Текст книги "Избранное. Рассказы и миниатюры"

Удивительно, я никогда не пользовался этими переулками, чтобы сократить дорогу до дома, обычно я всегда выбирал два маршрута, огибавших переулки – по одному я каждое утро отправлялся на работу – и путь доставлял мне легкое удовлетворение. По другому маршруту я возвращался домой – и когда ноги несли меня по нему, меня охватывало еще большее удовлетворение, легкость и эйфория. Для меня это была не привычка, а целый ритуал, который я боялся нарушить. Ты, разумеется, скажешь, что это всего-навсего маршруты, и они всегда будут оставаться неизменными, такими же не длинными и не короткими, независимо от моего желания, последовательности действий и их сакрального значения. И, наверное, ты будешь прав. Но такой я человек и такова моя особенность.

В этот раз мне почему-то захотелось пойти именно этими переулками – думаю, из-за потребности хотя бы раз проявить оригинальность, да, нечто новое – столь соблазнительно».

Выслушав его, я спросил:

«Ну, ты всё же попал домой?»

Он ответил: «Да». Однако ближе к утру, как оказалось, он встретил своих коллег по работе и пошел с ними в какой-то бар, где и провел всё время. Продолжились и там его сомнения? Практически нет, ведь рядом с ним были те, кто помогал найти правильной путь.

Улица подобна жизни – есть начало, это рождение, и имеется конец – смерть, все остальные участки от исходной точки до конечной – ее отдельные этапы, от меньшего к большему, от младенчества к старости, от безрассудного детства к осмысленной взрослости.

Если бы идти по улице жизни с кем-то – это хорошо, но двигаться по ней в одиночестве – ужасно, каждый шаг – деяние и свершение, любая задержка – затишье перед новым шагом, иногда огромным, временами маленьким. Маленьким – но достаточно серьезным и трудным, а трудности, как известно, сопровождают всякое деяние, свершение. Большим шагом и порой ничего не значащим, посредственным, обыденным – тут тоже ни для кого не секрет, что большие усилия – не гарантия колоссальной отдачи.

Загляни в окна первого попавшегося дома – в его окнах твое отражение и отражение линий и тех геометрических линий, которые они образуют, нет – твое отражение не столь отчетливо, как в зеркале, его постоянно искажают, туманят и разбавляют другие образы и отражения. Чего? Вещей, и не только тех, что по обе стороны от тебя – слева и справа, но и тех, которые частично спрятаны за твоей спиной, у ног и над головой. И не стоит забывать, что о себе дают знать всем своим видом и те предметы – вернее, целый мир, сконструированный из них – которые находятся по ту сторону стекла.

Улица заполнена людьми и транспортом, всегда до краев или только едва-едва? От случая к случаю, в определенные часы, и на определенных участках – постоянное ограничение, но до тех пор, пока рок или высшие силы не поменяют правила игры, а потом вновь расставят всё по своим местам. Пока не случится что-нибудь, что заставит искать окольные пути, но эта потребность – такая же проблема, как и то, что явилось ее предтечей, она создаст задержку всего: задержку в течении жизни, транспорта, людей и мыслей. Нет, путь в обход – не имеет смысла, если твой изначальный маршрут стеснен стенами зданий, транспортом и людьми, нет хода ни вправо, ни влево, впереди пропасть, позади тупик, земля не позволит вторгнуться в свое лоно, и только небо всегда просторное, пустое и голубое.

Если бы люди сплотились, то они сумели бы любого человека поднять на руки и донести туда, куда бы тот захотел; перенести от одного края улицы к другому, но вероятно, их совместных усилий хватило бы на нечто большее. Руки людей – безопасность и защита от опасностей того, что окружает тебя, их в целом и каждой по отдельности, того, что сосредоточено в мельчайшей частичке предмета или мира в целом.

Я добрался да конца улицы и свернул в маленький переулок, ведущий к пятиэтажке, в которой живет мой друг. Его квартира находится на втором этаже.

Спустя несколько минут.

