Текст книги "Путешествие по жизни в науке из века ХХ в век XXI"

1947 год. Окончание школы и поступление в вуз

Мы в основном были заняты учебой. Приближались экзамены на аттестат зрелости. Страна с трудом оправлялась после неурожайного 1946 года. С мамой стало плохо, у неё обнаружилась запущенная язва желудка. Сказались тяжелые военные и 1946-й годы. Её положили в больницу с рекомендацией срочной операции. Как после объяснил мне хирург, у неё начались кровотечения.

Удар. Как молотом по голове. Хирург сообщил мне, что мама не выдержала и умерла во время операции.

«Её организм был слишком истощен и не мог выдержать такой серьёзной операции». В 17 лет смерть матери, которая никак и ничем не проявляла до того своей болезни…

В общем, это лучше не описывать. Маму мы похоронили на Ваганьковском кладбище. Там и находится теперь семейный мемориал Журавлевых, в самом конце кладбища, с правой стороны.

Учеба, которая и без того шла не очень успешно, стала хромать ещё больше. Каким-то образом, в полубеспамятстве я сдал экзамены и получил «Аттестат зрелости». По всем математикам и по физике стояли тройки. Четверки по химии и географии. Отлично было только по литературе и истории.

И впервые стал ПЕРВЫЙ ВОПРОС на тему – куда идти дальше. Какую специальность выбрать? В какой вуз идти?

Институт. 1947–1952 гг.

Должен сказать, что выбор института большинство юных созданий путает с выбором жизненного пути. Жизненный путь находится после окончания института и позже, после смены 2–3 мест работы. Это теперь мне ясно, а тогда – это вечный вопрос – Куда идти? Что делать? С моим аттестатом я, естественно, подался в гуманитарный и самый элитный – Институт международных отношений. Вступительные экзамены я сдал и прошел по конкурсу, но… Но!!!

Меня стало мутить от обстановки уже на приемных экзаменах. Так, все вроде бы люди как люди, но вдруг!!! Все становятся к стенке с переговором – «дочь Молотова» или «сын Вышинского», и у всех такое раболепие на лицах. В общем, туда поступали и прошли на 50 % дети дипломатов или высоких служащих. Они, очевидно, хорошо знали, что такое «дочь Молотова» или «сын Вышинского», и заранее знали, какое место в иерархии они занимают и могут занять, и потому заранее становились к стенке.

Меня такая общая определенность и полная неопределенность моя частная, без высокого блата, без именитых родственников, т. е. роль Молчалина при Фамусове, никак не устраивала. Я решил: лучше быть рядовым тружеником, чем в этой иерархии подавать чай боссу.

Посмотрел, как устраиваются другие одноклассники. Краснов, сын врача, поступил в Медицинский институт. Впоследствии он стал выдающимся окулистом, директором одного из Глазных институтов.

Самый высокий из класса – Славнов (Слон) – все-таки поступил в Институт международных отношений, стал дипломатом, но высоко не прошел. Некоторые пошли в Бауманское училище.

А все мои друзья вдруг стали поступать на технологический факультет Института народного хозяйства им. Г.В. Плеханова. Туда они затащили и меня, о чем я не жалею.

Успешно, на все 5 (отлично) сдал вступительные экзамены. Моих троек в 59-й школе хватило, чтобы получить пятерки и по математике, и по физике. Все-таки 59-я школа на Сивцевом Вражке – это действительно школа!

Институт, жизнь, театры, воспитательная работа в пионерском лагере

Все мы пятеро: Юра Соснин, Боря Тарнижевский, Боря Новицкий, Аркаша Пархиловский и я – оказались в одной группе. Вся группа, вернее, мужчины группы, делилась четко на 3 части: наша дружная пятерка, 4 человека – демобилизованные фронтовики и 3–4 человека – единицы из разных школ. Наша подготовка была явно выше, чем у них и особенно у фронтовиков. Им было тяжело, но они старались. Они были тоже совершенно разными людьми. Юра Федотенков был занят только учебой и личной жизнью. Он четко определял – что он сюда поступил, чтобы получить диплом и на родине в Днепропетровске стать директором столовой или ресторана. В действительности он стал директором Райторга.

