Текст книги "Пандора Норна. Остров К"

Вдруг моей руки коснулось что-то скользкое и холодное. Ощущение было таким, словно об меня терся перепачканный слизью ремень. Воображение вмиг нарисовало невиданное чудовище. Ходили слухи, что где-то тут обитает древний морской Бог, которому дикие племена на дальних островах, не относящихся к ОКПиН, приносят жертвоприношения. Меня передернуло. Сердце екнуло и провалилось в желудок. С трудом подавив рвущийся крик, я удержался под водой. Если вынырну слишком рано, рабочий меня заметит.

С трудом взяв себя в руки, я поплыл прочь от берега. Неважно куда. Главное, как можно дальше от того склизкого червя. Мокрая сумка, набитая жестяными рисовальными листами и прутьями, тянула ко дну. Потеряв под ногами почву, я едва не поддался панике, но, к счастью, за тринадцать лет жизни я неплохо успел научиться плавать и сумел удержаться под поверхностью воды. Стараясь не выплывать из тени причала, я очень скоро увидел очертания подводной части корабля.

Воздух в легких почти закончился. Коснувшись рукой холодного металла корабельного днища, я высунул голову из воды и вдохнул так резко, что едва не порвал легкие, а потом силой подавил желание закашляться. В горле стоял комок.

Берег под причалом пустовал, но наверху говорили люди.

– Это все? Не хватает одной банки.

– Я не нашел, – виновато отозвался грузчик. – Видно, скатилась в море.

– А залезть и поискать?

В ответ тишина. Последовало несколько секунд молчания, а после:

– Вот жалкие трусы. Страшно ботинки промочить?

– Оставь его. Четвертый раздел. Чего ты ожидал?

– Мы все возместим, – вклинился в разговор замещавший учетника перворазделец. – Вычтем из его оплаты и…

Он не договорил, и погрузка продолжилась.

Я не глянул на консервы, которые подобрал, но кое-что знал наверняка: за утерянную банку взимается двойная цена. И, что бы мне ни попалось, грузчик дорого за это заплатит. Совесть больно кольнула грудь, но сумка и усталость давили сильнее. Я огляделся по сторонам, ища, за что бы зацепиться. Это важнее. Поругать себя и помучиться от вины, я всегда успею, но только не на дне морском.

Иллюминаторные рамы сверкали высоко над ватерлинией, до них не дотянуться, зато удерживающие пристань столбы ржавели в завидной близости. Я зацепился за один из них и окинул корабль завистливым взглядом. Гребное колесо оказалось всего в метре от меня и пахло так, как на нашем острове вообще ничего не пахло! Но хуже всего то, что его лопасти опасно походили на лестницу.

– Нет-нет-нет, – зашептал я себе под нос. – Это очень-очень-очень плохая идея.

Идея просто отвратительная и такая страшная, что я легко мог лишиться из-за нее жизни. Но только в том случае, если меня кто-нибудь застукает, а все стратеги были на наверху.

Я кинул на берег мимолетный взгляд. Море волновалось лениво и спокойно, словно никого в себе не скрывая, но я уже знал, что там кто-то есть. И мне все равно надо было переждать, когда первораздельцы покинут причал. А оставаться у колеса чертовски опасно. На море штиль, а значит, паруса стратеги не поднимут, отплывут на пару. И что станет, когда эта огромная мельница вспенит воду в метре от меня? Я буду похож на капнувшую в чай томатную пасту. Так себе перспектива.

Нервная система зажгла тревожную лампочку. Сердце заколотилось, как безумное. Я закрыл глаза и несколько раз медленно выдохнул через рот. Нет панике. Она опаснее, чем все преграды на пути к спасению вместе взятые. Я ведь еще не знаю, что будет дальше. Вдруг выберусь.

Все тело зудело от морской соли, сумка давила на плечо, а мышцы ныли от усталости. Надо было как можно скорее выбраться из воды. Соленая вода здорово облегчала задачу, но все равно, держась за столб, я не отдыхал. Силы продолжали уходить.

