Текст книги "Огонь веры"

Часть вторая

Глава шестая
Похороны

Тусклое солнце стояло низко, и ветер гнал серые облака по небу. Только что прошёл холодный дождь, и ломкие хлопья снега, выпавшего утром, покрылись тонкой ледяной коркой. Дети из деревень разламывали корку, и, доставая до мягкого снега, лепили упругие снежки, и кидали ими друг в друга. Зима шла на убыль. Было 19 февраля 787 года эпохи Просвещения.

Раздался одиночный стук в дверь, и сразу за ним – тишина.

– Войдите! – велел человек, стоявший у окна. Так стучал только Рантус Септ – старший из братьев-монахов, и, действительно, это оказался он. Хозяин кельи посмотрел на него из-за плеча.

– Брат Лит, до нас дошла горестная весть, – после этих слов он скорбно опустил глаза.

«Кто-то умер… Кто-то, кого я знал…»

– Брат Лит, владыка ордена вчера преставился… Будь милостив к нему, Рыбак! – Септ помянул пророка Илию, как это было принято только в империи.

«Учитель Гирт скончался… Что же, это было неизбежно…», – отрешённо подумал Лит и наконец повернулся к Рантусу Септу полностью.

– Благодарю, брат Рантус, за весть, хотя она и разрывает мне сердце, – тихо молвил монах. – Господь снова испытывает нас, но будем же достойны его милости. Будем молить Его об упокоении владыки Гирта и о том, чтобы наш орден возглавил достойнейший, хотя такого, как владыка Гирт, мы уже не отыщем…

Рантус Септ опять опустил лицо и после чего вышел вон из кельи брата Лита, а тот снова повернулся к окну. Дети уже ушли со снежных холмов за пределами монастыря. Солнце всё сильнее клонилось к земле: скоро должна была начаться ночь.

Лит взял свой посох и вышел вслед за Рантусом Септом, который шёл прямо в алтарную комнату. Смерть главы ордена – это великое горе, и она требует особой службы.

У алтаря уже успели собраться братья: на башне в вышине звучал колокол, созывающий на службу, а Самуил Варийский зачинал петь скорбную песнь. Обычно к службам требовалась некоторая подготовка, однако настоятель монастыря вёл дела по-простому, и потому всех монахов сразу созвали на службу.

В высоких сводах древней крепости пение монахов звучало особенно торжественно: слова священных слов врезались в белые стены и вырывались наружу, в мир Божий, где, несмотря на зимний покров, кипела жизнь. Множество свечей освещали лица немногочисленных братьев, ныне пребывающих в Столпах, но каждый из них был преисполнен неподдельной скорби, ибо многие искренне любили главу ордена. По всей стране в храмах и монастырях ныне по нему пели песни.

После службы Самуил подошёл к своему ученику:

– Мне следует выезжать завтра же в Илларионову обитель на избрание нового владыки.

– Возьмёте кого-нибудь с собой в поездку, учитель? – Лит знал, что настоятелей монастырей и храмов в поездках часто сопровождают наиболее деятельные монахи.

– Да, и я вижу, что ты уже знаешь, кого я возьму, – Самуил выразительно посмотрел на посох в руке своего ученика. – Но ты напрасно его взял на службу, мы отправимся только завтра, – Лит знал, что посох сейчас ему не понадобится, просто он не мог обходиться без него с тех самых пор, как самолично вырезал его и поместил внутрь него чёрный гладкий камешек, который принёс с собой в монастырь.

Когда Лит обратился к наставнику за советом, как ему создать магический инструмент, Самуил посоветовал ему выстругать посох из дерева серебрин. Порода этого дерева была очень редкая и, насколько Лит знал из «Травника», росла только на берегах высокогорных рек, но Литу повезло: несколько серебринов были высажены вдоль тропы, ведущей от монастыря к южной гряде холмов.

Большая часть семян серебринов не прижилась на варийской земле, но несколько из них всё же дали всходы, и теперь деревья с серебряной корой и бледно-голубыми клиновидными листьями радовали глаз всех, кто шёл тропой.