Володя Баранов – высокий суровый парень – всеми качествами подходил для руководства. Он бы и руководил группой, если бы не наша автономная пятерка, подрывающая другие авторитеты.

Самофалов-Ростовский выдавал себя за потомка то ли князей, то ли графов. Самоуверенный до наглости с огромным самомнением, требовал к себе внимания и лез в вожди группы. Однако его очень низкий образовательный уровень разбивался об уровень нашей московской пятерки, и стать всеобщим «любимцем» всех девушек мы ему очень мешали.

Вторая половина группы – девушки, были очень разные.

Учеба как учеба – осенняя сессия – экзамены; весенняя сессия – экзамены, затем каникулы, и на следующем курсе всё сначала. Но были и развлечения. Так, на 1-м и 2-м курсах мы ещё работали на рынке. Зарплаты отца, конечно, хватало на всё необходимое, но сверх того надо было зарабатывать. Стипендия 120 р., конечно, здорово помогала, но не спасала. Спасал рынок.

С первого курса у меня появился огромный интерес к театру. Правда, интерес этот был несколько односторонним. Я решил просмотреть все оперы в Большом театре и все оперетты.

Как это ни странно, драматические театры и балеты меня вначале не интересовали. Но и опер и оперетт было немало.

Цены в Большой и в Оперетту на задние ряды были вполне доступны даже студентам. В общем, я прослушал весь классический репертуар, который держится и до наших дней: Чайковский – Пиковая дама, Евгений Онегин… и др.

Студенческие годы не прошли даром. Летом – два сезона, мы с Борей Тарнижевским работали в пионерлагерях: я – физкультурником, он – пионервожатым в моем родном Кратове.

Интересное это мероприятие – пионерский лагерь, в котором царствовало ТРОЕВЛАСТИЕ.

Первая власть – государственная – это вожатые, старший пионервожатый, директор лагеря.

Вторая – верховная власть – это врач; его задача – здоровье пионеров, которую все врачи в пионерлагерях понимали и оценивали односторонне – по привесу коллектива. Естественно, у врача были антагонистические противоречия с третьей, реальной властью.

Третья власть – это физкультурник. Ведь это физкультурник решает, кто будет играть в футбол в первой команде – которая соревнуется с соседними лагерями. То же и с волейболом. Интересы коллектива пионеров и самого физкультурника входили в антагонистическое противоречие с интересами врача, т. к. любое физкультурное мероприятие: матчи по футболу или волейболу, легкоатлетические соревнования, турпоходы – резко СНИЖАЛО ВЕС.

Шла борьба – сколько матчей и каких допустимо, с точки зрения врача, и сколько можно провести времени, уйдя от его всевидящего ока. На педсоветах, которые собирались после обеда в послеобеденный «мертвый час», обсуждали занудные педагогические вопросы – как лучше воспитывать?!?

Я обычно дремал и однажды, сев у окна и прикрывшись шторой, уснул и захрапел. Это вызвало возмущение всего педагогического коллектива и особенно старшей пионервожатой: «Мы все тут с ног сбились, ночи не спим, а он – будто его ничего не касается!»

Оказывается, дело было в том, что пионервожатый Боря Тарнижевский в воспитательных целях дал по затылку, в присутствии всего отряда, одному из старшеньких пионеров. Очень этот 14-летний подросток его допек. Тот оскорбился, что его стукнули в присутствии обожаемой им Тани, и СБЕЖАЛ из лагеря. И вот третьи сутки его нет в лагере и нет дома. Родители требуют – найти «ребенка».

