Текст книги "Час скитаний"

– Завещание писать, командир? – спросил Богодул, повисший на плечах Чёрного и Пузыря. Они вес пьянчуги с трудом, но удерживали.

– А тебе есть, что завещать? – хмыкнул Режиссёр. – Ты же голодранец, Дядя.

Все знали, что Дядька Богодул – лентяй, раздолбай и пьяница, но даже Туз, судя по всему, терпел его не только как штатного шута, но и за способность быть полезным в самых неожиданных ситуациях. Когда он был не пьян и не с похмелья, голова у него работала. Опыт Богодул накопил огромный, хотя и специфический. Да и бойцом был стойким и жёстким – даже те, кто его ненавидели, признавали, что трусости за ним не водится. И дурости под огнём и в походе.

– Кстати. Спать будете в казарме. Туз сказал – никаких исключений. Женаты вы, неженаты – меня не колышет. Перед смертью не натрахаетесь. Кто сбежит, будет считаться дезертиром. Эту ночь вы проведёте в кругу товарищей. И к себе никого не приведёте.

Тут уже начался настоящий недовольный ропот, в котором можно было вычленить раздражённые и недовольные слова.

– После окончания получите двойные боевые. И премиальные.

Гул немного поутих.

– У кого есть вопросы – задавайте их контрразведке. Товарищу Электрику. Кстати, он скоро будет здесь. И есть серьёзные опасения, что среди нас Rattus Rattus. То есть крыса.

С контрразведкой Михайлова шутки плохи. Поэтому, чертыхаясь, плюясь и матерясь, выписывая восьмёрки на асфальте, они потащились за лейтенантом. Кого-то вырвало прямо на тротуар. Кто-то отошёл в подворотню, чтобы помочиться.

«Анжеле надо было весточку написать, – подумал Младший. – Ведь позвонить не получится».

Радио было не единственным способом связи в Питере. На Острове была телефонная станция на тысячу номеров, из которых использовалось несколько сотен. В опорном пункте «Бойцовых Котов» имелся телефон. Но у отца Анжелы, а она, скорее всего, сейчас у него, телефона временно нет. На прошлой неделе крысы перегрызли провод.

«Можно, конечно, вернуться в бар. Но могут подумать, что я хочу свалить. Да и с кем передать? Если записка попадёт к её сучке-подруге, та может какую-нибудь пакость сделать».

И Абрамыча на месте нет. Как нарочно. Молчун видел, как полчаса назад тот ушёл. Надо утром найти какого-нибудь мальчишку, из тех, которые постоянно шляются возле казарм. Только придётся пару монет заплатить и сказать, что Анжела заплатит ещё столько же».

А то она подумает, что с ним что-то случилось. Но расстроится ли?

Для них обоих союз носил оттенок вынужденности, компромисса и договорённости. И уж точно какого-то запредельного чувства, которое описывают в книжках и фильмах, там нет. Да, ему хотелось быть с ней. А ей хотелось его на том уровне, на каком женщине может кого-то хотеться. Иногда. Но и он, и она легко нашли бы друг другу замену и никогда не дорожили друг другом как чем-то уникальным во Вселенной. И мысли о будущем обычно не шли дальше нескольких дней или недель. Но разве не все так живут?

В этот момент впереди зажёгся свет фар, прорезая туманную пелену.

– А вот и за нами, – констатировал Режиссёр. Как всегда, он со своим пейджером знал всё заранее.

Остановившееся у поребрика транспортное средство Молчун видел множество раз и даже несколько раз поездил в нём.

Это был здоровенный бывший бронеавтобус бывшей полиции. А теперь он использовался для доставки сил Отряда «БК» в пределах Острова. За город на нём не ездили – недостаточно проходимый. Дверь распахнулась. Они поднялись в салон.

За баранкой, отделённый от них перегородкой, возможно, пуленепробиваемой, сидел сам Электрик. В пиджаке, седые волосы аккуратно подстрижены, будто только что из парикмахерской. Рядом боец из его службы, с автоматом.

Главный безопасник повернулся к ним и улыбнулся улыбкой лодочника Харона.

