Текст книги "Огонь веры"

В настоящее время в Малахитовом дворце располагался Монетный двор, который чеканил золотые монеты с ликом государя. Только король имел право чеканки золотых монет. Серебро же и медь были отданы на откуп удельным правителям.

Третьим дворцом стал Червонный. Он был самым молодым. Его красные стены были возведены во времена Павла Первого, полтора века назад, для себя и своих потомков. Некриды до сих пор правили державой именно отсюда. Если бы дворец не пестрел широкими стрельчатыми входами там и тут, то Червонный впору было бы назвать замком – так высоки были его стены. Червонный дворец возвышался надо всей столицей, и алый дом короля был первым, что видели путники, когда приближались к столице.

Весь Ланар был окружён мощной крепостной стеной с башнями и гарнизонами. Лит видел осадные машины на вершине квадратных башен. Городская защита не прерывалась даже над рекой – укрепления широким мостом проходили над водной гладью. Столица казалась неприступной.

Гости из Столпов Лукрециана въехали в Ланар в два часа пополудни. Блёклое солнце стояло ещё высоко, хотя уже клонилось к западу. У дома Духовной палаты Самуила Варийского встречала небольшая группа королевских чиновников. Они выглядели встревоженными и часто переглядывались меж собой, но в присутствии настоятеля монастыря не решались ничего обсуждать, а Самуилу будто бы и дела не было до этого. Беспокойство перебросилось и на Лита. Он начал ощущать его внутри, хоть умом он и понимал, что причин к тому ровно никаких.

Их разместили в верхних светлицах – палатах, которые были специально предназначены для высоких гостей из числа священнослужителей. Лит удивился при виде богатого убранства королевского чиновного дома: он ожидал увидеть обстановку много скромнее, да и думал, что их примут при каком-нибудь столичном храме, а не в самой Духовной палате! Но, видимо, в Королевском совете считали Самуила Варийского фигурой более значимой, чем полагал его ученик.

Местные распорядители пожаловали им служанку Ольгу: маленькую, круглолицую, молодую женщину. Когда Ольга впервые пришла к Литу, чтобы забрать почистить его костюм и приготовить ему место для сна, то ученик немного растерялся. Он подумал, что к ним приставили ребёнка, но, присмотревшись, понял, что она просто молодо выглядит, а на самом деле Ольга может легко оказаться старше Лита.

У неё были чистые белые руки без намёка на грязь под ногтями, из чего можно было сделать вывод, что сама она не занималась тяжёлой работой, свойственной слугам. Возможно, что Лит не стал бы обращать на это внимания, но после долгого пути ему было интересно пообщаться со столичными жителями:

– Скажите, Ольга, много ли людей служит в Духовной палате?

– В палате служат почти двести слуг, милостивый государь, – Ольга готовила постель, пока Лит пытался разглядеть через витражное окно столичный вид, но из-за пасмурной погоды сделать это было нелегко.

– Ого, и они все живут здесь? – удивился Лит. Духовная палата занимала внушительный дом на Малахитовом холме, но даже и в нём едва ли поместились двести человек слуг, а ведь большая часть дома наверняка была отведена под господские комнаты.

– Нет, что вы, милостивый государь! – Ольга даже руками всплеснула, – здесь живут лишь избранные слуги, а остальные живут в домах по соседству. Они тоже принадлежат Духовной палате. Все государевы палаты устроены таким образом: Посольская, Морская, Казённая, Горная и прочие. Размещаются в собственных кварталах. Так проще управлять делами, – Ольга рассуждала о столичном устройстве, как будто прекрасно знала его.

– И в каждой палате служит по двести слуг?

– Двести – это, пожалуй, наименьшее число из возможных, милостивый государь. В Казённой палате служат не менее полутысячи человек, а может и больше уже. Эта палата постоянно разрастается в размерах.

– Пятьсот слуг в одной только Казённой палате? – Лит был поражён.

