Электронная библиотека » Алексей Доронин » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Час скитаний"


  • Текст добавлен: 21 октября 2023, 05:58


Автор книги: Алексей Доронин


Жанр: Боевая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Но перебои с электричеством случались редко. Его хватало с избытком. Отсюда и море света на острове, которое видно издалека. Которое манит как магнит и злит чужаков.

Атомный ледокол «Князь Владимир» пришвартован у Северной пристани. Эта плавучая АЭС, стоящая у самого берега, её реактор, один из двух (второй, как говорили, не функционировал), давали энергию Острову. Ею магнаты пользовались совместно.

«Смогут ли они её починить, случись что? Сколько у неё осталось ресурса и горючего? И где потом брать электричество? Ветряки? Солнечные панели? Дизель? Пар?» – такой разговор Младший случайно подслушал, когда в бар заглянули двое механиков михайловской Коммунальной службы или просто Коммуналки. У Кауфмана была такая же служба. Свои половины города они обслуживали независимо. А электростанцией занимались совместно.

Именно после этого Саша задумался. А визит к Мозгу и случайно увиденное на мониторе только подтвердили его догадку. Вряд ли он один об этом узнал. Скорее, все надеялись, что как-то рассосётся.

Младший подходил довольно близко к кораблю. Будто бы рыбу ловил с набережной. Но его любопытство чуть не закончилось плохо – пристань стерёг патруль городской стражи с собаками. И пришлось долго объяснять, что он не шпион, а просто прогуливается между сменами. Больше Саша в лазутчика не играл.

* * *

С этими мыслями в голове Молчун подошёл к умывальнику. Он помыл руки и вдруг вспомнил, что надо пришить эти чёртовы лычки к камуфляжной летней куртке. Проклятье. Лампочка еле светит, надо подойти к окошку в коридоре. Он видел там забытую кем-то табуретку, а катушка ниток с иглой была у него припасена…

Но до окна не дошёл. Охнул. Возле лестницы, совсем рядом с ним, стояла женщина. Саша узнал её, несмотря на полутьму. А ведь даже не слышал, как она поднималась.

– Карина? Ты, блин, не подкрадывайся! У меня же оружие есть.

– О… Я знаю… И не только оно. Мне тебе кое-что сказать надо.

Официантка подмигнула ему и, сильно покачивая бёдрами, отвела обратно в комнату с рукомойниками. Он даже не смог возразить. На ней было платье с оборками и глубоким вырезом, довольно короткое. Обычная форма для здешних работниц.

– Вижу, у тебя сегодня важный день? Ой, что за нитка, давай уберу…

Она повернулась так и эдак, давая осмотреть себя со всех сторон. Наклонилась, будто действительно убрать невидимую нитку (Саша даже подумал, что уронил свою, с иголкой). Вдруг прижалась и начала тереться о него. Без предисловий. Будто кошка. Издавая почти такие же стоны.

Он немного удивился. Но понял, к чему она клонит.

«Аттестат зрелости», – вспомнил Молчун глумливое перешёптывание и перемигивание «котов». – Пусть, мол, отметит «лычки». Парню жениться скоро, тогда уже не погуляет. Черти, блин.

Бретельки лифчика начали соскальзывать с плеч. Так, что большая белая грудь больше чем наполовину оголилась, и можно было, протянув руки, просто взять её в ладони.

А ведь в зале никому не разрешала себя трогать. Сразу звала вышибалу. Хотя все знали, что за деньги разрешит, и не только потрогать. Бесплатно и при всех – нельзя. А в комнатах на втором этаже и когда заплатил по таксе – можно всё.

Вот и в его случае, похоже, о бесплатности речи не шло. Видимо, «уплочено».

Он почувствовал руку у себя на ремне.

– Убери, – потребовал Младший. Его смутил её напор. Даже попытался отодвинуться.

– Тебе жалко, что ли? Я же вижу, что ты хочешь. Чувствую, – хихикая, она начала елозить рукой вверх-вниз, ритмично. – Ты что, не мужик? Гомик? Или больной? А вдруг тебя завтра грохнут? Бери от жизни всё, пока живой.

– Типун тебе… – он отвел её руку, застегнул ремень и поправил пряжку. – Конечно, хочу. Я нормальный мужик. Но есть слово «нельзя». И такая фигня, как долг. И вообще… я не дурак, знаю я вас… Ты же завтра всё ей расскажешь? Просто чтоб поглумиться… И накроется мой брак медной трубой.

