Текст книги "Избранное. Рассказы и миниатюры"

Вращение

Нечто движется по замкнутой системе: езда автомобиля по кольцевой автостраде или дороге – перемещение от начала к концу, а от конца к этому же началу. Но где начало и где конец – их нет? Напротив! Начало там, куда поместили автомобиль, а конец в той точке, где машина рано или поздно остановится. Выбор начала и конца всегда произволен.

Все планеты солнечной системы вращаются вокруг общего центра – единственного доминирующего объекта.

Мысли, как и планеты, вращаются всегда вокруг какой-то темы: увиденного, услышанного или сказанного – явления, звука, слова.

Наши жизни всегда вращаются вокруг единого центра или множества таких центров. Часто это мысль, идея, желание, у каждой планеты или мысли индивидуальная скорость вращения, и только ход жизни по кругу всегда невозмутим.

В поле

…И вот мы вчетвером стояли посреди необъятного поля, посреди высокой зеленой травы. Над полем и над нашими головами – пустота и прозрачная бесконечность голубых просторов неба.

Мы были посередине поля, и до любого его края было одинаково далеко. Поле казалось нам зеленым океанам, покой которого нарушал ветер. Он гнал по траве волны, вихрился, поднимал вверх облачка, в которых клубилась пыль и мелкие семена травы.

Мы были в сердце стихии и на фоне яркой зелени, наверное, выглядели неуместными темными пятнами.

Мы договорились разойтись в разные стороны и, отсчитав ровно сто шагов, развернуться и что-нибудь сделать.

Мы встали спинами друг к другу и одновременно сделали первый шаг. Каждый из нас направился в свою сторону, считая шаги вслух, и чем дальше мы отдалялись друг от друга, тем глуше становились наши голоса. Мы были разными, и всё же единым целым. Нас связывала общая нить мысли, идеи и устремлений. Она проходила сквозь это место, сквозь время и пространство, сквозь наши души.

Мы считали, и наш счет никто не мог остановить – только мы сами. Я мог замолчать. Так могли поступить разом все или кто-нибудь один из нас.

Но наконец я закончил счет, крикнув: «Сто!» – и резко повернулся. Я уловил краем глаза, как мои друзья тоже повернулись вместе со мной. Мы подняли руки и помахали друг другу.

Мы могли бы и вовсе не поворачиваться, как это обычно делают некоторые люди: позади – прошлое, пройденный путь, и нет смысла вновь тратить на него внимание.

Возможно, кто-то из моих друзей, а может быть, каждый из них, кроме, разумеется, меня, уже успел раз-другой оглянуться и оценить расстояние между нами, только никто не выдал себя ничем, да и потом, как бы я узнал об этом, если все мои мысли были заняты подсчетом шагов. Обернуться можно было в любой момент, наш уговор не делать этого до сотого шага основывался лишь на нашем желании, а не на абсолютном требовании, и к тому же этот уговор шуточный, и его нарушение не привело бы ни к каким серьезным последствиям. Обернуться раньше, если бы кому-нибудь из нас надоело это занятие. Обернуться позже, если бы один из нас вдруг сбился со счёта. А вот обернуться ровно в положенный срок – это, пожалуй, самое сложное, практически не осуществимая задача.

Я был уверен в себе, внимательно считал шаги, а что касается других, может статься, их уверенность в собственных силах и внимательность при совершении тех же действий превосходили мои во много раз, а может, наоборот.

Мы существовали в одном пространстве и не чувствовали себя одинокими и потерянными, однако до той поры, пока звучали наши голоса, до момента, когда мы были в состоянии перекликаться. Если бы мы и дальше продолжали двигаться каждый в свою сторону, то не осталось бы от нас ничего, кроме безмолвия.

Я бы попал в никуда, мои друзья оказались бы нигде, а перед нашими глазами и позади нас зеленела бы стена высокой травы.

