Текст книги "Час скитаний"
Автор книги: Алексей Доронин
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Судя по всему, река иногда разливалась и затапливала берега – ближайшие к ней домики с сараями и огородами просто вмёрзли в лёд, некоторые избушки развалились, кучами лежали брёвна, торчали печные трубы.
Так, что там говорит карта? Из Омска две большие трассы ведут на запад – к городам Ишим и Петропавловск.
Петропавловск, который южнее, – уже на территории Казакстана. Не России-матушки.
Kazakhstan. Он вслух произнёс странное название.
Младший не был уверен, кто там обитает – казаки или казахи, – но и те, и другие вряд ли будут ему рады. Ордынцы вон свои – а какие сволочи оказались. А эти вроде как вообще из чужой страны, вдруг они ещё хуже?
Поэтому он свернул на северную дорогу, чтобы в Казакстан не заходить.
На Ишим.
«Может, найду тех, кто мне поможет. Должны же быть люди, которые ненавидят СЧП и Виктора».
Но осторожный скептик внутри него говорил, что лучше не выдавать своего присутствия вообще. Даже мирные граждане могут быть враждебны, думая, что он вор или бандит, а могут и выдать его Орде.
Поэтому он крался, как лазутчик. Хотя почему «как»? Он именно им и был. Шпион на чужой территории. Хотя бы и самозванный, не имеющий задания.
Впрочем, почему это не имеющий?
* * *
Надо было смириться, что отряд «Йети» перестал существовать. Если кто-то и ушёл, их догнали и добили. Живыми могли захватить только главных и привезти куда-нибудь в ставку Чрезвычайного Правительства для допросов и пыток. Это хуже смерти… А если человек десять и ушли живыми, то ни на что уже повлиять не могли. Дай бог, если доберутся до Кузнецово.
«А вдруг на само Кузнецово нападут? Да, я видел, как машины этих козлёнышей уходили на запад, но вдруг это хитрость?».
В повторную атаку ордынцев на Державу он не верил. Там полная мобилизация, сибиряков уже врасплох не захватишь, и враги должны это знать. Но даже если до столицы не пойдут, пограничный форпост могут сжечь вместе с жителями.
Но это не его проблемы. Он никак не сможет на это повлиять, и никого не успеет предупредить, даже если бы что-то знал. Все радиопередатчики, которые имелись у отряда, враги забрали. Не говоря уже о том, что Саша не умел ими пользоваться. А ещё вроде был какой-то шифр. В Заринске его передачи приняли бы за дезинформацию.
Да что толку об этом думать?
Дни его были заполнены тяжелыми переходами и бытовыми заботами. От всего, что пришлось недавно увидеть, Саша не почувствовал ничего похожего на испытанное им в адском санатории, когда убили Киру. Точнее, когда сделали так, что она ушла из жизни сама. Ничего похожего на то, что пережил он чуть раньше, когда понял, что потерял отца. С того дня, после которого сестру с дедом живыми не видел. Со дня предательской атаки на колонну переселенцев.
За которую эти собаки ему ещё…
Не четвероногие собаки, разумеется. Те ни в чём не виноваты. А вот люди… Перед глазами замелькали жуткие кровавые видения.
Спокойно. Хватит себя накручивать. В дороге толку от ярости нет.
Лучше сохранить мертвящее состояние покоя. Запомнить и сохранить.
Иногда Саша шёл целый день и не видел никаких признаков того, что здесь раньше жили люди, кроме самого шоссе. Дикая равнина, поросшая кое-где невысоким лесом, чаще лиственным, в обе стороны.
Нельзя привыкать к кому-то. Потому что все уходят тогда, когда они больше всего нужны. Если не можешь бороться – просто тихо убейся. Но не ной и не жалей себя. Можно плакать и кричать, если это не мешает драться. А когда прижмут к стене, когда выхода нет – просто уйди. Навсегда. Но так, чтобы запомнили. И, желательно, не один.
За что это всё? Почему ему?
Потому что. Судьба не понимает слова «за что?».
– Это не слово, а фраза, – Младший ответил сам себе вслух. – Даже две фразы.