Карина только рассмеялась в ответ. Но руку убрала подальше. Брезгливо усмехнулась.

– Да что ты за мужик? Настоящий должен быть всегда готов. И плевать на долг. А тебя удерживает никакая не любовь. Страх. Ты трус.

– Любви не существует, – чётко произнёс он.

– Точно, – в её глазах мелькнуло что-то похожее на понимание. – Иначе мы не докатились бы до этого.

Она выше, постарше и чуть полнее Анжелы, личико было бы хорошеньким, если бы не тонна макияжа. В городе производили простенькую косметику. А ещё некоторые на свой страх и риск «реанимировали», отмачивали засохшие довоенные средства для макияжа. Но даже за этой намалёванной маской она была милой, хотя и потасканной, потрёпанной жизнью.

– Может, я и трус. А ты пессимистка, – вырвалось у него, хоть Саша и понимал, что глупо сейчас метать бисер. – С каких это щей меня грохнут?

– Писи… что? Не знаю такого слова. Но болтают, что… всех людей Михайлова зароют до первого снега. Как озимые. Так все говорят. Бригадир не шутит.

– Кирпич? Кирпича твоего скоро повесят. Будет он как дорожный знак. На столбе.

– Глупый. Ну, кто может повесить Кирпича? У бригадира целая армия. А повесят одного Кирпича – сразу новый появится. И упадёт на голову кому надо.

Вот это да. Вот это новости. Может, она и дура. Может, и выдумывает. Надо сказать корешам. Но если он перескажет этот разговор, её изобьют и отдадут Электрику. А там сначала будут бить током, потом пытать паяльником, потом уже почти бесчувственное тело по кругу пустят. Там любой заговорит, даже если ничего не знает. Ну а то, что останется, вздёрнут на фонаре. Видимо, у неё был какой-то зуб на власти города и наёмников… что неудивительно. Нет, он никому не скажет. Это не его проблемы. Мало ли, где она слухов набралась. Старьёвщики в баре постоянно треплются.

– Ну, так что? Может, передумаешь, – она опять приоткрыла грудь.

– Нет. Последнее слово.

– Хамло. Разве можно отказывать женщине?

– Можно. Тебе одиноко и холодно? – с издёвкой спросил он. – Иди, рядом с печкой посиди.

– Свинья. Да не башляли они мне. Жмоты. Просто попросили по-хорошему. Я думала, ты нормальный мужик, а ты… интеллигент вшивый. Да, мне холодно в этой дыре, которую городом зовут. Культурная, ёпрст, столица.

– Вшивый? Да нету вроде, вывел давно. В мыслях не было тебя оскорблять. На, погрейся, – он снял куртку и накинул ей на плечи. – Если холодно.

– Дурак! – она сбросила куртку на пол. Младший тут же подобрал её и снова надел.

– Ты не первая говоришь, что я дурак. Ну, всё, я пошёл. Можешь сказать этим охламонам, если что, что всё прошло в лучшем виде. А вот Анжеле не пытайся свистеть. Она женским чутьём сразу поймёт, что ты гонишь, и ничего у нас не было.

– Придурок.

– Я не ребёнок. Знаю, когда женщина хочет, а когда нет. И от той, которая не хочет, мне ничего не надо, даже если б я свободным был.

– Осёл. И чего я хочу? – сказала Карина уже мягче, бровь её приподнялась с вопросом. Теперь, когда на неё падал свет из окна, макияж казался особенно неестественным, трупным, вампирским. Даже он не мог замаскировать мешки под глазами. И всё равно она была симпатичной, а не отталкивающей.

– Глядя на твоё лицо… вижу, что ты хочешь выспаться. Работаешь без выходных, обслуживаешь всякую шваль… обычно с подносом. А теперь тебя ещё попросили сделать одолжение мне. Так вот, не надо.

– Смотрите-ка, святой Исусик. Нет… ты точно не мужчина, – губы её сложились так, будто она хотела плюнуть, – Да как ты вообще сюда попал? Ты ангел, что ли? А мы тут люди простые. И живём в говне. Барахтаемся.

– Вы сами это выбрали.