– Да, ваша милость – Ольга насмешливо улыбнулась. – В Ланар стекаются люди со всей страны и город прирастает. Конечно, в государеву палату не возьмут кого попало, для такой работы надобно знать приличия. Крестьян редко когда берут, всё больше посадских.

– Очень интересно, – пробормотал Лит. Он подумал, что об этой подробности стоит записать на полях «Истории» Велерана, но решил подождать с этим, пока останется один.

– У вас в монастыре, верно, не было слуг?

– Нет, признаться, не было, – и в самом деле, ни в Илларионовой обители, ни в Столпах никаких слуг не водилось.

– Так я и думала. У лукрецианского ордена самые строгие порядки из всех. У агнасейцев и бенедиктианцев всё не так.

– Я слышал, что в городе есть храмы других орденов. Вы наверняка посещали их?

– Да, я была в лукрецианском Соборе Знамения и в бенедиктианском Храме Возрождения тоже. Но постоянно я хожу в Богоявленский храм.

– Это храм последователей святого Агнасия?

– Верно, ваша милость. Я агнасейка, – спокойно ответила Ольга, расправляя подушки на кровати.

Лит знал, что в агнасейском ордене верят в возможный приход четвёртого пророка, который положит конец земным царствам, начнёт священную войну против зла – и настанет Предел Сущего. Ни в одном другом крупном ордене не верили в возможный конец света, а потому к агнасейцам относились с предубеждением, но всё же их орден рос. Роковые проповеди священников-агнасейцев о новом Божьем посланнике, необоримости зла и о всеобщем искуплении имели свою силу, и паства прирастала.

Литу показалось невежливым спрашивать Ольгу, почему она выбрала ходить на агнасейские службы, и он поспешил закончить диалог. Тем более что она уже закончила своё дело. Ольга забрала дорожный костюм Лита, а тот сразу раскрыл перед собой «Историю», чтобы сделать в ней нужные пометки.

Когда Лит закончил с книгой, ему припомнилось, что однажды наставник Гирт рассказывал, что у агнасейцев в Энелии тоже есть свои чародеи и они обучаются в монастыре в Восточной Чети, кажется, на Нарамонском плато. Гирт сказал, что тамошних чародеев обучают уже очень давно, гораздо дольше, чем учили в лукрецианском ордене, и обучение очень сильно отличается, но тогда старый учитель не пояснил, в чём заключались отличия. Теперь Лит пожалел, что не попытался узнать что-то об агнасейском ордене у Ольги.

Похороны должны были состояться завтра утром. Дальше откладывать не имело смысла: уже прибыли все, кто хотел.

Была запланирована большая служба после похорон Гирта в Соборе Знамения. При каждом из храмов были свои чертоги усопших, но тот, что был при столичном лукрецианском храме, был особенным, ведь в нём хоронили членов королевской фамилии Некридов. Все усопшие короли и королевы покоились в Соборе. И вскоре к ним должен был присоединиться первый учитель Лита.

Молодой монах стоял на маленьком балконе светлицы, которая окнами выходила во внутренний двор Духовной палаты. Лит смотрел за тем, как в окнах то и дело мелькают служители, и внезапно его внимание привлёк человек, стоявший внизу во дворе.

Он был одет в красный короткий кафтан с искусной вышивкой. У него на поясе, украшенном драгоценными камнями, в чёрных ножнах висел длинный прямой меч, очень похожий на те, которыми были вооружены королевские гвардейцы. Только господин в красном был не очень похож на гвардейца, судя по его платью.

У него было длинное сухое лицо и крючковатый нос, спускавшийся книзу. Он с кем-то беседовал. Лит не мог разглядеть его собеседника, так как он стоял прямо под балконом монаха, а Лит не решался перегнуться через перила, чтобы не дать себя обнаружить. Господин в красном явно старался выглядеть благожелательным с собеседником, но на его лице была отчётливо видна подозрительность, до того въевшаяся в кожу, что уже нельзя было её спрятать никакой, даже самой мастерской игрой. Лит не слышал, о чём был разговор, только отдельные обрывки слов долетали до него, из которых ничего не было ясно.