Радушие моего друга прекрасно, его улыбка – без тени фальши и лицемерия – подобна свету. Он встретил меня. Когда спустя время я буду возвращаться от него домой, я вновь пойду тем же маршрутом, по той же самой улице и вновь ее тротуар, дома вокруг подкинут мне пищу для размышлений. Как и прежде, линии и геометрические фигуры окружающего мира пробудят во мне интерес к ним. Но мой друг не увидит меня, ни одно из четырех окон его квартиры – трех в комнате и одного в кухне – не позволят этого сделать. Однако я поберегу себя и, придя домой, позвоню ему, чтобы тот не беспокоился, ведь, как известно, даже будучи в стенах собственного жилища нельзя быть уверенным в том, что ты в абсолютной безопасности, и уж тем более за его пределами.

Приглашение на свадьбу или история об одном моём путешествии

Он сказал:

– Жизнь превращается в смерть, смерть перерождается в вечность, а вечность переходить в жизнь.

Над вложенными друг в друга развилками граней полудня и полуночи парит дракон.

У него два больших крыла.

Правое – из молитв и слов, левое – из руин веков.

Сшитая из кошмаров и страхов немая тень дракона гасит блеск венца Венеры.

Как я появился на свет. Я открыл глаза и увидел тьму – однородную и безмолвную, без размеров и пределов. Я осознавал себя и свои мысли, но не имел представления о том, кем являлся. Был ли я человеком или кем-то еще? Призраком, идеей живого существа или тем и другим одновременно? Я не мог ни говорить, ни даже двигаться, мне только и оставалось, что просто созерцать окружающую тьму – блеск и безупречность ее пустоты.

Сбор.

Целостность.

Распад.

Но вдруг безликая тьма превратилась в бесформенный свет – яркий и даже резкий, теперь-то я точно знал, где находился и частью чего был. Мир, смыкавшийся вокруг меня, – комната с бесцветными стенами, не высоким и не низким потолком, и полом – то ровным, то нет. Всё пространство помещения двигалось, искажалось и искривлялось, впрочем, мне это могло только казаться, как и стены, пол и потолок самой комнаты. И возможно, свет и тьма были всего-навсего отголоском идеи, мысли.

В комнате появился некто. Я понял, что это Творец. Он создал мое туловище, приделал к нему руки, ноги и голову, после наклонился и прошептал:

– Отныне ты – всё!

Творец научил меня говорить, чувствовать и понимать законы мира.

В последние мгновения жизни дня, в момент угасания солнца и затухания света, когда тени ночи начали расползаться кляксами по земле, ко мне прилетел дятел. В клюве он принес мне кусок березовой коры, на котором было нацарапано приглашение на свадьбу моего друга – медведя. Он собирался жениться на орлице и хотел, чтобы я присутствовал при моменте, когда заключенный священный союз сделает единым целым два разных мира.

Как мой друг медведь познакомился с орлицей? Она прилетела в наши края из-за океана, чтобы посмотреть, кто и как здесь живет. Наша страна стеснена горами, но они легко преодолимы. Наша страна ограждена от остального мира морями, однако их можно без труда переплыть. Наша страна обрамлена пустынями, степями и лесами, и всё же они проходимы. В конце концов, проложенные через леса нашего пути, по которым судьба долгое время носила орлицу, сошлись в чащобе маленького клочка леса, где жил мой друг. Встреча…

Его радушие и гостеприимство заставили распуститься цветы симпатии и благоговения в душе́ и в сердце орлицы. Мой друг сделался сгустком голубого света и озарил окружающий мир. Орлица превратилась в искру розового цвета и последовала сквозь него. Мой друг преобразился в ветер и разметал стены, оковы и преграды на пути к неизведанным глубинам леса. Орлица приняла облик реки и омыла закоулки дебрей, в которых таятся мифы и легенды здешних земель. И вот – любовь. Любовь там, где ее не было. Любовь там, где она есть. Любовь там, где она сперва была, но потом исчезла. Любовь там, где ее сначала не было, однако она затем появилась. Любовь там, где она всегда была, есть и будет или была до момента своего появления и пребудет после полного своего угасания.

У моего друга бурая шерсть, сам он большой и мощный. Мудрость, чуткость и открытость – сияющие вены и жилы в эфемерной плоти его души.