– Да ты философ, блин. Чего мы выбрали? Какого хера мы выбрали? Это не мы такие, это жисть. Мы родились уже в этом, – она показала за полуслепое окно. – Нам обратно родиться, а? Чё скажешь, ты, хороший мальчик?

– Девочка, ты не представляешь, насколько я могу быть плохим.

Он протянул руку и коснулся её щеки. Но тут же убрал. На секунду в глазах официантки мелькнул испуг. Может, рука была холодной. А может, во взгляде его прочитала, что он действительно может быть плохим, и совсем не в игривом смысле. Но, встретившись с ним глазами, Карина чуть успокоилась. Он не собирался делать ей больно. Хотя жестокое обращение явно было ей привычно.

Взгляд испуганной зверюшки исчез. Вернулось человеческое выражение – усталой женщины средних лет, неглупой и не пошлой, которое пряталось, как под красками и белилами, под слоем фальшивой похоти.

– Конечно… Вы хорошие, а мы, бабы, плохие. Только почему-то детей тянем и растим мы. Даже больных. Даже самые плохие из нас. А вы, чуть что, уходите. Порхаете бабочками. Скачете козликами. Тяжело стало – только вас и видели. «Адьос, любимая!». Вам бы бегать от одной к другой, бебиков стряпать и приключений искать. И ты такой. Даже если прикидываешься ангелочком.

– Я не знаю, какой я. Необычно это слышать…

– От шлюхи? А я не всегда такой была. Этот город пожевал меня и выплюнул.

Она говорила то же самое, что Анжела. А ведь это они о самом цивилизованном городе. Но даже в его пределах многие жили, как в аду. И то, что они не были дикарями, умели читать, имели радио, какие-никакие книги и даже газету «Ведомости» (там в разделе объявлений можно было купить не только овчарку, но и помощницу по хозяйству), – только усугубляло положение. Они понимали чуть больше, чем внешние. И от этого им было еще гаже.

– Ну ладно, достал ты меня. Расскажу, – сдалась женщина. – У меня сын больной. Ребёнок атома. И мать старая, не ходит. Ради них мне приходится этих ублюдков терпеть. И тарелки мыть шесть, а иногда семь дней в неделю. Если хочешь чем-то помочь – помоги.

Она вполне могла врать. Или приукрашивать. Но это не имело значения.

– Нет, конечно. Не помогу, – ответил Молчун. – Я же не ангел. И не Волкодав из рода Серых Псов. Но и вредить не буду. А ты за языком лучше следи. Нет, не в том смысле. Не болтай лишнего про Кирпича. А то тебя повесят. И твои без тебя пропадут раньше времени. Тут полицаи наших господ землю роют, ищут шпионов.

– Так, значит? Ну, если не поможешь, то иди на хрен. И попробуй только сказать, что я тебя не обслужила.

Совершенно не стесняясь его, она ловко поправила и застегнула поношенный бюстгальтер и, фыркнув брезгливо, ушла.

Молчун вспомнил свой первый раз с другой девушкой, точнее, женщиной на четыре года его старше, далеко отсюда, на Урале, и то лёгкое разочарование, которое испытал после. Та ведь тоже изображала развратность. В том виде, в каком представляла из книжек, из рассказов старших… про кино и компьютеры у них в деревне давно забыли. Но фальшь быстро стала очевидной даже такому неопытному в этих делах щенку, каким был недавно пришедший из пустошей молодой бродяга. До этого случая ему только однажды довелось полежать рядом с женщиной, и ничего больше. Вспомнил, как у Лены была закушена губа, и лицо её выражало: «Я буду терпеть всё, что ты сделаешь со мной, грязное животное, потому что мне надо, чтоб ты не ушёл». Как и все девушки, которых он знал, лично в нём Елена не нуждалась. Но материальные обстоятельства вносили в это коррективы. Мир был жесток, труд тяжёл, а рабочие руки – всегда нужны. Даже чуть-чуть кривые. Поэтому Данилов-младший и не оставался совсем один.

Анжела тоже была не нимфоманка. А уж про возвышенные чувства… вся её возвышенность обитала в книжках. Он быстро понял, что тоже нужен ей из прагматических соображений. А уж каких – тут даже его уровня понимания хватало. Получить какую-никакую защиту от опасного мира и ресурсы. Не было бы его – нашелся бы другой. Поэтому она терпела его и позволяла ему хоть что-то.

