Текст книги "Цифровой странник"

3. Рабочие будни

– Мало того что вы не платите, так на вас ещё соседи жалуются!

– Что случилось?

Оказывается, вчера поступила жалоба на шум из дома Голдберга – кто-то обратился в полицию. Виновником был я, со своими разговорами по Скайпу, а стукачами – жители соседнего дома. Правда, говорил я негромко и никогда бы не подумал, что кто-то может позвонить из-за этого в полицию. Ведь достаточно было просто сказать мне. Мы успокаиваем Голдберга, но он ничего не хочет слышать, пока я не достаю заработанные вчера деньги.

Хозяин дома говорит:

– Ладно, оставайтесь. Только учтите, что, если ещё кто-то пожалуется, мне придётся вас выгнать. Поймите меня правильно: мне не нужна здесь полиция…

– Хорошо-хорошо, не беспокойтесь, больше такого не повторится.

Сколько проблем! Я поворачиваюсь к моим нерадивым соседям:

– А вы где были?

– Просто гуляли по Бруклину… Но ушли слишком далеко, потом заблудились немного… Решили сэкономить деньги и дойти пешком, карточка метро ведь у тебя была.

После ночи в метро, дня работы и сна на лавочке я полон энергии, чтобы снова отправиться в Манхэттен крутить педали. За оставшиеся пять с половиной дней нужно заработать как минимум двести долларов, чтобы заплатить за следующую неделю аренды велосипеда. Время проходит эффективно: я изучаю основные улицы Манхэттена и осваиваю работу рикшей.

То, что называется здесь «двухместный рикша», – это трёхколёсный велосипед, у которого сзади пассажирское сиденье с навесом. В хорошую погоду он обычно опущен. В двухместной повозке могут разместиться целых пять человек, например мать и отец, между ними – стиснувшаяся дочь-подросток, а на коленях два маленьких ребёнка. Четыре пассажира – обыденное явление.

Заработок рикши зависит от опыта, упорства, везения и погоды. Для новичков неплохо пятьдесят – сто долларов в день, для опытных – сто – двести, а для профессионалов – от двухсот. Рикша из Туркменистана с трёхлетним стажем работы рассказал, что однажды заработал пятьсот долларов за сутки. Но это только в выходные. И не каждый день – всё-таки мышцы ног устают.

Средний «райд» приносит от десяти до тридцати долларов. Есть некоторая общепринятая стоимость – один доллар за квартал, – но никто не придерживается её строго. Рикша субъективно оценивает, сколько времени и сил займёт поездка и насколько платёжеспособен клиент. Одни торгуются, другие соглашаются без разговоров и оставляют чаевые, третьи сразу пугаются, услышав цену. Всё-таки поездка на рикше – удовольствие недешёвое. Лучшими клиентами обычно становятся американцы, которые сами приезжают в Нью-Йорк как туристы.

Рикши обычно работают в Мидтауне, а также в Центральном парке. В первом случае говорят «в городе» или «на стритах». Работают как днём, так и вечером и ночью. В парке только днём: с наступлением темноты туристов там почти не остаётся.

В городе есть несколько мест, где скапливаются водители велотакси: магазины известных брендов, такие как Apple Store и Tiffany на Пятой авеню, American Girl, Victoria's Secret; туристические достопримечательности и улицы – Рокфеллер-центр, Эмпайр-стейт-билдинг, Бродвей, Таймс-сквер. Места, которые я столько раз видел в кино, стали окружением моих рабочих будней!

В Центральном парке рикши встречают посетителей у входов, а также на Strawberry Fields – мемориале в честь Джона Леннона, здесь застрелили знаменитого музыканта. Рикши предлагают велоэкскурсии, рассказывают про основные достопримечательности парка. Такая экскурсия стоит в среднем пятьдесят долларов, но нужно хорошо болтать на английском. Некоторые коллеги рассказывали, что делают по две-три экскурсии, зарабатывают по сто – двести долларов в день и едут домой. Другие работают сначала в парке, а вечером перемещаются «на стриты».