Два человека

В окружении разрозненных вещей и их составных частей, в сокрытой от всего мира глубине природы, где цветы и трава не знают увядания и тления и где деревья стоят столь величественные, несокрушимые – волны времени не разбиваются о них, и смерть не высасывает из их стволов, ветвей и листвы жизненных сил – пребывали два человека.

– Это место жизни, но что за его пределами, мне неизвестно, – сказал первый.

– А ты пытался отправиться в другое место? – спросил второй.

– Нет.

– Тебе неинтересно, что там? – продолжал второй.

– Нет. Я не уверен, что в других местах или хотя бы в одном месте есть то же самое, что и здесь. Другое место – иная обстановка. Иная обстановка – другое мироощущение, другие деревья, цветы и трава. Мне нравится быть здесь, и я не знаю, понравится ли мне где-то еще.

– Проверить это можно, только побывав там. Но при этом запросто можно чего-то лишиться.

– Потери неизбежны. Жаль, что нельзя без них?

– Они неотделимы от опыта.

– Увы!

Душа и ассоциации

Душа птицей вырывается из сетей ночи былого и устремляется в блестящую паутину дня грядущего.

Она мерцающей искрой пламени прожигает сотканную из терний трудностей и препятствий повседневность.

Душа – сквозь венки из скользких теней утрат и скорбей пролегают ее извилистые тропы.

Трепетным мотыльком душа вальсирует над гроздьями из клубков млечных путей, свисающими с ребер космоса.

Ассоциации.

Рождение, получение желаемого, доброе напутствие и слова утешения у меня вызывают ощущение чего-то сладкого, красивого, сулящего блаженство.

Смерть, несчастная безответная любовь, зло, и ложь, и лицемерие как изъян в отношениях с некоторыми людьми у меня ассоциируются чем-то горьким на вкус, уродливым и отталкивающим на вид, депрессией, подавленностью.

А с чем я ассоциирую соленое и кислое, скуку и отрешенность, дружбу и симпатию – может, с тем, что находится между началом и концом?

Неудача

Мне кажется, что ничего не получится, хотя нет причин для неудачи.

Как уберечься от провала?

Представить себе, что все получилось, и этим довольствоваться – мысли – твои друзья, а это уже залог того, что всё сложится именно так, как надо – правда мысли еще не материя, не начало и не конец, и перспектива краха никуда не делась.

Впрочем – нет! Неудовлетворительный вариант.

Остановиться на финише, если не напирают сзади – иногда давление может быть сильным. Но если тебя не толкают ни с одной, ни с другой стороны – часто кому-то не терпится занять твое место – такой вариант отчасти интересен.

От неудачи не убережешься.

О глазах

Сон.

У человека много глаз.

Одними он видит состояния времени.

Другими он прозревает душу.

А для третьих глаз открыто всё.

Человек во сне – символ. Его глаза – символы.

Один символ, состоящий из множества символов.

Сон – символ.

О расщеплении

Он никогда не мог собрать свое отражение в зеркале. Оно постоянно двоилось, троилось, расщеплялось. Зеркало было разбитым, хотя и держалось в раме, иссеченным десятком трещин. Нет целостности и нет единства – только части, фрагменты, осколки.

Его маленькая, вытянутой формы квартира – целый мир, разделенный на еще более мелкие помещения.

Он боялся смерти, потому что смерть раскалывает человека – сперва его плоть, затем душу. Судьба разбивала его вдребезги, а после кружила осколки – кружила и кружила, не позволяя им собраться вновь.

Он завтракал, обедал и ужинал, но отделял одни продукты от других. Он принимал душ, однако даже здесь все его действия были фрагментарны, – вода, шампунь, скраб и мыло.

Он верил в бога: вчера в одного, сегодня в другого, а завтра в третьего, – для каждого из них он подготавливал особенную молитву. Быть может, кто-то из богов и услышит слова, обращенные к нему.

