Текст книги "Час скитаний"

Надо же, почти ничего не поменялось на Земле, подумал Молчун. Стёрла миллиарды людей ядреная война, из оставшихся почти все вымерзли за Зиму… но опять толстые, сытые и наглые всем правят и всех имеют. Они растут как сорная трава, хоть стриги их, хоть жги, хоть трави. Забивают, душат всё, что на них не похоже. Под любым флагом вылезают вверх, меняя знамёна и цвета как им удобно. И нет выхода… кроме как быть для них шутом… или мальчиком на побегушках.

– Опаздываешь… доставщик пиццы, – вместо приветствия услышал Саша, но не сразу разглядел собеседника, пока не привык к освещению. В комнате было светлее, чем в коридоре. Однако свет был направлен так, чтобы будто специально бить вошедшему в лицо и создавать для него неуютную обстановку.

Прямо перед ним во главе большого полукруглого стола сидел представитель нового дворянства. В бежевом костюме поверх белой шёлковой рубашки, без галстука. Расстёгнутый ворот открывал обрюзгшую шею. В свете ламп блестели его волосы, похоже, чем-то смазанные.

Охраны не было. Баратынский не боялся Сашу, настолько, что спокойно встретился с ним один на один. Хотя наверняка бодигарды дежурили поблизости и по первому свистку вбегут в комнату. Но зато, скорее всего, никто не следит за этим залом пытливым взором через дырочку в стене или камеру с монитором, потому что второй человек в клане после Кауфмана не допустил бы такое.

А сам Сашин визави выглядел совсем не воинственно. Самуил Олегович Баратынский был невысокий, немолодой, с брюшком и одышкой, носил причёску «конский хвост» – седые волосы были стянуты на затылке тесёмкой. Даже для Острова это было чересчур аристократично. До прихода в Питер Младший видал такую причёску только у женщин.

На лацкане пиджака у Самуила Олеговича был значок, и совсем не клановый, а какого-то довоенного клуба, в который, как говорили, один из его предков был вхож. То ли яхтового, то ли теннисного. Ему позволялось.

Младший подошел к столу.

– Вот, – он поставил рюкзак на пол, хотя ему хотелось шмякнуть свой пыльный и грязный вещевой мешок прямо на чистую столешницу. – Полное собрание сочинений. Некоторые было тяжело найти. Вроде много находил, но подпорченные водой… крысами… или людьми. Я их забраковал. А эти целые. Можете проверить.

– Так-с. Посмотрим. Доставай, не тяни.

Мажордом достал из ящика стола лупу, надел налобный фонарь на резинке и придирчиво осмотрел каждую из книг, которые Младший выкладывал по одной на полированный стол. Проверил и обложку, и корешки, перелистал страницы.

– Куда я, блин, только не залазил, – продолжал Младший, наблюдая за ним, усилием воли заставляя себя не опускать глаза. – Библиотеки, склады, магазины. Один раз меня чуть не застрелили, другой раз чуть не сожрали… и не волки. Жизнью рисковал…

– Умолкни, – сделал вальяжный знак рукой Баратынский, перелистывая страницы. – Ты мне мешаешь. Это твои проблемы, за них доплаты не будет. Ты, надеюсь, сам не читал?

Он явно имел в виду: «Не лапал ли ты их своими грязными пальцами?».

И как только догадался? Читал, но аккуратно. И не всё. Многое пропускал.

– Обижаете. Я книги уважаю и ценю. Немного полистал, оценил сохранность. В перчатках, чтобы не повредить. Но эти мне не очень понравились. Взять хотя бы первую. Ну и название. «Содомское сало». Нет, написано гладко, обороты всякие… но уж больно много там чернухи. Хотя наш старшина может и покруче наговорить. Особенно если записывать, когда он с бодуна.

Шутка была не спонтанной. Он хотел спустить этого эстета на землю. Молчун вспомнил пьяное мурло Богодула и чуть не заржал. Настолько похожим было посещавшее сержанта выражение пьяной самоуверенности на лицо мажордома сейчас, когда он с упоением перелистывал страницы. Библиофил. Вот он кто.