Почему люди ездят на рикшах? Во-первых, если ехать на небольшие расстояния, то можно добраться до нужного места быстрее, чем на такси в постоянных пробках из… такси. Наличие специальных велосипедных дорожек ещё больше увеличивает преимущество. Поэтому нередко можно увидеть бизнесмена в солидном костюме, сидящего в повозке рикши и разговаривающего по мобильному телефону.

Во-вторых, это экзотично. Рикша не самое привычное транспортное средство. Кто-то хочет просто проехать десяток улиц, чтобы получить впечатления, прокатить детей и, вернувшись домой, рассказать друзьям. Рикши, как и жёлтые такси, пусть и менее известны, но также один из символов Нью-Йорка.

* * *

Нас ждёт новая проблема: не работает карта метро, которую мы купили, когда только приехали в город. Тогда приобрести безлимитный проезд на месяц казалось хорошей идеей: разовые поездки стоят дорого, мы пользовались одной картой вдвоём, а когда к нам присоединился Студент – втроём. У карты есть задержка – она работает раз в семь минут, – поэтому каждый раз, когда нужно куда-то ехать, вход в метро занимает четырнадцать минут: сначала прохожу я, передаю карту Студенту, он ждёт семь минут, а потом ещё столько же ждёт Женя.

Сотрудник на станции метро объясняет, что нужно поехать в специальный офис, где занимаются подобными проблемами.

– Я пропущу вас по своей карте, – говорит он, проведя по сенсору.

Когда я прохожу, Студент интуитивно и уверенно шагает следом и пролезает через турникет, а вот Женя не успевает. Он хочет поехать с нами.

– Жди нас дома, нет лишних денег на билет, – говорю я.

– Без тебя справимся, – добавляет Студент.

В вагоне метро мой спутник рассматривает девушек и женщин и комментирует как их внешность, так и свои сексуальные желания. В этот раз Студента привлекает латиноамериканка, стоящая у дверей.

– Ох, я б её чпокнул! – говорит Юра. – А ты?

– Отстань, – привычно отмахиваюсь я.

Такой диалог повторяется иногда по несколько раз в день. Студент переключает внимание на следующий объект.

– Вон там, посмотри, – украдкой показывает он. – Азиатка, губастая, видишь?

– Вижу.

Держась за поручень, стоя немного боком к нам, действительно симпатичная, девушка задумчиво смотрит в окно.

– Что это у неё на зубах за хреновина такая?

– Это брекеты.

– Что за брекеты?

– Это такие металлические пластины, которые ставятся на зубы, если они кривые. Брекеты их выправляют и делают ровными.

– А-а… Ну ничего, придётся ей снять их, когда она будет делать мне минет.

– Ха-ха! Жаль тебя расстраивать, но брекеты не снимаются.

– Да ладно, ради меня она как-нибудь стащит их.

Челюсть Студента отвисает, и он не отрываясь пялится на азиатку. Чуть-чуть наклонив голову, чтобы скрыть под козырьком кепки взгляд, встретившись с которым приличная девушка отвернулась бы, Студент представляет, как азиатка, стоя на коленях и держась одной рукой за ремень его джинсов, другой медленно, с предвкушением, вытаскивает изо рта брекеты.

Фантазии моего юного друга продолжаются всю дорогу. Офис MTA, крупной компании, ответственной за общественный транспорт Нью-Йорка, совсем рядом со станцией метро. Приходится отстоять длинную очередь, прежде чем мы оказываемся у окошка.

– Здравствуйте. Эта карта безлимитная, но она почему-то перестала работать.

– Добрый день. Давайте посмотрю.

Сотрудник MTA вставляет карту в какое-то устройство, нажимает что-то на клавиатуре и поворачивается к нам:

– Вы продавали её?

– Продавали? – удивляюсь я. – Нет, не продавали.

– Эта карта заблокирована. Судя по истории поездок, вы использовали её по несколько раз с небольшим временным интервалом на одной и той же станции. Это запрещено правилами. К сожалению, ничего нельзя сделать.

Звучит логично. Мы не подумали о том, что по одной безлимитной карте безлимитно ездить трём людям может быть запрещено. Что же, сами виноваты.

– Что он сказал? – спрашивает Студент.

– Он сказал, что у этой безлимитной карты есть лимит. В общем, эта карта работать не будет, денег нам не вернут. Хорошо ещё, что нас в тюрьму не посадят. Теперь нам нужны деньги, чтобы купить по карте на каждого.