– Ну что, друзья, прокатимся? Да вы не бойтесь. А то вдруг дождь, намокнете.

Глава 6
Казарма

Ночь в казарме была так себе. Младший уже считался старослужащим, поэтому в последний год ночевал тут редко и отвык от здешнего «комфорта». Лежа на жёсткой, хорошо хоть одноярусной, койке, он глядел в потолок. Понятно, Саша предпочёл бы, чтобы сейчас рядом была Анжела в её ночнушке, а не куча бритоголовых мужиков. И даже фонарика нет, чтобы почитать. Хотя читать не особо и хотелось. Это всё-таки не пионерский лагерь.

Уснул только под утро. И не из-за храпа спящих, как младенцы, товарищей по оружию. И не из-за разговора вполголоса двоих, которые не вырубились и тихонько рассказывали друг другу старинные пошлые анекдоты. В одном из них он по голосу узнал Чёрного. Иногда его называли «латинос». Интересно, откуда это слово произошло? Никакой латыни тот точно не знал. Вроде он на такой эпитет не обижался.

Но вот отключились и оба юмориста. Сказался бурно проведённый вечер. Утром у многих будет болеть башка. Таблеток нет, только душ (преимущественно холодный) и народные средства типа рассола. Хорошо, что сам Саша обычно от похмелья почти не страдал. Все неприятные последствия от приёма алкоголя накрывали его довольно быстро, но так же быстро проходили.

В голову лезла неприятная чушь. О том, что назад дороги нет. Что всё хорошее в жизни осталось в прошлом, а впереди только вот такие скитания от одних чужих людей к другим, от одного казённого жилища к другому. И от одной женщины, которую не считаешь той единственной (как и она тебя), к другой. В такой ситуации лёгкая смерть, например, от пули, не очень страшила. Пугали только страдания. И совсем не было веры, что можно построить свой дом, создать свою семью, и быть там на своём месте.

Он надеялся хотя бы во сне увидеть что-то хорошее, но… Может, сказался стресс. Всё-таки, когда их везли в автобусе, он был почти уверен, что сейчас его отделят от остальных, а дальше – подвал… Паранойя, мать её… Пронесло. Начальник службы безопасности их просто подвёз.

* * *

И вот Саша всё-таки заснул. Но зыбкая нереальность сна казалась более настоящей, чем весь сегодняшний день. Уже в который раз он увидел, как зарубил того ордынца в Замке, когда вслед за Пустырником шёл на штурм.

Нет, никакой жалости не было. С чего бы? И никакого отвращения. Но умом Саша понимал, что радоваться тут нечему. И вот опять он видит это, словно запись на плёнке. Как враг – оккупант и бандит – вопит, а он колет и режет его, пока тот не затихает. Гораздо проще было бы перерезать горло… Но это он узнал уже потом, набравшись опыта.

Ордынец во сне стоял к нему спиной, и Саша кромсал его, не видя лица. Как часто бывает в снах, движения были замедленные, будто под водой. Когда после десятого удара тот начал падать, как подрубленное дерево, Младшему показалось, что уж больно враг хрупкий и тонкий. Он подхватил и начал поворачивать к себе труп, собираясь откинуть ему капюшон…

На этом месте Саша не проснулся, а перешёл из одного пласта сна в другой. Он стоял посреди комнаты кукол бабушки Алисы. Была у неё такая комната, она часто была заперта. В детстве эти создания пугали Сашу. Он старался не заходить туда, и даже радовался, когда дверь была на замке. А став постарше, чувствовал неприятное волнение, если его просили что-то оттуда принести или протереть там пыль. Бабушка говорила, что никакая это не магия, а просто коллекция. Хобби. И ничего страшного в куклах нет. Только выглядели они совсем как живые. Даже с родинками, венами, веснушками.

Сейчас, во сне, у кукол нет веснушек. Все фарфорово-бледные, с красными, как у белых кроликов, глазами. Они тянут к нему руки: «Саша, Сашенька, иди сюда».

И хотя было ощущение, что зовут не его, что слова адресованы кому-то другому… захотелось убежать, но выхода не было – оказалось, что в комнате нет ни окон, ни дверей. Их словно замуровали.

