Текст книги "Огонь веры"

Глава седьмая
Столица

Избрание нового владыки случилось на третьи сутки после прощаний с великим Гиртом. Собор проходил в Духовной палате, но только Лита к нему никто и не думал допускать. Настоятели ордена собрались в широкой зале, двери в которую опечатали цепями, а у цепей встали два храмовника с копьями, и именно тогда Лит увидел их впервые.

Храмовниками называли членов особого ордена, в котором состояли не столько монахи, сколько воины. То есть, безусловно, они являлись служителями Господа, но только вместо монашеской рясы храмовники носили стальные доспехи с чёрными плащами поверх. Эти служители Бога были защитниками веры не столько на словах, сколько на деле. Они были последователями святого Гнея, военачальника, уведшего свой легион на войну за веру.

Гней, вдохновлённый походами пророка Исмаила, положил немало голов язычников и без счёту свалил истуканов. Его воины воздвигали храмы илианской веры на сожжённых руинах старых капищ. С именем Бога на устах они шли в бой, и на знамёнах их легиона было священное пламя, в котором Илия вознёсся на небеса.

Церковь игносийской империи по окончанию похода объявила о создании ордена храмовников, в который были зачислены все, кто проявил доблесть в бою. Сам же Гней, павший на поле битвы среди тел поверженных им врагов Единого, был причислен к лику святых.

Храмовники были одним из немногих религиозных орденов, власть которых не оспаривалась Церковью святого Юстиниана. Они были не из числа обычных орденов, многие из которых существовали за счёт доходов, получаемых от храмов и монастырей. Храмовники поддерживались другими орденами, но за это они защищали священнослужителей везде, где это требовалось, и сейчас они оберегали Собор лукрецианцев от вмешательств извне.

В чёрных плотных одеждах, скрывающих доспехи, они выглядели необычайно устрашающе. Как монахи храмовники должны были даровать Божью милость всем нуждающимся, как воины – карать врагов без промедления. Карать и миловать. «Мрачные пахари людских душ», – подумал про них тогда Лит.

Собор длился не очень долго. Солнце успело подняться, и только оно коснулось западного края горизонта, как двери стали открываться. Храмовники разбили цепи особыми ритуальными молотками, и члены Собора стали покидать залу.

Лица многих настоятелей были довольными, но иных – озадаченными. Лит пытался догадаться, как же повернулись события на Соборе, но быстро понял, что так ничего не добьётся, и он начал было искать своего учителя, как Самуил тут же сам нашёл его.

– Мой мальчик, ничего не произошло в моё отсутствие? Как же я проголодался, ты не поверишь!

– Что же могло произойти, когда все отцы ордена заперты в одном месте? Ничего не случилось, учитель. Но, простите мне мою нетерпеливость, кого же избрали главой ордена?

– Наиболее достойного, как и всегда! – Самуил указал на отца Веспасиана из монастыря святого Юргавы. Отец Веспасиан был черновласым старцем со смуглым, ясным лицом почти без морщин. Седина едва-едва тронула его волосы, из-за чего казалось, что он вполне ещё молод, и в этом он был похож на Самуила. Веспасиан был очень высокого роста и при этом чрезвычайно худым. При разговоре с другими он наклонялся к собеседнику, как будто нисходил к нему свысока, но лицо у него при этом сохраняло участие, отчего людям не казалось, будто они докучают настоятелю. Лит отметил, что походка владыки была тверда, а руки деятельны. Новый владыка вышел из залы последним, и за ним сразу же последовали храмовники.

Веспасиана приветствовали песней, как и полагается, а он, поблагодарив всех присутствующих братьев за верность вере, произнёс небольшую речь, сводившуюся к тому, что сила ордена лежит в руках самих монахов и только от них зависит, будет ли жить и дальше дело святого Лукрециана. После Веспасиан откланялся и в сопровождении воинов ушёл по своим делам.

Лит ожидал несколько большего, правда, он впервые присутствовал при Орденском Соборе, возможно, что так и было принято…

– Я думал, что изберут вас, учитель! – они выходили вместе из общих комнат, следуя по широкой лестнице вверх к себе.

– Многие ожидали того же, уж поверь! Пришлось немало постараться, чтобы снять свою кандидатуру!