Взгляд снова упал на гребное колесо. Оно так удобно вело к оружейному люку, из которого торчала еще одна любопытная диковинка – чугунная пушка. Черная и настоящая. Не просто табличка с рисунком, а смертоносное огнестрельное оружие. Сердце замедлило бой. Глядя на нее, я окончательно решил, что назад не поплыву. Сил в теле осталось немного, и сумка быстро утащит меня на дно. Если брошу ее, мама из меня душу вытрясет и навеки запрет в комнате. Да и жить мне останется недолго, ведь я умру с голоду, пока мама будет копить мне на новую сумку и академические принадлежности. Надо же будет и штраф за утерю заплатить. Черти морские, да она меня просто убьет!

Чтобы этого избежать, на берег я должен вернуться с сумкой. Остается одно – тайком пробраться на корабль и передохнуть в укромном уголке, пока погрузка не закончится.

От этой мысли по спине побежали мурашки. Я едва не соскользнул с трубы и перевел взгляд на корабль. Огромная красная цифра «Восемь» сияла ярче солнца. Что же я делаю? Забраться на судно с элитным боевым экипажем на борту равносильно самоубийству. Но я ведь ненадолго! Посижу пару минут в укромном уголке, дух переведу и вернусь в город. Весь экипаж наверху, никто меня не заметит, и никому от этого хуже не станет.

Не отрываясь от трубы, я погрузился в воду до подбородка и потянулся рукой к гребному колесу. Пальцы соскользнули с мокрой лопасти, трубу я тоже упустил и на мгновение ушел под воду с головой. Отчаянно замахав руками, я прижался к кораблю и обеими руками вцепился в колесо. Сердце прыгало в груди. Просмоленное дерево приятно холодило пальцы. Ничего подобного я раньше не трогал и минутная паника вмиг сменилась любопытством.

Единственная деревянная вещь на нашем острове – дедушкин пимак. Но он ощущается в руке совсем иначе. Я сто раз спрашивал дедулю, где он раздобыл такую удивительную вещь. А он сказал:

– Это очень большой секрет, и никто не должен знать об этом, – и прижал палец к губам.

Больше я не спрашивал, но обязательно спрошу, как только вернусь домой. Если вернусь…

Между кораблем и причалом зияло пространство, прикрытое только узкой полосой трапа. Если кто из стратегов опустит голову и посмотрит вниз – сразу же меня увидит. Но идти на попятную поздно. Время шло, а вместе с ним тяжелела сумка. Чем быстрее укроюсь в оружейном помещении, тем лучше.

Я вскарабкался по лопастям колеса и, опершись ногой о трубу пристани, заглянул в пушечный люк. Большое оружейное помещение скрывалось в полумраке. У задней стены стояли деревянные ящики и бочки – должно быть, порох и ядра. Между пушкой и рамой было достаточно пространства, чтобы протиснуться. Напряжение в руках достигло предела. Собрав остатки сил, я оттолкнулся ногой от трубы, схватился за цепи, удерживающие пушку на месте, и забрался внутрь. Прополз под дулом, таща за собой промокшую сумку, и уткнулся лбом в холодный пол.

Сердце отчаянно билось в ребра, не привыкшие к такой нагрузке руки дрожали. Я вытер со лба холодный пот, перевернулся на спину и огляделся. Узкое помещение занимало не меньше трети длины корабля. Я насчитал двенадцать люков, и возле каждого стояла пушка, а напротив все те же ящики и бочки.

Погрузка продолжалась. Низкий потолок дрожал от тяжелых сапог рабочих. С пристани доносилось тихое бульканье служивого, но никто не обращал на него внимания. Все разговоры ограничивались подсчетами и короткими приказами типа «следующий», «вперед», «неси еще», и так далее.

Я на минуту прикрыл глаза. Шум моря успокаивал, но не на столько, чтобы уснуть. Хотя я здорово устал, и окажись сейчас подо мной панцирная сетка и набитый соломой мешок, вырубился бы за мгновение. Этой ночью мне поспать не удалось. Некогда было. Мама закатила очередной скандал и… все как всегда.