Петляя оврагами, тропа выводила к пастбищам на холмах и к северной границе леса Эгер, считавшегося среди местных жителей таинственным и опасным. Там никто толком не жил, как считали местные, но Лит иногда чувствовал, как оттуда веет древней силой. Он спрашивал учителя о лесе Эгер, но тот ничего о нём не рассказывал. Самуил лишь говорил, что незачем тревожить то, что не тревожит тебя.

Лит думал о лесе, когда сидел на тропе. Он вырезал себе посох из куска дерева, который обломился от удара молнии. Его мысли вновь унеслись к лесной чаще.

Чародей подозревал, что там живут не только обычные звери, но и другие мистические создания. Возможно, там под землёй лежат другие города легритов, охраняемые созданиями, подобными Неирну, и внутри них хранятся секреты древнего могущества. Так ли опасна сила из старого мира, как о том говорит Самуил? Мысли монаха бродили вокруг озера, что лежал под Столпами Лукрециана… Сила Древних – древняя сила… И этот лес, в который никто не ходит, точнее, из которого никто не выходит.

Один раз на исходе августа мимо монастыря прошла группа искателей приключений. Они вошли в лес, несмотря на предостережения, что дал им встретившийся брат Левант. Монах тщетно пытался отговорить молодых людей от напрасной попытки войти в лес. С ними никто не пошёл из Варийской долины, и никто их больше не видел. Лишь два дня спустя пастухи на южных холмах снова видели дракона, летающего далеко на юге, прямо над сердцем леса.

В тот день Лит увидел чёрную крылатую тень, скользящую по облакам, и у него душа ушла в пятки. Он попытался припомнить уроки Гирта Иссимарского, на которых наставник мог рассказывать о мистических тварях, и с сожалением признавал, что владыка ордена старательно обходил вниманием драконов.

Сидя в тени голубой кроны дерева, сохраняющего свой цвет на протяжении всего года, Лит вспоминал других учеников из Обители и размышлял о том, как сложилась их судьба и повстречались ли им неведомые существа из иного мира. Лит не получал писем от учеников Гирта и даже понятия толком не имел, куда старый учитель их послал. Лит знал только, что каждый получил своё направление, где, по-видимому, должен был найти себе нового учителя.

Самым запоминающимся из учеников был Акве Брегго – сынишка одного набожного дворянина из Мурана, портового городка в Северной Чети, что стоял в устье реки Огневины, разумеется, на энелианской стороне, а не на валнарской. Семья Брегго – как и почти что все в Муране – жила за счёт торговли с княжеством, потому как со стороны Энелии в город не вело ни одной дороги. В Муран из королевства можно было добраться только вплавь на корабле через Студёное море или же на лодке – по Огневине. По этой причине для многих жителей портового городка Валнарское княжество было намного ближе, чем Энелианское королевство, каковому королю они приходились подданными.

На всём остальном Севере к муранцам относились с подозрением, а то и вовсе считали их слугами валнарского князя, хотя, разумеется, это было далеко не так. Жители города Мурана сохраняли верность и королю в Ланаре, и князю Северину в Калантире, но остальным северянам до этого не была и дела: для них муранцы были полувалнарцами, как их называли меж собой в Калантире. Впрочем, во всех остальных краях о Муране и слыхать не слыхивали, что было чрезвычайно на руку его жителям, так как в их отношении ни на Западе, на Востоке или же Юге не существовало никаких предрассудков.

По этой причине Акве был отдан на обучение в лукрецианский монастырь близ столицы, где его с радостью приняли, а впоследствии с удивлением обнаружили в нём таланты к магическому искусству.

Акве обладал внешностью гордого и ни перед кем не склоняющегося северянина, но имел нрав достойный ревностного слуги Бога. Он одним из первых среди друзей Лита освоился с магией, и стоит честно признаться, когда под одобрительные взгляды Гирта с рук Акве срывались снопы ярких искр или языки белого чародейского огня, то Лит терзался тягостными чувствами, ибо сам за всё время обучения у Гирта так и не смог толком добиться ничего подобного.