Брак – это чудо великое и сакральное таинство, оборачивающееся в момент его заключения в божественную благодать и превращающееся в миг своего крушения в дьявольское проклятие. Мой друг жил в лесу далеко за городом, я пообещал прибыть пораньше.

Мой друг однажды сказал: «Мы падаем из дня в ночь, из хаоса и света жизни в пустоту и тьму смерти. Как долго длится наше падение? Секунду? Нет! Час? Снова нет! Меньше часа, но больше секунды, несколько мгновений».

Ранним утром я сел в свой «Запорожец» и повернул ключ зажигания. Моя машина – символ скромности и умеренности – абсолютно неинтересна большинству, но горячо любима мной.

Я надавил на педаль газа, и автомобиль плавно тронулся с места.

Вылазка из родного города сравнима с переходом в иную реальность. В своем городе ты знаешь всё и всех, а за его пределами, наоборот, тебе чуждо всё: местность, города, люди… даже воздух – странно незнакомый.

Город, где я родился и вырос, был настоящим лабиринтом: чтобы добраться из одного его конца в другой, требуется преодолеть несколько десятков перекрестков, разъездов и развилок, причем с каждым годом система дорог становится всё сложнее и запутаннее. Я думаю, это главная проблема нашего города. Странные и непонятные ответвления и дробления этих самых ответвлений вроде бы должны вести в определенные места, однако начни по ним двигаться – и непременно попадешь не туда, куда тебе нужно. Или окажешься там, где ты уже когда-то был, либо там, откуда начал путь – хождение по кругу. Всё это, разумеется, приблизительно, ибо, находясь в паутине дорог, почти невозможно не сбиться с маршрута – нет единого и прямого пути следования, есть множество разных дорог, которые так и зовут к неизвестным горизонтам. Соблазн пойти наперекор традициям почти непреодолим. К тому же всегда есть риск окольными путями вернуться назад, в исходную точку.

Спустя час или около того я покинул пределы родного города. В зеркале заднего обзора еще отражались его границы – две длинные помещенные в голубоватый кокон смога вереницы зданий разной высоты.

Я ехал по главной автостраде.

Любое действие – это начало движения, но куда и к какой цели, знает только Бог или человек, который отважился на действие. Дорога ли вела меня вперед? Я ли ехал по ней к намеченной цели, или мой автомобиль управлял дорогой и самим собой? Нет, ни первое, ни второе и даже ни третье – мысль и только мысль – связующее звено всего.

Без мысли не было бы проложено в здешних местах дороги, без мысли невозможно существование моего автомобиля, и без мысли не удалось бы научиться им управлять.

Путешествие из одной точки в другую. Дороге и небу над ней было всё равно, куда я держал путь. Дорога лишь соединяла начала и концы. Я был ведом не дорогой, а мыслью и желанием, дорога – лишь намеченный способ добраться до цели.

По обе стороны дороги раскинулся мир, иногда бывающий холодным и враждебным – зимой, в период затяжного сна; ярким, добрым и теплым – в скоротечные мгновения царствования лета, весны и осени. Четыре маски, под которыми мир скрывает свою сущность.

Изредка мне попадались на глаза заброшенные полуразрушенные и наполовину ушедшие под землю дома, как жилые, так и принадлежавшие раньше каким-то учреждениям. Упадок и разруха.

Первый десяток километров позади. За ним и второй уже пройден.

Я подумал: «Где искать истину истин и смысл жизни? В безупречности космоса, в божественных сферах, в дьявольских ипостасях жизни и смерти? Одновременно во всем этом и в каждой части, в промежуточных формах и тенях, которые они отбрасывают, в порождаемых ими странных химерах? Истина истин и смысл жизни – это некие точки во времени и пространстве, истоки, от которых в разные стороны разбегаются дороги – тонкие и длинные, широкие и короткие, узкие и короткие, длинные и широкие, отчетливые и размытые. Если выбрать какую-то из дорог и пойти по ней, то вскоре обнаружишь, что она дробится на мелкие тропинки и дорожки, развилки и перекрестки – нет указателей, подсказок и вообще никакой возможности определить, где и чем кончается каждая из них.

Есть три пути – с общей точкой отсчета, корнем корней, центром центров.