Спина резко зачесалась от соли. Затем я почувствовал зуд на ногах и руках. Чтобы везде почесаться, мне не хватило пальцев. Я вскочил, и стал растирать раздраженную кожу через одежду. Не помогло. Ощущение настолько отвратительное, что я едва сумел подавить отчаянный стон. И чтобы избавиться от него, решил отвлечься.

Газовки в помещении не горели, а в пушечные люки пробивалось совсем мало света, но краем глаза я уловил тусклый отблеск на стене в самом темном углу. Подошел ближе. Сердце екнуло. Под стеклянным футляром, перевязанным красной лентой, я увидел серебряный кинжал с золоченым гербом ОКПиН на резной рукояти. Ниже крепились ножны с гравировкой:

«Стратегии8-1 за отвагу и верность Объединенному Королевству Пандоры и Норны»

О-бал-деть.

Это особая награда, которую получал отнюдь не каждый капитан. Я ведь знал, что у него она есть, нам рассказывали на мироведении! Всего таких кинжалов в мире три, и один из них до сих пор ждет своего хозяина. Может быть, однажды им стану я.

Осторожно отвязав ленту, я снял кортик с креплений. Оружие не было боевым, но хозяин бережно отполировал его и наточил так остро, что я порезался, лишь слегка задев лезвие. Зуд, как рукой сняло. Я смотрел в собственное отражение в лезвии кинжала и не мог поверить, что все это произошло со мной.

Вдруг грозный лай служивого раздался совсем близко. Я понял: это не с причала. Зверь был прямо за дверью. В тот же миг весь корабль завибрировал. Паровой механизм запустили. Я кинулся к двери оружейного помещения. К счастью, она оказалась запертой на ключ. Пока кто-нибудь из стратегов не отопрет ее, я в безопасности. Но оставаться здесь и дальше нельзя. Кто знает, что со мной сделают, если я поплыву со стратегами зайцем. Была вероятность заслужить смертную казнь без суда и следствия. На такое я не мог пойти, особенно учитывая, что до межостровного перераспределения оставались считанные месяцы.

Машины зарычали, гребное колесо пришло в движение и вспенило воду. За дверью раздался голос, затем щелкнул замок, и мое сердце остановило бой. Я машинально сунул кинжал в сумку и, не помня себя от ужаса, кинулся к последнему пушечному люку подальше от колеса.

Дверь за моей спиной распахнулась. Скрежет звериных когтей о металлический пол резанул по ушам. Я не обернулся. Нырнул в ближайший люк и пролез под дулом. Но перевалиться через раму люка не успел, служивый цапнул меня за штанину и потащил обратно. Я, не глядя, ударил его по морде ногой, оттолкнулся от пушки и мешком свалился в море.

Последнее, что я услышал: жалобное поскуливание животного. А потом тело пронзило болью. Удар о воду оказался ничуть ни мягче удара о камни.

На миг я потерял ориентацию в пространстве. Сумка потащила меня ко дну, а я даже не знал, в каком направлении плыть, чтобы бороться с ней. Вокруг мутнели бесконечные морские воды, переполненные жуткими монстрами. Один из них ужалил меня в живот. Я замычал от боли, выпустив из легких остатки воздуха. Спасительный отблеск солнца попался на глаза, и я отчаянно заработал руками и ногами, стараясь вынырнуть. Минута борьбы, и мне это удалось.

Я судорожно вздохнул и закашлялся, отплевываясь от соленой воды. В носу жгло. Мокрая челка закрыла обзор. Вода стекала с нее и попадала в глаза. Побрал бы меня морской черт, надо было согласиться на стрижку, когда дедуля предлагал!

Корабль разворачивался. Гребное колесо приближалось, вспенивало воду, образуя новые волны. Я поднял взгляд на пушечный люк, из которого только что свалился, и увидел саблезубую морду служивого. Из соседнего люка выглянул стратег. Совсем молодой, едва ли старше меня. Он усмехнулся и помахал рукой.

Не знаю, что его так позабавило, но мне было не до смеха. Я развернулся и поплыл к берегу. Путь предстоял не близкий, но адреналин в крови здорово прибавил сил. И даже сумка больше не казалась мне тяжелой.