Сам Акве, впрочем, никогда не бахвалился перед другими учениками, а напротив – старался помочь им освоить то, что ему самому уже далось.

Больше всего Акве преуспел, помогая самому старшему из учеников Гирта. Киран Медлов перешёл уже тридцатилетний рубеж, когда, наконец, заключённая в нём магия показала себя. Однажды на охоте в таурийских землях в Весменском графстве на него наскочил дикий кабан и копьё, неумело брошенное в зверя, внезапно, подчиняясь воле Кирана, вырвалось из земли и со внушительной скоростью бросилось вдогонку за животным. Кабан упал замертво в шаге от Кирана Медлова. После этого приключения сын графского охотника тотчас же отправился на исповедь в храм, а оттуда уже в Илларионову обитель.

Огромный бородатый мужчина изначально смущал прочих учеников чародея, которые были младше Кирана на добрый десяток лет, но Гирт сразу же объявил, что кто будет потешаться над великовозрастностью Кирана Медлова, то это будет означать, что тот насмехается над самим учителем. После этого все смешки прекратились, а Киран был принят за своего и позднее, как самый старший, возглавил их малочисленную братию.

Больше всего Киран преуспел в создании зачарованных предметов, умело сочетая навыки чародея и ремесленника. В частности, ему удалось сотворить сапоги, в которых ноги не уставали во время ходьбы и человек мог идти целый день, не испытывая никаких проблем. Лит не сомневался, что учитель Гирт отправил Медлова в паломничество как раз в этих самых сапогах.

Был ещё Богдан Карлунов, который прибыл в Илларионову обитель прямиком из столицы. Его отец был известным и богатым купцом, хозяином собственного торгового дома, ведущим большую зарубежную торговлю. Богдан был на три года младше Лита, но уже успел посетить Валнар, Хасгард, Линдиор, а также провинцию Ремар и Итарисар с Дананеями.

Пожалуй, Богдан был единственным из учеников Гирта Иссимарского, кто побывал на родине учителя, впрочем, ему это не давало никаких преимуществ перед остальными учениками. Богдану не давались магические навыки так же легко, как Акве, однако и он смог показать достаточный уровень владения чародейством. Достаточный для того, чтобы освоить почти что все полученные в Илларионовой обители знания.

В чём Богдан был действительно силён, так в это знании заморских наречий: будучи сызмальства приучен к дальним поездкам и общению с иностранцами, Богдан легко воспринимал их речь и понимал их языки. К семнадцати годам Богдан Карлунов знал языки всех народов Северного Инафора, кроме наречий самых малых и диких племён. Возможно, что именно склонность к знанию иноземных языков открыла в Богдане талант умелого заклинателя. Он мог творить магию, используя самые разнообразные чародейский формулы, и, более того, Богдан постоянно изобретал новые заклинания, которые успешно работали.

Среди учеников Гирта был и один иноземный подданный. Алексиос Рован Гервеин Имла – имя, которым игносийца за время обучения никто никогда не назвал. Все без исключения, и даже учитель Гирт, звали его Алексиосом, против чего он никогда не возражал. Однако он был против того, чтобы его считали игносийцем, хоть все по простоте и считали его таковым, раз он родился в Игносии и подчинялся законам императора Вечного города.

Алексиос происходил из Халкидии, а именно из её столицы – Тергоса – города, который трижды восставал против Игноса и трижды терпел поражение. Дед Алексиоса был казнён на костре как предатель империи за то, что бежал из своего легиона в халкидийское ополчение, и за это в семье Имла его чтили как героя. Когда Алексиос осознал свой чародейский дар, то понял, что, будучи чародеем, сможет помочь своему родному краю сбросить имперское ярмо, но поскольку никто в империи не стал бы обучать смутьяна-халкидийца, то ему пришлось уехать в Энелию для того, чтобы великий Гирт Иссимарский обучал его магическому ремеслу.