«И они верны. Вселенной безразлично, выживешь ты или сдохнешь, дурачок. И не только ты. Она это уже не раз доказала. Вспомни собачек и волков. Вот она, жизнь. Все едят друг друга, даже существа одного вида».
И так было всегда. Дед показывал ему много распечаток из древнего Интернета.
«Хрен с ней, с политикой, религией, нациями… но люди выкладывали, например, рецепты пирожков! Пирожков, Сашка. Делились от всей души. И всегда из десяти комментаторов находились два, которые желали им побыстрее сдохнуть, потому что пирожки неправильные и годятся только для… людей неправильной национальности или взглядов».
Вот поэтому, хотя Младший внимательно высматривал в снегу волчьи следы, гораздо сильнее его встревожили бы человеческие.
Тогда в октябре в Кузбассе, после всех потерь, он не убил себя потому, что силы давала ненависть. И до сих пор, вспоминая лица тех бандитов, Саша каждый раз подзаряжался, будто от батарейки. Появлялось желание дойти, не сдохнуть раньше времени. Чувствовался такой прилив сил, что не хотелось спать даже после сложных переходов.
Его нервы загрубели, как могут загрубеть подошвы, если ходить по камням босиком. На душе было пусто, но спокойно. Оказывается, состояние, когда мёртв изнутри, помогает выжить.
* * *
Он шел по шоссе. Масштаб этих огромных путей из асфальта и бетона поражал.
Как и бетонные микрорайоны, как и железные магистрали со столбами и проводами, кое-где ещё висящими над головой. Да и сами поезда… это ж сколько металла на них ушло. Вагонов грузовых и пассажирских в окрестностях Прокопы он видел столько, что когда в детстве их считал, прогуливаясь, то доходил за день до многих сотен.
Но автодороги удивляли не меньше. Поражали бордюры, высокие фонари, мосты над дорогами, щиты для рекламы, даже просто знаки – которых натыкали тысячи, десятки тысяч. И всё это не в пределах небольшого города, а куда глаз хватает – в обе стороны. На многие километры, до границ материка.
И уже больше тысячи километров отделяло его от Заринска… и даже до границ Сибирской Державы не меньше пятисот по прямой. Теперь уже возвращаться точно бессмысленно. Времени на это уйдёт ненамного меньше, чем на то, чтобы добраться до цели.
Там, даже если убедится, что спасать некого, он сделает то, что должен. Нанесёт максимальный ущерб. И постарается уцелеть.
Никакой фантастики. В художественных книжках и фильмах многие герои делали это в одиночку… и не герои тоже. Но и в реальности, судя по рассказам о войнах, такое случалось. Не надо вызывать повелителя тьмы на дуэль. Достаточно подкрасться к его лагерю или дворцу и пустить ему пулю в голову с большого расстояния. Или не главному повелителю, а кому-то из его важных приспешников. И жизнь будет прожита не зря.
Он сделает то, для чего шёл. А потом уже будет думать, куда возвращаться.
Все найденные при разгроме «Йети» бумаги налётчики или унесли, или сожгли там же, в яме, рядом с трупами. Подробный атлас дорог Сибири и Урала, который был в штабной машине, они, похоже, забрали вместе с машиной. А вот другой атлас, плохонький, который Младший пару раз видел у Семёна Плахова, бросили в огонь. Но им явно было лень ворошить и сжигать бумаги до конца. Поэтому атлас не сгорел, а лишь попортился. Многократно заклеенный, с запаянными в пластик страницами, он почернел и покоробился, но на первое время мог сгодиться. Сашка узнал обложку и вытащил его прутом, как багром. Потом он найдёт получше в какой-нибудь древней машине или в доме. Такого добра хватало. Жаль, что в последние довоенные годы многие уже ездили не с атласами, а с электронными навигаторами.
Ночевал – вернее, отдыхал, потому что не всегда это совпадало с часами темноты – Младший в жилых избушках или любых строениях, которые находились не у самой дороги, а на некотором отдалении.
В одном домике он нашёл складную удочку и рыболовную сеть (про это дед говорил – «Раньше сеть была в каждом доме»?). В другом – небольшие снегоступы, которые закинул за спину. Пригодятся. В третьем – немного старых сухих книг, которые, скрипя этим самым, использовал на растопку.