На берегу все еще толпились люди, но мне было плевать. Главное, выбраться на сушу, остальное потом. Живот неприятно потягивало. Боль не разгоралась в полную силу благодаря природной анестезии жировика, и я не понаслышке знал, что она лучше любой другой. А значит, вытаскивать паразита придется сразу. Через полчаса эта нехитрая операция превратится в адскую пытку.

Добравшись до берега, я скинул лямки комбинезона и задрал рубаху. Рядом с ранкой виднелся бугорок, в котором прятался жировик. Я зажал его пальцами, достал из сумки рисовальный прут, зубами согнул конец в крюк и засунул в рану. Боль пронзила ужасная, но минутная. Подцепив противную рыбешку, я выдернул ее из-под кожи и раздавил сапогом. Затем достал из сумки червячные краски, прижал к ране горлышком и аккуратно смочил. И вот это было по-настоящему больно. Даже слезы навернулись на глаза. Моя кровь слабо зашипела, смешалась с кровью чернильных червей и в мгновение свернулась.

Когда боль слегка отступила, я снова взглянул на корабль. Стратег со служивым все еще выглядывали из пушечных люков, а над ними на палубе стоял капитан.

Опершись рукой о холодный камень, я поднялся на ноги и внимательно вгляделся в его лицо. Готов поклясться: капитан смотрел прямо на меня. И, побрал бы меня морской черт, он улыбался!

Глава 2. Законопослушные подданные ОКПиН

Еще минуты три я сверлил взглядом уплывающий корабль, чуя спиной любопытные взгляды первораздельцев. Вот это шоу я им устроил! Их так шокировало произошедшее, что они и рта не раскрыли. Сверлили меня немыми взглядами, ожидая, что же будет дальше.

А вот я совсем не хотел этого знать. И так понятно: все закончится наказанием. Первораздельцы – боги этого острова. Любой из них может влепить мне штраф, назначить отработку или отправить на Исправительный остров. Даже ребенок! Право белого костюма – так мы это называли. Единственное, что не попадало под их юрисдикцию – смертная казнь. Такие решения могли принимать только верховные судьи и стратеги, а они уплыли в закат. В смысле, к горизонту. И слава Богам Пандоры! Проверять степень их лояльности я не хотел, да и испытывать терпение первораздельцев тоже, потому пустился бежать со всех ног и как можно дальше.

Я ждал, что хоть один учетник или комендант бросится за мной, схватит и влепит штраф, или запрет в тесной заводской комнатушке дожидаться стратегов, а те уже перевезут меня на Исправительный остров, откуда я никогда не вернусь. Но ничего такого не произошло. Белоснежная компания первораздельцев проводила меня взглядом и только. Всем было плевать на забравшуюся в раздел серую мошку. А значит, их головы были заняты более серьезными проблемами.

В два часа за ними прибудет другой корабль. Я взглянул на время. Мои часы поперхнулись морской солью, затрещали и выдали половину седьмого то ли вечера, то ли утра. Ясное дело, сломались. Форменные часы нам выдавали не для плавания, а чтобы на работу не опаздывать.

В мозг забралась ужасающая мысль: если все первораздельцы здесь, значит, в Управлении никого нет, и наше заявление некому подписать. Я резко затормозил и пригляделся к лицам в толпе. Где-то там должен быть мэр или его секретарь. Но толпа слилась в сплошное белое полотно, я даже не был уверен, что передо мной стояли люди.

Всю дорогу к заводу меня потряхивало. Мокрая одежда липла к телу, и соленый зуд усилился, а мне еще предстояла встреча с обиженным вахтером. Как пройти мимо незамеченным, я не представлял. О трюке со столом лучше и не думать. Не такой он дурак, чтобы попасться на него еще раз. Да и я слишком сильно устал, потому просто вошел на завод и прислонился спиной к дверям, виновато опустив взгляд. Вахтер в зеленой форме третьего раздела замер. Его руки крепко вцепились в столешницу, костяшки пальцев побелели от напряжения.

– Давайте я просто покажу вам номер, и вернусь в свой раздел, – предложил я, примирительно подняв руки.