Молчун навсегда запомнил, как этот Баратынский минут десять вещал ему при первой встрече, кто он такой, когда на вопрос «Ты знаешь, кто я?» – Младший лишь пожал плечами и назвал его должность.

Видимо, у него было хорошее настроение тогда, и он снизошёл до обстоятельного рассказа.

«Герб ”Корчак”, молодой человек, использовался несколькими родами шляхты, польского дворянства. Его история уходит в такое далекое прошлое, которое ты, манкурт, даже не можешь представить. Возможно, нашим предком был воевода сарматов Зоард, защитник придунайских земель во времена Великого Переселения народов. Мы пережили прошлые Тёмные века, переживем и эти. А фамилию свою с гордостью носим с 1374 года. За воинские подвиги сей герб был пожалован польским королём моему легендарному предку Дмитрию Божедару. Фамилия эта происходит от названия замка Боратынь, что значит “Божья оборона”, который мой предок построил. На службе у русских царей и в православной вере мы с 1660 года. Хотя кому я это говорю? Что тебе Польша, если ты даже Москву златоглавую не видел?».

«Видел! – чуть не выкрикнул тогда Молчун. Сдержать себя в тот момент стоило ему гигантского труда. Но надо было поддерживать легенду. Этот человек, хоть и был не его начальником, а лишь эпизодическим работодателем, мог сильно испортить жизнь. – Нету у Москвы никаких золотых голов. Чай не Змей Горыныч».

А ведь он может лгать про своих предков. Поди докажи. Если и были записи, то давно сгорели или размокли. Младший мог себя хоть фараоном индийским назвать… но почему-то не хотел. Сволочь, в общем… Но эта сволочь платила «книжному сталкеру» деньги, прибавку к пайку и жалованию, которое он получал в середине каждого месяца от Туза.

Вернуло его в реальность постукивание пальцев мажордома по столешнице. Тот закончил осматривать свой заказ. Всего перед ним лежало семь книг.

– Твое счастье, что на них нет пятен. Новых. Старые уже не убрать, но это история. А что касается чернухи… да что ты понимаешь в искусстве, люмпен? – прищурившись, Баратынский смотрел на Сашу, будто перед ним был микроб. – Это называется «метафоры».

– По-моему, это называется «дерьмо».

– Ты безнадёжен. Ладно, забирай свою награду и проваливай. Сегодня я добрый.

И он показал Младшему старинный кошелёк из пупырчатой кожи, похожей на крокодиловую. Но не дал в руки, а высыпал содержимое на стол, как карты. Это были банкноты с изображением руин Исаакиевского собора. Тысячные.

– Э-э… Здесь вдвое меньше обещанного.

– Так ведь нынче кризис, – усмехнулся Баратынский, смахивая с книг одному ему видимые пылинки. – Котировки падают, конъюнктура плохая.

«Какой ещё кризис-х…изис? Какие нахрен котировки-мудировки?» – Саша сам готов был заговорить, как старшина Богодул, начиная свирепеть. Хотелось схватить за шею этого холёного мерзавца и стукнуть башкой о стол, чтобы попортить его прическу. Конечно, дело было не в холёности и мажорности. Если бы так же кинуть «сталкера» попытался тощий татуированный урка с железным зубом, гнев был бы не меньше.

– Мало? – усмехнулся Самуил Олегович белозубой улыбкой.

– Маловато, – Младший пока с трудом сдерживал себя, чтобы не сказать лишнего.

– Рынок диктует цену. Он – вечная стихия. Инфляция была ещё до рождения Вселенной, ты не знал? А если совсем серьёзно, то обложки и переплёт не в идеальном состоянии. Скажи спасибо, что я их вообще беру.

– О’кей, – выдохнул Младший. – Ладно, ладно. У меня ещё есть с собой собрание сочинений Юрия Петушкова. Про космодесантников. Это раритет, мне сказали. Качество неплохое. Там примерно то же самое. Кровь, кишки, порево. И приключения круче, чем у Соколова. Да даже круче, чем у Хайнлайна. Может, возьмёте? За остаток суммы.