Когда мы спускаемся на станцию, Студент предлагает:

– Давай попросим, чтобы нас снова бесплатно пропустили с этой сломанной картой.

– Нет, чувак, боюсь, что не прокатит, – говорю я, доставая кошелек.

* * *

Студент время от времени работает рикшей, и у него получается немного заработать. Женя стабильно ничего не делает, ходит в библиотеку, а деньги на еду и жильё ему присылают родители. Мы в печальной финансовой ситуации: когда заплатили за следующий месяц, у нас в карманах снова оказалось пусто.

Евгений Голдберг часто пьёт. Один раз вечером он даже пригласил нас в дом, только в гостиную, но я успел заметить целую коллекцию: коньяк, вино, шампанское. Голдберг пьёт по неизвестной для нас причине и постоянно ходит в синагогу рядом с метро – я не раз встречался с ним по дороге на работу.

У меня есть ещё день аренды велосипеда. Сегодня я просыпаюсь позже обычного, а Студент бродит по подвалу в ватно-марлевой повязке.

– Ты что нацепил на себя?

– Сегодня остаюсь тут, дядя Женя предложил мне работу. Да и денег всё равно нет, чтобы велосипед брать, – говорит Юра, приспустив маску.

Дядей Женей он называет Голдберга.

– Что ещё за работа?

– В общем, он придумал какую-то смесь, чтобы убивать клопов. Говорит, что в Нью-Йорке полно клопов в домах и даже есть специальные компании, которые занимаются их уничтожением. А он придумал свою формулу и изобрёл средство, оно должно быть дешевле и эффективнее других. Планирует начать производство и бизнес на этом деле.

– И что?

– Ну вот, а я буду сегодня это средство испытывать, и он обещал мне восемь долларов в час. Там наверху есть две комнаты свободные, я буду их чистить этим средством. – Студент сияет от счастья. – Дядя Женя ещё сказал, что, если всё получится, он наймёт машину и бригаду людей, мы будем ездить в другие дома и чистить их, а я буду начальником бригады.

– Ну, удачи, а я поехал в Манхэттен.

В кармане пять долларов. Заработать надо двести – так много за день у меня ещё не получалось ни разу. Но я спокоен: после всего, что произошло за последний месяц, уверен, все проблемы решатся.

Рабочий день рикши обычно длится либо с утра и до раннего вечера, либо со второй половины дня и до ночи. Когда особенно нужны были деньги, я пробовал начинать с утра и заканчивать ночью, но это неэффективно: на следующий день из-за усталых мышц всё равно приезжал в Манхэттен только после обеда. А если боль сильная, то, может, и вообще не получится поработать. Но сегодня выбора нет: завтра не будет денег на продление аренды велосипеда – и ситуация снова станет такой же, как месяц назад. Поэтому я еду в парк, хоть работать там у меня выходит не очень хорошо. По дороге я встречаю Руслана.

– Здорово!

Кажется, сегодня у всех, кроме меня, хорошее настроение.

– Привет! Как дела?

– Не поверишь! Я трогал её! Я трогал её!

– Друг, ты трезв? Ещё ведь только утро… Кого ты трогал?

– Палец!

– Давай соберись и объясни нормально, что произошло.

– Я трогал палец Дженнифер Лопес! – кричит рикша. – Вот, смотри!

На телефоне Руслана запись того, как знаменитая актриса в сопровождении охраны заселяется в дорогой отель. Я знаю улицу – это всего в нескольких кварталах отсюда.

– Она шла вдоль ограждения с фанатами, протянув руку, и я смог дотронуться до её пальца! Ох, какая же у неё задница, ты бы видел!

Продолжая повторять слово «палец», как мантру, радостный Руслан хвастается следующим коллегам, а я въезжаю в Центральный парк. Раз всем сегодня везёт, может, и мне что-то перепадёт? На Strawberry Fields пробую найти кого-нибудь на экскурсию. Я настроен скептически: за всё время работы рикшей у меня были клиенты в парке всего два раза. Всё равно нет выбора: на улицах утром туристов мало.