Лит уже решил было выбросить из головы этот вздор с подслушиванием, как вдруг господин в красном отклонился назад, а его собеседник подался слегка вперёд, положив руку на плечо господина, так что Лит увидел лишь часть его. Небольшую картинку, мелькнувшую перед глазами. Это могло показаться ему, но он был почти уверен, что собеседником господина в красном был его наставник из Столпов Лукрециана.

После этого Лит вернулся в светлицу и постарался всё выкинуть из головы: «Всего лишь старый знакомый учителя, встретились при случае, не более того…» Но почему-то эта встреча под окнами всё не выходила из головы, и если бы Лита спросили об этом, то он даже сам не смог бы ответить, почему это так занимает его.

Вечер прошёл в приготовлениях к службе. Литу следовало подготовить траурные одежды, которые принесла Ольга. К тому же надобно было освежить в памяти песни, которые будут петься во время службы. Как монах и один из учеников Гирта он должен будет участвовать в хоре.

Лит думал во время поездки в столицу, что встретит здесь кого-то из своих старых знакомых – других учеников, но в палате не было никого из учеников Гирта, кроме него самого, хотя он расспросил одного из местных монахов и тот сообщил ему, что в город приехал Богдан Карлунов.

Лит помнил, что Богдан был родом из столицы, и ему захотелось встретиться с ним, чтобы расспросить о жизни после того, как он покинул обитель. Литу было интересно, куда был послан Карлунов. Лит послал записку Богдану, но от него лишь к вечеру пришёл короткий ответ, что они встретятся завтра перед службой.

Ночью Лит почти не спал: сначала читал песенники, после молился. Казалось, прилёг совсем ненадолго, как сразу уснул, но стук Ольги в дверь сразу поднял Лита с постели. Их с наставником уже ждали внизу, чтобы везти в Собор.

По прибытии туда учитель с учеником сразу же расстались. Самуил напутствовал Лита, чтобы тот не обращал внимания на мирян и сосредоточился только на службе. Монах направился к хору, а наставник ушёл к ближайшим скамьям перед алтарём.

Много же здесь собралось скорбящих! Лит сразу же безошибочно определил короля с его супругой Софией, и то было немудрено: их окружали люди в гвардейских плащах. Павел Третий выглядел так же, как и на монетах, только вот его живой и умный взгляд не удалось передать чеканщикам из Малахитового дворца. Длинные русые волосы спускались к плечам, высокий лоб обхватывал золотой плетёный обруч с маленькими рубинами и изумрудами. По преданию, корона Энелии была выкована мастерами, когда нортрандеи достигли Белегорна и добыли там первое золото. Изумруды из речной Тауриды и рубины из холмов Паргии вставили уже позже.

Король был одет в чёрное платье, как и многие другие, но его одежды были искусно украшены жемчугом. Камни складывались во взлетающего орла – герб дома Некридов.

Лицо королевы Софии было закрыто чёрной вуалью, так что её сложно было разглядеть, и Лит мог видеть только длинные рыжие локоны.

Когда ещё монах только прибыл в Варийскую долину, до них дошли слухи, что королева скинула. Об этом в монастырь сообщили стражники, и поначалу они не придали этому сообщению должного внимания, но позже к Самуилу пришло письмо с подтверждением, что София родила мёртвого ребёнка, и после они служили службу за упокой души нерождённого королевича: в письме было указано, что младенец оказался мальчиком.

Лит тогда удивился, как же это мудрый учитель Гирт допустил такое, чтобы у королевы случился выкидыш? За те десятилетия, что Гирт Иссимарский был королевским советником, никто не мог припомнить похожего случая. Но Литу хватило мозгов не спрашивать об этом у Самуила, а тому было и недосуг участвовать в сплетнях против владыки своего ордена. В любом случае, в тот момент это событие быстро выветрилось из головы Лита.

Чародей помнил ещё только, что сразу после подтверждения слухов о выкидыше варийские крестьянки тревожно шептались, что это дурной знак и быть большой беде, но до этих разговоров Литу было ещё меньше дела, так что он сосредоточился на своём обучении.