Ему нравилось гулять по городу. Прогулка начиналась с улицы, где он жил, а заканчивалась где-то в совершенно ином месте, далеком или близком, знакомом или неизвестным. К нему приходила мысль об обратном пути – возвращении к обители его души и тела. Окружавший его мир – пестрая картина, сотканная из лиц друзей и знакомых, случайных прохожих, домов и скверов, переулков и проспектов. Всё для него было нечетким, размытым, под каким бы ракурсом он ни пытался смотреть. Неуловимая конкретика вещей и природы в целом. Мы видим объекты – их формы и размеры, и нам даже ведома их цель и предназначение, но о чём мы точно не имеем ни малейшего представления, так это об их дальнейшей судьбе.

В определенный момент он говорил себе: «Пора домой».

Поход в ресторан

Этот тихий и спокойный вечер, в котором уже не было места для выматывающей и напряженной дневной суеты, я решил провести в ресторане, в компании друзей. Солнце – золотой пылающий шар – готовилось ко сну, за горизонтом его колыбель и в ней оно должно было скинуть дневную усталость. В прозрачных волнах темнеющего небесного океана затухали огненно-рыжие полосы солнечных лучей. В постепенно обнажающемся перед взором мира черном лоне космоса, в ярких вспышках рождались блестящие голубые звёзды.

Как меня встретят друзья? Возможно, они заметят меня при входе – мы заказали столик как раз напротив, но если они будут поглощены беседой, обычной – без главной темы, то тогда я не попадусь им на глаза. Впрочем, не исключено, что я приду первым – меня никто не встретит, и какое-то время моим единственным спутником будет одиночество, и кто знает, как долго оно продлится. Мои друзья, разумеется, предупредят меня, если задержатся, об изменениях в планах всегда извещают, чтобы не было недоразумений, ибо нет ничего ужаснее в самый последний момент круто свернуть с намеченного маршрута. Мы с друзьями назначили время – не конкретное, а приблизительное.

Я направлялся к ресторану. Улица взрывалась первыми огнями – уже не вернуть солнечного света, не возродить ослепительного торжества дня, впереди только тьма приближающейся ночи – но с моей уверенностью в завтрашнем дне и друзьях даже она – лишь веха в существовании мира.

Улица взрывалась первыми огнями – яркими и красивыми, они освещали прохожих – давали возможность разглядеть их лица. Я шел и прислушивался к звукам улицы, ни день, ни ночь не могли их заглушить.

Меня ничто не могло остановить, а разве были препятствия, которые могли бы это сделать, мне даже не приходило в голову остановиться.

Мысль. Мысль об опоздании. Мысли о том, что немного опоздать не страшно, так же как не страшно прийти за миг до появления других – в обоих случаях не успеешь соскучиться или почувствовать себя одиноким.

Мой хороший костюм – пропуск в ресторан и залог того, что я произведу приятное впечатление на окружающих – незнакомых людей, хотя они и сами будут выглядеть не хуже.

Чистота и ухоженность, блеск и аккуратность внешнего вида – одежды, тела, и внутреннего содержания – мыслей и души. Наши души предстают перед Богом, имея либо привлекательный внешний вид – безгрешность, либо отталкивающий – порочность и аморальность.

Но всё это потом, а пока я приближался к входу в ресторан.

Предпочтение

Если бы я хотел умереть, я бы умер.

Если бы я хотел родиться, я бы родился.

Что бы я предпочел – смерть или жизнь? Пожалуй – ни первое и ни второе: сам процесс выбора между крайностями для меня был бы наиболее предпочтительным вариантом, хотя и не конечным. Примкнуть к одной из двух крайностей – значит достичь конца своего путешествия.

Как в рождении, так и в смерти есть свои положительные и отрицательные стороны.

Сомнения

Сомневаться в чём-то – хорошо, сомневаться абсолютно во всём – плохо. Есть вещи, которые априори не вызывают сомнения, даже если находится кто-то, кто пытается опровергнуть очевидное. А существуют также вещи, которые заставляют сомневаться на подсознательном уровне – как бы ты ни пытался убедить себя в безусловной истинности того или иного явления, всё равно где-то в душе слышится шепоток недоверия.