* * *

Младший шёл по полутёмному коридору вдоль шелушащихся стен по покрытому выбоинами полу, насвистывая, изображая безразличие. На самом деле ему, конечно, было хреново. Его потрясывало, до ломоты, до боли. Чёртовы инстинкты. Хотелось наброситься на эту дуру, как в тех немецких фильмах про водопроводчиков. Овладеть ею, как животное, чтобы у неё мышцы потом болели, будто после десятикилометровой пробежки по пересечённой местности.

Потому что в жизни нет ничего светлого и чистого, потому что всё это обман, которым его пичкали в детстве. Есть только борьба за ресурсы и власть. А ещё удовольствия тела, которые в изобилии достаются именно тем, у кого этих ресурсов больше. Самым подлым и хищным. Причём за власть борются не только в племени или в стае, но и в семье. И проигрывает тот, кто хочет быть чистым и честным, кто сильнее любит и верит. Нет добра, и нет справедливости. Есть только негодяи разного калибра и фасона. Есть лжецы и наивные дети, которые им верят.

Поэтому расслабляться нельзя никогда. И потери от короткого приятного мига с этой продажной шкурой были бы больше. Его какая-никакая семья рухнула бы. Поэтому – никаких Карин…

Именно прагматизм предотвратил куда больше греховных поступков, чем мораль.

«Я не беру на себя слишком много. Это моё кредо по жизни. Не подбираю котят или щенков. Не кормлю голодных. Не помогаю бедным и никого – из чужих, а своих у меня нет – не защищаю. Потому что знаю, что не смогу обогреть всех. Я не солнце. И потому, что меня никто не защитил и не обогрел… даром. Мой путь – нейтралитет. Я не хочу спасать мир, о чём твердил мой дед. Когда-то хотел, но понял, что это смешно. А теперь просто живу. Зато я честен с собой. И то, что меня… меня, ха-ха, многие считают хорошим человеком… это красноречиво о нашем мире говорит».

Молчун нашёл в коридоре окно с северной стороны, с закрашенным стеклом, и приоткрыл створку, повернув ручку. Механизм оказался исправным, хотя и пришлось приложить силу. В помещение ворвался свежий воздух.

Падали редкие капли дождя. Из-за густых облаков казалось, что наступила ночь. Но, конечно, до неё ещё далеко.

Он смотрел вниз, на вечернюю жизнь города.

Светящиеся гирлянды были натянуты на столбах.

Отсюда из окна хоть и не видно Залива, зато открывался отличный вид на Променад. Тут чисто, и нет мусора и отбросов. Света было столько, что ночью даже небо казалось подсвеченным. Не сравнить с теми чёрными небесами, под которыми он привык спать за Поребриком. Эта часть острова до поздней ночи сверкала, как ёлочная игрушка в тёмном лесу. Конечно, это всего лишь бледное подобие того, что он видел в фильмах про Москву, Нью-Йорк или Лондон до Войны… но – чудовищное расточительство по сравнению с деревнями, где и один генератор было не найти. Где после захода солнца царила кромешная тьма и люди сидели при коптящих керосинках, свечках или даже при лучинах.

Техники говорили, что энергию некуда девать. Мол, её не запасёшь, не сохранишь. Вот и оставалось праздновать на этом пиру. Даже не во время чумы, а после чумы.

Где-то вдалеке поднимался дым котельных, рыбоперерабатывающих заводов и ещё каких-то магнатских фабрик. Хотя Денисов говорил, что фабрики те по меркам старого мира назывались бы мануфактурами, где основные операции выполнялись вручную, почти без разделения труда. Иногда в цехах среди довоенных станков стояли сделанные уже после Войны паровые «монстры». Именно поэтому было так много дыма.

Главной отраслью все-таки была пищевая. Поэтому солёная рыба в городе была всегда и многих от неё уже тошнило. Делались и консервы. Непонятно, правда, где брали для них банки… Младший видел в продаже. Дорого. Хотя иногда можно позволить себе.

* * *

Когда он вернулся в общий зал, радио молчало. Карины не было. Ушла куда-то в глубину здания. Видимо, выпьет, раз сейчас не её смена. Обиделась. Типа, её женские чары поставили под сомнение.