Недостаток мастерства и таланта Алексиос восполнял рвением, и по прошествии некоторого времени у него начало получаться творить магию. Особенно у него выходила та магия, для которой нужна была подлинная страсть. Там же, где была нужна концентрация и внимание, – Алексиос откровенно уступал. Он был плох в зельеварении, слаб в ворожбе и мало разбирался в травах, зато по щелчку пальцев мог расколоть крупный камень или взглядом вскипятить воду в кадке.

Среди товарищей Лита был ещё один, который выделялся среди прочих. Вернее, выделялась. Дарина Ивтелл. Будучи родом из Рукреоты – города близ ирманской границы, – Дарина старалась во всём подражать южным обычаям. Она была дочерью слуг в богатом доме и с самых малых лет мечтала сбежать от незавидной судьбы посудомойки с торговым караваном дальше на юг, в Ирман, для того чтобы обрести там достаток и интересную жизнь. Маленькая Дарина была обучена грамоте, и она зачитывалась сказками о несметных богатствах ирманских принцев, спрятанных в высоких замках средь барханов оранжевого песка. Живя в пограничном городе, Дарина видела множество богато одетых ирманцев, и, глядя на их шелка и жемчуга, девочка вспоминала свои жестяные тазы с двухдневной мыльной пеной, от которой у неё облезали ногти.

Отчаяние и тоска захватывали её с головой, пока однажды она на улице не встретила кавалькаду из множества всадников в превосходных доспехах. Впереди всех ехал наездник, отлично сложённый, и своим мужественным видом он затмевал всех прочих южных витязей, что до того попадались Дарине. В его чёрных как смоль волосах уже серебрилась первая середина, хотя на лице не было видно ни единой морщинки, а тонкие лихие усы лишь ещё больше молодили его.

Но Дарина и думать забыла о всаднике, когда увидела, что рядом с ним на коне золотого цвета едет всадница, прекрасная, как рассвет в оазисе. Молодая девушка с роскошными чёрными волосами и очами тёмными, как душа пирата. На девушке был надет зелёный халат с рисунком из сплетённых ладоней, а на поясе, украшенном серебром, висел ятаган с рукоятью, усыпанной изумрудами. У неё на шее, как и у всех всадников, висел треугольный знак с раскрытой ладонью внутри – символ принадлежности к хайнолларам, который был знаком всем жителям граничащих с Ирманом земель.

– Витязь Варго Кастелл с дочерью Термелиной, – услышала Дарина Ивтелл от одного из мальчишек, восхищённо рассматривающих ирманских воинов.

– Термелина Кастелл… – медленно проговорила Дарина вслед проскакавшим мимо хайнолларам. Перед её глазами ещё стоял прекрасный образ южной девушки-воина. В своей голове Дарина примеряла этот образ на себя, и новая, зарождающаяся идея захватывала её всё больше и больше. Даже то совпадение, что фамилии Ивтелл и Кастелл были созвучны, казалось в тот момент Дарине Божьим провидением, не меньше.

Долго ль, коротко ль, но Дарина побросала в котомку свои немногочисленные вещи и бежала за границу, в Ирман. Но вопреки всем надеждам и мечтам обрести счастье, в Ирмане она наткнулась на такую же унылую и постылую жизнь. Никому Дарина не оказалась нужна в чужой стране и, помыкавшись несколько месяцев по сёлам, попыталась попасть в дом к одному благородному близ Эрвеса. Но случилось так, что по дороге бедной крестьянской девчушке повстречались несколько местных парней, живущих разбоем и берущим от жизни, что захотят.

Энелианка, а этим бандитам местные успели шепнуть, что по окрестностям ходит чужестранка, показалась им совсем лёгкой добычей. Да и вдобавок сыграло роль, что Дарина была весьма недурна собой и с возрастом всё чаще приковывала к себе взгляды мужчин: длинные каштановые волосы волной спускались к высокой груди, курносый носик в сочетании с круглыми, румяными щёчками и полными губами заставляли даже благородных господ думать порой о Дарине.