Безусловные сомнения возникают, когда появляется нечто, чего раньше не было, и о чём ты не имел никакого представления, руки так и тянутся взять это, и только сомнения не дают совершить роковое действие.

Светлая комната

Яркий, невыносимый свет ослепляет. Свет, сконцентрированный в одном помещении, ослепляет вдвойне. Свет везде и всюду, не отличить осязаемое от неосязаемого, материальное от абстрактного. Свет излучают стены, пол и потолок комнаты. Поиск выхода – сложная задача. Сначала надо выяснить, где находится ближайшая стена, после того как она найдена, необходимо выяснить, в каком именно направлении стоит двигаться вдоль нее, чтобы достичь выхода.

Гипотетический выход. Разум подсказывает, что он есть – ведь ты же каким-то образом попал сюда из другого места, но не исключено, что ты всегда был тут, и эта комната, которая, может быть, существует только в твоем воображении, не имеет выхода, потому что он никуда не ведет.

Но предположим, из комнаты можно выбраться.

А вдруг ты уже стоишь у стены, или даже больше того – у выхода из помещения – тебя от него отделяет всего пара маленьких шагов. Свет так ярок, так насыщен, что кажется – даже мысли тонут в нём. Он преграда, мешающая проверить предположения.

Симметрия одиночества

…И вновь пестревший палитрой повседневной рутины день обратился в пепел, его нет, он прошлое, безвозвратное ничто.

Я находился у себя в квартире, в маленьком помещении, которое лично мне всегда казалось большим, хотя другим – крошечным. Всё дело в предметах, заполнявших все ее пространство – и даже мои мысли. Я переходил из комнаты в кухню, из кухни в комнату всегда по ломаным траекториям.

Симметрия одиночества.

Я одинок, но мое одиночество не бесформенное нечто, а конкретное что-то. Своему одиночеству я придал человеческие черты. Его я представляю в образе обычного ничем не примечательного молодого человека, который всегда находится рядом со мной.

Он говорит, что в мире вокруг меня нет логики, и каждая его частица не несет в себе ничего, кроме бессмысленности пустоты. Быть может, в его словах есть зерно истины?

Когда мне надоедает его компания, я иду куда-нибудь гулять.

Мой выбор мест для прогулок, как правило, хаотичен, временами по воле судьбы я оказываюсь там, где уже был когда-то, Некоторые улицы и переулки знакомы. Летом и весной, когда от смерти и увядания – бессменных спутников зимы – не остается ни намека, я встречаю много счастливых, доброжелательных и открытых людей. Я ни с кем из них не знаком, я не знаю, о чём они мечтают, и тем не менее меня не одолевает чувство одиночества. Пусть все они лишь бледные тени в моей жизни, и всё же меня переполняет радость от встречи с ними. Важно, чтобы хоть кто-то был рядом.

А вот поздней осенью и зимой – когда еще не выпал первый снег – одиночество и депрессия расцветают в моей душе, превращаются в ветви тёрна с острыми шипами, заменяющие собой кровь в моих жилах. Всё приходящее ограничено временами года.

Улица, по которой я шел, располагалась недалеко от моего дома.

Когда я устаю, то присаживаюсь на первую попавшуюся лавку, закрываю глаза и отдыхаю, глубоко дыша. Может, кто-нибудь из прохожих так же одинок, как я?

Вечер, фонари зажигались друг за другом. Свет катился волнами по округе. Разноцветные огни, петляя, поднимались вверх по зданиям. А я всё продолжал сидеть на одном месте – куда спешить? Домой? Там стены, пол и потолок – всё покрыто изморозью одиночества. Я мог позволить себе задержаться на улице, я свободный, но одинокий человек.

Одиночество – как плата за свободу, у меня именно так. Впрочем, возможно, я сам отстраняюсь от всех и сам взращиваю собственное одиночество?

Одинок ли человек после смерти? Может, за гробовой доской нет никакого одиночества. Не исключено, что каждый находит в загробном мире свою вторую половинку. При жизни мы все вращаемся только вокруг особого центра, движемся исключительно по собственной орбите. Часто наши орбиты ни с чьими не пересекаются.