Основу его рациона составляли продукты из Заринска, найденные им в рюкзаке, прикопанном в снегу недалеко от ямы с трупами. Может, кто-то из «сахалинцев» припрятал от своих, да так и не смог забрать.
Во-первых, там были консервы двух видов – «курица» и «мясо с овощами» – в жестяных банках. Он не был уверен, какое именно мясо имелось в виду: вместо этикеток с составом было только название, нанесённое белой краской. Могла быть и говядина, но что-то ему подсказывало, что там собачатина с волчатиной или ещё какая-нибудь доступная дрянь. Ничего, он не гордый. Зато банки были запаяны и стерилизованы. А то, что стерилизовано, – более надёжно, чем то, что постерилизовано. Видимо, так назывались те штуки, которые только немного стерилизовали. Хотя дед говорил, что слово связано с Пастером. Наверное, он – изобретатель этого метода… Но Саша слышал его только применительно к домашним заготовкам в стеклянных банках. В военный поход домашние заготовки никто, конечно, не брал. Потому что носить в рюкзаке бьющуюся тару несподручно. В Заринске консервы готовили и стерилизовали с помощью специальных машин.
Ещё в найденном рюкзаке имелось сушеное мясо и сублимированные каши и овощи («Просто добавь воды»). Эту технологию тоже в Заринске освоили. Ещё были сухари.
С погодой пока везло. Иногда налетал снег, но таких бурь, как во время разгрома, больше не случалось.
Было безоблачно, и это позволяло идти весь световой день и даже в сумерках. Фонарики Сашка старался использовать пореже, хотя один из них был «вечный».
Нет на свете ничего вечного. Но иногда, когда одолевал страх темноты, которой он побаивался с детства, когда огонька костра становилось недостаточно, парень включал его. И щупальца теней, тянувшиеся из углов, отступали. Тёмные силуэты, в которых он видел то одно, то другое, – исчезали. Переставали преследовать.
Хотя логика подсказывала, что свет выдаёт его, делает уязвимым, превращает в мишень. Даже если сидишь в укрытии, отблески могут вырваться наружу. Но он ничего не мог поделать с собой. Раз нет путеводной звезды и никакого просвета во тьме, пусть будет хоть собственный огонёк. Иногда он жалел, что не нашёл каких-нибудь «вспышек», сигнальных ракет или фальшфейеров. Были моменты, когда темнота давила на психику так, что хотелось иллюминацию устроить. А ведь это обычная зима. Самая обычная.
По ощущениям, температура не опускалась ниже минус десяти, а иногда в полдень поднималась и выше нуля; он видел, как с сосулек, висящих на крышах, капает. Кое-где находил даже голые проплешины жухлой травы. Но полноценной оттепели не случалось, и это тоже хорошо – хлюпать по лужам было бы неудобно. Иногда он даже страдал от перегрева, и когда сильно потел, старался делать хоть небольшой, но привал.
Из-за колебаний температуры асфальт по утрам покрывался коркой льда, на котором он, впрочем, почти не поскальзывался, спасибо ботинкам. Но зато на снегу образовался крепкий наст, по которому можно было идти, не проваливаясь.
Данилов не считал километры, которые проходил за сутки, потому что всегда был в дороге разное количество часов. Но его скорость была примерно равна скорости пешехода летом. А это очень неплохо.
Запасы он надеялся пополнять с помощью охоты и рыбалки, но сначала ни хрена не выходило.
Первый раз он увидел собаку возле посёлка под названием Тюкалинск, но промазал. Шавка убежала. Собака явно дикая, но человека не сильно боялась. Только выстрел её напугал. Он и стрелял-то потому, что внушил себе, что надо учиться добывать «подножный» корм. Еды у него тогда ещё было вдоволь, да и убивать – животных! – не хотелось. Всё-таки он не был настолько близок к природе, как его соседи по деревне. Для тех с детства не было проблемой хоть на охоте зайца добыть и шкуру снять, хоть скотину заколоть (которую ещё недавно холили и называли Машкой, Борькой и так далее!).