А за свежей кирпичной кладкой разговаривали. Очень тихо, будто затаившись. Но он всё слышал.

– Э? Кто это там стонет?

– Молчун, вроде. Кажись, во сне. Если проснётся, порешим.

– Да вроде дрыхнет. И остальные тоже. Валим, пока не поздно.

– Всех? – приглушённый металлический звук, будто лязг затвора.

– Отсюда валим, балда.

Это уже не сон, а разговор за стеной…

Налёт бригад?! Оборвыши переправились через канал?

Нет, это свои. Из-за неплотно прикрытой двери доносились тихие голоса. А еще Младший почувствовал запах дыма. Пойло у них отобрали начисто, поэтому тем, кто сидел в нарушение распорядка на кухне, оставалось только курить какую-то дрянь и пить крепкий-крепкий чай. В тишине Саша слышал стук кружек, поставленных на стол, и бульканье льющейся из чайника воды.

Окончательно проснувшись, он узнал голос Андрюхи, Андрея Миронова, тоже пришлого бродяги, рядового, с которым они познакомились, когда тот служил при штабе. Именно ему принадлежала последняя фраза. Этот нормальный в общем-то мужик был слегка заторможенным. Над ним подшучивали, но только украдкой, прямо задевать опасались, потому что за Андрюхой закрепилась репутация «отбитого», особенно после того, как он поставил на место самого Богодула, бросив его прохлаждаться в канал. Ну и ещё паре старослужащих морды подправил. Но никаких проблем с дисциплиной у него не было, и он всегда был надёжен, как часы. Именно Миронов был в эту ночь дежурным. Стоял, как говорится, на часах.

– Стрёмно, – отвечал Миронову второй. – Поймают, Туз кишки выпустит. Электрик землю носом роет. Говорят, крыса у нас. Говорят, кто-то ходил к кауфмановским. Может, зря мы затеяли?..

– Да ты что, зассал? Кто поймает? Десять километров отъедем, а там уже всё. Свалили. И в Белопорт… А там не жизнь, а малина. Не то, что здесь.

Они говорили очень тихо. Но по каким-то хитрым законам акустики этого старинного здания звук доходил прямо до того угла, где лежал Молчун.

Миронов тоже родом из дальних краёв, но не из Сибири, а с юга. Пришёл в отряд примерно в то же время, что и Саша, был примерно такого же возраста, хотя выглядел старше из-за усов и более массивного телосложения. Не сказать, чтобы они были близкими друзьями, но в какой-то мере друг друга поддерживали, поскольку оба считались тут чужаками.

Андрюха рассказывал, что родом он из Воронежа, но там, мол, жизнь не сахар. Что тоже бывал под Москвой. Что ходил с караванами, служил охранником, а потом его списали из-за травмы ноги. Ногу он подлечил, но устраиваться на другой караван не стал, а подался в Питере в наёмники. Хотя часто говорил, что хочет вернуться в свои края.

Или дальше на юг, в Краснодар (про Орду он не слыхал ничего). Младший знал только Красноярск, который был ещё севернее и восточнее, чем его Западная Сибирь, и скорее всего жизни там не было. Но потом он понял, что это разные регионы.

А ещё Миронов рассказывал байки про Белую Русь. Мол, была такая страна, и от войны не пострадала. Младший не спорил, но сомневался, что она существует. Именно как страна, а не просто ещё одно скопище руин. Если бы она была, о ней бы слышали. Миронов описывал это место как край изобилия, где даже палка прорастёт, стоит её в землю воткнуть, где есть тёплое море и много дичи в лесах, да ещё овощи на полях растут размером с арбуз. И белые скалы, между которых течёт река чистейшей воды, впадающая в то самое море. А в нём и рыба, и омары, и устрицы, и чего только нет. И, мол, где-то там есть город Белопорт, и за его стенами – настоящая цивилизация. Не то, что здесь.

– Не знаю такого города, – ответил второй. – Нет такого на картах. Может, ты гонишь, Андрюха?

Голос был Сашке вроде знаком, но по полушёпоту он не мог точно определить, кто это.