Пару секунд он обдумывал мое предложение. Желваки играли на его щеках, а брови почти сошлись на переносице, но я не переживал. Будь на мне форма четвертого, пятого или шестого раздела, я бы так легко не отделался. Но серо-голубой комбинезон сделал свое дело. Он кивнул.

Я задрал рукава куртки и рубашки на правой руке и показал метку: Консерваця142. Вахтер зафиксировал происшествие в журнале, и я спокойным шагом вернулся на склад, пересек его и поднялся на вахту к Джимми.

– Все в порядке? – спросил он, оглядев меня с ног до головы. – Где ты промок?

– В заводском душе, – соврал я. – Трубу во время тряски прорвало.

Он понимающе закивал.

– Я чуть в штаны не наложил, когда завод тряхануло. Ты знаешь, что случилось?

– Говорят, землетрясение.

– На каком этаже прорвало? Я отправлю туда сантехника.

– Не надо, уже отправили. Там был комендант.

Джимми побледнел.

– Он тебя видел?

Я прикусил губу, решая, стоит ли его предупредить о предстоящих разборках. Когда тот вахтер расскажет об инциденте коменданту, он обязательно начнет выяснять, как я вообще проник на завод. И тогда придут к Джиму, потому что именно под его ответственностью охрана нижнего входа со второго раздела. Но если скажу ему сейчас, он будет психовать весь день, в ожидании расправы. Да и мне от него попадет. Мы вроде как подружились, и моя форма не станет преградой для его словесных излияний. А мне и так сегодня здорово досталось. Да он и сам виноват! Никто не заставлял его нарушать правила.

– Не волнуйся, ты меня знаешь, – раздавил я совесть ко всем чертям, и вышел с завода на улицу.

Легкий ветерок заставил поежиться. Последние дни погода на острове радовала, но не настолько, чтобы купаться. Я с ног до головы промок и несколько раз громко чихнул. Этого еще не хватало! Морская соль пристала к ткани куртки, застряла в швах и весело поблескивала, словно вырытые на кладбище брюлики. Волосы слиплись в сосульки. В таком виде не соврешь. У Саймона чуйка – будь здоров! В два счета поймет, что я накосячил. Потому я решил сначала привести себя в порядок, а потом уже идти на занятия.

Туалет в академии расположился на первом этаже под лестницей, и очередь в него не тянулась до соседнего раздела только потому, что я пришел сюда в середине урока. Сказать, что там пованивало – все равно, что ничего не сказать. Как только я открыл дверь, благоухание человеческих фекалий ударило в нос. Тесная комнатушка совсем не проветривалась, и голова пошла кругом.

Сняв со стены академическую газовку, скрепленную цепочкой, я поджег две подвесные лампы возле зеркала над раковиной и заперся на засов. На двери висело объявление: «Экономьте газ! Уходя, гасите лампы. Помните, плата за обслуживание изымается из ваших стипендий». А когда мы закончим учиться, из наших зарплат будет изыматься плата за обслуживание завода. Интересно, на овощных и фруктовых островах вычитают плату за землю, на которой пашут рабочие?

Я скинул с плеча тяжелую сумку и вытряхнул содержимое. Рисовальные листы, пруты и баночки с чернильными красками с грохотом вывалились на грязный пол. Консервная банка покатилась в угол. Последним выпал документ, удостоверяющий личность – единственный бумажный предмет на всем острове. Он сильно вымок и измялся. Черт! Совсем про него забыл. Надо было Саймону отдать, так надежнее.

Аккуратно расправив листок, я повесил его сушиться на раковину. Один уголок надорвался, а буквы слегка расплылись от воды, но еще оставались читабельными. И кто только придумал делать такую важную вещь из бумаги? Да еще и выпустил запрещающий восстановление закон. Типа, жестяную карточку проще подделать, а вот бумагу на острове днем с огнем не сыщешь, потому и восстанавливать утерянный документ никто не станет – слишком дорого. Потеряй его или испорть и станешь никем. Навсегда. А у нас он и так всего один на двоих. Я представил, что брат со мной за это сделает, и меня бросило в дрожь.