И ему надо меняться, срочно. Зверей придется убивать и есть. Иначе не добраться до плохих людей.
Это было не очень умно – стрелять с такого расстояния. И дело даже не в ветре, а в не очень твёрдых руках. Младший ещё долго корил себя за расточительность. Фабричные патроны к винтовке – на вес золота, как и она сама. Жаль, что нет гладкоствольного ружья, патроны к которому можно было бы достать в деревнях. Хотя сил не хватит тащить на себе оба ствола.
Возле Крутинки, ещё на Омской земле, он увидел совсем близко от себя птицу – скорее всего, ворону, – но не стал тратить патроны. Выглядела она мерзко. Ладно голубь какой-нибудь… Хотя тот тоже не очень аппетитный, если вспомнить, что ест всё подряд. Но голубей он и раньше видел редко.
Там же, на шоссе, нашёл дохлую задубевшую собаку, распотрошённую и наполовину обглоданную, без головы. Не притронулся.
Пытался рыбачить в безымянном ручье с удочкой – безрезультатно.
Подлёдная рыбалка на Иртыше рядом с Омском тоже не получилась. Лезть на середину реки было бы самоубийством, а из проруби у берега он ничего не выловил, хотя просидел с удочкой часа три, замёрз, чуть не отморозил пальцы. На этом идею с зимней рыбалкой он решил отложить в долгий ящик. Ещё одно непонятное выражение предков. Что они имели в виду? Гроб? Мусорный контейнер? Избирательную урну? В общем, что-то, куда нечто откладывается навсегда.
И попытка поставить верёвочную ловушку на зайцев с приманкой из солёных сухариков ничего не дала, хотя провозился Саша долго. Сухарики оставались нетронутыми. Было немного обидно. В какой-то момент он почувствовал такую злость, что захотелось начать ловить зайцев на крючок и стрелять из пистолета рыбу. Может, так будет лучше.
«Весной будет легче», – утешал он себя. Хотя он и летом не очень умел охотиться. Если его ровесники в Прокопе во время их вылазок добывали, жарили и съедали змей, грызунов, белок, ежей; любую мелкую птицу запекали, обваляв в глине, то он обычно ел то, что ему давали с собой родители.
Ведь всё это летающее и бегающее сначала надо было убить. Теперь он сделал бы это без лишних сантиментов. Скорее всего. Но пока не везло. Может, кто-то и сумел бы тут прокормиться, для него же земли Омской области казались абсолютно бесплодными. Ещё несколько раз Младший видел птиц, но на таком расстоянии, что нечего было и думать в них попасть.
А ведь впереди – Урал. Земли, которые ещё мертвее, как говорили.
И ни души вокруг, ни дымка, ни следа, ни звука голоса, ни собачьего лая. Казалось, что он один на свете. Но Александр видел в этом только плюсы.
* * *
Собаку, которую сначала принял за медведя, он застрелил возле деревни или села под названием Абатское. Омская область сменялась там Тюменской. Да, вот так далеко он уже забрался.
Есть её Саша побоялся – вдруг бешеная или заражённая… Уж очень доходящей она выглядела. Да и вела себя неадекватно. Не держалась поодаль, как первая, а бросилась к нему, оскалив зубы. Тут уже не до гуманизма. Сработал инстинкт, и Саша попал в бегущую тварь метров с семи. Животное умерло не сразу, долго дёргалось на снегу. Трогать и добивать не стал. Было неприятно.
Но уже следующую, хилую и полумёртвую, он подстрелил сознательно и, кривясь, разделал, забрав всё, что выглядело съедобным. Такой же участи удостоились несколько мелких и потерявших страх ворон. С них он срезал очень мало, остальное забраковал и выкинул.
Но надо думать, как сохранять мясо. Хоть и «минус» на улице, но оно могло испортиться. Сварить.
В любом случае, его Саша будет употреблять в пищу в первую очередь, а запасы побережёт.
