Текст книги "Урановая буча"

* * *

У свежего номера стенной газеты БОКС, что по аббревиатуре означало – Боевой Орган Комсомольской Сатиры, всегда толпился люд, уделяющий потехе час. Там было полно юморины. Под репродукцией известного полотна стояла надпись: «Картина Шишкина “Дубы”. Посвящается второгодникам».

А над заметкой о девушке, укравшей в раздевалке несколько модных болоньевых плащей, как бы случайно оказался крупный газетный заголовок: «Сук надо рубить». Газета выпускалась размером в шесть ватманских листов поочерёдно бригадами разных факультетов. Белый фон закрашивался гуашью, заполнялся страницами старых журналов и даже приклеенными листьями, создававшими беспорядочный и забавный антураж.

Как тут не последовать заразительному примеру? В группе ФТ-60 образовалась редколлегия сатириков и юмористов, в которую вошли Эдди Марченко, Валера Чепурко и Виктор Найдёнов. Они выпускали рукописный журнал под интригующим названием «До боли в аппендиксе», в котором публиковали собственные творения футуристического толка, иной раз удостаивали вниманием ярких представителей Серебряного века Александра Блока или Андрея Белого. Создатели отвлечённых образов считали безвкусицей называть белое белым, а чёрное – чёрным, что и без того всем понятно. Поэзия модернистов и символистов – для аристократии, для натур, владеющих иррациональным пониманием действительности; она отражает и передаёт читателю потаённый, едва обозначенный смысл, порой неясный самому автору. Впрочем, его не надо понимать, а только чувствовать и ощущать. Об этом толковала, разъясняя непосвящённым читателям суть абстрактной метафоры, «декадентская мадонна» Зинаида Гиппиус:

 
На всех явлениях – печать,
Одно с другим как будто слито.
 
 
Приняв одно, стараюсь угадать За ним другое – то, что скрыто.
 

Журнал быстро приобрёл популярность, но расходился из рук в руки исключительно по свободно мыслящим слоям студенчества. Комсомольцы-стукачи насторожились и устроили тихую охоту за таинственным рассадником крамолы. На третьем-четвёртом выпуске журнала им удалось выманить подпольное издание у доверчивых простачков и доставить его в деканат.

У заместителя декана факультета Паригория Евстафьевича Суетина, человека решительного и категоричного, почему-то сложилось не самое благожелательное впечатление о нашем дружном коллективе: «В группе-60 собрались прохиндеи, а староста у них жуликоватый». С чего он взял? Или общежитский невинный беспорядок стал ему камнем преткновения? Но мы не обижались на Паригория, торжественно повторяя к месту и не совсем его крылатую фразу. Конечно, к несомненным заслугам старосты, Вади Остроумова из Нижнего Тагила, глаза которого всегда светились лукавством, относилось ведение им журнала посещаемости занятий, где всё было в ажуре, хотя явка хромала на обе ноги. Декан смотрел на безобидные студенческие проделки осуждающими глазами, а тут ещё подпольные рукописные издания подозрительного содержания…

* * *

Суетин был человеком популярным не только на факультете, где он завоевал неоспоримый авторитет, но и во всём институте. Выпускник физтеха, он защищал кандидатскую диссертацию, занявшись испытаниями центрифуг (ЦФ) в знаменитой Лаборатории № 2 измерительных приборов АН СССР (ЛИПАН), родоначальнице советских ядерных исследований, руководимой Курчатовым. В 1956-м ЛИПАН был преобразован в нынешний Институт атомной энергии имени Курчатова. Первые образцы ЦФ, новейших средств по разделению урана, в СССР, на базе Сухумского физико-технического института, разрабатывали десятки отловленных советской разведкой немецких учёных, возглавляемых Штеенбеком и Циппе, но их трёхметровые изделия оставались мёртвыми конструкциями. Дело пошло на лад лишь тогда, когда разработчики особого КБ Кировского завода (Ленинград, отдел Н. М. Синёва) спроектировали аппарат с коротким жёстким ротором, а Виктор Сергеев, из того же КБ, в 1953-м установил в него трубку Пито, исполняющую функцию вакуумного насоса. Ему же пришла идея опоры центрифужного стержня на иглу. Затем советские инженеры разработали концепцию создания каскада машин и, по признанию Штеенбека, «оставили позади наши результаты».