– Дурак, – чуть громче произнес Миронов. – Белопорт есть. Зуб даю. Его после Звездеца основали. Называется так не потому, что он белорусский. А потому что белый… это типа как чистый, светлый. Мне один отшельник рассказывал. Там среди жителей кого только нет. И русские тоже. Все, кто бежал в войну, включая турков и греков. Но все дружно живут. А сам он на Чёрном море. Зуб даю, что есть. Еды – завались. И порядок, не бандитский, а людской. И правитель мудрый. А не эта свора шакалов. Да не дрейфь ты. Один раз живём! Бог не выдаст, свинья не съест. Пошли! Как раз сегодня небольшой караван выходит…

– Мне чувак из охраны подмосковных торговцев говорил, что южнее Бывшей теперь никто не ездит. Там какие-то проблемы. И не радиация. А какие-то кочевники. Берут поборы. А могут и угнать. Или перерезать всех.

– Не ссы, прорвёмся. Это давно было. Всё уже утряслось. Нападут бандиты – отобьёмся. А будут серьёзные люди за проезд брать – заплатим, вскладчину всем составом. Там на юге и баб найдём. Там они не то, что здесь, не кислые и холодные, как протухшая селёдка. Дают охотнее, сами горячие… Картинки показывал в журнале, помнишь?

– Ну, пошли, – отвечал второй; похоже, последний аргумент стал для него решающим. – Открывай окно.

Всё это время Младший лежал тихо, неподвижный как камень. Готовый, если что, заорать и поднять тревогу. Через минуту всё смолкло. Дезертиры ушли.

«Один раз живём», – вспомнил Младший слова Андрюхи. Будда или Кришна, про которых он читал ещё в детстве, с этим поспорили бы. Но главное, что для некоторых «один раз» – означает урвать как можно больше. А для Младшего это – повод прожить жизнь, чтобы не было стыдно. И ведь даже «стыдно» у каждого – своё. Ему бывало стыдно, когда он ничего не мог сделать в критических ситуациях. Или если шёл по пути наименьшего сопротивления и не следовал моральному компасу, о котором ему говорил дед.

Сейчас – стыдно не было. Это не его дело и не его заруба. И морали тут нет никакой. Остаться живым и здоровым – главное. А стать героем, получить награду или просто похвалу, как крутой мужик… похвалу, может, и услышишь, а на материальные награды руководство «котов» было очень скупым. Поэтому выдавать парочку, поднимать тревогу он не захотел. Ему вообще стало безразлично. Не было и страха, что они – лазутчики бригадиров, что перебьют всех. Ничего… Как будто это происходило не с ним, как будто это – одна из бродилок, которые были у деда на компьютере, пока тот был исправен. Понарошку. Квест. Игра.

Появилась даже мысль увязаться за ними. Раз уж какой-то караван всё-таки отправляется. Но Молчун быстро отмёл её. Не возьмут, а если заметят на том же караване, то решат, что он шпионит, и грохнут. Этот путь пока закрыт. Оставалось плыть по течению.

Ещё он был почти уверен, что идиоты эти сгинут не так далеко от Питера и даже до Москвы не доберутся. Никакие караваны так далеко не ходили прямым маршрутом. Они, видимо, хотят на перекладных, с пересадками. Но это будет тот ещё путь. На раздолбанных грузовиках, телегах, запряжённых лошадьми и коровами, а кое-где, в редких местах – на дрезинах по сохранившимся железнодорожным путям… Через весь материк, пять или больше тысяч километров… Да они погибнут ещё на первой тысяче. Сам он прошёл почти такой же путь. Но ему понадобилось очень много времени, и много раз он был на волоске от смерти. В обратном направлении Саша идти не рискнёт.

А может, беглецы попадутся тем самым «кочевникам», которые быстро отправят их копать котлованы и рубить лес.

И был ещё один вопрос. Что, если они поступают правильно… не потому что трусы, а потому что дело, на которое отряд собираются завтра (точнее, уже сегодня) послать… будет делом не только опасным, но и гадким? Таким, в котором нет чести участвовать.

Младший не заметил, как снова вырубился.