«Проблемы нет, – сказал я старшей пионервожатой, – завтра после завтрака я вам его приведу». Это моё заявление вызвало истерику. «Так ты знаешь, где он, и молчишь!» – «Ничего я не знаю, но узнаю и приведу!» – «Это как?» – «А так».

На этом и разошлись. Мой план был прост и ясен. Если его нет дома, значит, он где-то рядом, и ему надо есть. Значит, пионеры, друзья, его кормят из своих рационов, и передачу провианта легко засечь, если взять под наблюдение всю территорию с водонапорной башни.

И действительно, после завтрака я залез на башню и вскоре увидел, как из дальнего угла участка пионерлагеря через забор вылезли трое и двинулись, а навстречу им из кустов стал выдвигаться беглец. Ну что ж, задача проще простого – догнать и привести. Я слез и двинулся навстречу беглецу. Он побежал. Я за ним. Конечно, в свои 19 лет я бегал много быстрее, чем этот 14-летний.

Однако… выяснилось, что я кое-что упустил. За завтраком было очень вкусное какао – и я выпил 4–5 чашек, а может, и больше, а в 14 лет юноши тоже бегают не слабо. Конечно, я его догонял, но от этого какао глаза у меня лезли на лоб, дыхание сбивалось и сердце колотилось весьма прилично. Он добежал до ближайшей деревни и свернул в одну из улиц. Я за ним, а его не видно. В середине улицы – колодец. Я добежал до колодца, сел на него и слава богу! Если бы он пробежал ещё 300–400 метров, я, может быть, и не выдержал.

Но он спрятался за колодец. Отдышавшись минут пять, а может, и десять, я объявил: «Вылезай, хватит валять дурака!» Он поднялся с другой стороны колодца. Теперь расстояние между нами было не 500 метров, как в начале бега, а всего 5 метров, и он понял, что уже от меня он убежать не сможет.

«Я в лагерь не пойду, а если Вы меня поведете силой, то вот у меня нож», – и он показал мне перочинный ножик. Пришлось перейти к логическому доказательству.

«Вот смотри – моя рука». И тут я смерил её длину сантиметром, который у меня, как у физкультурника, всегда был в кармане. «А теперь измерь свою руку вместе с ножом. Ну, как?» Оказалось, что его рука вместе с ножом была на 5-10 см короче моей. – «Ну, видишь. У меня рука длиннее, я просто буду тебя бить, а ты меня не достанешь, пока не свалишься».

Логика была убедительной. «А потом я тебя возьму и, как свинью, отнесу в лагерь на глазах у Тани. Хочешь? Ты же видел, как я старшую пионервожатую через забор перекинул. А уж тебя-то я донесу! Давай нож и пошли!»

Логика была убедительной, а упоминание о Тане – убийственно. «Ладно. Я пойду. Только Вы пойдете первым, а я за Вами». Предложение было рискованным. «Хорошо, даешь слово, что пойдёшь?» – «Даю слово».

И мы пошли через поле к лагерю. Как только мы вышли в поле, увидели, что весь лагерь, все пионеры, пионервожатые и начальник лагеря стоят у забора и смотрят в поле. Как мне потом сказали, все были удивлены, как это – идёт физкультурник и никого не держит. А беглец идёт сам на некотором расстоянии.

Как только беглец вступил на территорию лагеря, в него вцепились старшая пионервожатая и начальник лагеря. Они отвели и заперли беглеца в кабинете у начальника лагеря, вызвали родителей и сдали его родителям под расписку.

Мой авторитет, и без того высокий, как у физкультурника, поднялся ещё выше, а старшая пионервожатая стала поглядывать на меня со страхом: «Как это он за Вами сам шёл? – „Я же обещал Вам, что приведу, и привёл, вот всё!“»

Выбор жизненного пути. Профессор Н.И. Козин

В середине второго курса, после третьего семестра, который я сдал опять только на отлично, ученый совет присудил мне ПЕРСОНАЛЬНУЮ СТИПЕНДИЮ имени ЗЕМЛЯЧКИ – 500 р.