Всегда можно сойти с одного пути и перейти на другой или остаться между ними – зависнуть в пустоте, неопределенности и неясности. Можно всегда выбрать третий путь, если ни первый, ни второй, а также то, что между ними, не пришлись по нраву. Впрочем, нигде не обещано, что последний, третий путь окажется интересным и предпочтительным. Возможно, вакуум между ним и первыми двумя – как раз и есть идеал и гармония – безупречность. Вот только нельзя сразу понять этого.

В прошлом месяце мне подарили крошечный крестик, содержащий огромную божественную силу, – холодный и мертвый кусок древесины, поддерживающий пламя веры в моей душе. Крошечный крестик – символ плоти, материального мира, излучающий благодать духовных сфер. На кресте распят человек, но ничтожна власть смерти над ним. На кресте распят человек – самопожертвование. На кресте распято человечество – из наполненности в пустоту лучами света летят призраки мира.

Крестик всегда со мной: висит у меня на шее.

Впереди напротив зарослей кустов с поникшими ветвями и убогой, недоразвитой листвой, которая напоминала рваные темно-коричневые лоскутки материи, я увидел человека. Он стоял и вертел головой из стороны в сторону.

Это был щуплый парень, лысоватый, одетый в старые потертые пиджак и брюки, в грязных ботинках. Я решил предложить ему помощь.

– Эй, дружище, – обратился я к нему, – ты что стоишь здесь один? Тебе нужно куда-нибудь?

Парень посмотрел на меня, улыбнулся и ответил:

– Привет! Нет, спасибо, я нашел свое место – оно тут.

Я слегка удивился – его слова звучали уверенно, обычно так говорят люди, которые очень долгое время пытались чего-то достичь и добились этого лишь спустя много-много лет, в их речи чувствуется спокойствие и равновесие.

– А потом? Тебе же ведь надо будет куда-то пойти? – поинтересовался я.

– Тогда мои мысли и сконцентрируются вокруг решения этого вопроса, – заявил парень, – а пока я ничего не хочу делать, кроме как наблюдать за движением мира.

– По-моему, всё словно застыло.

– О, поверь, движение мира происходит, но его не сразу заметишь. Даже пустота перемещается, но не в определенном направлении, а куда подует ветер, или куда позовет бытие. Вообще, меня окружающая обстановка немного удручает, в других местах, где полным-полно деревьев, людей, зданий и всяких животных, я не чувствую себя покинутым, одиноким. Кошмар, всюду пустота, – пожаловался мой собеседник, – пустота полей, лугов и неба, пустота сегодняшнего дня и мысли.

– Но я же стою́ перед тобой и разговариваю, а значит, нет полной пустоты – есть частичная наполненность, – возразил я.

– Да, – кивнул парень, – благодаря тебе мир не пуст, но когда ты уедешь, всё станет, как прежде, пустым.

– В смысле? А как же ты? – удивился я.

– Я? – переспросил парень. – О, меня не стоит рассматривать как что-то, что убавляет бесконечность пустоты и раздвигает границы наполненности. Я одновременно существую и нет. Я – метафора, конец луча света сознания, превращенная в тень мрака забвения.

– Метафора?..

– Конечно.

– Но я тебя вижу.

– Потому что я этого хочу.

– Если ты метафора, то метафора – чего?

– У тебя есть предположения?

– Не знаю, – в недоумении пожал я плечами. – Может, человека? Природы? Бога? Мира в целом?

– Почему бы и нет! – улыбнулся парень. – Я – метафора метафор, метафора конкретики. Метафоры существуют для того, чтобы служить вместилищем для уродливой и безжалостной правды, истины и критики. Метафоры нужны тогда, когда нельзя говорить правду, истину, нельзя критиковать. Я – все перечисленные тобой варианты метафоры: Бога, человека, природы и мира. И всё же не только их, но и их сочетания, промежуточных стадий и форм – как непостижимых в силу их особенностей, так и понимаемых буквально с первой минуты. Я – метафора, и только сверло ума может добраться до золота истины, которое скрыто во мне, но – бойся, ибо без понимания невозможно им распорядится. Посмотри, как я одинок, хотя звуки, которыми наполнены грани мира, говорят, что это не так, но звуки – это еще не человеческая речь, звуки природы, сколь бы они ни были прекрасны, лишены для меня смысла, ведь в них нет слов и сами не оформлены в слова. Однако звуки окружающей реальности, даже в бесформенном состоянии, для меня предпочтительнее, чем гробовая тишина, которая так омерзительна из-за своей пустоты.