Убедившись в дальнейшей нецелесообразности сотрудничества с немецкими специалистами, советское руководство проявило добрую волю и после ареста Берии выпустило их на родину. Воспользовавшись благоприятным моментом, бывший военнопленный Циппе выкрал чертёжную документацию ленинградских разработчиков и в 1957-м запатентовал русский «ядерный волчок» в тринадцати европейских странах. Патент Циппе сегодня лежит в основе центробежной технологии англо-голландско-германской корпорации URENCO, но благо, что десятки конструкторских ноу-хау перебежчику были неизвестны, поскольку они на тот момент ещё не были разработаны.

Украденный патент СССР не опротестовал, чтобы не выдать существование центрифужного производства в Верх-Нейвинске, о котором Запад тридцать лет оставался в неведении.

Итак, Паригорий Суетин прибыл в ЛИПАН и поступил в распоряжение Е. М. Каменева, где велась разработка центробежной модели. В коридоре Паригорий наткнулся на валявшуюся без присмотра конструкцию неизвестного происхождения и, разобрав её, изучил изделие. Это было детище немецкого эмигранта, профессора Фрица Ланге, который ещё в 1941-м в Украинской Академии наук создал лабораторный прототип центрифуги.

Каменев из конструкции Ланге взял самое ценное, оттолкнувшись от неё по принципу «сделать все наоборот». Он поставил её «на попа», укоротил ротор, придал ему жёсткость и использовал блестящие находки Штеенбека, применив вместо подшипников Ланге гибкую иглу с магнитной подвеской. До кондиции каменевскую модель доводил аспирант из Свердловска, который настолько решительно взялся за исследования, что на пару с Борисом Чистовым за три года подверг разрушению пятьдесят дорогостоящих изделий, выявляя их конструктивные недоработки. Им не успевали подносить новые машинки с устранёнными замечаниями, но тандем исследователей добился-таки сборки действующего каскада из четырёх десятков машин.

Ещё в марте 1943-го советская разведка доложила о строительстве диффузионного завода К-25 в Окридже, после чего Правительство СССР, следуя за США, переключило усилия науки на диффузионную технологию. Тема центрифуги была не закрыта, но отодвинута на второй план и возобновилась только в 1951-м. Успешно защитив диссертацию на груде сломанных конструкций, Суетин в 1956-м вернулся на родную кафедру. Позднее он станет деканом факультета, а с 1976-го – ректором УПИ, преобразованного в УГТУ-УПИ. А мы студентами и не полагали, что наш декан был приобщён к новейшим отечественным разработкам, и видели в нём обыкновенного столоначальника. Такова одна из историй, сложившихся на заре атомной отрасли, но вернёмся к нашим незадачливым литераторам-подпольщикам.

…Суровый заместитель декана вызвал на разговор Эдуарда Марченко, бывалого студента, исключённого с факультета пару лет назад за неуспеваемость. В руках Паригория Евстафьевича – знакомый до боли журнал.

– Посмотрел я ваши вирши. Забавно, но и вольнодумства хватает с избытком. Вот вы пишете: «Не будем доить трактором козу!». Вы на что, товарищи, намекаете, что в наших колхозах электродоилок нет?

– Ни в коем случае, Паригорий Евстафьевич! Как раз наоборот! Мы призываем шире применять наши замечательные электродоилки, а не доить коз трактором. Помните, лучший советский поэт Владимир Маяковский писал: «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?». Вот и у нас это всего лишь аллегорический приём. – Эдик, главный редактор журнала, был стреляный воробей, и его непросто было сбить с панталыку.

– Вот что, любители аллегорий. Прекратите марать бумагу, иначе будет вам из института водосточная труба. Что-то рано вы забыли о Немелкове! Пока свободен, а журнальчик я оставлю в сейфе как вещественное доказательство. И лучше вам впредь не попадаться.