А открыл глаза от дикого крика в коридоре:

– Какого хера, мля?! Подъём, черти! Тревога! У нас ЧП! Вставайте, вашу мать!

Дверь чуть не слетела с петель. Вместе с Тузовским, который выглядел взмыленным и потрясал «стечкиным», в казарму ворвались все офицеры – при оружии, у половины – даже автоматы, которых они обычно с собой не таскали.

Это был не просто подъём, а подъём по тревоге, что при Младшем случалось только несколько раз, когда оборвыши начинали обстрел или совершали вылазки.

Уже совсем рассвело. День обещал быть ясным, несмотря на лёгкую облачность. Из приоткрытой форточки тянуло свежестью. Голова была тяжелая, но не болела. Только мышцы. Всё-таки после такого вечера хотелось бы отдохнуть чуть дольше.

Казарма просыпалась быстро, пинками никого расталкивать не пришлось, половина наёмников вообще спали в одежде.

Он так и не понял, кто первым обнаружил пропажу двух дезертиров, один из которых как раз был дневальным, дежурил по казарме.

Такого за всё время службы Молчуна в отряде ещё не было. Сюда никто никого насильно не тащил; даже могли не взять, если не прошёл отбор. А уйти можно было свободно, только за пару недель предупредив. Но от таких хороших на общем фоне условий – не убегали. А тут сразу двое, сговорившись, при оружии! Мысль о том, что они могли, уходя, всех перестрелять, тоже не грела.

Оружейку беглецы взломать не смогли. Унесли оружие, которое было при них (казённое), и всякую мелочевку. Да ещё кое-какие продукты с кухни. Сбежали, скорее всего, через окно. Второй этаж, не так уж высоко, хотя внизу – жёсткая мостовая. Решётки были только на первом.

Переполох поднялся страшный. Начали говорить, что сбежавшие – агенты Кирпича, но эта версия командующим сильно не понравилась, и они решили напирать на то, что у обоих случались какие-то конфликты со старшиной Богодулом, поэтому и удрали. Младший ничего не сказал, чтобы его не начали трясти.

«Это не мои проблемы».

Завтрака не было. Удалось только попить воды из чайника и съесть по паре сухарей.

Молчун открыл свой шкафчик под номером 13. Он был не суеверный и не расстроился, когда ему такой выделили. Всё там было на месте, в целости и сохранности.

Получил в оружейке свой «Вепрь», в кобуру засунул ПМ.

Почти всё снаряжение наёмники покупали себе сами. Кое-что, конечно, выдавалось на складе, но этого было мало. Поэтому первые месяцы на свою экипировку приходилось тратить свою же зарплату. Да и потом обновлять. Выручало только то, что на этот же склад можно было за половину, а то и за треть реальной цены сдавать «найденные» в вылазках предметы. В боевых походах трофеи бывали не хуже, чем в сталкерских вылазках, правда, обычно их забирали более шустрые.

Экипировался по-походному. Тактический нож. Дополнительные снаряжённые магазины, фляга. Сух-пай на два дня. Они – не выживальщики и даже не спецназ. В городе они – полиция, а за городом – каратели, если уж называть вещи своими именами. То есть те, кто собирается воевать с малочисленными нерегулярными формированиями, а лучше всего – вообще с безоружными.

Облачились в походный камуфляж, не «городской» пятнистый довоенных внутренних войск, а в лесную «цифру», woodland. В короткие летние месяцы за городом всё покрыто буйной зеленью. Да и материковая часть Питера тоже заросла порядочно – всё, что не было болотами, зеленело кустарниками, которые, смыкаясь, превращались в настоящие джунгли. Поверх асфальта, плитки, брусчатки, бетона – там, где грязевые потоки, наводнения и дожди с ветрами принесли достаточно земли, – всё было покрыто травой и камышом.

Саша надел разгрузку, нацепил наколенники. Ничего тяжёлого и сковывающего движения. Шлемы и тяжёлые бронежилеты – только у штурмового или «ударного» взвода, который уже выходил из другого крыла здания. Они встретились на лестнице. Штурмовики выглядели как настоящие звери с новыми автоматами и снайперскими винтовками.