Во-первых, это были приличные деньги, а во-вторых, и престиж уже не позволил дальше «работать» на рынке. Да и надобность в этом отпала.

И я зазнался

Князь Отто Фон Бисмарк, конечно, был прав, утверждая, что «лучше быть первым в деревне, чем вторым в государстве». Но он же показал пример, как можно не зазнаваться, не заноситься, даже будучи первым в государстве. Конечно, в то время я был комсомольцем. Конечно, меня избрали в факультетское бюро ВЛКСМ, где поручили оргсектор.

Идеалом для подражания для нас был курс на 1 год старше. Там была группа фронтовиков, и все они были личностями. Наиболее выдающимся был Николай Завьялов – красавец мужчина с русыми вьющимися волосами и генетически прирожденный руководитель. Он и был секретарем нашего комитета ВЛКСМ, а впоследствии – начальником одного из главков Министерства торговли СССР. Несколько его друзей также впоследствии руководили на уровне главков или зам. министров.

Выбирая институт, надо руководствоваться одним правилом: «Образование должно быть по возможности более широким, чтобы в жизни можно было быстро адаптироваться к изменяющимся условиям». В этом плане наихудшим, по-моему, является гуманитарное образование. Так, одной из причин, по которой я ушел из МГИМО, были следующие рассуждения:

Ну что я приобрету, окончив этот институт? Умение болтать на различные темы по географии, истории, литературе? Но болтать я и так могу, прочитав по книге по каждой из этих дисциплин. Для чтения гуманитарных книг нужно только желание и никаких дополнительных знаний.

И решил лучше просто стать инженером, который что-то может делать, а не только сидеть в кресле и болтать. Тем более не было желания стать «паяцем» и кривляться на сцене, чтобы тебе заплатили, после окончания какого-нибудь театрального вуза.

Технологический факультет Плехановского института в этом плане, с моей точки зрения, оказался идеальным. Он давал широкое образование. У нас в программе были следующие дисциплины, которые вели замечательные преподаватели:

1. Курс химических наук: химия неорганическая, которую вел обаятельный преподаватель – профессор Лузин, автор учебника; количественный и качественный химический анализ – запомнился и понравился мне больше других дисциплин, в основном благодаря замечательному строгому преподавателю Ашалуйс Аветовне Аветисян; органическая химия; коллоидная и физическая химия; биохимия.

То есть подготовка по химии была фундаментальной и всесторонней.

2. Физико-технические науки:

физика, электротехника; сопромат; теория машин и механизмов; строительное дело; холодильная техника.

Конечно, человеку, который «постиг» сопромат, в жизни уже ничего не страшно.

3. Технологические дисциплины: товароведение пищевых продуктов, товароведение жиров, которое вел заслуженный деятель науки профессор Николай Иванович Козин, автор замечательной книги «Химия и товароведение пищевых жиров».

4. Что касается различных философий, то необходимый материал я легко усваивал на лекциях и творчески излагал его на семинарах. В отношении философии я полностью согласен с определением А. Эйнштейна: «От философии остается такое впечатление. Жуёшь, жуёшь, а глотать нечего».

Такое широкое образование и дало мне на всю жизнь возможность читать, не чувствуя себя идиотом, книги-монографии по любой специальности, в которых меня заинтересовывали те или иные факты.

Легкость, с которой мне давались различные дисциплины на 2-м и 3-м курсах, несколько разложила. И вот на 4-м курсе во втором семестре я встретился с настоящими преподавателями: тройку по электротехнике мне залепил О. Ганн. С этим электричеством я был не в ладах с детства, когда сжёг подарок папы – новогодние лампочки.

Не успел я «очухаться» от этого, как вторую тройку мне «влепил» профессор Н.И. Козин по товароведению жиров. И так я вылетел из персональных стипендиатов. Это был удар с длительными разнообразными страданиями и переживаниями. В общем, после этого удара я вновь стал «нормальным» человеком.