* * *

Весь институт знал о прегрешениях Артура Немелкова. Его имя прогремело в 1956-м на комсомольской отчётно-выборной конференции, где атомщики с физтеха затеяли такую бучу, что всем чертям стало тошно. После основного доклада делегат ФТФ Немелков, заместитель секретаря факультетского бюро, должен был задать тон дальнейшим выступлениям. Он и задал, надолго взбаламутив весь институт. Бомба, а не выступление! Делегат-атомщик смело вскрыл существующие общественные пороки, указав, что комсомол перестал быть политической организацией и нуждается в пересмотре Устава, что в обществе наступила апатия, вызванная тем, что советские люди отлучены от собственности, а аппарат погряз в бюрократизме и всё такое прочее, в результате чего социализм рухнул ровно через тридцать пять годков. Другого не могло быть, коли верхи не услышали тогда голос делегата с физтеха.

Конференция взбудоражилась. Всё в ней пошло наперекосяк. Преподаватель кафедры марксизма-ленинизма Иванова с позиции науки поддержала тезис Немелкова о порочности безальтернативных выборов в Советы, когда избиратели «выбирают» депутата из одного кандидата. Сколько ни выбирай, а результат один. Комсомолка Мишарина сообщила с трибуны, что ей поручено зачитать список кандидатов в члены будущего состава комитета комсомола, который кем-то «уже утверждён». Вызванный на трибуну для пояснения творящегося бедлама секретарь комсомольского комитета ФТФ Г. Писчасов назвал выступление своего заместителя «своевременным и нужным». Коммунисты растерялись.

Почуяв, что запахло жареным, на второй день работы конференции прибыл секретарь обкома КПСС В. А. Куроедов, прихвативший в подмогу секретаря горкома партии Б. Осипова. Парторганизация института тоже не сидела сложа руки, и после вечерней обработки делегаций с трибуны зазвучала «коллективная мысль». Немелков обвинялся в том, что он некоторые имеющиеся ошибки распространил на всю страну и даже на партию, а также в троцкизме и правом оппортунизме. Но сторонники борца за справедливость не сдавались, к трибуне рвались толпами. Активность участников, которой так не хватало на «штатных» собраниях, зашкаливала, её невозможно было обуздать. Решили принять демократическую декларацию, осудив в ней некоторые положения из выступления зачинщика суматохи, не отбрасывая, однако, рациональные зерна, а дискуссию перенести в массы, на факультеты и в группы. Дискуссию перенесли, а текст выступления, всполошившего институт, не предоставили, чтобы «не распространять крамолу». Что тогда обсуждать? Обсуждали текущий момент. Занятия прекратились. Кругом дебаты. Институт погрузился в обстановку партийных дискуссий двадцатилетней давности.

ЦК ВЛКСМ, связавшись с ЦК КПСС, передал в институт заключение свыше о том, что конференция «идёт неверно». Напротив, шестого ноября, в канун годовщины великого Октября, враждебная радиостанция Би-Би-Си на весь земной шар озвучила полный текст выступления студента Немелкова и дала свердловской конференции положительную оценку. Поддержка оппозиции со стороны идеологического врага подлила масла в огонь. Поползли слухи о комсомольском путче на Урале. Вот и приехали. Надо было любыми путями замять дело. С «неблагонадёжными комсомольцами» проводили беседы в райкоме. Руководящая партийная сила взяла в свои руки подготовку комсомольской резолюции: «… конференция с возмущением осуждает антисоветское выступление студента Немелкова и комсомольскую организацию физико-технического факультета, не сумевшую дать правильную оценку выступлению своего делегата».

Конференция, подкреплённая «здоровыми силами», резолюцию приняла, но в сознании десятитысячной комсомольской братии института остался горький осадок. На демонстрации Седьмого ноября никто не взял в свои честные руки портреты членов Президиума ЦК КПСС. На институтский митинг по случаю награждения славного комсомола за освоение целинных и залежных земель орденом Ленина явилось десять человек. Пришлось организаторам митинга снимать с занятий два студенческих потока «на общественно-практическое мероприятие». В Свердловск прибыл секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов и, по словам Артура, в личной беседе сказал, что он разделяет многие взгляды из его выступления, но народ к реформам пока не готов.