Из взвода, к которому был приписан Александр, у половины были винтовки примерно как у него, а у самых опытных, которые не станут тратить патроны на ерунду, – «калаши». У нескольких новобранцев – гладкоствол 12 калибра, каким был раньше вооружён и Молчун (хотя эти магазинные «Тигры» и «Сайги» издалека от АК не отличить).

В армейском вещмешке – только самое необходимое, ничего лишнего. Зато много места под трофеи, которыми для «котов» могло стать всё, что не прибито гвоздями. Единственной личной вещью, которую Младший взял с собой, была его записная книжка. Даже в такой спешке, на бегу, он не забыл внести туда легенду о светлом городе Белопорте.

Саша вспомнил, как один раз в казарме, сразу после зачисления в «Бойцовые Коты», он раскрыл этот ежедневник, чтобы сделать очередную запись.

«Что за книжечка? – спросил кто-то из наёмников. Скорее всего, это был Чёрный. – Любовные переживания?».

«Путевые заметки».

«Интересно. И о чём сейчас пишешь?».

Младший в тот момент писал что-то об Уполномоченном Викторе. Чтобы не забыть.

«О плохом человеке, который скоро умрёт».

«Ты будущее предсказываешь? А от чего он умрёт?».

«Его застрелят».

«Ты, что ли? Да ты и котёнка не убьёшь».

«Может, и не я. Но люди найдутся».

Поняв, что разговор ведёт куда-то не туда, Младший замолчал. И все посчитали это глупой шуткой деревенского дурака.

С тех пор в его ежедневнике появилось много новых записей, но все были конкретными – об интересных местах на Острове и в его окрестностях, о магазинах, полезных людях.

А вот среди старых записей было больше отвлечённых. И не только говоры, диалекты и легенды. Ещё цитаты, стилизованные под древних мудрецов, но написанные самим Даниловым-младшим. Даже он сам теперь видел их наивность и юношеский максимализм, бьющий через край.

«Никогда не взывай к жалости творящего зло. Сделай так, чтобы жалость понадобилась ему самому».

Или:

«Предать может только тот, кому веришь. Враг предать не может. Поэтому цените своих врагов».

Были там и редкие записи философского характера, которые даже сейчас казались ему неплохими. Вот такие:

«Отсутствие выбора – лучший способ быть счастливым».

Но и их наивность он теперь, после жизни на Острове, видел. Их писал подросток, которым Саша больше не был.

А ещё он понял, что свалить с Острова – не такая уж глупая идея. Что-то заваривалось. Отдельные крысы уже бежали. И даже если под крысой-шпионом имелся в виду не он (с чего бы? Он ничего не знал и ничего не передавал, кроме книжек!), то попасть в подвал к Электрику теперь легче лёгкого. Надо или сдриснуть отсюда, пользуясь экспедицией, или идти с повинной. И то и другое опасно.

Нет. Всё-таки он не готов сжечь мосты. Его многое тут держало. И не только Анжела. Наверное, больше всего привычка. Он решил. Остаётся.

* * *

К половине седьмого казармы «Бойцовых Котов» напоминали разворошённый улей. Или, скорее, осиное гнездо. На пчёл они мало походили.

Приехал сам Михайлов. С цепурой на шее и в кожаной куртке, по виду из какого-то редкого зверя типа медузы-горгоны. С ним был его сын, толще, чем отец, пацан лет десяти, тоже с цепью. Отпрыски магнатов, конечно, занимают высокую ступень в иерархии и не останутся без куска хлеба с икрой. Подросшие могут быть крупными «менеджерами» на заводах. Но никто из них ещё не стал авторитетом, не командовал братвой на поле боя, и их не воспринимали как наследников. Власть на Острове давала только собственная сила, то есть харизма и крутизна.

Привели заспанного священника из храма, почти такого же упитанного, как олигарх. Фигурой он немного напоминал грушу.

Магнат произнёс перед общим строем короткую речь. Со своим обычным нахрапом и косноязычием («ну», «типа») Михайлов потребовал от них, чтобы они «навели порядок» и «порвали гадам жопу на фашистский крест». И ничего конкретного.