В зале Собора собрались все знатные люди королевства, как казалось самому Литу. Он внимательно смотрел на тех, кто сидел на первых скамьях, и вдруг увидел знакомое лицо во втором ряду! Это был вчерашний господин в красном, только сегодня он был господином в чёрном. Лит быстро наклонился к впереди идущему хористу и спросил у него, не знает ли он того, кто сидит справа во втором ряду на третьем месте от колонн.

Хорист удивлённо вскинул брови и ответил:

– Конечно же, я знаю его! Это его светлость граф Рузарин, Хранитель Востока! – он покачал головой, глядя на молодого послушника. – Граф много жертвует на нужды ордена и хорошо известен святым отцам. И почитаем ими, – добавил он многозначительно. Лит предпочёл закончить на этом разговор. «Аврам Рузарин… глава партии войны с Кинарихом Валнарским! Он неустанно твердит о скорой войне на Востоке! Неужели его политика проникнет и в мой орден? Надо будет выведать это у учителя…»

Мысли Лита были прерваны тем, что кто-то сзади положил ему руку на плечо. Монах обернулся и встретился глазами со своим давним товарищем Богданом. Они тут же обнялись, пока ещё было время до начала службы.

– Где ты пропадал всё это время? – спросил Лита Богдан. Он успел чуть подрасти за те полгода, что они не виделись, хотя Лит всё ещё возвышался над ним на добрые пол-локтя.

– Меня Гирт отправил в Варийскую долину, в Столпы, к учителю Самуилу, ты не знал об этом?

– Туда, куда меня отправили, вести доходят с большим опозданием, если вообще доходят, – ухмыльнулся Богдан.

– Куда же тебя отправили?

– Меня Гирт послал прямо в Итарисар. Видимо, старик посчитал это отличной шуткой.

– Ого! Это странно… Он же терпеть не мог итарисарцев?

– Они, как выяснилось, его тоже не очень-то жаловали. Король Рогвин Тармунд чуть сразу меня в тюрьму не отправил. Повезло, что старик догадался дать мне посольскую охранную грамоту, а то хорош бы я был у островитян в тюрьме!

– И зачем же Гирт отправил тебя в Итарисар? Не хотел же он потешиться над тобой?

– Признаться, я так поначалу и подумал, что уж очень ему хотелось посмеяться надо мной… Но позже я, наконец, встретился с мастером Карольдом, хотя король всячески препятствовал этому.

– А этот мастер Карольд из ордена? Я не слышал о таком прежде…

– И это совсем неудивительно, что не слышал, потому что он не из ордена. Ни из нашего, и вообще ни из какого. Да и в Бога нашего он верит не так уж и сильно.

– Верно, в Итарисаре язычество ещё покуда сильнее Святого Слова. Вроде как и король потакает ещё язычникам?

– Старые культы там ещё существуют и чувствуют себя прекрасно. Чего я только не наслушался на тамошних площадях… Волхвы там были точно в бо́льшем почёте, чем я.

– Печально такое слышать. Но что этот Карольд? Учил он тебя чему-то?

– Да, учил понемногу, – Богдан странно изменился в лице. – Правда, в отличие от Гирта, он предпочитал теории практику. Это я познал на себе в полной мере, когда он приволок меня на болото и заставил сражаться с чёртом.

– Ничего себе! – Лит даже вскрикнул от удивления, чем навлёк на себя недовольные взгляды других хористов. – Настоящим чёртом?! Они там водятся, на островах? Как же ты справился с ним? – Лит от волнения выдавал вопросы один за другим, и можно было понять почему: чёрт считался весьма диковинной тварью и повстречать такого зверя было большой редкостью. Правда, может, и к лучшему, ибо чёрт был очень опасен и победить обычным оружием в схватке с ним было чрезвычайно трудно. В Энелии многих из них перебили чародеи, но и поныне встречались глухие места, где можно было повстречаться с этими чудищами.