Затем Павлов предупредил, что если сами комсомольцы не примут «правильное решение», то Москва готова расформировать неблагонадёжный факультет.

Комсомольцам ФТФ давался шанс проявить политическую зрелость.

Как человек ответственный, Артур пошёл по группам каяться в прегрешениях и убеждать студентов в необходимости исключения его самого из комсомола. Убедил. Пятнадцатого ноября факультетское собрание исключило своего боевого товарища из членов ВЛКСМ, хотя девять комсомольцев были категорически «против», а через день он был отчислен из института со справкой «за антисоветское выступление на комсомольской конференции». Получив «волчий билет», Немелков уехал в родной Челябинск, куда примчалась комсомолка Рая, поддерживавшая Артура в затеянной передряге. Она призналась в неодолимом влечении её комсомольского сердца к человеку, противостоявшему несокрушимой системе. Артур, утративший возможность получения диплома атомщика, нашёл личное и семейное счастье с единомышленницей Раей. Любовь, знаете ли, сильнее любого произвола.

На факультете, отмеченном чёрным пятном политической незрелости, отстранили от выборных должностей секретаря партбюро В. В. Пушкарёва, участника Великой Отечественной войны, и секретаря комсомольского бюро Г. Писчасова. В следующем году структура факультетской комсомольской организации была реорганизована, вместо курсовых организаций, состоящих из разобщённых групп физиков и химиков, были созданы организации, сплочённые интересами по специальностям. Вертикальная структура подпадала под влияние кафедр и имела свои преимущества хотя бы в том, что старшие курсы могли передавать накопленный опыт младшим. На третьем курсе я и был избран секретарём комсомольского бюро специальности № 23, по кафедре технической физики, которая в ту пору была преобразована в кафедру молекулярной физики.

…На том и завершились литературные изыскания поклонников формалистического направления в искусстве. Один из эксклюзивных номеров, вызывающих боль в аппендиксе, я привёз в Свердловск-44, где всякий раз встречался со школьным другом, Валентином Сёмушкиным, сотрудником Уральского электрохимического комбината; он учился на вечернем отделении Уральского филиала МИФИ. С Валентином мы закупали батарею бутылок чешского пива, завозимого в элитный городок, или болгарского сухого вина и проводили выходные дни за шахматной доской, обсуждая актуальные вопросы бытия. Ему я и выложил собрание сочинений новаторского толка. Будучи сторонником метода социалистического реализма, Валентин не оценил вычурные начинания молодых новаторов, страдающих предпочтением формы над содержанием и подчёркнутым индивидуализмом.

На выходе от друга я опустил журнал, хождение которого в институте не допускалось, в соседский почтовый ящик. Пусть люди повеселятся. В очередной приезд Валентин устроил мне головомойку за опрометчивый поступок, и поделом. Соседи восприняли подкинутую литературу за идеологическую провокацию и отнесли её куда следует, точнее, по широко известному в городе адресу: улица Уральская 5, КГБ. Подъезд, где проживал Сёмушкин, был оцеплен нарядом милиции, всех впускали, но никого не выпускали. Жители были опрошены на предмет объявившейся подпольной агентуры, за связь с которой грозило выселение из закрытого города за сорок восемь часов.

Прощай, серебряный век! Никаких условий для молодых талантов!

Преследованию подвергались не только наши студенческие выпуски самиздата тиражом в один экземпляр, но и московские журналы «Новый мир» и «Юность», пользовавшиеся широкой популярностью у читающей публики. Тот же Павлов, с 1959-го первый секретарь ЦК ВЛКСМ, на комсомольском Пленуме обрушился на авторитетные издания с обвинениями в том, что они воспевают «политически аморфные личности, замкнувшиеся в скорлупу индивидуальных переживаний». Он же протестовал против выдвижения поэта-шестидесятника Евгения Евтушенко на присвоение Ленинской премии за поэму «Братская ГЭС». Ему в ответ от поэта «сибирской породы», родом со станции Зима, прилетел острый политический памфлет:

 
Когда румяный комсомольский вождь
На нас, поэтов, кулаком грохочет
и хочет наши души мять, как воск,
И вылепить своё подобье хочет…
 

И мне не хочется, итожит стих поэт, задрав штаны, бежать за комсомолом.