Хотя ей-то что? Врёт она, что братаны ей не заплатили. Он сам видел, как они перемигивались. А отрабатывать не пришлось. Профит.

Наёмники набрались за эти десять-двадцать минут ещё сильнее, но пока не в зюзю. Иначе бы сил не хватало на членораздельные слова.

Разговаривали снова о чём-то пошлом, это можно было понять по сальному смеху.

– Да пусть она это умеет, а борщ я себе сам нах сварю! – прокричал на весь зал Богодул и стукнул кружкой о столешницу так, что подпрыгнули солонки.

Старшина был циник, матерщинник и мизантроп, и имел любимое нематерное выражение: «ублюдочная говняная свинья». Но он не просто повторял известные всем четыре русских корня. По духу он был сквернослов-виртуоз. И рифмы типа «сникерс – х… икерс», «баунти – х…яунти» были для него первой ступенью разбега.

Дальше следовали куда более заковыристые переделки. Богодул мог любое слово превратить в матерное: «Строить – х…ёрить, делать – х…елать, ходить – х…едить».

Но и без мата он легко мог обгадить с ног до головы. «Что ты там прогавкала, свинособака?» – добродушно переспрашивал он, когда обращался к кому-то младше или слабее.

«Эй ты, обосравшееся, обоссавшееся быдло, звездуй сюда живо!» – подзывал официанта, разносчика или торговца на улице.

«Иди соси сосиску, пылесос недоделанный!» – прогонял настырного попрошайку.

«Избушка-избушка, повернись к лесу передом, ко мне задом. И чуток наклонись», – говорил часто без всякого сексуального контекста. Просто чтоб показать свое презрение.

Вот и теперь он явно был недоволен блюдом, которое принесла перепуганная молодая официанточка, имени которой Молчун не знал. Видимо, недавно взяли. Ох, и не повезло девчонке.

– Это что ты передо мной поставила?! – басил старшина, снова ударив кулаком по столу. Видимо, успел залиться до самых бровей. В таком состоянии он агрессивный, хотя агрессия чаще бывала словесной. В драку редко лез. Но тем, кто не мог ответить и заткнуть его, приходилось выслушивать развязный бред до конца.

– В-второе блюдо, – светловолосая пигалица явно стушевалась, не зная, чего ожидать.

– Х…юдо! Я и сам вижу, не слепой нах… Это что там? Рядом с картошкой?!

– Рыба.

– Х…иба! Да у меня хер больше, чем эта «рыба»! Там же, мля, одни кости, суко. Это гребанная килька! Я тебе что, котик? Тащи нормальную корюшку. Мы же в Питере-Х…итере. Иди, мля. Или я заставлю тебя это сожрать вместе с тарелкой. Иди, скажи повару, что я его изнасилую, если он не достанет мне нормальную рыбу. Или деньги назад потребую! Вали!

Богодул попытался хлопнуть худосочную официантку по попе, промахнулся и чуть не упал с лавки.

Никто не вступился. Все промолчали. И Молчун тоже. Повар Никанорыч, какой бы он суровый мужик ни был, перечить не будет, а достанет из запасов рыбу чуть покрупнее. И не придёт разбираться с постоянными клиентами. Зато потом – и это все знали – сорвёт зло на работниках кухни, особенно на самых младших.

Девушка забрала поднос и вышла. Через десять минут вернулась. Рыбу заменили на более крупную и мясистую. Видимо, была предназначена кому-то другому.

Богодул одобрительно крякнул и, наконец, удачно хлопнул её по тощему заду. Девушка вскрикнула.

– Всё! А теперь уёбен зи битте! Но приходи ко мне вечерком. Я тебе такую рыбу покажу…

Конец фразы потонул во всеобщем «Га-га-га-га-га!».

Мелкая девчонка, покраснев, пулей вылетела из зала.

– Привыкнет, – философски пробурчал старшина, потирая руки перед блюдом. – Все они такие по первости. А потом… не остановишь.

Кто-то тихо хихикнул и присвистнул: мол, быстро она побежала, проворная, вот бы ее… – и так далее, понеслось. От рыбы-щуки быстро остались одни кости.

Стало ещё гуще накурено. Мухи и те уже не летали. Сдохли, видимо. Пахло винными парами и чем-то горелым.