– Да, совершенно настоящим чёртом, – Богдан закатал рукав церемониального стихаря, и Лит заметил несколько длинных красных шрамов, шедших по всей длине его руки. Лит также заметил на запястье Богдана витой серебряный браслет, которые были в ходу у идолопоклонников. Ученик Самуила обратил на это внимание потому, что видел рисунки похожих браслетов в записках Велерана о быте и нравах языческих племён.

– Раны выглядят не так уж и плохо, – заметил Лит. – И, насколько я помню, в травничестве ты не так силён, то над раной работал наверняка Карольд?

– Да, у него была с собой мазь из яквеля. Очень действенная штука на поверку оказалась. Жаль только, что у нас не растёт.

– Действительно, жаль. Я читал у Гевольта, что яквель весьма хорош при кровотечениях и по своим свойствам мазь из яквеля намного превосходит настой из алеранской травы…

– Настой! Точно, вот о нём-то я и подумал, когда чёрт меня полоснул только-только! Сразу вспомнил, что старина Лит всегда при себе имеет флакончик-другой с алераном! – Богдан погрозил Литу пальцем от нахлынувших на него воспоминаний. – У тебя он, верно, и сейчас при себе?

– Да, и верно. Сварил, пока выдалась минутка в монастыре… Иногда там пригождалось. Так всё же, что с чёртом?

– С чёртом сразу получилось… Карольд помог мне выковать этот браслет, – Богдан показал на своё украшение, – а после показал, как правильно им пользоваться. Да я вижу, что ты и сам завёл себе подобный инструмент! – Богдан кивнул на посох из серебрина, который Лит небрежно отставил в сторону, чтобы тот не мешался во время службы.

– Да, учитель Самуил тоже мне показал, как правильно использовать магические предметы… Значит, твой браслет тоже волшебный?

– Именно так. Если бы не он, то чёрт бы меня порвал в мгновение ока, но я постоянно ставил щиты, и эта тварь не смогла до меня добраться, – Богдан как-то странно, несколько зло улыбнулся.

– Но с первого раза не получилось?

– В первый раз Карольд решил проучить меня и вытащил против чёрта почти без всякой подготовки. Сил мне хватило только на то, чтобы унести ноги от этого зверя. Но ко второму разу я понял, что когда выходишь против того, кто сильнее тебя, то стоит использовать самое своё сильное оружие.

– Это какое же? – Лит и правда заинтересовался.

– Мозги. Я три дня копал волчьи ямы вокруг логова чёрт и молился, чтобы эта паскуда не вылезла раньше времени.

– Какого же размера были эти ямы?! Чёрт же может до двух саженей быть ростом?

– Ямы как раз и были под две сажени. Вот на них-то я и убил три дня и три ночи. А после трудов с лопатой я наложил заклятие тяжёлой земли на дно каждой ямы.

– И чёрт не смог выпрыгнуть?! – перебил Лит Богдана.

– Именно. Эта тварь осталась внизу, а когда я понял, что он там в ловушке, то завалил яму заклятым камнем, так что он просто умер от голода. После всей охоты мы с мастером Карольдом весьма выгодно продали шкуру чёрта одному из местных вельмож, а рога мастер забрал себе. Наверняка для экспериментов.

– Считается, что рога чёрта могут быть очень сильным компонентом для некоторых зелий, но доподлинно никто не знает, как его использовать…

– Да-да, потому что чёрт не тот зверь, которого легко изучить, и даже его останки мало кому довелось видеть, по большей части потому, что сам чёрт любит изучать останки тех героев, что пришли его убить… Карольд мне тоже самое рассказал.

– Если твой мастер изучит как следует рога чёрта, то это может прославить его.

– Думаю, он будет не против… Но слушай, у меня есть один вопрос. У тебя не бывало такого, что ты начинал слышать потусторонние голоса? – Богдан испытующе уставился на товарища.

– Какие голоса? – похолодел Лит.

– В моменты… В особые моменты, – запнулся Богдан. – В день, когда ты творишь особо сильную магию, то позже, вечером, во время успокоения к тебе никто не приходит? Из духов.