А жизнь продолжалась. Жизнь, она такая штука, что её не остановить. На факультете действовала система учебно-исследовательских работ студентов (УИРС) и студенческого научного общества (СНО). В дебрях неизведанных наук преподаватели сами искали опору в студенческой среде, привлекая молодых коллег к исследовательским работам. Студенческие научно-исследовательские работы вводились в учебные планы. С 1956-го физико-технический факультет раскрутил ежегодные фестивали «Праздник весны», приходящиеся на майские дни Победы; на институтской площади, вокруг памятника Кирову, проводились массовые мероприятия, концерты, соревнования, гуляния. К подготовке фестивалей привлекались все группы, проводился конкурс факультетских костров с песенными номерами под гитару и увеселительными номерами костровиков. На фестивалях собиралось по пять тысяч участников УПИ, гостей из других вузов и городской молодёжи. Бывало и много больше. На концертах-капустниках, проводимых в клубе УПИ, яблоку было негде упасть.

Песня студента В. Кобякова «Огоньки» стала гимном УПИ:

 
Мне стало грустно отчего-то,
Здесь тополя стоят в цвету,
Расправил крылья для полёта
Родной навеки институт.
Мы здесь, любимая, бродили,
Когда вокруг сады цвели,
Смотреть отсюда мы любили,
Как в затуманенной дали…
 
 
Припев:
Огоньки голубые мерцают,
Огоньки, точно звёзды, сияют
Огоньки золотые горят
И как будто бы мне говорят:
Смело в путь, мы тебя провожаем,
Весел будь, мы твой путь освещаем.
О, как сердцу милы и близки
Дорогих городов огоньки.
 
 
Неповторимые минуты,
Передо мною путь далёк.
Прощайте, стены института,
Прощай, родной Втузгородок!
До скорой встречи, дорогая,
Ещё хочу тебе сказать,
Что не забуду никогда я,
Как в озорных твоих глазах …
 
 
Припев.
 

* * *

Молодость всегда сопряжена со спортом. Наша группа в спортивных соревнованиях была одной из лучших на факультете, даже лучшей. Борис Калинин и Валерий Якубов входили в сборную команду института по баскетболу, особые надежды подавал Валера. Виктор Корольков занимался бегом на короткие дистанции, показывая результаты, близкие к нормативу кандидата в мастера спорта. На протяжении ряда лет он становился чемпионом УПИ, членом студенческой сборной команды «Буревестник» и сборной Свердловской области. Неплохими волейболистами и баскетболистами были Слава Тюпаев, Валера Чепурко и Гена Петушков. Стасик Наумов – гимнаст первого разряда. Где ещё наберётся столько звёзд? Физическая подготовка, полученная в работах по домашнему хозяйству, была мне крепким подспорьем в спорте. Легко, словно пушинку, выжимал двухпудовую гирю, приводя в восторг публику лёгкостью движений. Меня, гимнаста второго разряда, ставили на слабые места, например, вратарём игр в ручной мяч. Нелёгкое занятие, когда мяч летел, словно из пушки, брошенный перворазрядником из группы ФТ-59 точно над головой, и, пока я вскидывал руки, он уже трепыхался в сетке.

Весной весь Втузгородок выходил на эстафетные забеги по городским улицам на приз институтской газеты «За индустриальные кадры» (ЗИК). На коротких дистанциях я выкладывался на пределе сил и возможностей. Ноги наливались упругой силой, отталкиваясь от асфальта. На них ложилась главная нагрузка, сравнимая с усилиями рук, толкающих штангу. Казалось, с каждым толчком земля тяжело и нехотя откатывалась назад, за спину, а тело летело, рассекая воздух, и надо было мчать, мчать, ведь впереди ждал эстафетную палочку товарищ по команде.