Выходных на эти поиски не хватило, пришлось брать неоплачиваемый пайковыми трёхдневный отпуск в отряде. Прочесал половину Большого Питера – не только склады книжных магазинов, но и частные коллекции, букинистические лавки, ярмарки и даже подвалы издательств. Хорошо, что в архивах Острова любые схемы и адреса можно было найти, хоть иногда и надо было сначала дать чинушам на лапу.

Став нежданно-негаданно «культурным» поисковиком и «расхитителем гробниц», Младший не знал, единственный ли он в своем роде. Может, были и другие. Но очень уж узким был рынок и маленьким спрос.

Однако эта миссия выдалась особенно сложной. Он залезал в такие дыры, где нога человека не ступала с самого Армагеддона. Иногда нормальные лестницы отсутствовали, и приходилось спускаться на верёвке. Одних фонариков испортил или потерял три штуки. Чтобы не надышаться опасных спор или других ядов, носил респиратор. В одном из заваленных подвалов, похожем на катакомбы, он и нашёл под упавшим стеллажом томик «Седмица опричника». Там же валялась и вся серия Петушкова. Кругом бегали крысы и насекомые, но книги оказались запечатаны в пластиковые почтовые конверты. Видимо, их то ли отправить хотели, то ли только получили и не успели распечатать. Марок не было. В городе существовали и собиратели марок. Но это была ещё большая редкость, чем книжки.

«Седмицу» Баратынский взял, вместе с другими книгами из собрания сочинений Соколова. А вот Петушкова забраковал.

– Ты невежа и невежда. Петушков – это патриотическое порево. А мне для коллекции нужно было либеральное. Тебе эти понятия ничего не говорят… но для меня они имеют вкус старого мира. Патриотов у меня уже целый шкаф, причем получше дилетанта Петушкова. Они стоят там, как тени, разговаривают со мной. У меня есть даже гексалогия про СМЕРШ, финальная книга которой вышла из типографии за две недели до 23 августа 2019 года. «Точку ставит только СМЕРШ»… чем не пророческое название? Но для этого хора была нужна нота диссонанса. Поэтому я заказал тебе книги либераста Соколова. Забирай свою плату и проваливай, пока я не сменил милость на гнев.

Молчун молчал. Понял, что речь идёт всё-таки о половинной таксе.

– Недоволен? – усмехнулся хозяин кабинета. – Что ж, это Питер, детка.

– Я тебе не «детка». Пижон хипстерский, – вспомнил Младший хлёсткое словечко.

– А вот за это ответишь, червяк. Кто ты вообще такой? Никто. Среди моих предков были музыканты, журналисты, архитекторы. А у тебя? Потомственные алкоголики? Может, ты и Санька, но не Подгорный. Слишком дворянская фамилия для такого валенка.

Младший вспомнил ещё одну лекцию от Самуила Олеговича, рассказанную после предпоследнего заказа: «Перед войной на всю страну было всего две сотни носителей моей фамилии. Сейчас остался я один. Я могу проследить родословную с четырнадцатого века. Когда мои предки водили в бой полки, твои ходили за плугом в лаптях. Или долбили штольни в горах, добывали малахит для наших покоев… если не врёшь, что ты с Урала. Я кшатрий. А ты в лучшем случае шудра. О, индусы были тысячу раз правы со своими кастами… точнее, варнами. Лицемерный Запад со своей фальшивой демократией просто не дорос до мудрости тысячелетних цивилизаций. А у России был шанс… жаль, всё рухнуло».

Молчун вспомнил каждое слово. Но это было не обидно, а смешно и нелепо. А вот то, что ему не хотели заплатить обещанных бумажек… это было ни хрена не смешно.

Он не собирался отвечать на оскорбление. Как-то само вышло.

– А вы точно последний из Баратынских?

Только произнеся, Данилов понял, что фраза звучит как угроза. Так получилось, но он был этому рад. Спецом, возможно, и не решился бы.

Убить паука он действительно мог голыми руками, настолько кипело бешенство. Восточными боевыми искусствами Младший не владел, но Пустырник в Прокопе заложил фундамент умения драться, а здесь в Питере с ними, бойцами магната Михайлова, занимался командир Туз, когда у него было настроение. Командир любил похвастать каким-то «чёрным поясом». Хотя мог и просто бахвалиться.