Священник-поп перекрестил бойцов, напутствовал и благословил на ратные дела. Мол, вы добры молодцы, и дело ваше правое. Аминь.

Они ушли, и Туз обозначил задание уже более конкретно.

Но сам полковник с отрядом ехать не собирался. У него, как оказалось, были важные дела по обеспечению безопасности города.

Командиром карательной экспедиции был назначен Режиссёр. К слову, звание лейтенанта было у «котов» совсем не маленьким. Выше только два капитана и Туз.

Бегали и суетились как наскипидаренные даже те, кто в рейд не шёл. Провиант, боеприпасы и другая снаряга давно погружены, машины подготовлены, но всё надо проверить ещё раз, чтобы потом не было мучительно больно.

Но вот подготовительные мероприятия позади.

– По коням! – голос Туза ни с чьим нельзя спутать.

Грохоча ботинками по плацу, бойцы садились в грузовики, без суеты, зная свои места.

Ворота части распахнулись. Караульный в будке махнул рукой.

Первым должен был идти «Кактус» – так наёмники называли бронированный джип «Фалькатус-М» футуристического дизайна с пулемётом и бульдозерным отвалом.

За ним пойдут три одинаковых закамуфлированных грузовика – армейские КамАЗы, обшитые бронёй, тоже с пулемётами на турелях. Предпоследним будет ехать неприметный микроавтобус “Ford Transit” асфальтовой камуфляжной расцветки с эмблемой отряда, который, хоть и поставлен на мощную колёсную базу, всё равно выглядел как мелкая собачонка рядом с впереди идущими машинами. Это штабная машина. Из неё при необходимости тоже можно стрелять через люк в крыше.

Замыкать колонну будет ещё более неприметный УАЗ-«Патриот», арьергард или тыловой дозор. Именно в нём предстояло ехать Саше «Подгорному».

Всего шесть транспортных средств, хотя в гаражах и боксах Михайлова стоят тысячи разнообразных автомобилей. А ещё десятки тысяч ржавеют на площадках под хлипкими навесами на территории его объектов и предприятий. Почти все на разбор, многие уже наполовину «раздетые».

Отправлять в рейд больше не имеет смысла. Бензин дорог, запчасти и того дороже. Часть из них добывали, а остальное привозили морем. Топливом Остров себя не обеспечивал, оно тоже где-то закупалось с помощью бартера. Ходили слухи о какой-то нефтяной платформе на шельфе. Но большинство автомобилей были оснащены газогенераторами на дровах. Имелись и экзотические паровые машины. На них частенько ездили купцы. Для магнатской же техники имелось более качественное и традиционное в прежние времена горючее: солярка и бензин, называемый «восьмидесятый».

Заурчали моторы. Полетела грязь из-под колёс. Колонна двинулась в путь.

Они ехали по Малому Проспекту, растянувшись. В свой походный порядок колонна построится, проехав Мост. А пока надо было выполнить распоряжение Туза и забрать какое-то снаряжение из ремонта в частной мастерской. Похоже, речь шла о рациях.

– Если кто-то может быть хуже материковых вшивней… то это наши местные быдланы, – сказал Режиссёр, закуривая. – Они только и ждут, чтоб в спину ударить. Сукины дети.

Одобрительным поддакиванием встретили трое подчинённых его слова. Чувствовать себя белой костью, в противовес немытым и неграмотным чужакам, было приятно. Саша тоже изобразил одобрение.

Стоило им заговорить о пролах, как те им встретились.

У подъезда дома, где находилась мастерская, – Младший упорно называл парадные подъездами – стояли два городских стражника в зелёном камуфляже, с винтовками. Рядом крутилась толстая торговка с полным лотком, прикрытым серой тряпицей. Судя по корявой надписи, там были сосиски в тесте.

Городовая стража набиралась из мобилизованных на время работяг, освобождённых от смен на мануфактурах и фабриках. Некоторые были ещё и пеонами, то есть находились в долговом рабстве у одного или другого магната. И хотя их кормили чуть лучше, чем на заводах, уровень мотивации был гораздо ниже, чем у «котов» или «енотов». Поэтому бойцы стражникам не доверяли, и было за что. При первом шухере те сразу драпали. Могли и на ту сторону. Предварительно стрельнув в спину бывшим товарищам.