Ирманцы окружили Дарину и преградили ей путь. Огромная тень легла на глаза девушке, и Дарина Ивтелл увидела, прежде чем упасть наземь от удара в голову, два зелёных злых глаза. Девушка не лишилась сознания и потому почувствовала, как по её ногам скользит задираемая вверх юбка. Страшная боль пронзала её голову, и глаза заливало кровью, но даже сквозь боль и кровь Дарина видела, как побелели её пальцы рук и как с них начали сыпаться искры. Из последних сил она подняла ладони вверх и, прежде чем лишиться сознания, услышала истошный вопль…

Когда Дарина пришла в себя, то нашла вокруг себя три обугленных дочерна трупа. Прекрасно понимая, что её – чужестранку – обвинят в убийстве, девушка не стала дожидаться ирманских кандалов, а тут же повернулась к границе и так, с разбитой головой, и пошла обратно, в Энелию. Домой она, впрочем, так и не вернулась, убоявшись гнева родителей, а пошла в монастырь, чтобы уйти в сёстры-монахини и до конца своих дней нести искупление за грех убийства. В доме Господа, покаявшись в содеянном, Дарина стала смиренно дожидаться, какое наказание ей назначат. Но вместо этого Дарину без лишних слов отправили в Илларионову обитель на обучение к Гирту, которому и дела не было до ирманских бандитов. Наставник даже не стал утруждать себя отпущением греха, а сразу приступил к обучению. Тем самым жизнь посудомойки с Юга совершила крутой и неожиданный для неё поворот к лучшему.

Довольно скоро Дарина смогла разбудить внутри себя дар ясновидящей. Молодая чародейка могла не просто получать трудные для понимания видения, которые иногда нисходили на Лита, она могла видеть реальные события, которые могли произойти в будущем или происходили сейчас, но в другом месте. К тому моменту, когда Гирт решил распустить учеников, Дарина ещё не могла вызывать самостоятельно видения, но могла легко предсказать ближайшие несколько дней.

Голубые глаза Дарины в момент ясновидения заволакивала молочная дымка, и каждый раз после этих сеансов Дарина давала совершенно точные и недвусмысленные предсказания, чем постоянно приводила в трепет остальных учеников. В такие минуты Лит чувствовал нотки страха, исходящие от самого учителя… впрочем, Лит довольно скоро постарался убедить себя, что это ему только почудилось, ибо ему казалось немыслимым, что великий Гирт мог бояться хоть кого-либо, особенно свою ученицу.

Вот такие вот были ученики у Гирта Иссимарского в Илларионовой обители. Были и другие, конечно, и даже много, но ото всех них Гирт рано или поздно отказывался по той или иной причине. Основными из них были две: недостаток усидчивости и прилежания, каковые были обязательны для начинающего чародея, и внутренняя слабость и сомнения, которые точили учеников изнутри и превращали их магические таланты в ничто. Гирт умелым взором отличал годных учеников от не годящихся к обучению и отсеивал зёрна от плевел. Лит не знал, что происходило с учениками, от которых Гирт отказывался, но предполагал, что они после этого либо отправлялись в отдалённые монастыри и храмы для службы обыкновенными священниками, либо же вовсе отказывались от священного служения и отправлялись в мир.

Не знал Лит и того, по какой причине Гирт не отказался от обучения Лита, ведь после случая в Калантире молодому послушнику за три года так и не удалось толком никакого чародейского искусства. Лит не мог воззвать к магической силе, как Акве, не мог зачаровывать предметы, как Киран, не мог ворожить, как Богдан, не мог обращаться со стихиями, как Алексиос, и уж совершенно точно Лит не мог вызывать видения по щелчку пальцев, как делала Дарина. Всё, что получалось толкового у Лита, так это внимательно читать описания трав и рецепты зелий, чтобы потом не совершать ошибок при варке магических эликсиров, но это казалось Литу сущей мелочью. Зельеварением можно было заниматься и не обладая чародейским даром, достаточно было лишь уметь читать.