Лучшим в отряде Молчун не был и близко, но знал, куда и как бить, чтобы убить или покалечить. Против настоящего бойца, да ещё килограммов на десять тяжелее или на десять сантиметров выше это могло и не сработать. Но Баратынский был мельче и с виду совсем не боец.

Видимо, эта вереница мыслей отразилась на лице Молчуна.

Издевательская улыбка слетела с лица мажордома. На мгновение он стал чуть меньше, сдувшись, будто глубоководная рыба, поднятая на поверхность.

Но тут же взял себя в руки. Он не занимал бы это место, если бы не умел держать лицо.

– Может, ты и хороший сталкер, но ты идиот, – Самуил Олегович провёл ладонью по лбу, будто разглаживая складку, а на самом деле, скорее, вытирая пот. – Не понимаешь расстановку сил. Щёлкну пальцами – и ты исчезнешь. Ваш монарх, конечно, слегка обидится на нашего, но быстро забудет. Потому что ты – пешка. Сейчас позову охрану и передам тебя в руки «костоправов», понял, да? Будет мне ещё всякая шваль угрозы кидать, – и Баратынский демонстративно потянулся к стоящему на столе телефону. Тут ещё и внутренняя связь была.

«Подумай, дружок, успеешь ли ты её позвать», – надо было бы сказать Молчуну… в кино. Но этот путь вёл к очень нехорошей развязке.

В реальности он выбрал более дипломатичную формулировку:

– Ладно, чёрт с вами, давайте ваши копейки. Ограбили. Но не просите больше, если ещё что-то понадобится.

– Ты больше точно не понадобишься. Проваливай. У тебя есть пять минут, чтоб покинуть цитадель… червяк. Время пошло.

Примерно минуту Данилов-младший просто сидел, набычившись, и глядел на мажордома. Потом встал и максимально уверенной походкой пошёл к выходу.

Толкнув дверь плечом, вышел в коридор. Тут уже стояли двое в пиджаках – настолько правильной геометрической формы, что высота и ширина совпадали. И даже голова не выделялась.

Другие, не те, которые были до этого. Сашу схватили под руки и потащили той же дорогой, которой его привели сюда их коллеги.

Сопротивляться и возмущаться бесполезно. Хватка была железной. Хотя «квадраты» не выкручивали Младшему рук, он чувствовал себя беспомощным рядом с мордоворотами, которые явно были отобраны не за умение играть в шахматы.

Довели его до той же лестницы в подвал, но внизу потащили другим маршрутом. Будто случайно проходящим мимо блока, где держали заключённых. У Михайлова был такой же подвал, и хоть Младший там побывал всего раз, передать палачу какой-то наказ от Туза, ему после этого долго было тошно от своей работы. Пришлось даже к психологу Алле Валентиновне идти за свои деньги, и та сказала, что выгорание от труда – это нормальное явление. Ага.

Он знал, что творилось в таких казематах. Вот и тут, услышав из-за облезлой металлической двери хлесткие звуки ударов, будто по мясной туше, сразу понял, что кого-то не просто бьют, а порют кнутом. Несколько лампочек в зарешеченных плафонах освещали полутёмный коридор, в котором вдоль каждой стены тянулись решётки. Неслабую реконструкцию провёл Кауфман в подвале университета.

В нескольких камерах явно находились люди. Он слышал слабое шуршание. Но все сидели молча, и особенно тихими стали, когда «еноты», гулко топая ботинками по бетонному полу, провели Сашу.

Молчуну не было страшно только потому, что до него, как и раньше в периоды рискованных приключений, серьёзность ситуации доходила далеко не сразу. И в этом была определённая защита и благословение. Не чувствуя его страх, даже крупицу, многие враги – хоть люди, хоть животные, передумывали нападать, обманывались и уходили. А это было не бесстрашие. Просто тормознутость.

Проведя сквозь длинный коридор, который тянулся на добрых пятьдесят метров, его сдали на руки всё той же смене наружной охраны. Видимо, по телефону предупредили.