Сняв куртку, я выжал из нее воду над унитазом, несколько раз встряхнул, расправляя складки, и проделал тот же фокус с сумкой. Затем подобрал рисовальные листы и сложил их стопкой. Что-то острое впилось в палец. Я отдернул руку и с удивлением уставился на льющуюся кровь. О рисовальные пруты я кололся сотни раз, но они не настолько острые, чтобы оставить такую рану. Дыр в сумке я не заметил, а если бы разбилась банка с червячной краской, ее прожгло бы насквозь.

Я отодвинул листы в сторону и сдавленно икнул. Взгляд скользнул по резной рукояти кортика и устремился дальше на стену, исписанную порядковыми номерами учеников академии. Среди десятков чисел, нацарапанных на обитой железом стене, я увидел свое – Сто Сорок Два. Это был не мой подчерк. Так ровно и аккуратно в нашей семье писал только Саймон.

Сердце пропустило удар. Я снова опустил взгляд и не поверил своим глазам. Среди тусклых академических принадлежностей лежал, сверкая серебряным лезвием, именной кинжал Пандоры-Норны. О, Боги, что я наделал! Дыхание перехватило, я зацепился рукой за раковину, вскочил на ноги и наскоро ополоснул лицо и шею холодной водой. Руки дрожали.

За воровство на острове Консервации положено отправлять на Исправительный остров – место, откуда никто не возвращается, а потому и не стремился туда попасть. И это если банку консервов украдешь или инструмент с завода. Но особая награда, дарованная Богами, стоила в разы дороже моей жизни. Такое просто невозможно исправить. Меня казнят без суда и следствия прямо на центральной площади моего раздела на глазах у Саймона, дедули Тедди, моего лучшего друга Жана и Сесиль.

Улику надо спрятать.

Я схватил капитанский кортик, бросил в бачок унитаза, наскоро свалил остальные вещи в сумку и перевел дыхание. Кинжал больше не у меня. Кто угодно мог его туда положить. В академии учится человек сто, не меньше. И только я один сегодня утром был на пристани первого раздела. И только мое имя стоит в журнале у вахтера.

Голова снова закружилась, и мне ужасно захотелось позвать кого-нибудь на помощь. Я подумал о брате. Взгляд упал на испорченный документ, и очередная волна негативных мыслей наполнила голову. Он у нас один на двоих. По законам острова мы – один человек. Все, что сделал я, сделал и он тоже. А значит, наказание нам придется отбывать вместе. Даже если это будет казнь.

Еще сегодня утром у нас был план. Мы в очередной раз подали прошение в Управление на выдачу дополнительных документов для Саймона и готовились получить ответ. И я был уверен, на этот раз все точно получится. Дедуля Тедди говорит: упорство вознаграждается. Да и не может же нам до бесконечности не везти! Гарантий, что все выгорит, не было, но был шанс. А теперь я все испортил. И он никогда меня за это не простит. Впрочем, понятие «никогда» в нашем случае будет коротким.

Или шанс еще есть? Не у меня, конечно, но у Саймона. Если наше заявление рассмотрели и вынесли по нему положительный ответ, брату не придется за меня отдуваться. До двух еще осталось время. Мои часы сломались, но с начала моих злоключений не могло пройти больше трех часов, я в этом уверен. Если поспешу, все обязательно получится.

Я твердо решил, что немедленно заберу брата из класса, и мы вместе отправимся в Управление. Никакие отговорки не помогут ему досидеть урок до конца. Перекинув сумку через плечо, я осторожно отлепил от раковины мокрые документы, и тут мой взгляд упал на консервную банку. Она лежала в углу и тускло поблескивала в лучах газовой лампы. Выжженное червячными красками название пестрело на металлической поверхностями красным цветом:

«Персик в сахарном сиропе»

Комната обернулась кругом. Образ несчастного грузчика встал перед глазами, и сердце рухнуло в пятки.

Я убийца, убийца, убийца!