Подходит мама с маленькой дочкой. Им нужно на Пятую авеню, а по пути можно посмотреть какие-нибудь достопримечательности. Уверенный, что они всё равно не поедут, я говорю:

– Пятьдесят долларов.

– Хорошо, – отвечает женщина и говорит дочке по-русски: – Настя, залезай.

– О, вы говорите по-русски! Откуда вы?

– Из Украины, но мы давно здесь живём. Настя родилась в Нью-Йорке, но ходит в русскоязычную школу.

Девочка равнодушно кивает. Это первый клиент, который говорит на русском языке. История Центрального парка интересует женщину гораздо меньше, чем моя собственная: что довело меня до жизни такой? Я рассказываю о том, как приехал в Вирджинию, а потом перебрался в Нью-Йорк, и о том, как мы, студенты, здесь живём. Щедрая украинка платит целых восемьдесят долларов – это становится моим личным рекордом: ещё ни разу я не зарабатывал столько за один райд, который занял всего двадцать минут.

Около Apple Store короткая поездка приносит тридцать долларов. Ещё не начался вечер, самое эффективное для рикши время, а у меня уже столько денег, сколько я обычно зарабатываю за весь день! Возвращаюсь к Apple Store – почему-то именно здесь я нахожу клиентов чаще всего.

– Саня, привет! – слышу знакомый голос.

Подходит Серёжа из Иркутска.

– Как твои дела?

– На удивление, хорошо: только что заработал восемьдесят баксов за райд. Как ты?

– Круто! Я тоже неплохо. Недавно видел Илью, парня, который работал в Даунтауне, помнишь, я тебе рассказывал?

Несколько дней назад мы действительно говорили об этом. Кроме улиц и Центрального парка для рикш есть третье место, где можно заработать, – Даунтаун. Однако это место непопулярное. Во-первых, работать там имеет смысл только ночью в пятницу и субботу; во-вторых, ехать туда очень далеко. И риск ничего не заработать, но вымотаться, бессмысленно потратив два-три часа, высокий, а умный рикша должен экономно использовать мышцы ног. Из всех встреченных рикш никто не ездил в Даунтаун, кроме загадочного Ильи, которого знал только Серёжа. И судя по рассказам Ильи, за ночь пятницы и субботы можно было заработать столько же, сколько за всю неделю на улицах и в парке. Без Ильи пробовать не было смысла – мы не знали даже, куда именно ехать, в какое время и как там работать.

– Он сейчас снова работает рикшей, думаю, скоро договорюсь с ним – и съездим.

– Отличная идея! Увидимся!

Следующий клиент просит отвезти на Таймс-сквер. Там, проехав пару кругов вхолостую, я беру ещё клиента. После трёх небольших райдов пот льёт рекой, и я останавливаюсь на Восьмой авеню съесть кусочек пиццы. Здесь обычно отдыхают рикши – как ни проезжаешь мимо, припарковано как минимум два-три велосипеда, а иногда и десять – пятнадцать. Место популярно магазином с мини-пекарней, где самая дешёвая пицца стоит всего доллар – это тесто с сыром и маслом. Я пересчитываю наличные: в кошельке больше двухсот долларов! Никогда в жизни не зарабатывал столько за день! Пора домой, я не чувствую ног. Миссия выполнена: деньги на неделю аренды есть, жильё оплачено, жизнь прекрасна!

По пути в гараж снова встречаю Руслана. Он до сих пор вдохновлён пальцем (или задницей?) знаменитой актрисы и сияет от счастья.

– Мы виделись? Я тебе рассказывал про палец?

– Да. Рассказывал. Красавчик.

Удовлетворённый Руслан едет дальше, видимо чтобы убедиться, что все рикши Манхэттена знают о его невероятном успехе с пальцем Дженнифер.

Я дома. Уже очень поздно. Студент потягивает пиво «Балтика № 3», его мы недавно нашли в одном из магазинов Бруклина.

– Ну как ты?

– Классно! Весь день работал, и дядя Женя не обманул – заплатил, сколько обещал, – Студент показывает деньги, – только всё тело чешется. Но это ничего, думаю, завтра всё пройдёт.

4. Фабрика смерти

– Что это за банка стоит на лестнице? Это что, моча?

– Да, – говорит Женя.