ОЗК не попадался, он нашёл только защитный костюм то ли пожарного, то ли химика. Тут же понял, что не сможет идти в нём долго. Зато на одной железнодорожной станции нашлась плотная плащ-палатка из прорезиненной ткани. Потёртая, но крепкая. И несколько респираторов. Там же был и запас сменных фильтров к ним. Лицо будет закрыто маской с очками, на голове – капюшон, но о полной защите кожи и герметичности не было и речи. Просвет всё равно останется. Хотя от контакта с пылью, снегом, и от того фона, который может исходить от самой земли, он, как ему подумалось, будет частично защищён.
Но пока эти дополнительные средства индивидуальной защиты Сашка не надевал. Будет пользоваться, когда подойдёт ближе к Челябинску и Озёрску.
И «счётчик Гитлера» он всё-таки нашёл – недалеко от Омска, в грузовике. Коробочку из белой пластмассы, исцарапанную и оплавленную, которая крепилась к ремню. Вставил свои батарейки (подошли!) и испытал прямо там. Заработало.
Одна беда – экран прибора был треснутый, видимо, поэтому его и оставили. Ничего не разглядеть среди разводов и трещин. Только самую первую циферку, которая всегда оказывалась нулём. Но был ещё звуковой сигнал. Так что оставалось ориентироваться на противный звук. В ухо можно было вставить наушник. Их в комплекте не было, но разъём стандартный и подошли обычные, которые нашлись в тот же день. Не иначе, рука Провидения. Так он и сделал, потому что за воем ветра и даже хрустом снега под ногами слабый треск можно не услышать.
Надо идти, пока погода ясная и не слишком холодно. И пока сугробов не навалило с его рост. Саша чаще всего обходился без снегоступов, они так и висели за спиной, прикреплённые к рюкзаку. Заморачиваться с лыжами не стал, хотя ему попадалось несколько пар. Когда снег не только что выпавший, а слегка слежавшийся, большой размер обуви при его малом весе вполне заменял лыжи.
Утром Саша сверился в очередной раз с картой и понял, что уже миновал Омскую, Тюменскую (её кусок, по которому проходило шоссе, здесь был узким), и находится на территории Курганской области.
Именно здесь Младший решил включить счётчик и уже не выключать.
Плоской широкой батарейки должно было хватить на двести часов непрерывной работы. Батарейка тоже была из Заринска, где на одном комбинате «оживляли» старые приборы и аккумуляторы.
* * *
В какой-то момент, сопоставив дорожные указатели с картой, Сашка понял, что дошёл до Уральских гор. Но он всё ждал, когда начнутся настоящие скалистые вершины. А пока были холмы и горки не больше, чем в Кузбассе. Даже меньше.
И тоннелей Младший на пути не встретил, хотя думал о них с дискомфортом. Трасса нигде под землю не ныряла. А он ещё возле Омска начал представлять, какие там могут быть ужасы… Наверное, тоннели существовали только на железной дороге, чтобы поезда проходили под горами.
Хорошо, что это Южный Урал. А то где-то там, на Северном, есть Перевал Дятлов. Вспомнилась передача в записи, которую он на диске у деда смотрел с помощью «дисиди». Но, если бы понадобилось, он сейчас пошёл бы и через такой перевал. Даже в Ямантау не побоялся бы сунуться. Если позволит дорога, он туда заглянет. Это не главная цель, но там может найтись что-то полезное.
Тем более, это убежище в горе близко к Белорецку. А Белорецк проводник упомянул как один из ордынских форпостов. Точнее, «город под защитой». Протекторат, короче. Чёртов дед Паша, не он ли их сдал? Но про Белорецк говорил не только он.
Другие довольно крупные метки, оставленные карандашом, на карте обозначали Ишим и Уфу. Там заставы «сахалинцев».
Но если эти два города расположены вдоль большой трассы, то Белорецк – далеко от неё, на юге, в горах. Туда может не быть такой хорошей удобной дороги.
Нет, скорее всего, в Ямантау он не пойдет. Его путь прямой, на запад. Его операция важнее, а там, на юге, вряд ли будет что-то настолько полезное, чтобы делать ради этого такой крюк.