На спартакиаде по лёгкой атлетике был разыгран комикс, один на историю УПИ. Всё началось с разговора с Борисом Калининым:

– Саша, выручай, в команде факультета на институтскую спартакиаду нет второго шестовика.

– Борис, я только на шесте ещё не висел. Я же его в руках не держал, – попытался я вразумить отличника учёбы.

– Понимаю, но вы в гимнастике вытворяете такое, что простой прыжок в сгиб-разгиб с опорой на шест вам детская забава, – толкал меня на авантюру десятиборец ростом метр девяносто. – Ладно, организуем тебе пару тренировок до соревнований.

Конечно, в сектор для прыжков я вышел без обещанных тренировок. К тому часу в том же секторе стадиона проходил финал забегов на стометровку, и сотни зрители перебрались ближе к яркому, захватывающему зрелищу. Мои дружки-товарищи по группе разместились впереди трибун, на газоне, чтобы поддержать маститого спринтера Витю Королькова и меня, новичка-прыгуна с шестом в руках. Слышались подбадривающие крики. Я присмотрелся, как спортсмены держат шест, как разбегаются и ввинчиваются ногами в небо, переваливаясь за планку. Последний этап прыжка вызывал опасения, а ну, если шест потянет обратно, не придётся ли воткнуться головой в землю? Это не устраивало, и я попросил судейскую бригаду опустить планку ниже установленной двухметровой высоты. В ответ получил разъяснение, что такие высоты относятся к прыжкам без шеста.

Два пробных прыжка оказались неудачными, но в них был выработан свой, безопасный стиль преодоления высоты с горизонтальным перенесением тела в параллель планке и отведением упорного шеста в сторону левой стойки. При этом центр тяжести тела переносился по более низкой траектории и безо всякой опасности войти в землю головой. Прыжки, хоть и неудачные, завершались кошачьими приземлениями на маты, удавалось даже подхватывать летевшую рядом планку. Сотни зрительских глаз уставились с трибун на странный способ преодоления высоты прыгуном-новатором.

Как ни удивительно, но первая высота со второй зачётной попытки была взята! Есть шестьсот очков в копилку факультетской команды! Планка поднята на десять сантиметров выше; борьба впереди. Разбег, взлёт, но на рекордной высоте шест предательски качнулся к левой стойке, к которой совсем некстати приблизился главный судья соревнований. Я каким-то образом оседлал шест и вижу, что он точнёхонько опускается на широкополую шляпу высокого человека в плаще, который не видел летящую на него бомбу. Стадион замер в страхе за человека в плаще. А ну как расколется череп!

Удар! И человек в шляпе оседает, пока мои ноги не упёрлись в землю. У него оказалась хорошая реакция, возможно, он был боксёром и умел держать удар. Главный судья распрямился, поправил шляпу и дал указание снять прыгуна-самоучку с соревнований за неподготовленность. Со скамеек болельщиков раздались аплодисменты в адрес исполнителей яркой заключительной сцены спортивного спектакля. Мои друзья в диком хохоте катались по траве, держась за животы. Убедительная победа Вити Королькова на стометровке померкла в самоотверженном штурме высоты, проявленном их доблестным комсоргом.

* * *

Весной 1959-го институт был взбудоражен известием о гибели в горах северного Урала туристической группы Дятлова. В её составе были студенты ряда факультетов, поэтому трагедия была близко воспринята всем многотысячным студенчеством. Среди погибших был опытный турист с физтеха Саша Колеватов. Я ходил на собрания, на которых товарищи погибших и спасатели, тогда молодые, рассказывали, что знали о трагическом событии, но не больше того, что они постаревшими рассказывали спустя шестьдесят лет. Ныне снова и снова я смотрю ставшие модными телепередачи о группе Дятлова, в которых много версий и домыслов, но нет ничего вразумительного об истинной причине гибели ребят, ставших жертвами какого-то жестокого произвола. Но чем больше передач, тем яснее причина гибели группы: ребят физически уничтожили за то, что они стали свидетелями события, представляющего, по всей видимости, государственную тайну. Группа дала превосходящим силам отчаянный бой, исход которого был предрешён.

