Текст книги "Час скитаний"

А на одном героизме далеко не уедешь. Это даже дядя Женя признавал и требовал больше времени тратить на подготовку.

Сложились усталость, непогода и удача врага. Но не ему, сопляку, рассуждать об этом.

Хотя… позвольте? Почему не ему? Он живой, и если кто-то и может продолжить выполнение задачи, то это только он. Александр Данилов-младший. Сын Андрея Данилова, погибшего вождя жителей Прокопы. Внук Александра Данилова. Негласного основателя этой самой Прокопы. Тоже человека-легенды, хоть и не такого великого, как Богданов-старший… Один в поле не воин? Но он и не собирается быть воином. А вот разведчиком, диверсантом… или убийцей… может быть и одиночка. Иногда одному даже проще выполнить такую задачу.

Но пока надо подумать о том, куда идти… Выбор небольшой. Даже вернуться самостоятельно в Заринск… или в Кузнецово будет трудно. К тому же это будет провалом.

Я подумаю об этом… когда утихнет буря. А она пока не собирается утихать.

Для начала надо придумать, как спастись от холода и ветра. Он ужасно замёрз, руки и ноги почти не слушаются.

Словно услышав его мольбы, небо сжалилось. Нет, буря не прекратилась. Просто поле закончилось, показалась дорога. Это была узкая грунтовка. И на ней, у самой обочины, стояла машина.

У страха глаза велики. Сашке сначала подумалось, что это «Урал», захваченный чужаками. Он уже собирался бежать, когда понял, что машина – микроавтобус – гораздо меньше «Урала», и увидел явные признаки того, что техника стоит тут, скорее всего, с Войны, и никогда больше не сдвинется с места. В металле кузова зияли дыры, сквозь которые спокойно проходил луч фонарика. Лобовое стекло отсутствовало.

Дорога была едва обозначена. По ней давно никто не ездил и не ходил. Обочина заросла деревьями. Это были всё те же вездесущие клёны в человеческий рост. Второй ряд был повыше. А сразу за дорогой вырос настоящий лесок, который когда-нибудь может стать непролазной чащей. Но пока он неплохо просматривался. Видно было даже какие-то бетонные фундаменты в его глубине.

В кабине он ожидал увидеть всё, что угодно, хоть скелет, хотя знал, что на открытом воздухе кости редко сохраняются так долго. Звери, птицы, микробы… Вот в подвалах, на чердаках и в плотно запертых комнатах без окон… да и в земле, конечно, они могут быть как новенькие. Тут много нюансов. Одни говорили, что прокалённые на огне кости дольше сохраняются. Другое – что зависит от того, каким человек был при жизни. И не обязательно праведником надо быть, чтобы остаться нетленным. Мол, проспиртованный человек если мёртвую плоть и не сохранит, то хотя бы костяк его дольше не распадётся, в отличие от того, кто не злоупотреблял общением с зелёным змием. Хотя радость сомнительная.

Но внутри лежал только снег, а под снегом – сор и опавшие листья. И сам микроавтобус почти что врос в землю, земля и увядшая трава виднелись прямо между педалей. Краска полиняла, но всё ещё можно было разглядеть на борту буквы: «…агентство ”Вечность”». Мы не поможем вашему горю, но проводим…» Видимо, в последний путь.

Очень смешно!

Такая машина называлась катафалком. Но использовали её в последний день, когда она ещё могла ездить, явно не по назначению. Внутри на полу какой-то хлам. Не разобрать. Не трупы, и на том спасибо.

Залезть внутрь. Не в кабину, а в салон.

Дверь отъехала в сторону, а не выпала наружу, это очень хорошо… Значит, получится закрыть её за собой. И окон в труповозке не так много, как в пассажирских автобусах. Проще будет чем-нибудь заткнуть.

Так. Среди хлама – несколько ржавых консервных банок, старый рюкзак, пустой, какие-то плоские ящички из пластмассы. Компутеры? Да, они. Какие-то осклизлые тряпки. Шмотки. Может, шубы, от которых одни подкладки остались. Какие-то тусклые металлические побрякушки. Золото? Нет, часы. Но всё давно проржавело и превратилось в труху.