Теперь я полностью согласен с формулировкой Достоевского: «Человека (мужчину) формирует страдание». Уточняя эту формулировку, дополняю: «Мужиков надо иногда бить, правда, не надо калечить», без этого они людьми не станут. Считаю, что идеальным для воспитания мужчин является служба в армии. Поражает «тупость» многих мам-женщин, которые, не сошедшись характерами, разводятся с мужьями и сами воспитывают единственного сына, ограждая его от мужского воспитания. Более того, они «грудью ложатся», чтобы оградить, освободить своего сына от службы в армии. Их лозунг: «Я всё сделаю для (считай за) своего ребенка».

В результате растет поколение так называемого «третьего пола». Юноши, которые «ушли» от службы в армии, живут с мамами до 40–50 лет, не заводят ни семьи, ни детей. Этот третий пол и является одной из угроз гибели нашего народа, а следовательно, и государства.

Чисто мужское воспитание мы получали в 1944, 1945, 1946, 1947 и 1948 годах в армейских лагерях.

В 1944–1945 гг. эти лагеря были очень хорошо организованы для подготовки из нас – 15-16-летних, резерва для последующего призыва в армию. Двухмесячные лагеря в 1945 году – это была настоящая служба в армии. Командовали нами фронтовики, получившие то или иное ранение, и молодые курсанты – лейтенанты.

Всё было армейское: отделения, взводы, роты и наш батальон. Индивидуальная учеба с оружием и общевойсковые учения в поле. Потом шагистика и парад.

Мужское воспитание действовало автоматически: тем, кто отказывался маршировать, предлагали ползти по-пластунски метров 200–300. Не проползешь – в столовую не попадешь. Маменькиных сынков, объявивших в очередное для них дежурство: «Я никогда не буду мыть уборную» или «Я никогда не буду чистить картошку и мыть котлы на кухне», – воспитывали «творчески»: устраивали вечером «тёмную». Сбивали с ног и хорошо пинали ногами и добавляли руками. После 2–3 «тёмных» «сынок» становился нормальным членом мужского коллектива. Индивидуалистов мужской коллектив выявлял безошибочно.

Одну «тёмную» устроили нашему другу Юре Соснину, уж не знаю за что.

Теперь в армии масса таких единственных сыновей одиноких матерей – маменькиных сыночков третьего пола. Естественно, у них возникают конфликты с мужским коллективом. Поднимается крик о «дедовщине». Прибегают мамы – организованные в комитеты солдатских матерей, специально для подрыва армейской дисциплины.

Думаю, что основной задачей этих комитетов должна быть помощь армии и мужским армейским коллективам в воспитании настоящих мужчин, а не дискредитация армейской дисциплины. А от того, что их чад 2–3 раза побьют, беды нет, они быстро исправятся!

На четвертом курсе я влюбился в первую красавицу второго курса – Эмму Савельеву, брюнетку с метровыми темными косами с фиолетовым отливом и к тому же гимнастку. Впоследствии она и стала моей женой.

Итак, меня «вышибли» из персональных стипендиатов. Стерпеть этого я не мог. Мужчинам и особенно юношам необходимо на базе объективной самооценки выработать твердую позицию в оценке своих жизненных неудач. Нельзя неудачу представлять как следствие заговора «злых сил», а тем более как трагедию и чуть ли не конец жизни. Жизненную неудачу надо рассматривать просто как «воспитательное мероприятие ЖИЗНИ» – продолжать жизнь, став мудрее с учетом этой неудачи, дабы не допустить её повторения из-за собственных ошибок.

Пересдать электротехнику для меня было невозможно. Но «химию и товароведение пищевых жиров» я решил пересдать. От корки до корки проштудировал монографию Н.И. Козина и явился к нему с заявлением о пересдаче. «Зачем это вам? Ведь стипендию Вам всё равно не возвратят». – «А мне не нужна стипендия». – «Ну, ладно». И он назначил мне дату экзамена.

