

– Предпочёл бы какое-нибудь место поближе.

– Постараюсь исполнить ваше желание, – и девушка упорхнула.

Побывав у Кондратенко и получив у него подробные инструкции, Звонарёв на обратном пути зашёл к Риве. Там он застал Андрюшу, который по-домашнему валялся на диване в гостиной. Рива заботливо варила ему какое-то укрепляющее снадобье.

Узнав, что прапорщик едет в Цзинджоу, оба забеспокоились.

– Там, брат, тебя в два счёта могут угробить. Это тебе не скоротечный бой эскадры: постреляли и ушли. Там как начнут стрелять, так целый день и будут палить без остановки, – пугал Андрюша.

– Там, должно быть, очень страшно. Мы с Андрюшей будем сильно за вас беспокоиться. Как только вернётесь, немедленно заглядывайте к нам, – вторила ему Рива.

– С завтрашнего дня я назначен на «Отважный». Может, нас и пошлют поддерживать вас с моря, – добавил Акинфиев.

Распростившись с друзьями, прапорщик направился домой. На другой день утром он с первым взводом своей роты выехал в Цзинджоу.