– Я бы тебя сюда посадил, – процедил один из пиджачных быков. – Или хотя бы зубы пересчитал. Но начальник добрый. Редкой души человек. Смотри, на улице нам не попадись. Он ваш, пацаны.

А уже те вытолкали Сашу наружу, спустили с того самого крыльца, буквально швырнув вниз, и хорошо ещё, что не наградили пинком для ускорения. Калитка в заборе была открыта. Похоже, замок электрический или магнитный.

– Давай, беги, кролик, беги! – бросил ему старший караула на прощание. – У тебя минута. И это… сталкер, или как там тебя… Самуил Олегович велел прострелить тебе ноги, если ещё появишься тут. Понял?

Тот кивнул. И, слыша, что замок на калитке уже пищит и она собирается закрыться, бросился опрометью, сопровождаемый хохотом чёртовых «енотов».

«Бойся того, кем станешь…» Он очень старался. Но стоило ли бояться его сейчас, улепётывающего как заяц, обманутого на половину суммы, обещанной за рискованную работу, на которой он мог со здоровьем, а то и с жизнью расстаться?

Некоторым, возможно, стоило. Тем, кто ещё слабее. Но уж точно не мажордому одного из хозяев Питера. Вот только Саша не стал бы обижать тех, кто слабее, хотя другой на его месте именно на них и сорвал бы злость.

Придётся смириться и довольствоваться тем, что ему заплатили. Всё-таки это не так уж мало. На кое-какие текущие планы хватит. Конечно, он, когда пешком с винтовкой за спиной обходил сотни заброшенных складов и магазинов на материке, чьи координаты на карте ему не так легко достались, рискуя столкнуться с оборвышами, волками или дикими собаками (медведей тут не было), рассчитывал отложить как можно больше на обзаведение хозяйством. Анжела, хоть виду и не подаёт… явно… но была бы довольна, если бы сумма была полной. Уж её отец и подавно. Но не судьба!

«Надо было ей вообще ничего не говорить про этот заказ. Зря обнадёжил».

* * *

А ведь он уже попадал впросак с этим «высоким искусством». Ещё в первую неделю жизни в городе он пришёл в лавку антиквара на улице Беринга.

С собой у него были прекрасно сохранившиеся картины в трёх пластиковых тубусах. Все с материка, а некоторые из Подмосковья. На них были какие-то рыцари, короли и дамы. Все благообразные, одетые по старой моде.

Он думал получить за них приличные деньги. Каково же было его удивление, когда коллекционер дядя Яша – сухопарый коротышка в жилетке и позолоченных очках – начал смеяться, едва Сашка развернул перед ним первое полотно.

На нём был всадник в короне с массивным тяжёлым подбородком, на мощном украшенном золотом коне.

«Вроде князь какой-то. Поглядите. На сколько потянет?».

«Дубина ты стоеросовая! – добродушно рассмеялся коллекционер. – Эта картина нарисована за год до Войны! Тут и цифры можно разглядеть. 2018. Это стилизация. Парадный портрет в средневековом антураже. Это бывший губернатор Саратовской области, член правящей партии. А никакой не князь».

Надо же. А он был уверен, что этот тип – король или герцог. Да и не видел он разницы между «за год до Войны» и «за двести лет до». И то, и другое – древность. Так в чём разница?

Уж лучше с этими… снобами больше не связываться. Лучше уж технику возить. Учёный Денисов неплохо заплатил ему тогда патронами, которые Сашка, конечно, припрятал для себя.

Коллекционер ещё посмеялся, а потом показал ему каталог «современного искусства» с какого-то аукциона «Сотбис». И попросил принести чего-нибудь вроде этого. Сказал, что очень мало шансов найти оригинал. Но обещал, что и за репродукцию даст какие-то копейки. В каталоге были и солидные красивые картины, и какая-то детская мазня, которую даже скорбный умом Сашин дядя Гоша смог бы нарисовать, обмакнув палец в краску.

«Искусство должно содержать авторское сообщение, молодой человек, и контекст эпохи. Дискурс. Оно не копирует реальность. Полное подобие лучше всего достигалось с помощью компьютерных технологий. Вот что вы видите здесь?».

«Я вижу только красный квадрат».