– Твоя?

– Да.

– И? Может быть, соизволишь объяснить, почему там стоит банка с твоей мочой?

– Там замок заедает, я вчера ночью не смог открыть дверь, пришлось воспользоваться баночкой.

– А просто во дворе не мог? Ночь же, никого не было.

– Это неэтично.

Мы со Студентом смеёмся. Замок на двери, ведущей на второй этаж, где находится санузел, действительно иногда заедает. Но у нас ещё ни разу не возникало проблем: когда надо, откроешь.

– Иди и убери её оттуда.

– Потом уберу.

– Женя, немедленно! Не хватало нам тут ещё твоей мочи!

– Потом.

Пререкаться с глупым упрямцем нет времени. Мы, как всегда, в сложной ситуации. Так как у моих сожителей денег не было, пришлось отдать всё, что я заработал за последние пару недель, Голдбергу за аренду подвала, которую он ещё и без предупреждения поднял на двадцать пять долларов. В результате у нас есть жильё на месяц, но в кармане всего несколько долларов, очень скоро мы останемся без еды. Женя пообещал занять у родителей, чтобы отдать мне долг, но никаких подробностей не сообщает: ни когда придут деньги, ни сколько.

Недавно произошло чудо: довольный Студент сообщил, что в том самом ресторане, о котором он рассказывал и из-за которого вообще уехал в Нью-Йорк из Вирджинии, наконец-то появилась потребность в неквалифицированной рабочей силе. Оплату обещали хорошую – сто двадцать долларов за смену. Женя, сославшись на больное колено, отказался, но мы и вдвоём заработали бы достаточно.

Чтобы получить смену в ресторане, сначала нужно прийти на бесплатную пятичасовую уборку, с которой мы только что вернулись: перетаскивали мебель, мыли посуду, выносили мусор. Мы получили смену на завтра, но после уборки выяснилась неприятная мелочь: на работу выходить нужно обязательно в чёрных туфлях, брюках, белой рубашке и чёрной бабочке, которые не выдавались. Брюки у нас есть, рубашки и бабочки стоят десять долларов. У Студента есть чёрные ботинки, которые подходят. А вот у меня только спортивные «Найки», которые я недавно нашёл на улице, – мне удивительно повезло, так как подошва моих старых кроссовок истёрлась. Но эта обувь не для элитного банкета.

В подвале проводится брифинг.

– Просто сопрём эти туфли, – настаивает Студент. – Ты видел, какие тут магазины? Никто ни за чем не смотрит.

Он прав: магазины на самом деле более «доверчивые», чем в России. Почти нигде нет шкафчиков для сумок, и вообще оставлять вещи перед входом в магазин тут как будто не принято: даже если специальные места для этого и есть, никто ими не пользуется. Охранник на входе обычно равнодушен к людям с сумками или рюкзаками.

– Вы что, хотите украсть ботинки? – спрашивает Женя.

– Не очень хотим, – говорю я, – но никто не предложил других вариантов того, как нам не умереть с голоду.

– Вас посадят, – говорит Женя.

Но на него никто не обращает внимания. Если нас поймают и посадят в тюрьму, Женя останется один в этом суровом городе. Он хорошо понимает, что придётся несладко. Не думаю, что нас посадят, даже если поймают: в разговорах рикш я слышал, что посадить могут, только если сумма украденного превышает двести долларов – такие дорогие туфли нам не нужны.

Помню, как-то в детстве я украл пирожок в магазине. Дело было не в пирожке, скорее в адреналине, к тому же мы поспорили с друзьями – это было на слабо. Закончилось успешно: я стянул пирожок с прилавка, когда продавщица отвернулась. Было немного страшно, но отчётливо помню, что я полностью контролировал ситуацию, точно уверенный, что меня никто не видит.

Воровать плохо, но сколько я ни думал, никак не мог найти другое решение: перевод из России мы вряд ли успеем получить, даже если кого-то попросим, потому что там сейчас поздняя ночь и неизвестно, сколько будут идти отправленные завтра утром деньги. Сейчас я крайне нуждаюсь в этой обуви. Никто не разорится: туфли стоят долларов двадцать. Когда-нибудь в будущем я тоже отдам что-то тому, кто будет нуждаться.