За окном слышны были хлопки и раздавались пьяные крики. Кто-то запускал фейерверк. А может, стрелял из «калаша».

«По вечерам над ресторанами…» – вспомнил Молчун.

Потом радио включилось снова, но сменило пластинку – и вместо электронных звуков и иностранных слов он услышал мелодичный гитарный перебор.

«Баллада о воине дороги» – чуть хриплым голосом объявил невидимый исполнитель.

 
Пустынные земли, мертвенный рассвет…
Где город стоял, там давно его нет…
 

– Что за отстой они крутят? – заглушил песню голос с задних рядов. Похоже, Бык, чьё прозвище подходило к внешности, хотя и было образовано от фамилии Бычков. – Где нашенские песни? Про жизнь нормальных пацанов?!

Он был рядовым, ходил в них уже давно – был разжалован из капралов за какой-то косяк, и Молчуну казалось, что он ему малость завидует. Но прямых рамсов между ними не было.

– Пусть играет, – произнёс Младший, поворачиваясь к нему, – Тебе-то чё? Про твоих пацанов уже все слыхали.

– А кто ты ваще такой, Саня? Ты других спросил, а? Нас тут много, и нам другое нравится.

Кто-то хихикнул. Назревал конфликт, а это они любили. Сами пока ничьей стороны не приняли, но у Быка была больше группа поддержки – два таких же чугунных лба с татуировками (куртки они давно сняли), которые сидели с ним, уже переглядывались.

 
Пустыня снаружи, пустыня внутри,
Ты выжил, так просто иди и смотри.
Один против сотен, один против всех,
В ушах твоих вечно лишь дьявола смех.
 

Но разборки не получилось, даже словесной.

– Ты, Бычара, не выделывайся. Он нас сегодня поит и кормит, поэтому послушаем, мужики, – сказал своё слово Режиссёр, подняв руку. Он был лейтенантом, поэтому имел больше веса. – А не понравится, выключим.

 
Суровой зимой тебе виделись сны,
О мести и том, как дожить до весны.
И шёл ты, надвинув на лоб капюшон.
Поскольку ты жив, то ты не побеждён.
 

Высокий, с лицом, похожим на морду зебры, с «арафаткой», повязанной на манер шейного платка, Родион Вениаминович по прозвищу Режиссёр часто строил из себя эстета. И иногда любил показать, что ему не чужда высокая культура. Он говорил, что его семья жила в Питере ещё до войны, и его предком, мол, был знаменитый дирижёр. Но в устах не очень грамотных «котов» это слово трансформировалось в «режиссёр». Может, потому, что лейтенант любил придумывать всякие жестокие наказания для подчинённых, особенно для новичков, представлявшие собой целые небольшие спектакли.

Туз лейтенанта за это и ценил. Конечно, не за шоу, а за способность организовать даже бестолковых бойцов на работу, что не каждый умел.

«Коты – твари ленивые, – любил говорить полковник. – Пока не пнёшь, не полетят».

Хотя и сам Туз был довольно тяжёл на подъём. Не из тех начальников, кто въедливо вмешивается в каждый аспект дела. Спрашивал за результат, а как тот будет достигнут – его мало волновало. Но вот если не сделают…

Песню дослушали в молчании, которое нарушалось недовольным бурчанием Быка и редким похихикиванием кого-то из его клевретов. К тому времени несколько куплетов уже были пропущены, но даже финал не оставил Молчуна равнодушным.

 
И пусть ты один, а врагов легион —
Пока ты был жив, ты не был побеждён.
 
 
Не ради добра, не ради других,
А лишь чтоб кричали, сгорая, враги.
И пусть полыхает в огне всё кругом,
Сполна им воздашь за потерянный дом.
 

Музыка закончилась. Младший отложил ручку. Скорописью он успел почти всё записать в блокнот, и плевать ему было на смешки и подколки.

– Мля, я щас расплачусь, – отпустил комментарий Богодул. – Как завернул, певец-ху…

– Волдырь тебе на язык. Заткни пасть, – бросил ему Режиссёр. – Песня выше всяких похвал.

Со старшим по званию не поспоришь, и Дядюшка Богодул заткнулся. Хотя другие, похоже, тоже были не разочарованы. Уж на что они грубые и тупые. Даже Бык. Хотя он имел на Младшего зуб. Но куда деваться? Всем не угодишь. Наоборот, если будешь подо всех прогибаться, ноги вытрут, как об коврик. Только сила… адекватная сила внушает уважение.