«А это, между прочим, ”Уборка урожая помидоров на берегу Красного моря апоплексическими кардиналами”. Альфонс Алле, 1884 год. Поздняя репродукция».

«Какими? Апокалиптическими? – переспросил он. – А может, я лучше нарисую вам пару таких картин, раз они так ценны? Да хоть пять».

Никогда до этого над ним так не смеялись, как в тот день. После ему указали на дверь, а коллекционер ещё долго хохотал вслед. Хорошо, что парень не спросил, содержала ли того Альфонса его супруга.

Он тогда ушёл из лавки сам красный, как те кардиналы. Саша набил бы антиквару его антикварную морду, если бы не бугай-телохранитель, подпиравший потолок. Вот так закончилось его первое знакомство с искусством.

С тех пор он стал куда образованнее. Уже через месяц Саша остыл и принёс тому же дяде Яше несколько картин с котиками одного художника-реалиста начала XXI века. И тот заплатил! Сказал, что котики нуждаются в реставраторе, но это, мол, подлинники. Правда, больше таких котиков-оригиналов Саше по квартирам не попадалось. Только копии. А за копии котиков антиквар не платил.

Надо было двигаться дальше. Выходить из зоны комфорта.

Так говорила и психолог Аллочка, дама, про которую ходили слухи, что она любовница командира Туза.

Вот он и пошёл. И чёрт дёрнул последовать рекомендации этого Якова Петровича и пойти на встречу с Баратынским в принадлежавший тому ресторан. Саше нужны были деньги, и он тогда не задумывался о том, что такие люди, как Самуил Олегович, в отличие от обычного антиквара, могут позвать не одного дуболома, а целую роту себе на помощь, и сделать с бедным сталкером что захотят.

И был он хорошим психологом, этот мажордом. Сидя за своим столом, видел, что перед ним не трус, но и не псих, а разумный и осторожный человек, который умирать не торопится. Поэтому обобрал его, но не стал дожимать, припирать к стенке. Поэтому ситуация завершилась обидно, но без крови. Да, его могли бросить в камеру. Но они не знали, что Саша никому не сказал, куда пошёл. Могли подумать, что его товарищи обидятся. Того, что тем похрен, они не знали.

* * *

Патрулей «енотов» Младший мог бы избежать и теперь, если бы захотел, но не стал. Комендантский час закончился, стало совсем светло. Теперь он имел право пройти через линию разделения законным путём.

Народ выбирался на улицы. Одетый по-разному – кто-то в джинсах, свитерах и куртках, кто-то в рабочих робах и фуфайках, кто-то в пиджаках или платьях. О достатке это ничего не говорило. Люди шли на работу. Праздная публика проснётся позже, ведь она и ложится под утро. Женщины в городе выглядели ухожено, как нигде… снаружи таких и не найдёшь. Понятно, что оборвыши хотят сюда прорваться.

Детей пока не было. Детки выйдут на улицы чуть позже. Кто-то на работу, кто-то ближе к вечеру шарахаться по улицам, что-нибудь стащить и кого-нибудь ограбить… ну или проверить «закладку», но совсем не книжную, или продать себя за мелкий прайс. Нормальной системы образования на весь огромный город не было, магнатам было недосуг. Нет, обеспеченные родители могли учить по книжкам или частные уроки оплачивать… в городе было достаточно образованных людей, кто подрабатывал бы наставником или учителем. Молчун и сам пытался подвизаться на этом поприще (от слов «виза» и «попёрся»?). Но оказалось, что это для остального мира он умник, а здесь есть и поумнее, а хоть он и был начитан, его знаниям не хватало системности.

Общественной школы, как и библиотеки, в этом цивилизованном месте не имелось. Может, потому, что так проще управлять. Хотя Младший подозревал, что если бы школу организовали правильно, владетелям от этого был бы только профит в плане управляемости. Но магнатов было два, и договориться о правильной промывке мозгов они почти не могли. Разве что у них было общее радиовещание, которое в основном вещало о войне с живущими за Поребриком.

Патрулей меньше не стало, но теперь они в основном смотрели, чтобы не было краж и поножовщины. А когда на улицах много спешащих на работу, один человек с полупустым рюкзаком внимания уже не привлекает. Эти «еноты» были куда более тощие, чем дворцовая стража. Из новобранцев, выполняющих самую непрестижную работу.

