Текст книги "Как стать никем. Апокалипсис по-питерски"

Глава 18. В каморке, что за актовым залом

Отмотаем время назад, в эпоху старших классов постпубертатного периода, чтобы можно было насладиться ещё одним витком моей борьбы с вечностью. Борьба заключалась в моём старании в вечность пёрнуть, чтоб люди помнили и чтили, а вечность явно избегала процедуры, что вполне понятно.

На беду мамы, которая надеялась вырастить из меня приличного человека, в старших классах школы я не увлекался ни юриспруденцией, ни стоматологией, ни ядерной физикой, ничем таким полезным и перспективным. Усугублялось это тем, что папа отстранился от воспитания наглухо, скрывшись в сочинских субтропиках, не хватало мне суровой мужской руки и внятного направления в жизни.

Зато, грешным делом, занялся я неблагодарным музицированием. Как бы сказала биологичка: подраздел – игра на ударной установке, среда обитания – говнорок.

Такой вот Карл Линней получился. Только барабанов не было.

На низком старте проблема казалась решаемой запросто. Отыскал юннат старые кастрюли, обтянул их толстыми обложками от учебников, повыдёргивал палки-подпорки от цветов и давай копоти давать, Чик Уэбб херов. Приходили в гости друзья с гитарами и давали несколько часов кряду что-то говнарьское и лихое над головой у бедной, непонятно чем нагрешившей пенсионерки Антонины Ивановны. Человека с высшим музыкальным, надо заметить, и утончённым вкусом.

Пенсионерка не бухтела: моя мама-врач, бесплатно, памятуя клятву Гиппократа, прокалывала различными омолаживающими составами вечером после работы все дряблые старческие жопы нашей панельной пятиэтажки. Отпрыску ангела прощалось всё.

– Алэксэй, вы точно увэрены в выбранном направлэнии дэятельности? – поинтересовалась у меня как-то бедная интеллигентная старушка. Речь её звучала довоенно утончённо.

– А что не так? – искренне удивился я.

Антонина Ивановна махнула рукой и, мелко трясясь, последовала к себе домой – в клуб любителей рок-музыки «Андеграунд», как мы прозвали её квартиру. В конце концов рок-музыканты часто кончают жизнь самоубийством. Так Антонине Ивановне рассказывала соседка. Знание помогало жить дальше.

Лиха беда начало.

Наш коллектив заметили и взяли на воспитание в местный центр детского творчества. Там были электрогитары и барабанная установка. Настоящая.

Это песдец, товарищи! Переворот сознания! Дзынь-дзынь, тыщь-тыдыщь.

Едва освоив инструмент на начальном уровне и организовав пару легендарных концертов, за которые мы всем составом были биты гопниками уездного городка, я твёрдо решил стать рок-звездой. Столица рок-н-ролла – Санкт-Петербург – была под боком. Гребенщиков! Горшок! Цой…

Грядущий успех не вызывал сомнений. Питер, держись, Алексей Гагач идёт, звеня кастрюлями фокстрот!

Из уездного говнарьского рок-коллектива «Пропиздоиды» поступил учиться дальше только я. Остальным досталась судьба развлекать местную гопоту, радуя немногочисленную провинциальную публику плохим звуком и ссадинами на унылых лицах – следами от подошв армейских гадов. Свои причудливые синяки музыканты называли ласково и с местным колоритом: «карельские узоры».

Мне – кровь из носа – был нужен новый ансамбль.

И с этим, кажется, повезло. Познакомился в колхозе, куда меня направили перед учёбой, с питерским пареньком Женькой. И не зря познакомился.

Оказалось, существует в некотором доме культуры оркестр подростков-баянистов. Ребята и девчата ездят по япониям всяким выступать, валютой платят, залы в овациях валяются.

Но… Вернее сказать – ездили.

Музыканты, сделавшие оркестру имя, выросли и устроились на работу грузить лопатами уголь, а на смену им пришли выпердыши эпохи перестройки, «гениальные» малыши, запиханные мамашками в престижный коллектив по блату. В результате дом сомнительной культуры получил сборище мажористых ушлёпков, которых даже на отчётном концерте для бабушек показывать стыдно. Старость уважать надо. Часть из этих криволапых недотёп и решила организовать рок-группу, оставаясь репетировать после оркестровых экзекуций. Коллективу нужен был барабанщик…

А опишу-ка я этот паноптикум поёбельно, история должна знать своих героев.

Басист Михуил. Это квинтэссенция басистов, потому как Михуил мог две вещи. Если ему дать басуху, то он мог на ней играть «ми-до-ре», «ми-до-си, ой, блядь, ре». Если басуху отобрать, то Михуил не играл и превращался в мебель системы «где оставил, там забрал».

Я вообще припомнить не могу, чтобы он когда-нибудь произнёс что-то похожее на законченное предложение. Только «да», «нет» и «нинада».

– Михуил, будешь водки?

– Да.

– Михуил, деньги есть?

– Нет.

– Михуил, а по еблищу?

– Нинада.

У Михуила было опущено все: уголки глаз и губ, свисал нос, мелок подбородок, покаты плечи, мешком висела одежда, унылой паклей болтались на голове безжизненные волосья. С таким скорбным еблищем он должен был декламировать на вечерах поэзии в районной библиотеке классиков Серебряного века и безнадежно дрочить на профиль Ахматовой работы художника Тышлера. Но судьба избрала для Михуила иной путь.