Кто-то захлопал в ладоши, кто-то поощрительно свистнул, как свистели в стрип-клубе, когда девушки оставались в нижней части бикини. Хотя смысл, скорее всего, до конца поняли не все. Разве что уяснили, как крутой чувак разобрался с плохими людьми. А за что, почему – ускользнуло от их понимания.

Радио уже начало транслировать объявления об оптовой продаже рыбы, когда Режиссёр произнёс ещё раз:

– Неплохо.

– Да. Неплохая вещица. Умеет, ублюдок певучий, – Дядюшка Богодул мог, когда надо, быть угодливым.

Изредка его по ошибке называли «Дедушкой», хотя какой он к лешему «дедушка»? От силы лет сорок пять. А что его уцелевшие волосы на голове и щетина все седые – так это дефект генов.

Старшина мог целый абзац из матюгов составить. Но когда он начинал говорить без них, звучало ещё скабрезнее. Все люди у него делились на «обоссавшееся говноедское быдло» и «зажравшихся педерастических ублюдков». Но на последних – то есть тех, кто главнее или богаче, – он рта никогда не разевал. Ругал за глаза, никогда не конкретизируя.

– Как думаете, пацаны, эта песня до войнушки придумана? – спросил кто-то из наёмников. – Или сейчас сварганили?

– Не знаю, – пожал плечами Режиссёр. – Слишком гладко для новой. Наверное, из кино. Есть один лабух, Капитаном себя называет, на пристани поёт. Так вот он её тоже знает.

Младший не стал упоминать, что уже разговаривал с этим бардом. И песня не им сочинена.

– Ну почему меня никакая сволочь не кормит за песенки-х…есенки? Я тоже могу трень-бренькать, – пробурчал Богодул. – А ещё по башке кого-нибудь угандошить гитарой, воротник из неё сделать. Да ну его к хренам. Мы тут по колено в крови ходим, ночами в патрули, морозим яйцы, нам горло перерезать могут, можем заработать радикулит, а они песенки поют.

– Ну, научись.

– А я могу.

Богодул взобрался на стул, как ребёнок, и начал петь что-то настолько похабное, что у всех завяли уши. Частушка была про то, как он всех «енотов» вертел на х…

Все ржали одобрительно, только Режиссёр хмыкнул:

– А чего так грубо? Они же типа союзники. У нас с ними мир.

– Ага. Мир, дружба, жувачка… – Богодул поморщился, слезая со стула. – Ты же знаешь, командир, они только и ждут, чтоб нам пику в бок воткнуть. Перерезал бы их всех бригадир Кирпич. Вот счастье было бы. Мы б ему золотой памятник поставили.

– А лучше пусть они друг друга завалят.

– Однозначно, – поддакнул Чёрный. – Хороший «енот» – дохлый «енот».

Младший слышал, что раньше «убитыми енотами» называли иностранные деньги. Но из собравшихся, наверное, только Режиссёр об этом знал.

Радио приглушили, потому что там пошла сплошная реклама: услуги мастеров, цены рыночных торговцев, а потом началась передача, где рассказывалось, как хорошо жителям живётся. Сан Саныч с радиоузла получал деньгу и паёк от обоих олигархов не зря, он хорошо умел промывать людям мозги. Говорили, что по учебникам занимался. Особенно Саныч напирал на то, сколько опасностей во внешнем мире, как хотят оборвыши убить всех мирных горожан, и что те живут, как у Христа за пазухой, под опекой двух самых лучших людей города и под охраной их верных слуг.

Слушать такую чушь наёмники не хотели, хотя им на самом деле жилось неплохо, лучше, чем всяким пролам.

В этом гаме Младшему было некомфортно. И он был огорчён, что снова, как и на пристани, не удалось записать песню целиком. Почему-то он вбил себе в голову, что это важно. Что это ответ на вопрос, ключ к двери, которая вела куда-то… в важное для него место. А он упустил. Была даже мысль сходить заплатить этому чертовому певцу. Главное, чтоб тот не заартачился и не заломил монет двадцать. После расходов на эту глупую вечеринку надо включить режим жёсткой экономии.