– Нет. Ни разу не было такого. И что духи говорят?

– Довольно тяжело разобрать. Всякое. Непонятное, – уклончиво ответил Богдан.

Богдан хотел ещё что-то сказать, но тут им был подан сигнал, что пора прекращать болтовню.

Похороны начались.

Литу казалось, что сама служба длилась очень долго. Из-за огромного скопления людей в Соборе стало очень душно, да ещё и прислужники натопили печи, словно на улице выла декабрьская вьюга. От всего этого пот градом катился по лицу монаха, и он ощущал исходящий жар от других хористов. В какой-то момент это стало невыносимо, и Лит вовсе позабыл, что он на траурной службе и перед ним сейчас не просто весь свет, но ещё и король с королевой.

Монах почувствовал тоскливое желание уйти ото всего этого и выйти на улицу, где была спасительная прохлада и наверняка неподалёку были торговые ряды со вкусной снедью, которую свозили в столицу со всей страны по реке.

При мысли о Лавре Литу стало и вовсе худо. Он припомнил, как видел из окон Духовной палаты, что лёд на реке тронулся и первые струги, пришедшие из Калантира, уже встали у причалов. Ещё тогда при виде родного герба с чайкой у Лита защемило в груди и сейчас в душной зале ему вконец всё обрыдло.

Лит смотрел на лица первейших людей государства сквозь тонкую пелену пота, застившего глаза, и так ему хотелось взять посох, поставленный им у стены, ударить им три раза об пол, и чтобы потолок рухнул на весь этот дом Некридов. Хотя вряд ли, конечно, такой потолок рухнет просто от того, что он начнёт стучать посохом…

Монах поискал глазами Карлунова, но не нашёл его в длинных рядах хористов, одинаково одетых, так что он вновь повернулся к мирянам и продолжил петь. Сейчас началась строчка, начинающаяся со слов «Господи, помоги…», и Лит решил, что эта строчка будет его маленькой молитвой Богу, чтобы отстоять эту службу до конца. Благо, что после нескольких часов этой муки к нему пришло терпение, которого Литу так не хватало в самом начале.

После окончания службы многие люди стали покидать Собор. Первыми удалились король с королевой. За ними последовала королевская свита и гвардейцы. Впрочем, многие воины всё ещё оставались в общей зале: они должны были покинуть залу одними из последних.

Лит в дальних комнатах в это время облачался в свою повседневную одежду. Он был в смешанных чувствах: ему было горько, что мир покинул добродетельный монах, но в то же время он чувствовал чудовищную усталость. Перед ним ещё стояли лица многих горожан, выражавших скорбь, но большинство из них было явно встревожено. Даже среди братьев-монахов Лит чувствовал какую-то скованность. Все они были из ордена святого Лукрециана и прибыли из разных концов страны. По обрывкам разговоров, которые они вели между собой, Лит понял, что на восточной границе неспокойно: торговцы уезжают в другие места, а крестьяне на сходах решали перевозить жён и деток в крепости подальше от границы. Князья и графы набирают в дружины новых людей, и много! Граф Рузарин в столице убеждает короля прервать сношения с Валнарским княжеством, чего государь пока ещё не намерен делать. И ещё эта история про духов Богдана…

Учитель Самуил всё ещё оставался в общей зале, когда ученик вышел туда. Наставник беседовал с неким господином, так же одетым в черное, как и остальные скорбящие, но только пояс платья был шит золотыми нитями и украшен драгоценными камнями множества разных оттенков. Господин в подобном одеянии выглядел чуть менее траурно, чем позволяли приличия заупокойной службы.