Однако Гирт ни разу не попрекнул Лита за то, что тому не давались заклинания и магические умения, а другие ученики вовсю пользовались Литовыми зельями, так что со всеми сомнениями Лита по поводу того, что он якобы занимает чужое место, Литу приходилось справляться самостоятельно. Впрочем, стоило только ученику Гирта спуститься на берега Озёрного города и явить легритскому стражу белый огонь Единого, как сомнения тотчас отпали.

Когда посох был готов, Лит вырезал на его вершине небольшое углубление и вставил в него черный зрачок демона, который он вынул из стены языческого храма. Лит видел драгоценный камень в посохе своего нового учителя и ему пришла мысль, что надо бы сделать так же. Лит не был уверен, что камень из храма Мистира был драгоценный, но при взгляде на чёрный зрак у монаха почему-то сразу же вылетали из головы все посторонние мысли и он мог думать только об этом камне. Это было странно и даже походило на какое-то колдовство, и, по-хорошему, ему бы следовало спросить об этом зрачке демона у Самуила, но отчего-то Лит медлил. А после ученик и вовсе решил, что если бы камень был опасен для него, то учитель наверняка бы предупредил его об этом, ведь Самуил видел этот камень неоднократно.

Посох из серебрина вышел удивительно ровным и прямым, словно кусок дерева, отбитый от ствола молнией, был создан для того, чтобы из него сделали чародейский инструмент. После того как работа была закончена, Лит поставил свой посох на землю и, взявшись за него обеими руками, произнёс:

– Яви день страждущему!

Чёрный камень в навершии посоха зажёгся ярким светом, и, будь сейчас ночь, Лит увидел бы столб голубого, дневного света, исходящий прямо из его посоха. Лит рассеял чары мановением руки и гордо посмотрел на своё изделие. Теперь он казался себе самым настоящим чародеем. Лит даже засмеялся, представив себя бродящим по старым заколдованным болотам в поисках магических трав и мистических существ.

Лит почувствовал дуновение тёплого воздуха со стороны ветра и обернулся назад. Ученик увидел столб света над монастырём. Он был более ярким, чем свет Лита, и потому был виден даже в самый разгар солнечного дня – так Самуил приветствовал молодого чародея.

Сейчас они вдвоём сидели в крытой повозке, которая везла их прямо в Ланар на похороны владыки ордена. Кроме Самуила и Лита был только извозчик из сельских поселян по имени Тарстон. Он был не особенно разговорчив, хотя и выглядел человеком, которому есть что рассказать. Самуил всегда брал Тарстона, когда ему надо было ехать куда-то, и он называл этого крестьянина достойным человеком. Впрочем, поскольку Самуил редко покидал Варийскую долину, то Тарстон не часто пригождался настоятелю монастыря.

Вместе с монастырской лошадью в повозку была также запряжена Гевра. Лит никуда не ездил на ней со времени прибытия в Варий, и она простаивала без дела в конюшнях. Гевру хорошо откормили в Столпах: теперь она не выглядела полудохлой клячей, а походила на дородную лошадку из владений богатого земледельца. Да и сам Лит уже выглядел намного лучше: чёрный стёганый кафтан с меховой накидкой и совсем новые кожаные сапоги. Его вещи были уложены в алую сафьянную сумку.

Если бы Лита увидел кто в провинции, то решил бы, что едет молодой князь или государев человек по важному королевскому делу… А посох-то, гляди, в серебро оправлен!

– Ты же никогда не бывал в Ланаре, я правильно понимаю?

– Да, святой отец, ни разу не был в столице… И даже не представляю, что меня там может ждать.

– О, не думай об этом, сын мой! В столице живут точно такие же люди, как и в других городах! Только… чуть-чуть больше князей да графов, – Самуил усмехнулся в чёрную бороду, – да и ещё один король в придачу!

– А вы видели короля раньше?

– Мальчик мой, я как-то видел игносийского императора, осыпанного розами и золотом, въезжающего в Игнос через Большие Триумфальные ворота! Кажется, мы тогда, наконец, взяли Киранэс в Симахии – вот уж была твёрдая косточка! – Самуил мечтательно закатил глаза, но тут же спохватился. – Но и Павла я тоже видел, конечно! На его коронации пятнадцать лет назад. Сильный и достойный молодой человек, он сразу показался мне благородным, и я убеждён, что его правление будет одним из самых ярких в истории этой страны.

– Вы так думаете, учитель?

– Я это знаю.

– Даже теперь, когда его могущественнейший советник почил?

– Думаю, что теперь, – наставник сделал упор на последнее слово, – у короля ещё больше шансов проявить себя. Гирт был умнейшим человеком, с этим никто не спорит, но тем не менее, он был сам себе на уме, да простит мне Господь за эти слова! Гирт был великим человеком, но, боюсь, что именно его величие было самым большим недостатком нашего владыки.

– Я не понимаю, учитель.

– Как ты помнишь, у Гирта было не самое безоблачное детство, – привычное легкомысленное выражение сошло с лица Самуила. – Из-за всех своих злоключений, пережитых в юности, Гирту начало казаться, что все проблемы в мире можно решить, применив достаточно силы. – Лит весь обратился в слух. – Гирт был искренним илианцем, но Единый не мог дать Гирту той силы, что нужна была ему, чтобы обустроить Энелию. И потому он оказался в сложном положении… однако лучше не будем о покойнике говорить плохо, – спохватился Самуил и замолчал, повернувшись к застеклённому окну.

– Учитель, меня беспокоит один вопрос, – Лит поскромничал в количестве вопросов, но решил, что раз уж Самуил разоткровенничался, то момент был самый подходящий.

– И какой же?

– Раз уж мы увидим короля… То, скажите, вам известно, отчего Павел Второй лишил Илариха прав на престол?

– Я отчего-то подумал, что ты задашь вопрос про своего старого учителя, – медленно произнёс Самуил, его лицо заметно потемнело, – и, думаю, я не ошибся. Ведь отлучение Илариха тесно связано с королевским советником Гиртом.

– Гирт… то есть владыка добился лишения прав наследника престола?! Но как это возможно? – от возбуждения Лит едва не вскочил на ноги, но вовремя спохватился, иначе набил бы шишку о низкий потолок.

– Как это возможно? – слабо повторил Самуил. – Я же сказал тебе, мой мальчик, Гирт оказался в сложном положении в своём стремлении обуздать могучие магические силы. Он, конечно, пожалел об этом и постарался избежать дальнейших ошибок… но сделанного не воротишь. В конечном счёте Гирт Иссимарский был самым своим злейшим врагом. Эх, теперь точно исповедоваться придётся, – святой отец сокрушённо покачал головой.

Волнение Лита и не думало проходить. Он не получил подробного ответа, но и того, что поведал Самуил, хватало с лихвой. Однако ему хотелось знать ещё больше, и Лит не успел вовремя прикусить язык, как уже скороговоркой выпалил новый вопрос:

– И всё же, разрешите спросить ещё? Как вышло так, что Гирт использовал магию безо всяких чародейских инструментов? – Лит указал на свой серебриновый посох.

– У владыки Гирта было магическое кольцо, когда он только начинал свой путь чародея. Не помню уж, как он его получил, но кольцо у него точно было. Массивное, золотое, с сапфиром удивительной чистоты. Он носил его на указательном пальце правой руки до тех пор, пока оно не пропало.

– Но что с ним стало?

– Насколько я слышал, кольцо было украдено, но я не интересовался, кем именно и было ли оно найдено впоследствии, – старец пожал плечами, а Лит так и не смог вспомнить никаких колец на руках у первого учителя.