На полу расстелен брезент, то ли придавленный чем-то, то ли прилипший.

Оторвать. Где не отлепляется – отрезать. Но слишком не тянуть, а то расползётся на клочки.

Поискать место получше? Ни за что. Других укрытий не наблюдалось. А ближе Кормиловки человеческого жилья может и не быть. Да и стоит ли туда идти?

Нет. Сейчас лучше места не найти. Мороз не такой уж сильный. Минус десять, самое большее. Не ядерная зима. Это не холод для хорошо одетого человека, защищённого от ветра.

«Но на открытом месте за ночь все равно выстудишься и сдохнешь. Ищи инструменты. Нет ничего, кроме этого брезента и нескольких проводов? Зато есть нож. Им можно порезать брезент и заделать окна. Потом найди что-нибудь горючее и разведи огонь. Тебе надо отдохнуть, а главное, успокоиться. Пока ты неадекватен, ты беспомощен, как ребёнок. Пора взрослеть».

Он слышал эти слова в своей голове, словно их говорил кто-то опытный и спокойный.

Но разве не рискованно разводить костер в замкнутом пространстве?

Тут до него дошло, что штука в углу салона, похожая на самовар – это небольшая печка-буржуйка, а труба выведена прямо через окно. Похоже, машина когда-то уже использовалась для жилья. Хотя бы временного.

Надо попробовать раскочегарить этот агрегат.

«Задохнёшься – отмучаешься. Сгоришь – отмучаешься. И если замёрзнешь – аналогично. Но пока живой – борись. Шанс есть. Только воздух должен поступать, а дым – уходить».

Вот и истлевшая бумага нашлась, которая когда-то была журналами, а может, газетами.

Нет, эта дрянь не загорится. Зато в бардачке – сухая ветошь и какие-то книжечки. С телефонами, адресами, рекламой. Пёс с ними, тут уж не до любопытства. Всё можно сжечь без раздумий.

Мало. Не хватит. Собственный дневник! С зарисовками и заметками о пройденном пути. К чёрту! Двадцать страниц прочь. С записями сначала. Чистые пригодятся. Но и они пойдут в огонь, если не хватит.

«Найдёшь новый. Или не найдешь, по фигу…»

Ещё пару часов он мучился, пытаясь развести огонь. Не стал вырывать оставшиеся страницы дневника, когда понял, что это бессмысленно. Пытался жечь в «самоваре» обивку от сидений, тряпки, ветки, которые казались сухими, сырую бумагу, обломки ящиков. Ни хрена не получалось. Много вонючего дыма, немного огня, который быстро гас, кучка пепла, – и никакого тепла. Зато сам согрелся, от физической активности. К тому же, когда удалось заткнуть окна, в салоне стало почти тепло. И душно. Тогда Саша подумал, что даже хорошо, что не получилось с огнём. Надо беречь кислород, а тепла уже вроде бы достаточно.

Ещё под одним из сидений нашёлся старый-престарый противогаз. Не с хоботом, а с коротким носом.

Да уж, так себе находка. Радиоактивный пояс Урала… может, он до него и не дойдёт. Пока есть более насущная задача – выжить здесь и сейчас. Интересно, защищает ли эта хрень хоть как-нибудь? Или к ней ещё надо фильтры? И где взять костюм?

С трудом надел, натянул, точнее. Задубевшая резина неприятно сжимала лицо. У них в Прокопе противогазов и респираторов было полно, и даже детям они иногда доставались, чтобы поиграть. Хотя старшие ругались. Другой пользы от этих штук в их деревне не было.

Может, это знак? Что надо идти туда, где эта вещь может пригодиться?

Такая штука могла бы защитить от радиоактивной пыли. Да, фильтр старый. Но там внутри вроде бы обычный активированный уголь, а не нанохренотехнологии. По идее, ему ничего не должно сделаться от времени. Может, его можно реанимировать? Прокипятить, например. Сашка слышал подобное.

Хорошо, что стёкла-глазницы не выпали. Ржавчиной, конечно, пахнет…

Но этого мало. Нужен счётчик Гитл… то есть Гейгера. У них в Прокопе дети называли его именно первым именем. Или, если быть точным, радиометр. Нужен костюм. Любой, но лучше герметичный.

Но ещё больше нужна, мать её, карта дорог. Всё это можно найти… украсть или выменять. Было бы у кого.

Пока позиция очень неудачная.

«Кругом воет, надрываясь, буря, у тебя из еды – только полкило сухарей и немного сушёного мяса. Если ты не замёрзнешь, то околеешь от голода. Ты в полной жопе. И ты сидишь, надев вместо шапки старый противогаз, а поверх капюшон. И раскачиваешься из стороны в сторону. Ты здоровый вообще?».

Это был другой голос. Не тот, что говорил с ним раньше.

Саша не ответил. Для этого он не настолько тронулся.

Но непонятным образом эти действия помогли ему успокоиться, и даже раскачиваться он перестал. И от холода уже не трясся.

«Да у тебя их в детстве штук пять было. Все, как говорили старшие, давно не пригодные к использованию».

Старшие… Нет больше никаких старших. Похоже, только на себя и надо полагаться.

Снял противогаз. Бросил на заднее сиденье.

Утром должно стать теплее. И буря… она не может быть вечной.

«А дальше что? Утром – пересилить страх и вернуться туда. На место бойни. Да, тебе придётся вернуться назад, друг. Ты никуда не уйдёшь без вещей из вашего лагеря».

Если совсем повезёт – встретить своих. Если чуть меньше – найти то, что поможет идти в одиночку. Если совсем не повезёт – наткнуться на врагов и быть избавленным от мучений и трудностей выбора.

Так, матерясь на свою криворукость и тупизну, он уснул.

Интермедия
Большое малое совещание

2069 год, Калачёвка, временная столица Чрезвычайного Правительства, бывшая Волгоградская область

Главную улицу Калачёвки освятили и осветили в один день. Поставили несколько десятков масляных фонарей. Не для удобства жителей, конечно… Всё-таки столица, как-никак, хоть и временная. Надо держать фасон. Да и штат служащих с армией СЧП всё раздувались – неудобно ориентироваться впотьмах, а работа не должна замирать с закатом.

Падал снег, снежинки кружились и красиво блестели в тусклом свете. Но Его превосходительство не мог любоваться этой картиной. Все окна верхнего этажа резиденции закрыты бронированными жалюзями. Для безопасности и секретности. Товарищ Уполномоченный собрал в малом зале Большое совещание.

Обстановка рабочая. Зал обставлен очень просто, зато имелся проекционный экран на стене и даже чудо техники – стационарный компьютер, подключённый к серверу с огромной базой данных, где хранились любые карты, справочники, книги, – архив почти всего полезного, что раньше содержалось во Всемирной сети.

На столе – ничего, что могло бы отвлекать. Только графины с минеральной водой – её добывали из скважины неподалёку от будущей новой столицы и привозили ко двору в цистернах раз в месяц. К кочующему двору, который вот-вот переедет на постоянное место обитания в город на юге, который когда-то назывался Сочи. Хотя восстановлен будет только один его район.

После того, как они захватили Калачёвку и было объявлено о присоединении волжских земель к новому государству, частые пьянки и разгульные пиршества ушли в прошлое, остались в тех временах, когда они были просто бандой.

Теперь это случалось только по праздничным, торжественным поводам. Последний был в ноябре, и столы ломились, а одетые с иголочки официанты разносили блюда с крылышками в панировке по рецепту «киев-си», салатом из фальшивых крабовых палочек, острой морковью по-северокорейски, красными рыбами, паюсной икрой, не говоря уже о мясе и фруктах-овощах, солёных, сушёных, маринованных и свежих из теплиц. Из напитков подавались лучшие кубанские вина, «жигулёвское» пиво по старинному рецепту и соки местного отжима для тех, кто не пьёт алкоголь. Сам Уполномоченный был трезвенником, ел умеренно и был к гастрономическим удовольствиям равнодушен. И хотя на таких вечерах гости иногда задерживались за полночь, правитель рано уходил в свои покои на втором этаже. Там была идеальная звукоизоляция, и гульбан ему не мешал.

Генерал вымученные праздники не любил, чувствовал, что теперь это не от души проходит, а скорее по разнарядке. И что все они – больше не та команда, какой были, когда штурмом брали города и один за другого готовы были… а были ли?

Да, нижние чины, приглашённые на эти вечера по спискам, наедались и упивались по полной. Ещё бы, сам правитель их принимает.

Но старшие, внутренний круг, вели себя более сдержанно. Может, знали, что всё снимается и записывается. А может, уже устали друг от друга. Генералу видеть близких соратников на этих пирах было иногда гаже, чем гостей из простонародья – всех этих мэров, местных уполномоченных, старост, делегатов от сёл и деревень, посланных засвидетельствовать почтение и милостиво принятых при дворе. Они хотя бы не пытались подкопаться друг под друга, а просто пили, жрали и глазели на всё.

Следующий сабантуй планировался на Новый год.

Хотя сегодняшний день тоже мог бы стать праздничным, потому что на него приходилась годовщина создания СЧП. Да, в этот день несколько лет назад их шайка решила натянуть на себя новую кожу, прикрыться якобы существующей на острове Сахалин Администрацией, и это дало им второе рождение. Они сорвали джек-пот. Появились и добровольцы, желающие перейти к ним в услужение, и целые поселения, которые стремились под их опеку. И союзники из отдалённых племён и народов. А вместе с ними и оружие, и техника, и ресурсы. Не сразу, но всё пришло.

Но Уполномоченный праздник отменил! И даже посиделки в ближнем кругу. Сделал крутой поворот. Решил отмежеваться от их прошлого. И торжественные даты ввести новые, и счёт вести с нуля.

«Что ж, – подумал генерал Петраков, – его можно понять».

В последних документах слово «Сахалинское» отбрасывалось, как и буква «С» в СЧП. Теперь они стали просто Чрезвычайным Правительством.

Вместо праздника правитель назначил на этот декабрьский вечер совещание.

Для народа не стали выкатывать бочки с напитками, раздавать хлеб и веселить балаганными представлениями с медведями, цыганами, акробатами (как делали уже в Калачёвке пару раз). На людей это тогда подействовало магически. За простенькую жратву и зрелища с красноносыми клоунами в старых, побитых молью пиджаках они готовы были простить необходимость пахать без отдыха и платить оброк, который стал больше, чем раньше отдавали господину Гогоберидзе, прежнему тутошнему хозяину.

Но Гога не умел показывать свою заботу о народе. Поэтому и плохо закончил. Его живьём сожгли в покрышках, зажарили, как гуся. И не народ спалил, а новые господа, отжавшие у него деревни, потому что имели на эти земли, где поблизости находилось старое нефтехранилище, большие планы.

Понятно было, что разговор сегодня предстоит серьёзный. А на столе не оказалось стаканов для минеральной воды. Графины с водой были, а стаканов не было! Выглядело это как издевательство. Особенно если сидеть придётся долго. Если кого замучает жажда – будет пить из графина, как свинья? И неизвестно ещё, как на это отреагирует хозяин…

Но все понимали, что тут не ошибка, а задумка. И терпели.

Его превосходительство товарищ Уполномоченный, который сам подолгу мог обходиться и без воды, и без пищи, и без туалета (говорили, что и без сна), таким образом показывал своим приближённым бренность всего сущего.

А ещё добивался, чтобы не отвлекались. И не тянули, не тратили его время.

Хоть совещание и называлось «большим», но в последний год туда приглашались только члены ближнего круга – от пяти до семи человек, не считая самого Виктора, бессменного председательствующего.

В том, что Виктора называли Виктором, не было ни грамма фамильярности. Наоборот. Разве у солнца или бога может быть отчество и фамилия?

Поэтому и фамилия лидера – «Иванов» даже в документах использовалась редко. Уж очень она простая, неблагородная.

В этот день их должно быть пятеро вместе с ним. Но один опаздывал. Министр обороны генерал Петраков. Или просто Генерал.

* * *

Генерал сейчас чувствовал себя неуютно. Опаздывать, когда тебя ждёт повелитель, неприлично. Но повелитель не гневался – сам отправил его наблюдать за встречей прибывающих из-за Урала караванов. Сейчас как раз вернулись последние.

Два, скорее всего, потеряны безвозвратно. Искать их нецелесообразно. Поскольку связи с ними нет уже давно, то дело, скорее всего, не в снежных заносах, не в поломках машин, а в уничтожении караванов местными.

Только один отряд из находящихся к востоку от Урала молчал не просто так, а соблюдал радиомолчание. Таков был план. У отряда было особое задание.

Конечно, там тоже могло что-то случиться. Но Генерал верил в них.

Это была не колонна, перевозящая грузы, фураж или пленных, а боевое соединение. Причём элитное. Не какие-то служившие Орде «чучмеки» (как презрительно называли присягнувших ЧП наполовину цивилизованных людей, чумазых, не глядя на их народность и язык). Отборные бойцы, оставленные специально для прикрытия восточных рубежей и уничтожения тех, кто дерзнёт вторгнуться на земли Орды.

И хотя они могли выглядеть со стороны как обычный караван грузовиков, вывозящий награбленное, на самом деле каждый из этих грузовиков имел спрятанную под брезентом пулеметную турель и бронирование, а внутри сидели не грузчики и не фуражиры, а солдаты. Причём лучшие. И командовал ими человек по кличке Ящер. Про которого в Калачёвке многие думали, что он не совсем человек.

* * *

– Пожалуйте, – двухметровый телохранитель-референт в чёрном сюртуке, специально сшитом под старину, объявил о его приходе и открыл дверь.

Проходя мимо охранника, Петраков отметил, что не может понять, надет ли на нём бронежилет, – настолько он был мощным. А ведь этот бугай, одетый как гробовщик из прошлого, выполнял ещё и функции секретаря. Значит, совсем не был туп. У него ещё имелся брат. Звали их Фома и Ерёма, но эти имена не были даны им при рождении. Похоже, у братьев имён вообще не было, только клички. Не близнецы, но похожи сильно. Уже никто не помнил, когда они прибились к их компании. Ещё зелёными пацанами, дикими, почти Маугли. Но старший, Фома, умел читать, и секретарём был он, а Ерёма мог похвастаться только мускулами.

У других членов Кабинета секретарши по старой традиции – женщины, но Уполномоченный считал баб чем-то вроде полезной мебели и никогда бы им не доверился. Жён у него было несколько, одна из них даже «официальная», но никто их не видел, и жили они не в резиденции, а в отдельном доме. Если и выходили из него, то под надзором и с соблюдением конспирации.

– Ваше превосходительство, – генерал Петраков изобразил краткий поклон, входя в круглое помещение комнаты для заседаний на третьем этаже бывшего дворца Гоги. – Срочные новости. Конфиденциально.

Первые десять минут заседаний записывались на видео «для истории», поэтому надо было разыгрывать комедию. Эти минуты заполнялись формальной чепухой. Более важные вопросы обсуждали по-простому, когда секретарь выключал камеру.

Виктор поднял руку, и его перст указал в сторону двери.

«Всем вон», – означал этот жест.

Шонхор, Иван Петрович Востриков и Степан Рябов, министр внутренних дел, также известный как Рябой, заторопились к выходу.

Рябов шагал размашисто, как на параде своих опричных войск, дознавателей и штурмовых хоругвей под пёсьими знамёнами. Он действительно был с оспинами от перенесённой в детстве инфекции, но их скрывала борода, которая покачивалась в такт шагам. Нагайка на боку не позвякивала. На совещание он не осмелился бы надеть украшенную, хотя любил побрякушки. Рябой и надушиться любил, и за растительностью на лице ухаживал, хотя в его мужественности трудно было сомневаться. Нескольких шутников, тайком насмехавшихся над ним, его молодцы куда-то увезли, и больше их никто не видел. В отряде «Пёсья голова» были бойцы ещё злее, чем дикие убыры. Но к правителю он всё же пришёл не надушенным. Виктор имел волчий нюх, и любые посторонние запахи ненавидел.

Министр экономики Шонхор Борманжинов переставлял ноги не так резво. В последнее месяцы царедворец набрал немного лишнего веса. Лицо оплыло, глаза стали напоминать щёлочки. Сказалась служба в тылу и то, что в дальние походы он больше не ходил. А может, заедал стрессы. Ведь работы у него было невпроворот.

Изобретатель Востриков держался уже более уверенно, чем полгода назад. Он больше не выглядел рохлей-интеллигентом, «Самоделкиным» его теперь редко называли. Роль Вострикова в великих проектах ЧП была велика, и он часто бывал на личных аудиенциях у правителя. Похоже, его считали незаменимым. И только отсутствие у него амбиций притупляло ревность остальных. Считалось, что изобретатель часто витает в облаках и там, в астрале, ему являются его грандиозные проекты, вроде изменения русла великих рек, восстановления атомных электростанций и даже хоккейных стадионов. Правителю эти идеи нравились. Хотя Генералу казались фантастикой.

Самоделкин был странным. Когда он волновался, слова у него удваивались и даже утраивались: «гениальное правильное верное решение, Ваше превосходительство». Петраков где-то читал, что это признак какой-то душевной болезни. Но свои обязанности чудак выполнял отлично.

А вот Шонхор и Рябой были людьми земными. И Генерал подозревал, что оба имеют на него зуб, а возможно, пытаются аккуратно под него копать. Хотя он их обоих вытащил из грязи, поднял до нынешнего статуса. Но благодарность – редкое качество у людей такого типа.

Возможно, они узнали, что Петраков болен. Наверное, кто-то из врачей не умеет держать язык за зубами. И думают, что Акела скоро промахнется, и место по правую руку от правителя может стать вакантным.

Поскольку они знают, что место Уполномоченного не освободится никогда, то пределом мечтаний для них остаётся позиция Генерала.

«Идиоты. Я Витька знал, когда он ещё босиком по дорогам ходил и груши вместе со мной воровал. А они думают, что меня заменят. Нет, я не должен сдохнуть раньше времени. Иначе все посыплется… Лебедь, рак и щука. И самовлюблённый недоучка во главе. А ведь солнцеликий даже не пытается соблюдать политес перед подчинёнными. Конечно, на то он и правитель. Выставил за дверь, как холопов. Может, он и прав… но…»

Пропуская троицу и одновременно пожимая им руки, Петраков пытался уловить недовольные взгляды, но они хорошо умели держать лицо, и с виду были радушны, а Рябов даже смотрел на него с заискиванием собаки, что не очень вязалось с его бравым обликом.

«Ну и пусть строят свои козни. Я не позволю им угробить наше дело. Найти бы, кем их заменить… по одному».

– Сейчас передали по радиоэстафете, что Ящер радировал из Уфы, – произнёс Генерал, когда дверь за министрами закрылась. «Гробовщик» тоже остался с той стороны вместе с двумя гвардейцами-нохчи, имевшими телосложение борцов, но ниже Фомы на голову. – Это сейчас наша восточная граница. После того, как мы передислоцировались из Ишима.

– Я помню, – раздражённо произнес правитель, будто ему напомнили о чём-то неприятном. – «Выпрямили границу», значит. Это была твоя идея, не моя. Я бы не отдал этот кусок. И не мудри. Говори по-русски, Миша. Вот так: «Мы сбежали из Ишима, как трусливые собаки». Да?

– Так вот… Ящер… – мягко напомнил Генерал правителю, – разбил этих гадов. Засаду устроил, окружил во время бури и вырезал почти всех. Пленные тоже есть. Наш человек, проводник, себя в жертву принёс, как Сусанин. Мерзавцы успели его застрелить.

– Ну и зашибись, – лицо Уполномоченного тронула слабая улыбка. Более заметные признаки выражения эмоций за ним редко водились. – Всё по Закону: «Жизнь будь готов отдать ты». Хорошо Мустафа своих шпионов натренировал. Умеют не только резать, но и в доверие втираться. Жаль, мы так уже не сможем выучить.

– Так точно. Но постараемся.

– Ты меня понял. Зашибись – не то, что верный слуга умер, а то, что гадов-сибиряков замочили. А кто такой Сусанин?

– Герой такой был. Ладно, проехали. Витёк, ты понимаешь, о чём это говорит? – камера выключена, а наедине старый друг мог назвать правителя на «ты» и уменьшительно. Хотя Генералу казалось, что Виктору это всё меньше нравится. Но пока по старой памяти он терпит. – То, что мы их так быстро выпасли.

– О чём? – правитель перевёл на министра обороны взгляд своих рыбьих глаз. – Не темни.

– Это значит, система работает, светлейший, – это слово тоже не несло в себе иронии. – Система ушей и глаз. Мы узнали, что они идут, почти сразу, и вели их от самого Заринска. А когда они прошли село Безбожник, Ящер уже всё знал и начал готовить «встречу». У них не было шансов.

– Сколько их было?

– Говорит, около ста. Кается, мол, несколько человек ушли. Но живыми взяли больше.

– Плохо, что ушли. Ну, хотя бы честный. Молоток, что кается. Но каяться надо перед богом, а не передо мной. А они, сибиряки, отмороженные идиоты, что сунулись малыми силами. Хотя… тем лучше для нас.

– Я думаю, это надо как-то отметить. Триумфальную арку строить не будем, но народ должен порадоваться…

– Ты в своём уме, генерал? – из голоса Уполномоченного вдруг исчезла вся дружеская фамильярность… или её видимость.

К чести его, Петраков не стал заикаться и даже не дрогнул под испытующим взором. Как любой другой на его месте.

Выждав минуту, повелитель заговорил, медленно, растягивая слова.

– Что мы совершили, генерал? Америку захватили, да? Или хотя бы Москву отбили и отстроили? Нет. Мы голожопых дикарей отметелили. Которые нам до этого отвесили щелбан. Нашего слугу… хоть и тупого, трусливого… в землю закопали и батальон бойцов прикончили. Или больше. А те два каравана наши куда делись? Сгинули. Нет! Для праздника мало поводов. Объявят пусть на площадях, что уничтожили бандитов, и харэ.

– Слушаюсь.

– А сам он что? Едет назад?

– Да, возвращается.

– Понятно… – правитель вдруг нахмурился и потёр подбородок. – Запоминай. Ящера за то, что победил, – наградить. А за то, что не добил и не догнал, отошёл без приказа, – наказать. Как предпочитаешь, друг ситцевый? Одно другое кроет, или получит твой мясник и медаль, и кнут?

– Лучше в ноль, – ответил Генерал, не моргнув. За своих подчинённых он стоял горой. – Не надо ему медалей. Но и прогонять через строй вроде не за что.

Он знал, что Ящер бы такое не простил. Даже Виктору. Уж очень гордый. Не похож на других людей, которые Уполномоченному служат. На коленях ползать не привык. Жаль, что сам повелитель этого не понимает. Его уверенность в том, что любой будет перед ним стелиться по умолчанию, была его слабостью. А значит, слабостью их общего дела.

– Правильно, – усмехнулся Виктор и похлопал его по плечу. – А то как-то не по-людски, сначала расстрелять, а потом награждать. А этот Ящер… он и правда урод?

– Он сам с севера, из-под Воркуты. Из народа сидячих. Там у них нравы своеобразные. Про них говорят, что они сидят, даже когда стоят.

– Не слышал о таком народце.

– Их мало… Витя. Но тысячи три наберётся. Они, судя по всему, раньше зэками были. То ли с эшелона, то ли с корабля, то ли с зоны. Женщин у них нет. Но они не вымирают, потому что принимают всех, кто согласен по-ихнему жить. Городок у них был чисто мужской. У них своя мифология, как у каких-нибудь папуасов. Они вроде в Христа верят, но считают, что Понятия были до него. Кант бы поспорил, но Платон бы согласился. Хе-хе. Этнографу там было бы раздолье. Мутантов тоже немало. Ещё они себе спину расписывают письменами, как картину. Но это не для красоты, отображение жизненного пути, достижений. Урод ли он? Я так скажу – «У него было трудное детство». Но он такой же крутой, как самые крутые из нохчи. Когда мы сидячих нашли, им платили дань все окрестные деревни… За защиту. А из тех, кто пытался не платить… Ящер делал фонарики. Поднимал за плечи и просто сажал на арматуру, протыкая насквозь. Остальные его кореша чуть послабже, но тоже суровые. Ножи у них хорошие, сами куют и точат как бритвы. Говорят, когда деревню наказывают, только женщин оставляют. Когда им достаются бабы… ну, пользуются. Но к себе не берут, оставляют, где взяли. А дети мужского пола, как подрастут, обычно сами в колонию приходят. Потому что там сила. Заметь, те, кого они крышевали, – сами не тряпки, это северные рыбаки-поморы. Хотя недавно рыболовы, похоже, восстали, поэтому народ сидячих переселяется на юг. К нам.

– Ничего себе подарочек. Я даже не знал, что у нас есть воины из такой дали. Ничего, работу найдем. Возле Саратова поселим. Где эта Воркута?

– В бывшей Республике Коми.

– Это понятнее, да, – саркастически ответил повелитель. – А рожей он на человека похож?

– Под одеждой у него с кожей что-то, типа чешуя. А лицо нормальное. Почти.

– Вроде я говорил топить таких как котят.

– Я помню. Мне еще Мустафа-хаджи цитировал одного древнего философа: «Мы отводим на бойню свирепого быка, мы убиваем бешеную собаку, мы уничтожаем больное животное, чтобы оно не заразило стадо; детей же, которые рождаются слабыми и уродливыми, мы топим». Но этот уже большой, хрен утопишь. Выплывет.

– Ну да ладно, он полезный урод. Как и создания из моего цирка. Ещё пригодится нам на Юге у моря. Просто скажи ему, чтоб знал меру, и убивал только тех, на кого я покажу. А то и из него фонарик сделаем.

– Слушаюсь, – кивнул Генерал.

Хотя он предпочёл бы, чтобы Ящер не приезжал с востока, чтобы сдох там. Сидячие были полезны для ловли нежелательных элементов, как каратели, да и противовесом против людей с Кавказа казались. Но внушали ему тревогу, мягко говоря.

– И ещё, светлейший. Опять поступили жалобы на охотников за головами в Саратовской земле. На «волонтёров». Участились случаи, когда они безобразничают. Снимают скальпы, режут руки и даже головы. Крестьяне жалуются. Они должны приводить пойманных живыми, а чаще привозят поперёк лошадиного крупа – дохлыми. Разве регулярных сил на заставах недостаточно?

– Это безголовые жалуются, да? Ты не офигел ли? Хочешь, в рядовые разжалую, и сам поедешь на восток границу сторожить? Или хуже. Молчишь? – Уполномоченный потрепал генерала по голове, как ребёнка. – Знаешь же, что шучу. А вот в один из разов могу и не пошутить, хе…

– Мне бояться нечего, Витёк, – у Петракова не дрогнул на лице ни один мускул. – Смерть меня и так к себе в телефон внесла. Если отправишь на плаху, буду и там славить имя великого человека нашей эпохи.

Несколько «умных телефонов» в Калачёвке имелись, они использовались как записные книжки.

– Самого великого. Всё, кончай придуриваться. Извини, друг. Никогда так не скажу. Но волонтёров не распущу. Наоборот, новых привлечём, таксу в патронах повысим. Они местные, знают ландшафт. А регуляры и опричники в пограничных землях мышей не ловят, путаются, в засады попадают. А то, что кому-то из неграждан волосы с башки срежут… фигня. Новые вырастут! На содержание этих башибузуков ввести новый налог. И точка. Сейчас придёт Шонхор, ты ему это изложишь. Что ещё?

– С недавних пор опричники Степана нашего вместе с духовными властями ловят не только преступников светских, но и нарушителей духовных. Гадалок, колдунов и тех, кто безбожие пропагандирует. Казнили недавно двух волхвов. Первого, мага, который брехал, что повелевает водой и вызывает дождь, бросили в реку с гирей. Он и не выплыл. А второго – атеиста, который рассказывал, что Бога на небе нет, что это опиум для народа, что когда летали в космос, мол, никого там не видали… сбросили с самой высокой крыши.