А следующим годом в горах Восточного Саяна погибла другая группа туристов, сплавляющаяся по одной из горных рек. С ней погиб студент нашей группы Володя Беляков, славный, заводной и настырный парень. Большой комсомольский активист, член комитета комсомола УПИ, он торопился жить, всегда куда-то стремился, эта тяга к новому и неизведанному повела его в сибирский поход, который сразу как-то не заладился. Дошло до серьёзной травмы девушки, участницы группы, другой участник разболелся, и вызванный вертолёт взял на борт всех травмированных, заболевших и тех, кто решил выйти из рискованного мероприятия. Остались самые отчаянные и с ними первый заводила Володя Беляков.

На собрании в институте один из участников, вернувшихся из похода, рассказывал: «Вертолёт взлетел и начал набирать высоту. Из его иллюминаторов мы видели четыре маленькие фигурки наших товарищей, которые остались, чтобы пойти по реке сплавом. Они уменьшались в наших глазах, пока не исчезли совсем». Позже поисковая группа находила то рюкзак, выброшенный волной на берег, то покорёженные остатки плота, но не было обнаружено никого из погибших.

Сохранилась характеристика на меня, написанная по какому-то поводу рукой Володи Белякова. Приведу выдержку из записки, которая долго ждала в ящике стола своего часа, чтобы перекочевать на книжные страницы: «За время учёбы Ведров проявил себя как способный, успевающий студент. Отличительная черта Саши – скромность, большая выдержка… Его убеждающий тон, спокойствие, невозмутимость в споре позволяют ему быстро убедить других. Саша чуткий, отзывчивый товарищ…» (Иркутский Госархив).

* * *

После весенней сессии комсомольский комитет УПИ включил меня в состав делегации для поездки в Каунасский политехнический институт с целью укрепления дружбы и сотрудничества между молодёжью братских республик. Литовские друзья предоставили нам возможность проявить работоспособность на стройке сельского дома культуры, куда и завезли на недельную трудовую вахту. Пришлось показать прибалтийским франтам, как уральские парни обращаются с совковой лопатой и носилками. Мы с Лёней, здоровяком с химико-технологического факультета, устроили безостановочный живой конвейер из носилок, на которые двое других наших делегатов в поте лица грузили бетон на заливку фундамента. За ночь суставы отходили от бетонной тяжести, а утром снова в бой. Наш показательный труд был оценён Почётными грамотами ЦК ЛКСМ Литвы, оформленными на зелёном фоне и с элементами национальной символики. Какая досада, что моя реликвия не сохранилась до сего дня! Но не запрашивать же дубликат у русофобов. Не думал, что малый народ когда-нибудь поведёт себя столь заносчиво и вызывающе перед народом-исполином, сломавшим за свою историю величайших завоевателей мира, начиная с Чингисхана, перечислять которых поимённо нет необходимости.

В награду за трудовое отличие нас вывезли на побережье Балтийского моря, в замечательное курортное местечко под названием Паланга. Дюны и песок, белый, мелкий, чистый и хрустящий под ногами. Купание вволю, а через три дня состоялось первое знакомство с белокаменной столицей страны. Выставка ВДНХ, главная московская достопримечательность, оставила неизгладимое впечатление от посещения неприметного дальнего уголка, где в суповых тарелках подавали варёных раков под пиво из трубы, проложенной через стенку от соседствующего пивоваренного завода.

Посетили, как полагалось, мавзолей, где Ленин и Сталин, основатель первого в мире социалистического государства и продолжатель его дела, мирно лежали в подземном саркофаге по разные стороны прохода посетителей. Решение о выносе из мавзолея тела товарища Сталина было принято двумя годами позже, на XXII съезде КПСС, после выступления женщины-ветерана партии, которая поделилась с делегатами своими впечатлениями о душещипательной встрече, когда она во сне «советовалась с Лениным». В том вещем разговоре Ленин перед ней «стоял как живой» и сказал, что ему «неприятно лежать рядом со Сталиным, принёсшим столько бед партии». Пришлось выполнить пожелание Ильича.