Кирпич для них, может, и не был своим… но боялись они его точно меньше, чем собственных хозяев. А ненавидели гораздо меньше. Бывало, и убегали к нему. Потом, понятно, в основном об этом жалели. Там, за Поребриком, как рассказывали, их в лучшем случае превращали в таких же холопов, но в ещё менее комфортных условиях – а в худшем…

Когда машина поравнялась с постом и остановилась, старший из стражников обратился к Режиссёру.

– Здравствуйте, уважаемые. Я слыхал, ваших на севере в Приморском районе покрошили. Одних пленных тридцать человек взяли.

– Ну, допустим, – ответил лейтенант. – Но откуда тебе это известно?

– Земля слухом полнится. А ещё говорят, бригадир Кирпич идёт, – произнёс пожилой старшина стражи.

– Какой на хрен бригадир? – взъярился Режиссёр. – Он бандит и висельник. Не вашего ума… Стойте где сказали и помалкивайте.

– Весь город об этом говорит, ваше благородие, – уже тише сказал стражник. Татуировки на лице двигались в такт его словам. Похоже, выслужился из низов. – Кажись, на этот раз всё серьёзно.

– Вы поговорите ещё. Мы вам языки поотрежем.

После этого стражник язык прикусил и, неумело отдав честь, отошёл. Обращение «ваше благородие» редко употребляли без иронии, хотя магнаты одно время пытались его внедрить.

Вдруг заговорила женщина, переводя взгляд с одного наёмника на другого:

– А выкупать их будут, не знаете? А то я там одного мальчика знала… Может, живой ещё.

– Да на хер он тебе, Наташка? – фыркнул стражник. – Им уже яйцы по-любому отчекрыжили. Они там ещё с бригадирства Самосвала их сушат и балаболки делают на шапки.

– Ну, тогда пусть и не выкупают, – торговка тоже захихикала. – Нового найду.

И, поймав на себе тяжёлый взгляд Режиссёра, пошла куда-то в сторону переулка, выкрикивая «Со-сиськи, сосиськи! Горячие, вкусные!» – хотя улица была пуста и клиентов тут было не сыскать. Видимо, просто хотела побыстрее убраться подальше от наёмников, которые в другое время обязательно забрали бы сосиски. Но сейчас им было не до этого. Они смотрели с подозрением на любого попавшего в поле зрения. И даже принадлежность к их компании ничего не гарантировала.

Младший ещё раз оглядел тех, кто сидел рядом с ним в салоне, и вздохнул. Он никогда не забывал, что все эти люди – временные попутчики, а не друзья. Совсем не те, кем были для него бойцы отряда «Йети» из Прокопы, рядом с которыми он вырос. При этом личные качества даже не так важны. И садист-матерщинник Богодул, и смуглый, но с русский душой, приколист и бабник Чёрный, и гопник Бык, и обжора Пузырь… (последние двое ехали не здесь, а в грузовике), и заносчивый Режиссёр, и Туз, изображающий опытного и ответственного командира, а на самом деле рвач и хапуга – все они продадут любого, если понадобится, чтобы спасти свои шкуры. Как кинул их всех Андрюха Миронов, который даже выговоров не имел. И уж от него никто такого не ожидал.

Саша должен быть готов сделать то же самое. Ведь у него есть цель поважнее, чем сгинуть в разборках упырей разного пошиба.

Почему-то вспомнился поход «Йети». Было сейчас что-то общее с тем, как тот начинался.

– Да не только «еноты» радуются, что наших там постреляли. И барыги зубоскалят, и холопы, и закупы пляшут: «Котов поубивали!!!» Сукины дети! – произнёс Режиссёр.

И это опять сработало лучше пропагандистских речей. Напомнило им, кто свой, а кто чужой.

Рации закинули в «Патриот» быстро, Чёрный даже не глушил мотора. Теперь надо было догонять колонну. Времени у них было достаточно. Колонна ещё должна была принять на борт несколько человек и какие-то грузы возле моста. Без них она всё равно в путь не тронется.