Наставник представил его Литу как князя Нарсиста Саврского. У князя было удивительно живое лицо: одна эмоция быстро сменялась другой. Да и сам он казался непостоянным, как погода весной: то жаркий зной, то вдруг прохладный дождь. Князь внимательно следил за собой: это было видно по его внешнему виду. Его борода была аккуратно подстрижена и уложена какой-то мазью. Лит читал про подобные знахарские изыскания, которые позволяли поддерживать растительный покров на лице в определённой форме…

– Прекрасная, красивая служба! Вы, кажется, пели? Я видел вас в ряду хористов в несколько ином обличье, так сразу и не угадаешь, вы это были или не вы, – тут князь звонко рассмеялся, впрочем, не очень надолго. С первых же своих слов князь начал несколько раздражать Лита: монах ощутил к нему большую неприязнь.

– Это был я, князь, – ответил Лит предельно вежливым тоном. – Большая честь для любого из братьев ордена святого Лукрециана – провожать владыку в последний путь.

– Да, да… Наставник уже рассказал мне, что прислали наиболее… ревностных монахов! – князь с лёгким смешком осмотрел новый кафтан Лита, в котором он выехал из Столпов. – Впрочем, я также слышал, что вы не так просты, как кажетесь, – его взгляд слегка задержался на посохе в руке монаха, но только слегка.

– Как вы сами сказали, светлейший князь, я ревностный монах, а ревность в служении Единому поощряется великими Дарами.

– Ах, кабы если было так, то всем бы нам ходить в грубых рясах да молиться о спасении наших душ с рассвета до заката! – князь закатил глаза, а после обратился к Самуилу. – Как я правильно понял из уст верховного храмовника, вы, святой отец, остаётесь до окончания Орденского Собора?

– Всё так, нам надлежит избрать нового владыку ордена.

– Ах, какая печаль! А то так мы могли бы составить компанию друг другу в поездке до родных земель, – Нарсист криво ухмыльнулся. – Как бы то ни было, всенепременнейше жду вас в своих владениях, когда вы закончите со своими… делами, – князь изобразил скучающее выражение лица при последнем слове, но тут же вновь оживился. – Буду чрезвычайно рад видеть также и вашего юного ученика! – князь Саврский слегка поклонился Литу, почтительно приложив ладонь к правой стороне груди.

– Благодарю вас за добрые слова, князь, – Лит покрепче сжал посох в руке.

– Спасибо, Нарсист, обязательно заедем к тебе на обратной дороге, – после этих слов князь наконец-то изволил откланяться.

– Учитель, вам не кажется, что принимать приглашение такого человека…

– О, сын мой, князь Саврский благородный человек и, несмотря на некоторую… взбалмошность, бывает чрезвычайно искушённым собеседником. А это большая редкость в среде дворянства!

– Мне показалось, что он не был преисполнен почтения к усопшему.

– Скорее всего, и так, – согласился Самуил, – однако он приехал на его похороны, хотя вовсе и не был обязан этого делать. Мальчик мой, ты ещё юн и не знаешь, что когда люди достигают такой власти, какой достиг твой бывший учитель, то это всегда сопряжено с пресечением чьих-либо интересов. Гирт Иссимарский был великим человеком и великим чародеем, и он сделал множество добрых дел, но обязаны ли люди любить его за это?

– Но как же благодарность хотя бы?!

– Гирт получил благодарности с лихвой! Он был обласкан при дворе трёх монархов и не знал недостатка ни в чём! На его голову осыпались одни только милости из рук государей. Но многим казалось, что его награды несколько преувеличены. Отец Нарсиста был одним из тех, кто не стремился петь осанну великому Гирту, и он был отлучён от двора по велению Гирта! Изгнан в свою вотчину с наказом никогда более не покидать её! Как тебе кажется, сын мой, это достойно благодарности?

– Нет, но ведь были и иные дела!

– Всегда есть иные дела, да только одно другого не стоит. Тебе стоит смириться с тем, что не все любили твоего первого учителя… И не все будут любить тебя, как бы ты ни старался завоевать их любовь, – учитель пронзительно посмотрел прямо в глаза Литу.

Ученик хотел было закончить этот разговор, но вдруг неожиданно для себя спросил:

– А вы сами, учитель, как относились к усопшему?

– Как к владыке моего ордена, – просто ответил Самуил.