* * *

Осенью 1959-го нашей группе в составе студенческого отряда факультета довелось трудиться на строительстве подземных коммуникаций строящейся Белоярской атомной станции, расположенной в сорока километрах от Свердловска. На Белоярке отряд УПИ насчитывал четыре сотни бойцов лопаты, тачки и кайла, а нашей группе ФТ-60 были доверены отбойные молотки, с помощью которых мы долбили в траншеях шурфы под взрывы каменистого грунта. Для охлаждения турбин и других устройств на реке Пышма было создано Белоярское водохранилище протяжённостью до двадцати километров. По берегам – смешанный лес заповедного уголка уральской природы, звенящая тишина которого оглашается пением птиц. АЭС и рабочий посёлок Заречный разместились на левом берегу реки, близ плотины. Плотина длиной двести шестьдесят метров и высотой двадцать два метра дополняется красивыми террасами отвесных скальных берегов. Вокруг, куда ни кинь взгляд, «средиземноморские» виды.

Студенты ФТФ УПИ на Белоярке. Слева направо: В. Комаров, В. Остроумов, В. Чепурко, В. Найдёнов, А. Ведров, Э. Езов, С. Тюпаев

После тяжёлого трудового дня наша группа шла на берег Пышмы, раздвигающей просторы при затоплении, где была установлена трёхметровая прыжковая вышка. Валерка Чепурко показал нам класс эффектного прыжка, для исполнения которого, кроме смелости, не требовалось никакой подготовки. Надо было встать спиной к воде на краю вышки, чтобы только пятки свисали с неё, поднять руки над головой и плавно, не меняя стойки «смирно», повалиться спиной в воду. Верхняя часть туловища исполняла полукруг вокруг неподвижной оси, на которой ступни до последнего момента опирались о край вышки, и дальше прыгун красиво и ровно входил вытянутыми руками в водную гладь.

Я смело овладел «прыжком Чепурко», уверенный, что несколько метров глубоководья всегда преодолею, хотя мой стиль плавания был известен под названием «топорик». Голова в небо, шея натянута струной, отчаянное барахтанье рук – это и есть топорик на воде. Позже, уже на ангарском комбинате, Володя Бобров, инженер службы механика, преподал мне простейшую методику обучения плаванию, с которой охотно поделюсь с читателем. «Купи ласты, – наставлял меня инженер-механик, – и ты будешь ходить по морю, как по тротуару, никакой разницы. А когда научишься держаться на воде, снимай их и поплывёшь как в ластах». Так оно и случилось.

Белоярская атомная станция, вторая в СССР после Обнинской, была объявлена Всесоюзной комсомольской стройкой. Сюда по зову неуёмных сердец съезжались комсомольцы-добровольцы с Украины, из Ленинграда и других мест необъятного Советского Союза. Однако и здесь не обошлось без шумного происшествия. Один из комсомольцев, для которого комсомольская символика была чем-то вроде святыни, принёс в штаб отряда скомканную комсомольскую путёвку, обнаруженную в лесу. На путёвке была проставлена фамилия владельца, направленного на стройку свердловским комитетом ВЛКСМ. Штаб, возглавляемый Николаем Скробовым, выпускником ФТФ того года, принял решение рассмотреть на общем собрании персональное дело комсомольца, порочащего честь факультета и ленинского комсомола. В назначенный час организаторы собрания, проводимого в огромной солдатской палатке-столовой, предложили избрать председателем собрания студента химической кафедры, выпускника суворовского училища, но их ждал сюрприз, заготовленный оппозицией. Общественная защита персональщика, возглавляемая Виктором Найдёновым, выдвинула альтернативную кандидатуру студента третьего курса, комсорга группы ФТ-60, стало быть, меня. Началась битва за председательское кресло, длившаяся с полчаса. Обе стороны понимали, что от председателя собрания зависит его исход.