– Это интересно, – задумчиво произнес я.

– Да, если путь к пониманию подобных истин легок, – сказал парень.

– А разве он может быть трудным?

– Вероятно, – парень выбрался из кустов и отряхнулся. – Итак, мне пора!

– Куда?

– Подальше от дороги и от здешних мест.

– Удачи тебе! – с изумлением сказал я.

– Спасибо, – парень помахал мне рукой и вновь направился в заросли кустарника.

– До свидания, – бросил я вслед.

Мой автомобиль вновь устремился вперед.

День продолжал свое течение – неспешное для всего остального мира, и шумное, насыщенное событиями – для меня. Я остановил автомобиль у обочины и, сильно сощурясь, посмотрел на солнце.

Дневное светило – зримое воплощение победоносности добра и жизни, растапливающее ледяные оковы тьмы. Солнце, твой блеск и жар, сплетаясь воедино, обжигающими поцелуями остаются на лице мира. Солнце – тучный король дневного неба ворочается на своем голубом ложе, а облака – бесформенные стражи, охраняющие его покой.

Я обратился к Солнцу.

– Расскажи мне о себе.

– Давным-давно, – начало оно рассказ, – я было пристанищем святого народа, он верил в это и думал, что не может быть иначе, хотя встречались те, кто утверждал обратное или с неохотой соглашались, сомневались, носили мысль о святости их прошлого, но абсолютной греховности настоящего и неизвестности будущего. В будущее всегда ведет распутье, оно существование и небытие – как вероятность чего-то, так и его невозможность. Это распутье – часть пути – во времени и пространстве – и путник, идущий по нему, волен и остановиться, и сойти с него, и даже попытаться вернутся назад. Мой народ попробовал всё – и нашел свою судьбу и предназначение в распаде. Однако это не смерть, а иной уровень пребывания, могу ли я сказать, что он правильный? Нет. Могу ли я утверждать, что он верен? Отнюдь. Могу ли я заявить о его размытости и неопределенности? Возможно.

И Бог, и голос разума, и совесть – показывали моему народу то, к чему он должен был стремиться, но почему-то шел в совершенно ином, противоположном направлении, думая при этом, что движется туда, куда надо, ни разу не усомнившись. И так – до распада? Отчасти – да! Отчасти – как посмотреть! Отчасти – не совсем.

Мой народ разбросан по другим планетам – везде, куда достигает фантазия и мечты. И я могу только вспоминать о нём, представлять возведенную им реальность. Я просыпаюсь, и мысль моя о них оживает, как цветок после дождя, я засыпаю, и размышления о них летят сквозь тени и призраки космических тел, живых и уже умерших. Слава о моём народе неразрывными нитями тянется сквозь оды, песни, памятники – и это хорошо, лучше, чем войны и сражения, посредством которых они пытались возвыситься, ибо война никого не делает великим, а мирное время способствует возвеличиванию.

Мой народ взывал к звездам, но они молчали. Мой народ обращался к луне, однако она не откликнулась. Мой народ говорил с тьмой космоса, но не получал ответа. Мой народ обращался внутрь себя, однако находил там лишь безмолвие.

Мой народ видел в себе чистоту – а в других грех, а те в свою очередь наблюдали в нём грех, а в себе святость, но и те, и другие были правы и нет, потому что всегда было и третье мнение, вне предыдущих двух и за границами себя и собственной души. Вот оно-то как раз и судило всех.

– Твое одиночество ужасно, – заключил я.

– Увы, – с печалью отозвалось Солнце. – Так бывает со многими планетами и звездами, у кого-то есть свой собственный народ, у кого-то нет, у одних он был – как у меня, а у других он только-только появился, однако они не знают, как с ним обращаться, ибо народ молод и ищет себя.

– Ты надеешься, что твой народ однажды вновь вернется к тебе?

– И да, и нет, – Солнце скрылось за облаками.

Я снова пустился в путь.