– Вы противились воле Собора, но почему?!

– Мальчик мой, как не каждый легионер мечтает быть принципом, так и не каждый монах мечтает быть владыкой. Каждый должен занимать своё место, и своё я уже занял, и случилось это довольно давно. Отец Веспасиан – благородный человек, и он более подходит на роль владыки. При нём орден возвысится с новой силой, я в этом уверен.

– При вашем правлении орден тоже мог бы возвыситься…

– Да, может и так, только уж слишком мне нравится наша долина, чтобы уезжать из неё, – Самуил снова озорно улыбнулся своему ученику. – Я бы никогда не простил себе, если бы добровольно отказался от медового пирога по-варийски!

Они решили задержаться в столице ещё на несколько дней. У Самуила были некие дела с видными людьми, о которых учитель не посчитал нужным отчитаться Литу, и он почти пропал из Духовной палаты на это время. Ученик был предоставлен самому себе.

Лит бродил по столице, понемногу изучая нравы её жителей. Ланар был наводнён множеством разных людей. Большинство из них, конечно, составляли энелианцы-горожане или жители королевских удельных земель, однако было довольное количество и тех, кто прибыл из дальних провинций. Спрашивая дорогу, Лит частенько натыкался на извинительные взгляды и разведённые руки: многие, как и монах, были в столице впервые.

В Ланар приезжали люди в поисках работы, что и неудивительно, так как торговля здесь не прекращалась ни на день. Даже тогда, когда Лавра покрывалась льдом, жизнь в городе не останавливалась. Караваны, морские и сухопутные, стекались в столицу, и на их обслуживание требовались работящие люди. Рынки были забиты народом.

Помимо этого люда в город прибывали также и соискатели на королевскую службу. Государю нужны были подданные из числа образованных, но писарей и чиновников набирали исключительно по грамоте заслуживающего доверия лица. Только в королевскую гвардию – охрану столицы и короля – зачисляли воинов из самых отдалённых гарнизонов, лишённых возможности получить должное образование, дабы верность их не была подвергнута внутренним сомнениям. Гвардейцев обучали воеводы Королевской школы, которые преподавали бойцам только азы военной науки.

Лит видел площадь правильной формы, вымощенную ровным камнем, на которой проходили занятия с гвардейцами. Его удивило, что так много людей могут синхронно двигаться: сотни вооружённых мужчин по приказу воевод совершали те или иные упражнения с мечами. Это очень сильно отличалось от того, что он видел на заставе Хакнуф. Там – в отдалённом гарнизоне – если и велись занятия с оружием, то воины делали это отдельно или в паре. Единственный раз, когда он видел их всех вместе – это был общий сбор на следующее утро, когда они с Инарией прибыли на заставу. После этого все ходили вразброд, исполняя те или иные поручения или отдыхая от службы.

В городской крепости всё было не так: кругом были десятники, следившие за каждым шагом своих людей. Никто не ходил, как ему вздумается, а только так, как было велено. Литу напомнило это внутреннее устройство пчелиного улья, только намного более организованного из-за того, что было больше контролирующих рой маток в лице воевод. Чародею подумалось, что такая организация войска наверняка сказывается самым положительным образом на исходе боя, впрочем, Лит мало смыслил в воинском ремесле, и возможно, что такое суровое воспитание лишь вредило в общем хаосе сечи. Когда кровь льётся рекой, есть ли дело до приказов.

В Ланар помимо подданных энелианского государя стекались также и люди из других стран. Конечно, Лит во время детства, проведённого в морском порту Калантира, привык к чужеземцам, но то были обыкновенные мореплаватели и торговцы, и в столице таких тоже хватало, но были и иные. Лит впервые увидел посольства и послов!

Одним из самых ярких оказалось посольство Ирмана. Красивое, белое здание выглядело так же, как и многие другие в столице, но только оно было искусно украшено листами голубой слюды, из-за чего дом посла сверкал на солнце, как яркий бриллиант. У входа развевались широкие алые знамёна с чёрным вздыбившимся львом.