Взбежав по лестнице на третий этаж, я пулей пронесся по коридору и тихонько прошмыгнул в кабинет мироведения. Учитель поднял на меня недовольный взгляд, но лекцию не прервал. Устроившись на последней парте рядом с братом, я прочитал тему урока: «Объединение королевство Пандоры и Норны. Политическая структура и демография».

Саймон смерил меня таким же по-учительски недовольным взглядом, нахмурился, пощупал рукав моей куртки и прошептал:

– Ты что, мокрый?

Меня бросило в пот. Я засунул нос в сумку, делая вид, что достаю конспекты.

– Уже почти сухой.

Он недовольно поджал губы и прищурился, словно сканировал меня глазами на предмет косяков и пакостей. О, я скрывал от него огромный «сюрприз»! По спине пробежал мерзкий холодок.

– Где ты был?

– Так, шатался.

Я небрежно махнул рукой, но Саймона мой ответ ничуть не успокоил.

– И ничего не сказал? Пропал на все утро. Я уж думал, тебя камнями раздавило или еще что. Видел, как трясло?

Рухнувшие колонны провизии мгновенно встали перед глазами. Сердце екнуло.

– Угу. Учитель не говорил, из-за чего?

– Нет, – шепнул он, беспокойно хмурясь. – Что-то еще случилось?

Я поспешно замотал головой, но Саймона не обмануть. Уж не знаю, как он это делал, но любая ложь мгновенно всплывала, стоило ему только взглянуть на меня. Жан говорит: я не умею врать. Но его-то мне удалось как-то провести, а Сайма ни разу!

– Виктор, – с нажимом прошептал он. – Ты что-то натворил?

Сердце забилось еще быстрее. Я медленно выдохнул, призывая на помощь всю свою храбрость. Саймон должен знать, чтобы в случае чего быть готовым к неприятностям. Но храбрость не пришла, и я снова замотал головой.

Он насупился и резко схватил меня за живот в том месте, куда цапнул жировик. Свежая ранка отозвалась болью. Я ойкнул и оттолкнул его.

– Больно же!

– Сто Сорок Второй! – тут же осадил меня учитель, оторвав взгляд от конспектных карточек. – Вам скучно на моем уроке?

Он тряхнул головой, откидывая со лба кудри, и пара девчонок на передних партах, словно загипнотизированные, повторили за ним. Одной из них была Сесси. Копна белоснежных волос колыхнулась, притянув взгляд.

Учитель раздраженно щелкнул пальцами и помахал мне рукой. Тони на третей парте прыснул со смеху.

– Нет, сэр, – поспешил ответить я.

Скучать не приходилось. Я с опаской покосился на брата. Он грозно хмурился, обводя рисовальным прутом уже написанные буквы. Еще чуть-чуть и червячная краска прожжет лист насквозь.

– Я знаю, что эту тему мы уже проходили, – сказал учитель. – И вы один из лучших учеников на моем предмете. Но скоро экзамен, и для некоторых повторить пройденный материал будет не лишним.

– Простите, сэр, я не хотел вас отвлекать, просто…

Он остановил меня изящным взмахом руки.

Джозеппе Консервация Сто Три – самый молодой учитель нашего потока. И выглядит он странно, будто кто-то взял и увеличил сразу все черты его лица, а само лицо вытянул сверху вниз – настолько узким и длинным оно было. Круглые глаза грустно опускались к ушам, а брови разлетались в стороны. Довершалась картина губами-подушками и острым подбородком. Но самое странное то, что почти все девчонки в нашем классе считали его симпатичным.

Иногда я сидел за партой и гадал, сколько ему лет. Кто-то говорил, что на момент нашего выпуска ему исполнится девятнадцать. Но это точно слухи. Обычно в учителя раньше двадцати не принимали, а он вел у нас уроки уже четвертый год. Но одно я знал точно – он приезжий. Попал на остров по перераспределению шесть лет назад. Откуда – тоже секрет.

– Поднимите руки те, для кого сегодняшний урок не был бесполезной тратой времени. – Попросил учитель. – Те, кто не уверен в своих силах, и хочет еще раз повторить пройденный материал перед экзаменом. Есть такие?