Опрос длился более часа, после чего он тройку в моей зачетке исправил на пятерку.

Начало научных работ. Выбор жизненного пути

Вот это и решило мой жизненный выбор на всю жизнь. Меня заинтересовали эти самые жиры, или, по-научному, ЛИПИДЫ.

«Дайте мне программу кандидатского экзамена и назначьте срок». – «Ну, программа Вам не нужна. Вы выдержали экзамен в объёме кандидатского минимума. А в аспирантуру я Вас приму в срок, если будет аспирантское место. А Вам на выбор, вот есть 2 задачи:

Первая такая. Жиры в больших количествах хранят в металлических чанах. Но любой металл даже в следовых количествах – катализатор, он ускоряет окисление и порчу жиров. Проверьте, как на скорость окисления жиров влияет кирпич из силикатного кислотоупорного бетона. Из этого кирпича предполагают строить хранилища для жидких животных и растительных жиров».

Я проверил, проведя исследование. Это была моя первая опубликованная в сборнике научных работ Института в 1954 году статья. Хорошо помогли мне не только знания по органической химии для определения скорости накопления в масле таких продуктов окисления, как перекиси и альдегиды, от которых масло делается горьким, но и знания сопромата.

Пришлось исследовать не только, как изменяется масло, но и как изменяются кирпичи из кислотоупорного бетона в масле. Их прочность я измерял в каком-то строительном институте, раздавливая эти кирпичи на огромных прессах с давлением в десятки тонн на один квадратный сантиметр. С этой первой задачей я справился.

Второе задание было таким. «Любой жир на воздухе окисляется и портится непрерывно в результате самоокисления – автоокисления. Попробуйте найти средство для торможения этого явления – автоокисления».

Вот эту задачу я и решаю до сих пор в течение полувека, а вместе со мной десятки моих учеников и тысячи исследователей во всем мире. Проблема окисления жиров-липидов усложняется и расширяется по мере её изучения, вторгаясь всё в новые области науки и жизни.

Все 5 лет обучения в институте мы все четверо друзей были всегда вместе: вместе сдавали экзамены, сидели на лекциях, вместе на вечеринках отмечали все праздники, летом по путевкам от института отдыхали в доме отдыха Алабино, вместе работали в пионерлагерях. А одно лето наша команда из 6 человек: я, мой брат, Боря Тарнижевский и его брат Миша, Юра Соснин, Аркаша Пархиловский – сняла дачу – половину дома в деревне Вельяминово в 3 километрах от станции Истра на реке Истра.

Деревня стоит в очень красивом месте на высоком бугре у изгиба реки. Это был, кажется, 1950 год. Питание: каша пшенная, каша гречневая, каша рисовая, суп гороховый и перловка. Это основа, немного разбавленная тушенкой, молоком и другими продуктами. Купание, загар, рыбалка и постоянные походы – экскурсии по окрестностям.

Со временем наша дружба крепла, и нам не мешали всё больше проявляющиеся индивидуальные различия между нами.

По вечерам были походы на «пятачки», т. е. места, где с гармошкой собиралась деревенская молодежь. Танцевали, грызли семечки. Был и поход в Солнечногорск на озеро Сенеж. Во время нашей прогулки на лодке подул сильный ветер, и на озере разыгралась настоящая буря. Было довольно страшно.

В нашей компании курил только Боря и не было алкашей. По окончании института мы все, кроме Бори Новицкого, женились на студентках нашего института, и связь и дружба стали семейными.

У меня в приложении к диплому о том, что я – инженер-технолог-пищевик, была только одна тройка по электротехнике и одна четверка за защиту диплома, остальные – пятерки.

Брат поступил – лучше некуда, на юридический факультет Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, т. е. стал гуманитарием.