Темнело. Ночь всё больше овладевала миром и моей душой. Чернота ночи – густая, насыщенная, плотная – исполинским вихрем неслась по миру, городу, улице. Ее наполняли сонмы звуков. В моей квартире так же темно, и к тому же безмолвно. Мрак в моей обители – одно из воплощений моего одиночества.

«Пора домой, завтра рано вставать на работу», – подумал я. То, чем я занимаюсь, отвлекает меня от моего одиночества. Бывает, что я так погружаюсь в дела, что даже не замечаю, как пролетает время. Мой начальник одинок. Я слышал от коллег, что у него нет семьи и что он ведет закрытую жизнь. Он всегда держится в стороне, ограждается ото всех в целом и от каждого по отдельности. Может, его одиночество гораздо глубже моего? Наверное, так и есть.

Я встал, немного потянулся и зашагал по улице. Меня ждала моя квартира, пустота, мрак и одиночество.

Первое размышление

У нашего мира есть три временных состояния: прошлое, настоящее и будущее.

Прошлое нашего мира кровавое, беспокойное, темное. Прошлое было во власти суеверий и страхов перед высшими силами.

Настоящее нашего мира не менее беспокойное и кровавое, однако теперь его символами являются наука, логика, факты.

Будущее нашего мира – какое оно?

Второе размышление

В нашем мире существуют религия, наука и их борьба между собой. В прошлом на первом месте была религия, в настоящем – на передний план вышла наука. Есть две крайности: либо наука отрицает религию, либо религия не допускает науку.

Может ли быть между этими крайностями золотая середина? Да! Найти ее просто, надо только подумать.

Третье размышление

Вот идет человек, он спотыкается и падает. За ним идет другой человек, он видит, что случилось с первым, но не проявляет бдительности и осторожности и в итоге тоже спотыкается и падает.

В истории человечества так же: поколения прошлого ошибались, спотыкались и падали. Очередные поколения не учатся на горьком опыте предшественников и совершают те же ошибки.

Песня смерти

Я – стихия, что жонглирует галактиками.

Под кожей сущего я киплю и бурлю, а также в нереальное прокладываю мосты. На их перекрестках грезы и видения возносятся к сверхъестественному.

Я шепчу одиноким путникам слова древних молитв.

Я – посланник королевства печали, что в густом сумраке утопает.

Я среди надгробий миражом блуждаю.

Я – стужа лютая.

Я упиваюсь стенаниями вдов и отцов, чьи сыновья моими трофеями стали.

Мое ложе – дно могилы.

Иногда в крепости к спящим я мороком прокрадываюсь.

Я – болезнь, от которой нет исцеления.

В своих проклятых садах я аплодирую усопшим.

Я – палач.

Я есть смерть!

Песня о ночи

Ночь, ты – мать невыразительных химер, что под крышей Космоса скользят вокруг осей непостижимого.

Ночь, ты черным вороном пролетаешь над городами, одурманенными сном, задеваешь своей тенью грозные башни из стекла и холодного камня.

Ночь, каким силам ты покровительствуешь: добрым привидениям, чей голос – звон колокольчиков, или угрюмым фантомам – верным посланцам преисподней?

Ночь – это время миражей и чудес воображения.

Ночь, ты заставляешь мои поэтические струны звучать громче.

Ночь, под своим бархатным балдахином ты скрываешь тайны.

Ночь, ты – сцена, на которой репетируется нескончаемый спектакль жизнь.

Ночь, ты – муза романтиков.

Россия

Россия, полотно истории мира ты вышиваешь, нити судеб пророков и героев вплетая в него.

Россия, ты – трепещущая голубка в ладонях Богородицы.

Россия, ты – колыбель для властителей человеческих дум, чьи оды проносят сквозь время славу о твоих свершениях. В каждой строке их стихов и поэм незабвенных слышен твой голос могучий.