Он задрал руку, и почти весь класс повторил за ним. И не удивительно. Если провалишь экзамен, отправят в шестой раздел. А это как последний круг ада в религиях народов прошлого, только на земле.

Неподвижными остались только мой старый добрый друг Жан, который вообще ничего не боится, потому что у его отца есть связи в первом разделе, братишка Саймон, потому что я столько раз испытывал его нервы на прочность, что они атрофировались, а еще он отлично учится, и Сесиль. Она сидела на второй парте передо мной и, скучая, смотрела в окно. Видно, зазевалась.

– Те, кто не поднял руки, встаньте.

Я, Жан и Саймон поднялись с мест, а Сесси так и сидела, накручивая на палец прядь белокурых волос.

– Сто Первая, – позвал ее учитель, привычно пощелкал пальцами и помахал рукой.

Соседка по парте, Кэт, толкнула ее локтем в бок. Сесси вздрогнула и уставилась на нее.

– Чего?

– Вы хорошо знаете мой предмет? – спросил учитель.

Она повернулась к нему и коротко пожала плечами.

– Да, нормально.

Он снова щелкнул пальцами и дважды махнул рукой снизу вверх.

– Встаньте.

Она поднялась на ноги и обвела взглядом класс. На секунду задержала его на Жане, Саймоне и на мне. Когда наши взгляды встретились, грудную клетку обдало жаром. Я попытался улыбнуться, но губы парализовало, и они скривились совсем не в ту сторону. Я почувствовал, что краснею, и поспешно отвернулся.

– И так, Сто Первая, скажите мне, сколько длилась Древняя Война, и когда она закончилась.

– Двадцать семь лет. Ее конец ознаменовал начало новой эры. Так что закончилась она первого января первого года эры Пандоры-Норны, когда воюющие народы подписали мирный договор, – без запинки ответила она, будто считала с конспектов.

Я даже удивился, обычно она не проявляла инициативы на уроках, сидела и смотрела в окно то ли на кладбище, то ли на старую вышку.

– Хорошо. Когда и как произошло объединение сторон, Сто Сорок Второй? – Он указал пальцем на меня.

– Девятнадцатого июля первого года, когда дочь Пандоры-Один вышла замуж за сына Норны-Один. А двадцать третьего числа был утвержден первый состав правящего совета. И тогда новое государство было официально оформлено в документах.

Вопрос был не сложным. Каждый год с девятнадцатого по двадцать третье июля в честь праздника рабочий день сокращали на час у всех, кроме пятого и шестого разделов. Но им и знать было не положено, что в мире существуют праздники.

– Какой остров стал первым домом для жителей Объединенного Королевства Пандоры и Норны? – Учитель указал пальцем на Жана. – Сто Семьдесят Шестой.

– Первые жители ОКПиН остались в море на кораблях. Большая Земля была полностью уничтожена, и по миру прокатилась волна природных катаклизмов. Они уплыли в открытый океан, чтобы выжить, – так же уверенно ответил он.

– И когда был найден первый остров?

– В тридцать третьем году. Он обладал благоприятным климатом для выращивания овощных культур и не был населен опасными хищниками. Сейчас этот остров так и называется – Овощной.

– Неплохо. Если остальные темы вам известны так же хорошо, экзамен вы сдадите.

– Спрашивайте, сэр, – предложил я.

Учитель кивнул, и тест продолжился.

– Какой была численность населения в тридцать третьем году?

– Около семидесяти тысяч человек.

– А в первом?

– Больше ста шестидесяти.

– Сто Первая, – он щелкнул пальцами и указал на Сесси, – какие виды островов на данный момент входят в состав ОКПиН?

– Промышленные, стратегические и управленческие, – бодро ответила она.

Похоже, эта игра ей понравилась. Я тоже начал входить во вкус, да и на лице учителя появилось выражение легкого веселья.

– Кто-нибудь еще хочет поучаствовать? – спросил он. – Вставайте. У меня на всех вопросов хватит.

Саймон наклонился к соседнему ряду и шепнул что-то Рузанне. Она вспыхнула, как свечка, крепче затянула ленту, удерживающую кудри в высоком хвосте, и поднялась с места.