– Но другие ученики тоже не использовали ни колец, ни посохов, ничего такого, – Лит точно был уверен, что ни Акве, ни Богдан не сотворяли себе инструментов. Разве только Киран был занят этим, но его зачарованные вещи не служили проводниками магии, а были лишь усиленными версиями бытовых предметов.

– У магии есть разные пути. Для каких-то заклинаний не требуется инструмента, для каких-то требуется, – просто ответил Самуил, – наверняка и ты бы смог колдовать без посоха. В конце концов, в Озёрном городе ты сделал это сам, своими руками. Однако по своему опыту я знаю, что лучше всё же переносить чародейскую силу в неживой предмет. Гирт со временем научился пользовать магию без сапфирового кольца, и особо даже не искал его, когда оно пропало, и он, видимо, хотел, чтобы его ученики тоже не зависели ни от чего подобного, так что он учил вас проводить чародейскую силу сквозь ваши собственные тела, но я повторюсь, что считаю такой подход излишним, – Тарстон наскочил на небольшую выбоину в дороге, припорошенную снегом, и повозка подскочила. Красный камень в посохе Самуила мигнул алой искрой, и Лит потерял интерес задавать новые вопросы. Ученик отвернулся к окну и стал следить за проезжающими мимо заснеженными лесами Риндая.

Столица Энелии оказалась огромна! Ланар стоял на трёх холмах, между которыми текла обширная река Лавра, спускавшаяся по северным лесистым равнинам к морю. На реке было множество судов и все пристани были усеяны людьми и грузами. Даже в Калантире, на набережной Свирелей, Лит не видел столько кораблей, сколько здесь, а ведь Ланар – совсем не великий порт Севера!

Выше пристаней, речных складов и торговых лавок стояли белокаменные палаты горожан. Дома плавно поднимались ввысь, образуя подобие ступеней. Улицы между ними шли прямо, так чтобы можно было без труда ехать по ним. Чем выше располагался дом, тем искуснее и богаче он был украшен, но все жилища из камня неизменно сохраняли общий белый цвет и серую черепичную крышу. Это не был мистический камень из недр Белегорна, а всего лишь обыкновенный известняк, добываемый в Ливадии. Такое единообразие в постройках Лит видел только в одном месте – подземном городе Деир-Неринас, построенном полубогами столетия назад.

На вершинах трёх холмов было поставлено по чудесному дворцу, каждый из которых был окаймлён широкими и длинными стенами, на башнях которых стояли воины из королевской гвардии. Плотные кольчужные доспехи, шлемы с крыльями, копья и мечи лучших оружейных дел мастеров, белые плащи, развевающиеся по ветру…

Но куда прекраснее были сами дворцы. Самым старым из них был Лазурный, откуда князья Некриды правили удельными землями ещё до того, как стали королями. Дворец был заложен на ближайшем к реке холме, и он был построен во времена, когда у потомков пришельцев из-за моря ещё были свежи воспоминания о дальних странствиях, а потому стены Лазурного дворца были украшены морскими волнами. Сейчас, насколько Лит помнил, в Лазурном дворце заседал Королевский совет.

Вторым дворцом был Малахитовый, построенный вскоре после объединения Энелии в единое королевство. Дворец получил такое название из-за того, что был обильно украшен зелёным минералом, который новому королю подарили предки восточных графов. Восточная Четь присоединилась к Энелии самой последней, и, в отличие от остальных, Некриды никогда не воевали с Востоком, чтобы подчинить их себе.

Удельные правители сразу же поняли все преимущества, которые даёт им край, скованный высокой цепью Ливадских гор и мощной рекой Огневиной. Первым же делом восточные графы пустили камень из Ливадии на постройку мощных крепостных стен, которые и поныне считаются несокрушимыми. Князьям из Ланара казалось немыслимым пытаться осадить горные крепости, а потому они заключили с графами выгодную сделку. Удельные графства переходят под опеку короны, а взамен владыки Востока получили право отстроить заново столицу и другие города, на чём они весьма неплохо заработали.