Бумажник с выручкой он спрятал в потайной карман за подкладку куртки. Хрен найдёшь даже при небрежном обыске.

А средь бела дня его не задержат. Главное, идти с таким видом, будто имеешь полное право. И при случае говорить, что был по дипломатическому делу. Баратынский, который не смог найти на своей половине толкового книжного сталкера, именно такую отмазку для визитов Данилова к себе сначала и придумал. Типа этот парень курьер, носит депеши на радиостанцию. Схема была хитрая и включала человека из Небоскрёба по кличке Конопатый, который был кем-то в службе связи. Судя по всему, он корешился с восточными. И вот он периодически отправлял одного из «бойцовых котов» (хоть те и подчинялись Тузу, но командир наёмников не возражал), на восточную половину с посылками. Это не всегда был Саша. Но в те дни, когда надо было передать мажордому Кауфмана книги – это всегда был Молчун. И прокатывало. Визитов было проведено целых шесть.

Но лафа закончилась. Недавно у Михайлова поменялся начальник службы безопасности. И новый, по кличке Электрик (за применяемую им методику следственной работы), эту лазейку прикрыл. Конопатый исчез. Возможно, попал на подвал к Электрику. Думали, что с бетонным блоком на ногах окажется на дне канала. Но через три дня он появился с подбитым глазом и кучей подпалин на лице. И без части волос на голове. Глаз у него дёргался. Понизили Конопатого до рядового слуги, но, видно, предателем он не был, просто позволял себе лишнего. Хотя до высоких покоев и дипломатической почты больше не допускали.

Поэтому седьмой визит Саша уже осуществлял на свой страх и риск, без такой «крыши». Зато он знал, что ему не подложат какой-нибудь палевной малявы, то есть секретной корреспонденции, с которой его накроют свои же, михайловские.

А теперь всё, баста. Больше никаких хождений.

Баратынский мог вдогонку объявить Младшего персоной нон грата на всей восточной половине. Но вряд ли он станет так утруждаться. Тогда ему пришлось бы объяснять боссу, зачем он вообще чужака к себе приглашал.

Вот только жаль, что сукин сын древнего рода заплатил не монетами, а ассигнациями – кредитными билетами острова Питера, выпущенными типографиями магнатов (у каждого было по одной прямо под боком в их штаб-квартирах). Как говорилось в листках объявлений, которые развешивала Ратуша, благородные магнаты правом «эмиссии» обладают как хозяйствующие субъекты, что скреплено их пацанским соглашением (в духе обычного неписаного права, ius non scriptum), которым они заодно конкретно обещали не печатать больше миллиарда «питерок» в год.

Но по факту говорили, что печатают они, сколько хотят. Соглашения конкретных пацанов лохам никаких гарантий не дают. И это касалось всего, хоть поборов, дата которых могла меняться, хоть защиты, которая предоставлялась купцам не от всех и не всегда, а рядовым гражданам, с которых нечего взять, – вообще никогда.

«Бумажки» на рынках котировались менее высоко, чем «металл», невзирая на номинал. Хотя магнаты требовали от торговцев, чтобы все использовали и ассигнации. Но те за глаза называли их «фантиками». А вот простого человека за попытку раздобыть исправный принтер да напечатать гору фальшивок – магнатские быки из «групп быстрого реагирования» утопили бы в канале с камнем на шее.

Как бы то ни было, книг ему туда больше не носить… Может, и не прикончили бы. Может, приползи он на брюхе, униженно принимая новые условия Баратынского, – продолжили бы сотрудничество. Но Младший скорее отдал бы себя на корм канализационным крысам.

Значит, из специальных клиентов остаётся только Денисов. Но тот предпочитает научные и исторические книги. А художественные… их можно теперь даже не брать.

Саша возвращался. Он шагал открыто, прямо к пропускному пункту рядом с кладбищем. Даже отсюда видно было, что «еноты» несут свою службу на внутренней границе формально и беды отсюда не ждут. Чего нельзя сказать о внешнем периметре. О Поребрике.