Одинокий мститель… Как в старом кино про японских самураев. Он не знал, что такие эмоции и в жизни бывают. Думал, это вымысел. И вот на тебе…
Надо быть честным. Не за город он идёт, не ради Заринска или сибиряков. И даже не потому, что верит, что кого-то ещё можно спасти. Просто потребность сделать что-то плохое с теми, кто сломал его жизнь, стала самодовлеющей. Как влечение к женщине. Не к какой-то конкретной, а ко всем (что он, в силу своей наивности, тогда считал не нормой, а безнравственностью).
Оно, это новое стремление, давало иллюзию смысла. И позволяло не зацикливаться на утратах и одиночестве. Наверное, психолог сумел бы помочь разобраться в этой мешанине. Вот только нет нигде психологов. Да и не стал бы Саша с ними говорить. Сейчас его психика очень упростилась. Почти до уровня тех зверюшек, которые встречались ему на пути.
* * *
В снегу, прямо на шоссе, среди редких машин, он то и дело видел следы. Разнообразные. Жалел, что недостаточно времени уделял этой науке в детстве, больше читал другие книги. Но отличить отпечатки лап зайца от следов волка или собаки мог. А разок видел «разлапистые» следы кого-то покрупнее. Может, небольшой медведь, а может, росомаха. Зверь ходил прямо по разделительной полосе, где росли кустарники, рыл снег. Мысли о медведе-шатуне тревожили, хотя и росомаха, как он читал, – тварь опасная.
«Но не факт, что она здесь водится… Так что, скорее всего, это был медведь».
Иногда ночь заставала его в чистом поле. Если не было поблизости деревни, он находил автобус, грузовик или обычную легковушку с целыми стёклами и забирался в кузов или салон. А один раз пришлось выкопать нору в снегу. Но спал Саша в таких случаях вполглаза. Не так крепко, как в подвалах и домах за запертой дверью, которую он подпирал, баррикадировал или привязывал, если не запиралась на засов.
Время от времени Сашка возвращался в мыслях к ошибкам Пустырника, которые теперь, задним умом, стали видны даже ему. А ведь тот исходил из лучших побуждений. И даже из стратегических предпосылок. Умный, опытный, сильный. Но оказался неправ. Завёл их в ловушку. Хотя, может, они попали бы в неё с любым лидером. Хоть весной, хоть летом. Может, ошибкой было вообще выходить, зная, что Орда – не шайка бандитов, а система, в которой могут найтись специалисты любого профиля.
Волна, которая даже не показала им, сибирякам, всю свою силу, а хлестнула краем. Несущая «порядок»… Хоть и страшный, но это был именно порядок.
«Эх, дядя Женя. Как жаль, что вас здесь нет. Вы бы подсказали, как мне поступить».
Но уже давно понятно, что он прошёл точку невозврата и с каждым днем всё плотнее закрывал себе лазейку для отступления.
«Дорогу осилит идущий»? Скорее уж, дорогу осилит тщедушный.
Пока он справлялся. Саша сам не ожидал от себя такой выносливости. Иногда десять часов, а иногда и большую часть дня был на ногах. Многие, услышав, не поверили бы. Не всегда шёл в полную силу, иногда не спеша брёл, ковылял. Спина болела сильно и, если бы не санки, не детские, а хозяйственные, деревенские, которые повезло найти, – он бы давно хрустнул пополам со своей слабой конституцией.
С ними стало полегче.
Шёл и всё равно понемногу приближался к цели. Знать бы ещё, какая она.
Холодно не было. Потому что он постоянно был в движении.
Иногда налетали бури. Ветер со снегом запорашивал глаза, хлестал в лицо, так что было нечем дышать, а под конец чуть ли не сбивал с ног.
Несколько раз Данилов пробовал не останавливаться при этих капризах погоды, но однажды это стоило ему того, что он потерял шоссе, и чтобы снова вернуться к «маршруту», пришлось потратить много времени и сил. Поэтому старался теперь находить на время непогоды укрытия. Чаще – те же гаражи и сараи, реже – кузова больших автомобилей.
На время таких передышек Саша не давал себе спать. Если было светло, читал или книгу об оружии, или каталог товаров. А если света было недостаточно для чтения – просто размышлял. Обычно буря не продолжалась дольше шести-восьми часов.