Яростный оскал и ужасающий взгляд – эти звери водились только в непроходимых чащах южных оконечностей Ирманского полуострова. Такие леса в путевых заметках учёные авторы называли джунглями, а самих чёрных львов – касашари. Эти мистические животные были приручены ирманскими охотниками и слушались только тех, в чьих жилах текла кровь южного народа. На всех остальных касашари неизменно набрасывались с невыразимой жестокостью. Касашари считались очень умными зверями, но весьма своевольными, и будто бы у этих гигантских котов был свой собственный язык, выучив который некоторые ирманцы смогли их приручить, а заодно смогли понять природу и нравы многих других зверей.

Лит плохо представлял себе, каково это: говорить на кошачьем языке. Но бывавшие на Ирманском полуострове путешественники неизменно говорили об удивительной власти ирманцев над животным миром. Южный народ научился управлять зверями так, словно те понимали каждое их слово, и никто не мог постичь, как южанам удалось достигнуть такой великой власти над природным миром. Кое-кто, верно, пытался выяснить это, но ни в одной из прочитанных книг Лит не смог узнать, удалось ли хоть кому-нибудь это сделать. Загадка звериного языка касашари оставалось тайной, сокрытой от непосвящённых.

В один из дней Лит неподалёку от посольства увидел человека, который сразу привлёк его внимание. Он явно был южанином. У него было округлое лицо с короткой вьющейся чёрной бородой. Его глаза смотрели на мир добродушно, и на его лице блуждала довольная улыбка. Он напевал себе что-то под нос, и его ни мало не заботило то, что из-за этого некоторые прохожие обращали на него чуть больше внимания, чем было положено. Южанин был запахнут в свободный меховой плащ, полы которого широко развевались при ходьбе.

Лит подумал было, что это всего-навсего лишь обычный иностранец, коих было великое множество в столице, как вдруг рослый южанин схватился за голову и на лице у него появилось выражение крайнего ужаса. Он тотчас певуче произнёс некую фразу, и с крыши ближайшего дома к нему сейчас же подлетели два ярких зимородка. Это уже само по себе вызывало удивление, поскольку Литу было прекрасно известно, что зимородок – птица перелётная и в феврале её не должно было быть в Ланаре, но глаза не обманывали монаха: зимородки были самые настоящие.

Но на пичугах дело не закончилось. Подлетев к человеку, оба зимородка сели к нему на руку, и южанин что-то торопливо поведал птицам, после чего те так же стремительно улетели.

Тут уж Литу стало не до приличий, и он мгновенно оказался рядом с иноземцем:

– Добрый вечер, милостивый государь! – Чародей обратился к южанину на энелианском языке, так как в ирманском он был не слишком силён. – Моё имя Лит, и я учёный человек, и я видел, как вы только что общались с птицами! Вы владеете звериным языком, скажите?

– Добрый вечер, милейший, – иностранец говорил совсем без акцента. – Меня зовут Ринат, и я всегда рад пообщаться с учёными людьми, – в его глазах виднелась задорная насмешка, – владею ли я звериным языком, спрашиваете вы?

– Именно так, – Лит пожалел, что в своё время не выспросил о зверином языке касашари у Инарии. «Уж она точно должна была знать о нём!»

– Возможно вам это и показалось неким искусством, – с сожалением покачал головой Ринат, – но это никоим образом не так. То были всего лишь дрессированные птицы, и не более. Я имел глупость забыть сделать с утра одно важное дело, и теперь мне понадобилось уведомить об этом других людей. А мои верные помощницы всего лишь пришли мне на помощь. Доброго дня, господин Лит, – и Ринат откланялся. Отвернувшись от чародея, ирманец тотчас вернулся к напеванию себе под нос песни, которой Лит так и не узнал.

Лит почувствовал себя обманутым, но решил, что он сам виноват, что полез с расспросами к незнакомому человеку. Вряд ли бы чародею самому понравилось, если бы ему пришлось применить невинную магию на людях, а после – отбиваться от любопытных носов. Однако для себя Лит решил, что обязательно узнает больше об Ирмане и таинствах этого южного королевства.

Неподалёку от дома Ирмана, на той же стороне улицы, было схожее здание, только на нём не было слюды и его окна зияли заколоченными ставнями. На внушительной двери, которая, верно, могла выдержать удар железного тарана, был вырезан геральдический волк. На бывшем посольстве Валнара, которое закрылось много лет назад, не оставалось знамён, но этот дом ещё принадлежал княжеству, и никто в городе не посмел его занять. Только под крышей крыльца от промозглого ветра прятался нищий побирушка.

Увидев Лита в господском одеянии, тот тут же протянул ему руку. Лит пошарил в кармане в поисках денег, и в ворохе серебряных монет он на ощупь нашёл пару медяков и без сожаления расстался с позеленевшими монетами.

Нищий моментально собрал свои пожитки и, рассыпаясь в благодарностях, скрылся в направлении рынка. Лит подумал, глядя ему вслед, что странно, что его не прогнали отсюда раньше, с посольской-то улицы. Людей с мечами вокруг было достаточно: не только королевских стражников, но и чужеземных воинов. Хотя, конечно, возле валнарского дома, никого не было.

Но напротив бывшего валнарского посольства прогуливалась пара мечников в округлых шлемах и стальных кирасах с лунными серпами. Они были расслаблены, так как знали, что в Ланаре им ничто не угрожает: у Энелии и Хасгарда отношения складывались весьма хорошо. И как Лит слышал ещё в Илларионовой обители, во многом это была заслуга Клара Отмара, который служил послом в Ланаре уже много лет и за это время сумел построить прочный мост доверия между двумя северными государствами.

Лит порадовался, увидев чужеземные знамёна. За время своего служения он уже и подзабыл, что некогда мечтал бороздить моря и знакомиться с иными странами и культурами. Виденное в Ланаре вновь всколыхнуло старые мечты. Возможно, он мог бы поехать в составе одной из миссий… Орден иногда сооружал походы в дальние края, чтобы нести Слово Божье людям по всему свету. Он мог бы пойти в один из таких походов. Молодому чародею во время прогулки подумалось дать себе зарок рано или поздно исполнить свою давнишнюю прихоть.

Лит также заинтересовался знаменитыми на всю страну артелями, которые в столице назывались цехами. Это были мастерские, в которых трудились сотни умелых рабочих, приезжающих со всех концов страны. Здесь были механизмы, которые своим трудом освобождали людей от множества привычных действий. Совокупность колёс, ремней и шестерёнок превращала один предмет в другой, принося немалую прибыль своему хозяину. В ремесленных кварталах были разные цеха: горные, ткацкие, морские и даже строительные!

В таком цеху готовили камень и кирпичи – эти изделия можно было прямо сейчас грузить на острог и везти за три моря, чтобы выгрузить на глухом острове и там построить дворец! Воистину великое диво!

Цеха принадлежали богатым торговым домам. Лит вышел ко двору, где остро пахло кошенилью и потом: кругом суетились рабочие, укладывающие карминовые ткани по ящикам с торговым гербом Доранов. Ящики грузили в две повозки, а прямо перед ними стоял верзила с копьём в кожаном дублете с нашитой кольчугой поверх. Он следил за тем, чтобы посторонние не ходили на двор, так что Лит не стал мозолить ему глаза.

Идея цехов пришла, как и всё передовое, из империи, но там полезные шестерни служили в основном только для производства копий, мечей и лат. Ланарские мужи приспособили машины не только под нужды войны, но и для строительства. Многие учёные люди видели в этих новых артелях будущее устройство мира. Гирт Иссимарский при жизни немало посодействовал тому, чтобы эти начинания развивались. Они должны были избавить сословие ремесленников от тяжкого труда, и те, в будущем, только будут присматривать за тем, чтобы механизмы работали исправно. Всё на благо народа по воле Господа.

Уже возвращаясь к себе, Лит за прогулкой вспомнил, что он сегодня почти ничего не ел, и сразу на выходе из цеховых закоулков стал искать место, где бы можно было спокойно поесть. Монах подумал было найти постоялый двор или на худой конец корчму, но поблизости не было ничего такого, так что ему пришлось довериться своему носу и идти на запах еды.

Нос Лита навёл хозяина на мясную лавку, в которую после недолгих размышлений сам Лит и зашёл. Внутри было очень чисто. За прилавком стоял хозяин и торговал мясом, а вся зала перед ним была уставлена столами, за которыми отдыхали горожане. Когда Лит зашёл, то все обернулись на вошедшего и с интересом осмотрели монаха, но никто ничего не сказал, так что тот спокойно уселся за свободный стол. Между столами ходила молодая девушка, верно дочка хозяина. Лит кликнул её и заказал себе поесть варёной репы с отбивной на кости, с голодной жадностью разглядывая куски мяса за спиной у хозяина.

Ужин из кухни принесли очень быстро, монах даже подумал, что надо бы ему доплатить за расторопность, но решил сперва как следует насладиться пищей. Почти все вокруг были заняты разговорами о работе: кто-то обсуждал грядущие поставки глины для кирпича, а кто-то жаловался на задержку руды из Белегорна. Монах не особо вслушивался в такие разговоры, но стоило Литу утратить интерес к щуплому мужичонке с трубкой с дрянным табаком, рассуждающим о том, что нынче мало леса приходит из Дол Барва, как вдруг он переменил тему и начал втолковывать своему соседу, который сидел спиной к Литу, что войне быть непременно и это дело уже решённое. Дескать, Аврам Рузарин уже готов, и если сами валнарцы не пойдут первыми, то граф сам нападёт на княжество, даже не спросив мнения короля. В качестве своего основного и единственного довода тому, что граф Рузарин может напасть на Валнар, мужичонка приводил то, что графову супругу прокляли не так давно колдуны и граф-де почёл, что за этим стоит сам великий князь, и из-за этого сразу начал к войне готовиться. Ответов соседа Лит не слышал, да и мужичонка вскоре поубавил голос, вспомнив, что болтает про графа, но первое слово уже вылетело.

Литу стало интересно. Он ничего не знал о графине Рузариной и о проклятии тоже, конечно, не слышал, но ему подумалось, что даже если это и были простые мужицкие байки, то надо бы всё равно придать им значение и хотя бы у учителя вызнать всё, что возможно, о графе и его делах.

В последние дни Лит всё чаще натыкался в своём сознании на мысли о войне в Восточной Чети, и его беспокоило, что он так много об этом размышляет, ибо как писал ещё Иосиф: во что веруешь, то и есть правда. Пророк имел в виду, что если очень сильно захотеть, то мыслью можно и гору сдвинуть, но сейчас, в широком смысле, это изречение означало, что если ждать чего-то, то это может и сбыться.

Монах погрузился в свои мысли и даже не заметил, как тарелка перед ним опустела, только кость осталась. Лит тотчас почувствовал, что хочет ещё, так как из-за тягостных мыслей он не успел распробовать как следует отбивную, но всё же он решил не прибегать к чревоугодию, а потому оставил две серебряные монеты – одну за пищу, а вторую за расторопность – и вышел из лавки.

Сразу на выходе Лит услышал весьма странные звуки. Снаружи было мало людей: рабочий день уже закончился и все разошлись по домам. Только парочка оборванцев выпрашивали милостыню на углу, но сейчас монаху было не до них. Лит на самом краю слуха услышал что-то очень похожее на урчание. Причём звук будто бы шёл прямо из-под Литовых ног, что показалось ему особенно непривычным.

Лит поставил чародейский посох на булыжник и прошептал заклинание незримого познания, которое он выучил ещё в обители, но как следует освоил только в Столпах. По серебрину в землю, сквозь камень, прошла едва видимая сила, но тут же вернулась назад, и Лит увидел, как его кожа на руке почернела, а вены раздулись. На ладони выступила кровь, которая тут же сменилась бледным гноем. Омерзительный смрад гниющей плоти достиг ноздрей монаха, и пища из желудка тотчас же попросилась обратно.

Лит скороговоркой прошептал заклинание отмены, и наваждение исчезло. Рука вновь стала такой же горячей и живой, как прежде. Однако перед глазами всё ещё стояло видение мёртвой плоти. Когда заклинание незримого познания показывало нечто подобное, то это означало, что поблизости находились неупокоенные мёртвые.

Лит подозревал, что он столкнётся в столице с чем-то подобным: город на то и город, что в нём было много людей. И некоторые из них умирали, и иногда, к сожалению, они не получали должного погребения, что могло обернуться тем, что они могли вновь подняться. Чародей читал об этих бедолагах, что ходят после смерти лишённые воли, памяти и сознания, проявляя лишь тупоумную злобу.

Мертвяки хоть издали и напоминали людей, но совсем не были на них похожи. Никто не знал в точности, почему мёртвый вновь может подняться из земли. Гарантией того, что этого не произойдёт, служило лишь погребение и служба по усопшему не позднее третьего дня после смерти. А в остальных случаях… возможны были варианты. Наверняка причиной служили колдовские способы поднять живой труп, но о них Лит ничего не знал, и ему доставало ума не спрашивать об этой чёрной магии у своих учителей.

Монах помнил, что против беспокойного мертвяка есть свои способы защиты. Наилучшим из них был огонь, но сейчас Лит не мог воспользоваться им, потому что мертвяк был глубоко под землёй, в сточных трубах. Скорее всего, этих поднявшихся там наверняка было больше одного. Возможно, что в таком крупном городе, как Ланар, они могли объединяться в подобие стаи, и как бы Литу не хотелось прямо сейчас спуститься под землю, чтобы упокоить всех этих бедолаг, он всё же решил, что охотиться за мёртвыми на ночь глядя – это не лучшая затея.

Так что Лит оставил это на совести местных жителей, от которых он пока ещё не слышал ни единой жалобы на то, что мёртвые на кого-то напали в городе. Видимо, люди справлялись с этой бедой.

После этого Лит не стал забивать себе голову и прошёл через вершину одного из дворцовых холмов к самой Духовной палате. На самой верхотуре, близ Малахитового дворца, ему открылся вид ночной столицы, и у Лита даже дух захватило от увиденного. Все предыдущие мысли тут же вылетели из его головы: весь город, каждый дом, каждая улица были освещены огнём факелов, превращая огромный город в один большой праздник! Белые столичные здания стояли на фоне чёрного звёздного неба – всё вокруг было пронзено ощущением рукотворного чуда! Красота столицы пленила Лита, и он влюбился в этот город.

Уезжать было грустно. Литу понравилось в Ланаре, и его жители оказались гораздо более радушными людьми, чем можно было ожидать. Конечно, за то недолгое время, что они провели в столице, сложно было постигнуть её дух и нравы горожан, но Литу всё же удалось чуть-чуть приобщиться к культуре великого города.

Отъезд обратно в Варийскую долину Литу казался временным. Так сильно ему хотелось остаться в столице, что он уже строил планы о том, как вскоре вернётся сюда вновь…

Это так человечно – строить планы на года вперёд, когда не знаешь даже, как прожить завтрашний день. Умом монах понимал, что Варий – это надолго, не навсегда, но очень надолго, так долго, что нутром можно прочувствовать всю тяжесть прожитого времени.

Но сердце монаха желало жить в Ланаре. Лит понемногу приходил к смирению с мыслью о жизни в монастыре. Но человек предполагает, а Господь располагает. Шестерни истории начинали свой ход, и главное путешествие было ещё впереди.

* * *

Марк ран Парний вошёл в главные ворота дома консула, быстро взлетел по лестнице на второй этаж скромного дворца и оказался перед двустворчатыми дверьми, ведущими в кабинет правителя провинции.

У дверей стоял секундарий из личной когорты ран Турниев. Обыкновенно учреждения охранялись сенатскими войсками, но для правителей из владетельных домов нередко делались исключения: им было позволено окружать себя верными людьми.

Секундарий превосходно знал советника консула, так что отворил обе двери перед ним без всяких колебаний:

– Приветствую, август!

Ран Парний никак не отреагировал на приветствие: он торопился доставить послание своему августу.

Консул, как и всегда, уже был предупреждён о скором прибытии советника. В этом не было никакой магии, только лишь преизрядное количество золота и чуть меньшее количество шпионов, готовых служить за это самое золото. Всё было ведомо Клавдию ран Турнию, и ничто не могло укрыться от него. Провидцам такое и не снилось. Ни одному из них.

– Князь дал ответ?

– Да, мой август! В послании говорится о пятом числе. Князь сообщает, что именно пятого он всё начнёт.

– Значит, пятое… – консул слегка задумался и начал покусывать нижнюю губу, как часто бывало с ним, когда он размышлял. Покатый лоб с высокими залысинами прорезали морщины.

Советник Марк внимательно подмечал за своим правителем все подобные мелочи. Он стремился достигнуть величия, и школа ран Турния была ему по душе.

– Князь оправдал возложенные на него ожидания. Пятое – это то, что нам подходит лучше всего! Но я вижу, тебя гложет какой-то вопрос?

– Август, я не понимаю, как мы убедим Сенат в своей правоте, ведь император против?

– Императоры меняются, а Игнос остаётся. Ты прекрасно знаешь, мой милостивый советник, что наши планы пойдут только на пользу империи! А что до Сената… – консул слегка поморщился, – я получил от Сената два легиона – это всё, что мне нужно от них. Их одобрение нам ни к чему. Когда всё закончится, мы быстро встанем во главе всех событий… Но не тревожься за дела будущие, сосредоточься на делах нынешних. Милостивый Марк, у меня будет для тебя ещё одно поручение и если я тебя хорошо учил, то ты уже знаешь, каким оно будет?

– Август, я не смею и надеяться на это… – тут голос ран Парния слегка дрогнул. – Вы доверите мне?

– Ты уже доказал свою верность и сделал это не единожды! Я возлагаю на тебя великую надежду и не смею даже думать о том, чтобы ты подвёл меня. Отправляйся нынче же в Марсан и принимай легион!

– Клянусь честью, вы не пожалеете, август, о своём выборе!

– Я помещаю тебя на острие своего удара по тем, кто так жестоко оскорбил мою семью в прошлом. Помни об этом. О возмездии. И славе, которая покроет тебя. А теперь ступай… День, когда всё начнётся, ты знаешь. Пусть хранит тебя Воин.

– Верно, август! Слава Игносу! – и, развернувшись на месте, молодой легат покинул кабинет консула, чтобы поспешить принять вверенный ему легион.

Марк ран Парний был весь в предвкушении грядущего похода. Прибыв из столицы в северо-восточную провинцию, он поначалу отнёсся с пренебрежением к наставлениям консула, но довольно скоро Марк понял, что в Ремаре затевается нечто грандиозное, и он пожелал в этом участвовать.

Консул Клавдий неожиданно легко принял юношу неземной красоты из Игноса в свой дворец, и тщеславный Марк очень быстро взлетел до уровня личного советника, потеснив многих прочих.

– Слава Игносу… – повторил Клавдий, когда секундарий закрыл двери за вылетевшим ран Парнием. Его лоб разгладился, и он обратился взглядом к последним донесениям из провинциальных округов. Дела в Ремаре шли как нельзя лучше, и каждый магистрат посылал головокружительные рапорты об успехах. В провинции собрали рекордное количество налогов, и теперь консул мог оплатить все военные расходы, которые удвоились год назад. И наверняка они ещё раз удвоятся в нынешнем году.

Секундарий смотрел вслед убегающему вниз по лестнице молодому августу и думал о том, что он хочет кролика на обед. Жареного кролика, поданного с теми острыми пряностями, что делают на южных островах. «Да, кролик был бы неплох! Не то что эта пресная баранина, которую подают каждый день! Дуракам-поварам, может, и приятно её есть, но, на мой вкус, есть баранину каждый день вот уже три месяца кряду это уже слишком!»

Марк ран Парний вылетел из дома консула и тут же направился к коню, которого он уже успел навьючить. Советник уже давно просчитал, что старик Клавдий поставит его легатом во главе легиона и пошлёт сразу же в Марсан. Ран Турний затеял слишком опасную игру, чтобы иметь роскошь доверять тем, кому он доверять никак не мог, так что у консула Ремара выбор был очень ограниченный, кого поставить во главе своего войска.

Молодой легат был слишком рад тому, что его расчёт оправдался, чтобы заметить, как с площади за ним внимательно следит черноволосая женщина в ирманском наряде. Она проводила взглядом удаляющуюся спину Марка и, когда легат исчез за поворотом, неспешно двинулась за ним вслед. Она также безошибочно определила, что его отошлют сегодня из Романтеи, и теперь ей предстояло узнать, в какой именно легион назначили Марка ран Парния.

Секундарий поправил свой пояс, на котором висел его гваэхир. «Хорошо, что консул не видел, как его оружие съехало назад! Эти старые ветераны могут прицепиться к чему угодно! Но в последнее время август мало смотрит на легионеров, кажется, он постоянно думает о чём-то. Замечаний стало меньше, намного меньше, и то хорошо! Но чёртова баранина всё портит…»