Что сложно – это техническая сторона вопроса, всё-таки не пирожок теперь воровать, а я уже не ребёнок, которого простят за баловство. Легкомыслие Студента – не лучшее качество для хорошего вора.

– Как ты представляешь, мы это сделаем?

– Никак. Что тут представлять? Просто зайдём, в рюкзак засунем и уйдём.

– Вас посадят, – повторяет Женя.

– Возьми рюкзак, – говорю я Студенту, – а я возьму свою сумку на плечо – она маленькая, внимания не привлекает. Делать будем всё, как я говорю.

– Хорошо, – кивает Юра.

– Женя, если, когда мы вернёмся, банка с мочой ещё будет стоять на лестнице, мы тебя побьём, – говорю я.

– Да, – добавляет Студент, – а потом, ночью, когда ты заснёшь, я вылью её тебе на голову.

Первые два магазина бутиковые, полупустые, нас видят продавцы, охранники и камеры, и возможности украсть что-то нет. Поэтому я поскорее ухожу, ведя за собой Студента, который зачем-то сел примерять ботинки за триста долларов.

– Потом как-нибудь куплю себе такие, – комментирует он.

В третьем магазине обстановка более благоприятная. На первом этаже крошечный зал с продавцом и несколькими покупателями, рассматривающими товары, на втором – ещё пара рядов с коробками обуви и всего два гуляющих посетителя. В одной из коробок лежит то, что надо: простые чёрные туфли.

– Нашёл, – говорю я подошедшему Студенту.

– Ага, – кивает он. – Подходят. Тебе коробка нужна?

– Коробка?

– Ну да.

– Нет, мне не нужна коробка, нужны только туфли.

– Ну ладно.

Присаживаюсь рядом померить: подходят. Люди уходят на первый этаж, и мы остаёмся одни. Камер нет – не бывает в таких дешёвых магазинах, – зато около лестницы висит большое круглое зеркало. Глядя на него, с первого этажа можно просматривать то, что происходит на втором. Зеркало покрывает не всю площадь второго этажа, к тому же можно повернуться к нему спиной – тогда ничего не будет видно. На всякий случай смотрю вниз: продавец занят.

Две туфли выпирают из моей маленькой сумки, и это может вызвать подозрения, ведь заходил я с пустой, вдруг кто-нибудь запомнил?

– Бери вторую.

Студент запихивает в рюкзак туфлю, теперь наши сумки выглядят пустыми.

– Отлично. Уходим медленно. Задержимся на первом этаже что-нибудь посмотреть, как будто всё ещё выбираем.

Юра кивает. Для реалистичности мы примеряем кроссовки внизу и обсуждаем их стоимость и внешний вид. Стараясь вести непринуждённую беседу, направляемся к выходу.

Получилось! Теперь я опытный вор: пирожок, M&M's и туфли.

* * *

Банка с мочой исчезла. В десять утра мы со Студентом, закинув сменную одежду в сумки, отправляемся пешком до ресторана. Немного не рассчитав время, опаздываем – всего на пятнадцать минут.

– Какого хера?! Где вас носило?! – орёт Саша.

Это управляющий, известный среди басбоев[3]3
  Басбой – младший служащий ресторана, бара. – Прим. редактора.


[Закрыть], с которыми мы успели познакомиться на уборке, суровым нравом. Невысокий, лет пятидесяти администратор со свирепым взглядом обычно кричит на подчинённых, не скупясь на выражения с обилием отборного мата. Саша ходит в одних штанах, демонстрируя волосатый живот, и скалится. Его лицо красное от гнева.

У него есть строгое правило. Если Саша застает басбоя без дела, тот получает предупреждение. Ещё два – и басбой покидает смену без оплаты. Мы получаем первое предупреждение за опоздание. Саша разглядывает меня, видимо пытаясь вспомнить, видел ли раньше. Усомнившись, показывает рукой в центр зала:

– На протирку.

У большого стола, к которому время от времени другие басбои приносят тазики, заполненные только что вымытыми ложками, вилками и ножами, мне нужно протирать их и сортировать в другие тазики, которые басбои иногда уносят куда-то в другое место. Приборы прибывают и прибывают. Сколько же будет гостей, если через меня, кажется, уже прошло несколько сотен ложек?

Иногда мимо пробегает Саша.

– Лучше протирай, – рявкает он, даже не останавливаясь.

Поток не прекращается, я тру с усердием истинного перфекциониста и складываю блестящие ложки и вилки в тазики. Может быть, их моют по несколько раз? Мне кажется, я начинаю тупеть. Странная штука жизнь: совсем недавно я успешно защитил диплом бакалавра перед профессорами и докторами наук, а теперь протираю ложки. Терпеть не могу однообразие. А смена только началась. Интересно, что ещё делают басбои? Побыстрей бы мне дали какое-нибудь другое занятие.

Спустя три часа желание реализуется.

– Пиздуй на мойку, – бесцеремонно говорит Саша, указывая направление.

Теперь я перекладываю грязные тарелки и стаканы с подноса в специальную тару. Когда громадная моечная машина заполняется, я запускаю механизм – посуда ошпаривается кипятком со всех сторон. Иногда вода выплёскивается наружу и попадает на меня. Так проходит ещё пара часов. Посуду уносят, и, наверное, кто-то другой сейчас тщательно её протирает.

– Пиздуй наверх, помоги со столами, – говорит Саша.

На втором этаже я присоединяюсь к другим басбоям, которые таскают столы и стулья из подсобных помещений и расставляют их по залу.

За стойкой улыбается бармен:

– Свежее мясо. Как дела? Откуда приехал? Студент?

– Да. Из Дубны. Это в Подмосковье.

– А, Савеловское направление, да? У меня мать живёт прямо рядом с Савеловским вокзалом.

Это Лёша, на вид ему лет тридцать пять. Он худой, в очках и выглядит интеллигентно.

– Давно ты тут работаешь?

– Года три.

– Ого! Все говорят, что это очень тяжёлая работа. Банкет ещё не начался, а я уже устал.

– Да, работа непростая. Но я привык. У меня уже третья смена на этой неделе.

– А почему работаешь и живёшь тут?

– А где ты в России заработаешь вот так двести долларов за смену? А тут не проблема, если есть опыт официанта или бармена. Но можно и с басбоя начать, тоже нормально.

Вскоре на втором этаже снова появляется Саша.

– Хули вы тут делаете? – орёт он. – Быстро переодеваться!

К семи часам вечера появляются первые гости. Мы идём в подсобку. Теперь мы в чёрных ботинках и брюках, белых рубашках и чёрных бабочках. Выглядим как настоящие придурки.

Первый этаж условно поделён на шесть залов. В каждом находятся две-три «точки» – это промежуточные склады грязной посуды. Когда «точка» наполняется, басбой уносит посуду на мойку.

Один зал обслуживается двумя-тремя басбоями и таким же количеством официантов. В зале примерно десять столиков и около сорока гостей. Каждый раз, когда кто-то из гостей закончил есть, басбой обязан сразу же забрать тарелку и отнести её на «точку». Официанты приносят заранее приготовленные блюда и принимают заказы. За каждым столом красуются бутылки «Хеннесси» и шампанского.

До начала смены я удивлялся: зачем так много персонала? Через два часа после начала банкета я возмущаюсь: почему персонала так мало?! «Точка» переполняется за десять – пятнадцать минут. Высокие до шеи стопки тарелок приходится носить на мойку через кухню по очень узкому коридору. Навстречу несутся другие басбои, официанты, повара и не прекращающий материться Саша.

Праздник в честь бар-мицвы какого-то мальчика. Это очень важный день в иудаизме: сегодня мальчик становится взрослым. Ему всего тринадцать лет. Здесь примерно пятьсот гостей!

– Бамболейо-о-о-о-о, бамболейо-о! – доносится со сцены.

Выступают Gypsy Kings – всемирно известные музыканты! Боюсь представить себе, сколько стоило семье мальчика мероприятие. Самого именинника я ещё даже не видел: он где-то в другом зале. Не уверен, что вообще его встречу. Послушать Gypsy Kings гораздо интереснее. Не довелось потрогать палец Дженнифер Лопес, зато увидел настоящих знаменитостей – вот они, на сцене, совсем недалеко от «точки»!

Грязные тарелки появляются на столах с каждым новым аккордом. Разъярённый Саша бегает по залу. Если он заметит, что-то кто-то слушает музыку вместо работы, предупреждения не избежать.

Говорят, смена длится в среднем от двадцати до двадцати четырёх часов. Если добавить ещё пять часов бесплатной уборки, получается больше суток. Это примерно пять долларов в час – меньше ставки мороженщика и официальной минимальной оплаты труда в штате Нью-Йорк, которая составляет около семи долларов в час. Не такая уж хорошая работа, как расписывал Студент.

Прихватываю со стола пару бутербродов с икрой и иду в туалет. Коллеги-басбои сказали, что это не карается. Еды и напитков такое изобилие, что хватит и на тысячу человек. Я не очень-то тороплюсь обратно. Вообще-то и в туалет мне не надо; сидя на унитазе, я, не торопясь, жую бутерброды. Тарелок становится меньше, гости наелись, но если пробегающий мимо хищник Саша увидит, что ты стоишь без работы, она сразу найдется. Проще, если он совсем тебя не заметит. Руки и спину ломит от нескольких сотен килограммов посуды, которые я уже перетаскал. Прошло тринадцать часов с начала смены.

В два часа ночи гости покидают ресторан. Музыка продолжается, теперь на сцене какая-то неизвестная мне красотка. Интересно, виновник торжества ещё здесь?

В четыре часа все гости ушли. С трудом, но я ещё могу двигаться. Кажется, скоро всё закончится, но почему-то бас-бои переходят к уборке. Я пытаюсь избежать работы, скрываясь от Саши в различных малопосещаемых им местах, но становится очевидно: пока уборка не закончится и Саша не скажет «Всё», никто не уйдёт и денег не получит. Это означает, что басбоям придётся сплотиться и довести дело до конца. Темп снижается: ясно, что никто уже не получит предупреждение. Ответственная часть закончена. Осталось только убраться. Интересно, откуда взялось всё то, что мы убирали вчера? Ничего не понимаю.

– Давайте-давайте! Чем раньше закончите, тем раньше съебётесь отсюда! – подбадривает Саша.

В шесть утра я подметаю зал. Каждый раз, когда нагибаюсь к совку, болит спина. Сгорбившись, как зомби, я медленно двигаюсь по залу. Рядом плетётся Студент с выпученными от усталости глазами.

– Ну как ты?

– Нормально. Ты знаешь, что Саша – горский еврей?

– Нет. Что это значит?

– Это еврей-кавказец. Жесть. Один басбой мне сейчас рассказал, что Саша на прошлой смене заставил его убирать блевотину. Кто-то из гостей набухался и наблевал прямо в зале. Жесть.

– Жесть.

В зал спускается Саша:

– Эй, вы двое, хватит подметать, пошли на улицу.

Снаружи светло. Из ресторана выносят тяжёлые чёрные мешки. Сквозь дырки просачиваются остатки еды и тошнотворное зловоние. Мы со Студентом и ещё двумя басбоями тащим их в соседний двор, где припаркованы мусоровозы. Это продолжается бесконечно. Ковши мусоровозов переполнены, поэтому мы складываем мешки рядом. После первых тридцати новые выносят медленнее – кажется, мусор и вместе с ним и смена заканчиваются.

– Наверх, все наверх! – кричит кто-то.

Басбои и официанты бегут на второй этаж. В подсобке Саша раздаёт деньги. Сначала заходят официанты, за ними – басбои. Около двадцати человек теснится в комнатке. Каждый получает по сто сорок долларов.

– Следующая уборка в среду, в четыре. А теперь валите все нахуй отсюда, – прощается Саша.

* * *

– Почему «смерть», я понял, но при чём здесь «фабрика»? – спрашиваю я.

Студент пожимает плечами:

– Не знаю, может быть, здесь раньше фабрика была.

– В смысле?

– Ну, здесь, на месте этого здания, где теперь ресторан.

– Ты думаешь, здесь раньше была фабрика, а потом из неё сделали ресторан, который из-за этого все, кто там работает, стали называть «Фабрикой смерти»?

– Ну да.

Мы выходим на улицу в девять часов утра. Смена началась вчера в одиннадцать утра.