Порой случался снегопад без ветра, снег падал отвесно. И это было ещё хуже. Белые мухи слипались, крупнели и, наконец, превращались в клочья ваты, которая обнуляла видимость и тоже забивала нос. Неприятнее всего было то, что после таких снегопадов идти становилось просто мукой – снег под ногами, невесомый, похожий на пенопластовые шарики или мыльные пузыри, совсем не держал его вес. Вот тут и пригодились снегоступы.
Когда непогода заканчивалась, Младший шёл дальше.
Он и раньше, зная о далёких путешествиях только по книжкам, догадывался, что это – тяжёлый труд, а не романтическая затея. Но прочувствовать это на себе – совсем другое.
Когда еда закончится, придётся питаться, чем попало.
Младший в прежней жизни был к еде почти равнодушен. В детстве ел мало. А уж сколько он наслушался: «В кого ты такой малоежка? У нас в семье все хорошо кушали», «Тебе повезло, у тебя всегда есть еда, а ты ещё нос воротишь. А ведь люди умирали от голода Той Самой Зимой!». И так далее.
Почему-то вспомнилось, как дед иногда наугад открывал лежавшую в гостиной книгу и начинал читать с любой страницы. В ней было много про еду, но книга была не кулинарная, а художественная и называлась «Лето Господне». Там герои… хотя какие они герои, обычные люди, жившие в Российской России ещё до революции, – а повествование шло от лица маленького мальчика… – часто уплетали что-то старинное: пампушки, окорока, мочёные грузди, куличи, пастилу, медовые пряники, баранки, сайки, свиную вырезку и прочие съедобности. Бабушка с едкой усмешкой говорила, что книга Ивана Шмелёва – о старом мире, о детстве, которое унесло ветром перемен, о духовности и корнях, а дед, старый обжора, мол, видит в ней только пастилу и ветчину, потому что ничего кроме еды и безделья его в мире не интересует. Но Саша понимал, что это не так.
* * *
Он вспоминал это, когда готовил из сушёных овощей и тушёнки немудрящую похлёбку. Сухари делил на маленькие кусочки, чтоб растянуть на подольше и разнообразить стол. Есть одну тушёнку он уже не мог. Она теперь не казалась ему пересоленной (видимо, соль организму требовалась), но надоела хуже горькой редьки. А когда Саша вспомнил, что у него есть и свежатина, причём её надо уничтожить первой, его вообще затошнило.
«Ну, ничего. Начну голодать, мигом пройдёт эта привередливость».
Огромные расстояния, которые он пересекал за световые дни, были наполнены монотонным трудом. Переставляя ноги, парень терял счёт времени, и только смена дня на вечер показывала, сколько его уже прошло, заставляла иногда смотреть на часы.
Для страха в дороге тоже почти не было места. Втянувшись, он почти не воспринимал мир как источник угрозы. Всё это казалось длинным марафоном. Он читал про спортсменов прошлого и про огромные дистанции, которые проходили путешественники.
Даже когда казалось, что он видит вдали движущиеся силуэты, приземистые и на четырёх ногах, Сашка не пугался по-настоящему. Только старался держаться в пределах видимости укрытий – домов, машин. Но животные не пытались приблизиться к нему ни разу.
Тревога подкрадывалась на привалах, в темноте. Но он быстро засыпал, и бессонных ночей у него не было.
Эти унылые переходы забывались потом начисто, стирались из памяти. Он шёл как робот, в автоматическом режиме. Без каких-либо мыслей и рефлексии.
Впрочем, на привалах её тоже почти не было, потому что Младший устраивался на ночлег, разводил костёр, ел, переводил огонь на то, что сам называл «режимом медленного горения» (чему научился не сразу), а потом погружался в сон. Он стал нагружать себя, тело и мозг так, чтобы у него не оставалось лишних сил и ресурсов.
Иногда делал скупые, без лишних эмоций, записи. Пройденные километры. Увиденные ориентиры. Названия городов и деревень, которые мелькали вдоль его пути, оставаясь в памяти только дорожными указателями и похожими одно на другое скоплениями деревянных домиков или кирпичных и железобетонных коробок. Каждый вечер перед сном зачёркивал в календарике один день. Можно было, конечно, подобрать совпадающий по дням недели – но он нашёл только за 2019 год.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.