Россия, огнем войн и распрей кровавых твою девственную плоть выжигали, ядом безверия пытались живую искру Бога в тебе отравить – но нет! Ты, как и всегда, с колен упорно вставала, острые жала врагов с песней победы обращала в прах. На злобу их тиранов жестоких, как цветок в засушливой пустыне, взрастала и сладким нектаром надежд всё окропляла.

Россия, грозной бурей невзгод и суровых дней твои дети по миру были развеяны, но даже в краях свобод и богатства, что лежат за темными безднами океанов бескрайних, они продолжают тоской по тебе нещадно терзаться.

Россия, на ласкаемых ветрами просторах твоих гордым народам были начала даны. Под сводами храмов старинных, в изящных и строгих формах которых человеческий гений свое воплощение нашел, они на верность тебе присягали. Хор голосов их волнами мчится над степями. Им наполнены тихие лона лесов и полей плодородных.

Россия, с каким будущим ты обручишься? Узрится ли нам в серых красках оно, или же радугой яркой и оттенков палитрой переливается всякий миг его?

Узнаем потом.

Россия, ты – в моем сердце.

На кладбище

Кладбище – это особенное место. Здесь не слышен жуткий шорох холодных крыльев смерти, и каждой частичкой существа не улавливается тяжесть ауры распада и тлена. Над ровными рядами надгробий мягко реет умиротворяющее и завораживающее безмолвие, мягкая мистическая тишина, наводящая на размышления о тленности мира, зыбкости людского бытия. Свет радости и флюиды счастья никогда не появляются в пределах кладбища, не тревожат недвижимый покой, что незримым куполом накрывает его, и не иссушают потоки скорби и печали, текущие по переплетающимся у могил дорожкам и тропинкам. Кажется, что даже само время на погосте перестает бежать куда-то сломя голову. В других местах жизнь ни на секунду не прерывает своего жаркого торжества, поет на разные голоса и мотивы, шумит и грохочет, зато тут, в последнем пристанище мертвых всё погружено в вечный сон, и никакая птица или зверь не смеют нарушать его. Каждый новый день здесь похож на предыдущий.

На центральной аллее появились два человека. Первый – шестидесятилетний мужчина, высокий, с пышными усами, сухим морщинистым лицом, одетый в брюки и белую рубашку. Второй – двадцатипятилетний парень с широкими плечами, кудрявыми рыжими волосами, зелеными глазами и выступающими скулами. На нём – темно-синий свитер, джинсы и черные ботинки.

– Давно ли ты работаешь сторожем на кладбище? – спросил парень.

– Уже где-то шесть лет, – ответил мужчина.

– А тебе бывает страшно? – поинтересовался парень. – Ведь приходится проводить тут ночи в полном одиночестве.

– Нет, – вздохнул мужчина. – И потом, кого или чего мне бояться – мертвых? Они не в силах причинить вреда живым. А вот от самих живых стоит ждать подлости, предательства и безответных чувств. Например, я знаю могилу одной девушки, которая убила себя из-за несчастной любви. Более глупой причины для смерти, чем любовь, и не придумаешь.

– Ну да! А откуда ты узнал о погибшей?

– От ее родителей. Им надо было выплеснуть наболевшее. А я – хороший слушатель.

– Но самоубийц, по-моему, не отпевают в церкви и не хоронят в ее ограде.

– Верно, однако ты даже не представляешь, сколько вопросов и проблем можно решить с помощью денег, а если в игру вступает непомерная человеческая жадность, то тогда даже самые высокие горы покажутся равниной, и самый глубокий океан – мелкой лужей. Как оказалось, родители девушки – богатые люди, и они легко сумели найти священника, который за кругленькую сумму и в обход всех церковных правил отслужил панихиду по самоубийце.

– Хм, вот как. Ясно, – задумчиво буркнул парень.

– Запомни, сынок: если тебе разобьют сердце, не беги резать себе вены. Всякой любви в мире много, а жизнь – всего одна. Береги ее!

– Хорошо, – согласился парень.

Мужчина по-отцовски похлопал собеседника по плечу.