Или заявиться на радиоузел. Узнать у Сан Саныча, откуда взялась песня, скопировать текст.

Вечеринка продолжалась. В телевизоре теперь был не футбол и не бокс, а фильм про мужика-робота с автоматом. Тот убивал полицейских. Но все смотрели его вполглаза.

Вообще-то повышение Молчуна – только формальный повод. Настоящей причиной закатить гуль-бан было всеобщее желание нажраться и оторваться. Нажраться совсем не еды, а оторваться от ежедневных проблем и заморочек. И то, что молодой боец проставлялся, пришлось кстати.

А вот сам Сашка пил и ел без особого удовольствия, хотя и много. Но, видя, что зал начинает делать круговые движения, он попытался воздерживаться от алкоголя.

«А ты чё только жрёшь и так мало наливаешь? Не уважаешь?».

Пришлось уступить, но закусывать всё плотнее и жирнее. И пить не водку, а вино. Вроде бы тогда не должно совсем развезти. Пьянеть он не хотел. Ему ещё надо было с Анжелой важный разговор провести.

Кстати, счёт времени он потерял полностью, и, глянув на часы, охнул – ничего себе они «погудели»!

– Ну ладно, пацаны. – Режиссёр поднялся с места и направился к выходу, чуть пошатываясь. – Я ненадолго. Пошёл к даме сердца. Она тут близко. А то мне выговор объявит. Строгий. Не безобразничайте. Если не вернусь – напоминаю, чтоб послезавтра в восемь ноль-ноль были как штык.

Лейтенант ушёл, а значит, теперь можно отрываться по полной.

На завтра им предоставлен выходной за то, что подразделение отличилось в поимке лазутчиков. Расходиться никто не собирался. И последний ограничитель слетел.

– Идите-ка сюда, мон-дюк! – подозвал Богодул Студента – младшего бармена.

Того нормальным мужчиной никто не считал. Не потому, что за ним был замечен какой-то зашквар, а просто наёмники свято верили, что работать «подай-принеси» для Настоящего Мужика – западло. Студента звали Борис. Младший вспомнил, что тот когда-то ходил на курсы в Академию, пока её не закрыли. Потому и Студент. Надо бы порасспрашивать его.

А ведь Академию закрыли по личному распоряжению Михайлова. Она была организована не магнатами, а какими-то пришлыми сектантами. Не такими, как Свидетели Кришны. У этих экуменистов, как говорят, никакой мистики вообще не было. Только наука. Мол, их долг – нести знания. Саша слышал, что они не только имели свои центры в разных городах, но и даже языковые границы для них не были преградой. Но откуда вообще их вера пошла, не говорили.

Молчун сам хотел туда записаться, но постеснялся – в отряде подняли бы на смех. Да и времени было жалко. К тому же взрослых там учили платно, только детей задаром.

А старшина, похоже, крепко на Студента обозлился. Причем из-за ерунды: ему показалось, что тот на него неправильно смотрит.

Богодул достал пистолет Стечкина и положил на стол. Начал протирать тряпочкой. Это у него шутки были такие.

– Иди-иди сюда, дятел, пока не впендюрил тебе.

«Халдей», как обычно звал Дядька весь обслуживающий персонал мужского пола, скованной механической походкой подошёл. Чем вызвал порцию хохота наёмников. Но его дискомфорт было легко понять – свора пьяных красномордых бритоголовых жлобов выглядела не очень дружелюбно.

Абрамыч своих холопов неплохо вышколил. Полотенце перекинуто через руку, в другой блокнот, в нагрудном кармане ручка, белый фартук, форменная кепка… В глазах на секунду промелькнуло что-то похожее на испуг, но тут же на лицо вернулась обычная маска угодливости. Борька явно держался за эту работу. Оно и понятно: лучше уж здесь, чем чистить выгребные ямы, копать канавы или солить в рыбных сараях привозимые рыбаками дары моря.

«Мон-дюк» – это было любимое обращение Дядьки Богодула к обслуживающему персоналу. Он говорил, что это не ругательство, а означает по-французски «мой герцог». Впрочем, даже он был не настолько отморожен, чтобы обращаться так к тем, кто мог ответить. К настоящим «князьям» и «герцогам». Но официант был человеком подневольным. Причём в прямом смысле. Он был в долговой кабале у Абрамыча.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации