Текст книги "Как стать никем. Апокалипсис по-питерски"

Глава 10. Знакомство с дядей

2003 год. Санкт-Петербург. Пара по сопромату. В дверь аудитории заглянул директор нашей шараги по научной работе.

– Гагач, подойди! Простите, Сергей Львович, что прерываю лекцию, – извинился он перед доцентом, – отдам Алексею документ, пока он на месте.

Я быстро подошёл к директору, попутно думая: «Всё? Меня за косяки выгоняют из универа? Что я скажу маме?»

– Гагач, держи письмо от дяди! Отнесись серьёзно, не потеряй! – строго сказал директор и подмигнул, передавая мне конверт. – Всё, давай…

Он дружески хлопнул меня по плечу, и, чего никогда не бывало, пожал мне руку. Я молча взял конверт и вернулся на своё место.

Развернул письмо. Хм-м…

«Алексей! Не знаю, слышал ли ты обо мне или нет. Я твой дядя, Михаил Иванович. Сводный брат твоей матери от первого брака. В 1980 году, на дне рождения твоей бабушки мы с сестрой сильно поссорились и с тех пор больше не общались. Подозреваю, что тебе обо мне никогда не рассказывали. Приезжай на юбилей, познакомимся. Мне будет шестьдесят пять лет. Надо собирать потерянное по крупицам, пока жив. Над подарком сильно не парься».

Далее шёл адрес на Приморском шоссе, инструкция «как добраться для особо тупых» и дядина фамилия с инициалами. Я малость обалдел от таких новостей. Не каждый день неизвестные дяди с Приморского шоссе на юбилеи приглашают. Позвонил маме:

– Ты?!! На юбилей к дяде? А-ха-ха! Ну езжай, никто его за язык не тянул, – посмеялась мама, прикинув мои шансы на успех в роли голубя мира. – Денег на подарок нет.

Денег на подарок и у меня не было.

Даже сейчас, вспоминая нищие студенческие времена, я стараюсь по полной программе выложиться на подарки близким мне людям, трачу последние деньги, чтобы поразить масштабами своей щедрости. А что может презентовать нищий студент? Набор для бритья, подаренный одногруппницами на Двадцать третье февраля, качество и происхождение которого вызывали большие вопросы?! Лучше, чем ничего… но стрёмно. Побреется дядя и распухнет, как бичара. Явно спасибо не скажет.

А без подарка идти ещё хуже…

Поэтому, в день икс, собираясь с утра на лекции, я взял с собою пару запасных носков, три бутылки пива, положил подарок в чёрный пакет и завязал узлом, чтобы не намок, если пиво вдруг слишком растрясёт. После пар предстоял визит к загадочному дяде, который в качестве посыльных использует научных директоров.

Чтобы не вонять носками, я задумал их переодеть по дороге. На станции метро «Старая деревня» был музыкальный ларёк, где всегда торговал кто-нибудь из знакомых. У меня половина «кулька» была в корешах; почти на каждой музыкальной точке города, нанимавшей студентов в продавцы, я мог в любое время выпить пива и хорошо потусить, слушая правильную музыку. Но на этот раз ларёк должен был послужить мне перевалочным центром для смены термоядерных потников.

Выйдя из метро, я увидел обыденный для гостей нашего города бизнес-процесс. Во мраке зимнего вечера бегали какие-то таджики, узбеки, азербайджанцы, фиг их там разберёшь, они орали и усердно мутузили друг друга, решая вопросы производственной логистики. Такой вот обоюдный бизнес-консалтинг.

Ставни музыкального ларька были предусмотрительно закрыты, я постучался в дверь:

– Откройте, это Лёха Гагач!

Из-за двери выглянул напуганный Кирилл.

– Заходи быстрее, тут такой трешак творится, из ларька страшно выйти.

– А чего говном воняет? – спрашиваю я, принюхиваясь.

– Да говорю, страшно выйти, – отвечает тщедушный Кирилл, – пришлось тут посрать. Бережёного, как грицца…

– Да, Кирюха, тебе точно выходить не стоит! – отвечаю я, доставая из сумки своё нехитрое хозяйство и пытаясь отыскать носки. – При виде тебя даже у меня руки чешутся.

Я ничуть не покривил душой.

Кирилл был похож на грустную шнягу. Как это? Вот возьмите свой хер и машите из стороны в сторону, а ещё лучше: направьте из фена на залупу горячую струю воздуха и сушите, пока не уйдет часть влаги. Вот это сморщенное и съёжившееся тельце и будет Кириллом, который только что насрал в пакет из-за боязни получить трындюлей по дороге в «макдак».

Но мне-то до него что? Носки переодел, сложил вещи обратно в рюкзак и поехал на юбилей с энтузиазмом арестанта, бредущего на свою казнь. Аромат говна Кирилла настолько въелся в мозг, что преследовал меня и в маршрутке, и по пути на дядину дачу, когда я, сойдя с маршрутки, топал по каштановой аллее по направлению к берегу Финского залива.

«А кудряво дядя живет!» – подумал я, подойдя к большим воротам, которые преграждали путь к красивому трехэтажному дому. Рядом, на большой площадке, были припаркованы богатые иномарки гостей. Я, как водится, сильно опаздывал.

– Кто? – с удивлением рассматривал меня охранник.

– Гагач Лёха… Ну, Алексей, – ответил я.

– Есть такой! – ещё больше удивился вратарь.

Охранник тщательно проверил документы и пропустил меня, указав направление через сад, утыканный туями, статуями писающих мальчиков и прочим новорусским ампиром.

«Это, бля, я сейчас подойду и подарю богатому дяде мегабичёвский набор для бритья?» Сибарит внутри меня рвал волосья на сосках от ужаса предстоящей миссии, но отступать было поздно.

Я вошёл в залу, где шумело застолье.

«Алексей Гагач Биче-Дрищенский!» – съязвил мой неугомонный внутренний богатей, объявив меня, как это делали в свое время камердинеры и дворецкие. И стукнул жезлом о мрамор, разумеется, мысленно.

В реальности, ясен пень, никто меня не объявлял. Дядя, восседавший во главе стола, заметил меня и махнул рукой, указывая на единственное свободное место у противоположного торца. Фейс ту фейс, глаза в глаза.

За большим столом посреди нарядной залы сидело – навскидку – человек тридцать: пожилые мужики в официально-офисном и разного возраста женщины в вечерних платьях. Дядя внешностью походил на Тинькова или, может, Хворостовского и обладал весьма общительным, можно сказать, развязным характером удачливого понтовщика-барыги.

В его заготовленном для гостей шоу настало время главному номеру, гвоздю, сука блядь, программы – мне.

Дядя приглашающе махнул рукой и торжественно встал. Все затихли и направили жующие, равнодушные рожи в мою сторону. Я тоже встал, взял рюкзак с подарком и на негнущихся от страха ногах подошёл к виновнику торжества.

– Михаил Иванович! Поздравляю с юбилеем! – взял я инициативу в свои руки, расстёгивая рюкзак и доставая бичёвский подарок – завязанный на узелок пакет с набором для бритья.

Снова пахнуло говном. Но мой мозг уже не анализировал ситуацию, я лишь надеялся, что дядя не достанет проклятый набор при всех.

– Мама тут передавала поздравления… – мямлил я, вручая пакет дяде.

Дядя благосклонно взял пакет и начал торжественно толкать заранее заготовленную речь: «Бла-бла-бла, произошло воссоединение семьи, бла-бла-бла, знакомьтесь, это мой племянник от младшенькой…»

Зефир струил эфир, но говном попахивало по-прежнему.

Бомонд слушал сентиментальный спич, насторожённо принюхиваясь к навязчивому шмону, который быстро заполонял пространство; я внимательно рассматривал пакет, коим дядя размахивал, как Ленин кепкой.

Мой пакет был мало-мальски прямоугольной формы снизу, по форме коробки с набором. Этот же, вручённый, висел пустой мошонкой, кокетливо завязанной узелком.

Дядя, на свою беду, был простужен либо недавно перенёс операцию на носе, о чём свидетельствовали тампоны, аккуратно белеющие в ноздрях. Не чувствуя вони, энергично размахивая пакетом, он уже вовсю обрисовывал мои головокружительные карьерные перспективы в его структуре, активно ссылаясь на лестные отзывы обо мне из универа. Лестным отзывам я удивился не меньше, чем непонятному пакету, так как если они и были, то дяде явно нагло наврали.

И тут меня осенило: «Говно Кирилла!!!»

Голова закружилась, мир вокруг поплыл, нарисованная дядей карьерная лестница рассыпалась в пыль, теряя перила, ступени и прочие, блядь, балясины. Бомонд начал переглядываться и перешёптываться, закрывая дыхательно-пихательные органы носовыми платками.

– Мне дурно! – услышал я голос некой расфуфыренной профурсетки, которая попыталась встать из-за стола. Ей, сердито шикая вполголоса, мешал муж.

В этот момент дядя закончил вещание и заинтересовался содержимым пакета. Я стоял ни жив ни мёртв, вообще не в силах пошевелиться.

– Я же просил не заморачиваться с подарком! Но всё равно, Алексей, приятно, – сказал он.

Дядя, шустро развязав узелок, заглянул в пакет. Обманутый пакетным полумраком и сохранившей в некоторых местах белизну бумагой, дяхан выдал:

– М-м-м… карельские деликатесы!

Почему карельские? Карелы мы по бабушке…

«Не пробуй, не пробуй, с-сука слепая, деликатесы», – отчаянно молил я, однако вслух сказать ничего не смог.

Из открытого пакета диффундировал в пространство говнюжник повышенной концентрации, начисто отбивший способность думать тыковкой у всех зависимых бизнес-партнёров и прочих родственников. Собрание, позеленев, стало отнюдь не вежливо выползать из-за стола, двигаясь медленно и плавно, словно космонавты в невесомости.

Дядя был так сильно увлечён важностью и величием момента обретения племянника, что не видел ничего вокруг и действовал по схеме, которую много раз воображал у себя в голове. В мыслях он стопудово представлял, что я явлюсь к нему с килограммом-другим морошки или клюквы, сушёных карельских подберёзовиков. Возможно, с вареньем.

«Чавк!» – услышал я звук попытки извлечь карельский деликатес из шуршащего пакета. Новоиспечённый родственник черпанул рукою говна унылого Кирилла, как заправский экскаватор.

– Пролилось, что ли? Варенье, что ли? Эх, бля! – недоуменно пробормотал дядя и вынул руку из пакета.

Десница была густо перемазана в буром говне, которое величественно, как и подобает на приёме такого уровня, кусками падало обратно в пакет. К тыльной стороне кисти прилип клочок конспекта, коим Кирилл усердно вытирал свою жопу двумя часами ранее.

Тут Михаил Иванович осознал всю красоту момента, глубину падения и прочую метафизическую муть перерождения успешного человека в публичного говнохапа. Бедный дяхан вытаращил глаза на осквернённую руку и шумно глотал позеленевший от миазмов воздух.

Кто-то из гостей не оценил смену среды обитания и смачно фаршманул на пол, запустив цепную реакцию. Это я долго рассказываю, дело-то шло быстро. Я бы сказал – молниеносно.

Не успевшие отойти от стола и на пару шагов поздравлянты начали дружно метать икру направо и налево, толпою продвигаясь к выходу. Поскальзываясь на блевотине, несчастные вставали, выпачканные в рвотных массах, тревожно кричали нечто типа: «Спасите! Помогите! Насрали – не убрали! Я депутат Законодательного Собрания, бу-э-э…», и дальше бежали к своей цели. На шум в залу ворвалась охрана из двух человек; не разобравшись в ситуации, бывшие менты принялись рандомно окучивать попавшихся под руку ублевавшихся гостей.

Наконец, выставив челюсть на пару сантиметров вперёд от своей офонаревшей гычи, весёлым фонтанчиком опорожнил желудок мой бедный богатый дядя. Немного отдышался и, вытерев перепачканной в говне рукою рот, блеванул ещё раз. Начисто проебав наносной лоск, он удивительно стал похож на цыгана Будулая, приобретя вокруг рта бурого цвета усы и бороду.

– Это к богатству! – наконец прорвало меня.

Михаил Иванович почему-то осерчал и метнул злосчастным пакетом, но, пролетев по затейливой траектории, мешок приземлился на голову неудержимо блевавшей в радиусе поражения барышне.

Прекрасная мамзель встрепенулась, пробежала, празднично шурша вонючим девайсом, несколько метров и, эффектно поскользнувшись на фарше, зарядила туфлёю в потолок. Этим она привлекла внимание охраны. Упыри, бросив прежних жертв, принялись старательно поливать девушку перцовкой, одновременно тыкая электрошокером.

«Постапокалипсис… – оглядел я допрежь мажорную залу. – Откровения Иоанна Богослова».

После чего присоединился к разбегающимся, как тараканы из-под тапки, бизнес-партнёрам, коллегам и родственникам моего сводного дяди.

Той ночью спал я тревожно.

Мне снилась делающая элемент «ножницы» – прямо как злоебучий Роналду – красавица с говняным мешком на голове. Снилась грозящая пальцем обосранная рука дяди. Снилось говно, которое начало выливаться из пакета безудержным потоком и затопило весь дядин дом. А я всё бегал вокруг дома и пытался открыть окна, чтобы спасти людей, звал охранников на помощь… Охранники мне не отвечали, лишь молча откалывали стамеской писюны у писающих мальчиков.

Поутру я искренне надеялся, что мне всё приснилось. Мозг отказывался воспринимать реальность произошедшего. Собравшись, я поехал в универ на субботний коллоквиум.

– Гагач… Гагач! – позвал меня знакомый голос из приоткрытой двери дорогого «мерина», припаркованного возле универа. – Залазь в машину!

Узнав директора по научной работе, я сел в тачку на заднее сиденье. Вместе с ним на переднем сиденье находился ректор универа.

Даже со спины я увидел их неестественно красные и глупо ухмыляющиеся рожи.

– Гагач, ты что это… ну как… ходил на день рождения?.. – начал, запинаясь, директор, но его прервал взвизгнувший спутник. За ним протяжно завизжал директор, и они, уткнувшись головами в руль и торпеду, стали хохотать как две гиены.

– Гов… гов… но подарил! Дяде-меценату! Дядя, у тебя всё есть… на-ка говно! – доносились отдельные фразы из их визгов и всхлипываний. – Как в глаза смотреть?

– Не-не… Как теперь руку жать? – проорал седовласый ректор и стал биться головой об торпеду.

– Я могу идти? – обиделся я.

– Иди, Гагач! Иди. А-ха-ха! Хотя, нет, стой. Слушай, Гагач…

– Что?

– На следующей неделе в среду у меня день рождения! Чтоб тебя не видели в универе до четверга, понял?

Это я с удовольствием…

Глава 11. Как я мерил линолеум

– Миленькый, подскажи бабушке, какие коробочки под розетки мне надо купить домой? Электрик наказал приобресть, а я не разбираюсь! – старенькая бабушка в платочке, шамкая, допрашивала меня возле стенда с монтажными коробками.

– А какие у вас стены-то, бабулечка, бетонные, кирпичные или гипрочные? – спрашиваю я.

– Непрочные, ой, милок, непрочные!

«За что это всё мне? – думал я, глядя на глуховатую бабушку. – Вроде жил как все: бухал, курил, прогуливал учёбу. Куча стараний, усилий, и что в итоге? Условно средненькая жизнь от зарплаты к зарплате. А люди создают бизнесы, снимаются в кино, выступают по телевизору, делают всякие великие вещи, творят шедевры! А вот что я, господи, сотворил такого великого? Ничего… Как такое со мной вышло?»

Господь задумчиво молчал…

А вот как:

Однажды мне всё-таки повезло. На втором курсе универа, совершая пьяный променад по Кирочной улице, наткнулся я на кафе с чудовищным по силе воздействия названием «Улыбка». У входа было смачно наблёвано.

Мимо такой рекламы я пройти не мог. В кафе познакомился с разговорчивым продавцом из соседнего строительного магазина, который сообщил, что на лето всегда требуются студенты для замещения ушедших в отпуск сотрудников. Хотя в строительстве я ничего не понимал, свой шанс выбраться в люди не упустил.

Приняли меня, несмышлёного, на работу, выдали комбинезон и отправили в свободное плавание, как кусок нетонущих фекалий, по отделу погонажных изделий. Там продавались деревяшки всякие, профили и рулоны разнообразной непонятной строительной хрени. Я минут пять шкерился от покупателей по углам и уж было расслабился, но тут меня настиг начальник отдела.

– Гагач! Иди линолеума вон того четыре метра отчекрыжь клиенту. Не сцы, студент, это проще пареной репы!

Я схватил рулетку, рысцой подбежал к рулону, поскакал вокруг, соображая. Думаю: «Как же тебя мерить-то? Ага! Для начала надо положить на пол».

Ну, класть-то я умею, на что только не клал.

Взял и, недолго думая, толкнул рулон. Он медленно, величественно стал падать, эдакий Пизанский хуяк на максимальной скорости к полу. То есть рушится окончательно и давит чью-то чрезмерно неосторожную пудельку. Друг человека только пёрнуть успел, выстрелив жопой как из детского помпового ружья сухонькой какашкой. Последний привет, попрыгав по полу, закатился за стеллаж.

Хозяйка внезапно дохлой псины стоит манерная, попкой ко мне повёрнута, и типа ей все громкие звуки до едва прикрытой юбкой кормилицы, то есть до пизды. Дёрг, дёрг поводок. Ощутив непривычно большое сопротивление пуделька, она медленно оборачивается, ведя взглядом вдоль поводка. Зырит, ресницами хлопает и понять не может.

Был белый карликовый пуделёк не установленного мною пола, а теперь на поводке, в буквальном смысле, этот пол и лежит в виде рулона линолеума, к тому же нисколечко не белый. Я стою, улыбаюсь ей, глазки строю. А она как бы догадывается, что не с линолеумом на поводке в магазин пришла, мелкими шажками рулон обходит, чтобы проверить эту гипотезу. Видит торчащие из-под рулона вытянутые в сторону ускакавшей какашки аккуратненькие такие пуделячьи лапки и почему-то сильно расстраивается.

Другими словами – горе накрыло её с головой!

Тёлочка, прекрасная даже с заплаканным личиком, начинает причитать над своим пёсиком. А я всё стою, взглядом стараюсь словить ракурс ей под юбку и думаю: «Выходи за меня замуж. Я нормальный кент, при работе, если чо! Книжки читаю, пьесы пишу. Шаверма за мой счёт! Дядя богатый есть».

О чём ещё мог думать двадцатилетний даун?

– Пупусечка моя, собачушечка-а-а! – плавно льются причитания из её сексуального ротика. – Сволочи, гады, уроды!..

На её мелодичный рёв прибегает начальник отдела:

– Что за хуйня? – Деловой такой. Эффективный менеджер.

– Да вон, – говорю, – не даёт линолеум мерить. Животную ей жаль.

– Э-э-э! К нам с собаками нельзя! Даже с дохлыми! И с Джорджами Бушами тоже! На дверях же написано.

Мы откатили рулон, красавица соскребла остатки своего бобика с пола, бросила в любезно подставленный мною пакет с логотипом магазина и, чем-то пафосно угрожая, удалилась. Начальник убежал по своим делам. Мне же надо было выполнять свою миссию дальше. Я толкнул линолеум ногой, и он раскатился по полу. Я нагнулся, приложил зацеп рулетки к началу рулона, широко раздвинул руки. Смотрю – где-то метр сорок пять. Отнюдь не четыре, значит.

Надо угол сокращать с полом. Геометрия, бля, восьмой класс, это вам не книжки писать.

Лёг пузом на линолеум, раздвинул руки пошире и краешком глаза постарался снять показания с измерительного прибора. Метр пятьдесят три вроде. Слышу чей-то неуместный хрюк.

Оборачиваюсь, смотрю: клиент стоит весь такой покрасневший и оплаченным чеком свой смеющийся паскудный рот прикрывает. Стало быть, я ему линолеум мерю. «Хуй с тобой, – думаю. – Смейся, тварь, раз уплачено!» А он ржёт. Видимо, с момента последнего пуделиного аккорда стоит.

Мысля моя, гуманитарная, растеклась по древу дальше.

Я прижал крючок рулетки ногой, проявляя чудеса эквилибристики, а сам разлёгся на линолеуме в полный рост и вытянул руку с рулеткой. Зрелище, конечно, ещё то! Смотрю… Блядь! Два метра двадцать пять сантиметров. Клиент, пидор, уже икает и пускает сопли на чек. Вот фиг я ему по испорченному чеку товар выдам.

А сучий линолеум всё равно мерить-то надо!

Я с помутнённым невыполнимым заданием рассудком, стремясь во что бы то ни стало не запороть первое партийное поручение, пополз по линолеуму аки диверсант под колючей проволокой. Прижал полотно рулетки своим весом к материалу и толкнул рулон перед собой. Доползаю до трёх пятидесяти и бац, рулон упирается в стену.

Обломингос, амигос, адьёс! Это песня такая, если что. Лебединая.

Я лежу, думаю, что же делать дальше, и тут рулетка с громким шипением сматывается обратно. Это я бёдра приподнял и хер через комбез почесал, чтобы лучше думалось, освободив от своего веса полотно рулетки. Про волшебный фиксатор я тогда был не в курсе.

Сука, покупатель уже, судя по всему, рожал дикобраза против шерсти жопой, сползая по стенке, как сопля! А мне-то обидно. Первые полчаса работы – и такой пердимонокль. Хоть раздавленных собачек на комбезе жёлтой краской начинай рисовать, как звёзды на самолёте. И побитых клиентов…

Я встал, нахмурил брови и грозно двинулся к покупателю.

– Предъявите чек на линолеум, сэр! – говорю я голосом камердинера Дживса из сериала «Дживс и Вустер».

Почему именно сэр? Пёс его знает… От стресса я пипец какой вежливый становлюсь, особенно перед тем, как хорошенько втащить. Но сэр – это ещё ладно. Вот если бы назвал компаньеро…

Тут подлетает вездесущий начальник отдела.

– Чё за хуйня опять?

Я ему рассказал свою грустную, как половое бессилие, историю. Покупатель во время моего повествования, сидя на полу, бился затылком о стену и стонал. По щекам были размазаны слёзы, сопли и размякший от жидкости чек.

– Ты, Гагач, что, дебил?! Линолеум, мать его, меченый по полметра! – орёт начальник.

– А-а-а! – стонет клиент. – Скорую, блядь!!!

Дефективный менеджер заматерился, быстро отчикал четыре метра и протягивает обрезок клиенту.

– Пожалуйста, чека не надо!

– Не то-о-от! – взахлёб давится конским ржачем клиент и сучит по полу ногами, чтобы заглушить звуки своей смеющейся задницы.

– Что?!

– Лино-о-олеум не то-о-о-от! Я другой оплачивал! Ха-ха-ха-ха!

Занавес…

Я, оказывается, рулоном ошибся. Меня за эту историю не уволили почему-то. Оставили. Видимо, скучно им было в этом магазине, а со мной всякое приключалась. Точно не соскучишься!

Красавица всё-таки пришла на следующий день в магазин с каким-то дрыщом и активно тыкала пальцем в мою сторону. Дрыщ вылупился на меня как джунгарский хомячок, но вежливо поздоровался. Затем быстро сделал вид, что выбирает линолеум.

– Что, и от этого животного надо избавиться? – учтиво спрашиваю я её.

Красотка фыркнула, развернулась и ушла в туман, всем своим видом крича: «Свободная касса!»

А я остался думать.

Думалось много. Про клиента, недополучившего по чайнику, про разрушенный мною союз хомячка и красавицы, про убитого линолеумом пуделька. Про… про… про… Много слишком этих «про» для начинающего специалиста. Жизнь – штука сложная. А жить-то всё равно надо.

– Слышь, Джунгар, не расстраивайся. Диктуй телефон мамзели. Куплю ей с первой зарплаты какого-нибудь бультерьера. Скажу, что ты застращал.

– А она поверит?

– А это, Джунгар, уже метафизика…