Полной противоположностью перхотному недобасисту являлся ритм-гитарист Андрей. Вот этот был да, живенький, помесь Бумбараша с Щелкунчиком. У Дюши пожизняк залипала верхняя губа в районе носа, как у последнего укурка, отчего его идеально белые, ровные, лошадиной величины зубы были постоянно доступны для лицезрения. Добавим румяные щёчки, вытаращенные карие глазки и буйную кудрявую шевелюру.

Я Андрея побаивался, если честно. Создавалось впечатление, что гиперактивный камрад сейчас возьмёт и цапнет тебя ни с чего за палец, за нос, а то и загрызёт. В пароксизме любви к человечеству.

Его манера игры на гитаре называлась «фарш на тёрке». К концу репетиции с гитары потоками стекала вспененная кровь. Медиаторы парень не признавал, считал, что они портят натуральный ламповый звук гитары «Урал». Порой казалось, что кекс бренчит уже не кистью, а окровавленной культёй, но по еблу Андрея страдания были незаметны.

На каждой следующей репетиции, несмотря на понесённый ущерб, кисть у лабуха была как новенькая, отчего я его причислил к ящурам-рептилоидам и старался не оставаться наедине.

Бас– и ритм-гитаристы рядом выглядели ошеломительно.

На бэк-вокале подвывали две барышни – Маша и Даша, обе весьма симпатичные. Двигаться красиво они умели – ну, нам нравилось, я не беру в расчёт мнение критиков из балета Аллы Духовой, – а вот петь не выходило совершенно. Эдакие противные, гнусавые, мёртвые на эмоции голоски лишённых слуха сирен, безуспешно пытающихся завлечь аргонавтов в давно не тыканные хером дебри. Абсолютно все издаваемые ими звуки укладывались поленницей мимо нотного стана.

Сложно будет объяснить логически, зачем вообще в группе нужен женский двойной бэк-вокал. Внедрение подобия американских блюзовых и соул-команд явно не предполагалось, группа «Одноклассники» (бля! да, так она и назвалась…) переживала творческую ломку: от говнарьства коллектив уверенно двигался в сторону разнузданного панк-рока ввиду оглушительных успехов вылезших из того же района города музыкантов «Короля и Шута».

Говорят, что солист и непререкаемый авторитет нашего ансамбля Коля Крабов по кличке Краб был лично знаком с Горшком. Краб на все подробные расспросы отвечал туманно, важно, снисходительно. Типа, мол, чего вам, лошарикам, тут распространяться-то.

Может да, а может и да… Говорят, что кур доят.

Николай – это отдельное кино. Болливуд с элементами ужастиков категории Б.

Я никогда в жизни до того (и никогда после) не видел людей с такой нулевой самокритикой. Краб являл собой выбритые налысо метр девяносто самодовольства и бахвальства, наряженные в квадратные очки, висящие дужками на оттопыренных и тоже квадратных ушах.

Человек каждую секунду времени имел такой вид, будто ему вручают Нобелевскую, Пулитцеровскую премии и дают сертификат об увеличении члена одновременно. Краб с трудом признавал наличие на отечественной рок-сцене иных звёзд (помимо себя) и относился к ним снисходительно, с легкой иронией.

Уж пизже Коли-то нехуй и стараться быть, сиды вишесы херовы.

При этом вокал у лабуха больше напоминал смесь звуков работающей кофемолки, нанайского горлового пения и визга рожающей Годзиллу японской школьницы.

Краб обладал потрясающей энергетикой и даром убеждения. Уже через две репетиции я был уверен, что играю в самом гениальном ансамбле на земле, но чудесным образом у меня куда-то пропало чувство темпа. К концу песни я мог разогнать скорость исполнения более чем в два раза или, наоборот, начать гораздо быстрее, чем нужно, а потом заснуть.

Беспесды, такой талант дополнял и украшал саунд нашего ансамбля. Сам бля. Да…

К своему портрету добавлю следующее: играя на инструменте, я корчу ёбла. Вот будто мне песдец как сложно играть и я, превозмогая невзгоды, всё же нахожу в себе силы стучать. Моя рожа часто пугала людей, которые в результате думали, что играть на ударных сложно, очень больно и навсегда отказывались от затеи пойти в барабанщики.

Хоть какая-то польза от гибели конкурентов в зародыше.

Соло-гитарист Евгений, со знакомства с которым и начался этот рассказ, был лютым сатанисто-металлистом и начинал бешено вращать хаером, как только я давал счёт палочками. Вентилятор на взлёте.

Кекс воображал себя в составе «Сепультуры», скакал как очумелый, вертел на себе гитару, исполнял различные трюки. Говорят, до Михуила был другой басист, но Евгений во время эпичного циркового номера красиво тыцнул грифом прямо в раззявленную варежку бедняги, покрошив в манную кашу его совсем не казённые жернова. Басист от удара окривел и стал нормально так походить на Бабу-ягу. Он устроился на работу в избушку на курьих ножках – блинную забегаловку «Теремок», чтобы оплачивать работу стоматологов, навсегда уйдя из большого рока.

Как вы уже понимаете, более шикарной музыкальной кунсткамеры в Питере было не сыскать. Репетиции придали нам дури, приближался дебютный концерт. На выступление приехали музыканты моего уездного городка – Лёха в люди выбился, надо позырить; стайка хорошеньких одногруппниц из бурсы, друзья и товарищи остальных музыкантов.

Фишкой концерта мы сделали исполнение песен без пауз. Нон-стоп-гоп-стоп-поехали!

Начало. Мандраж. Занавес поехал в стороны, я дал счёт палочками, Женя закрутил хаером, я сделал вступительный брейк и промахнулся мимо тарелки, отчего выронил палочку. Педаль с первого удара проткнула пластик на бас-бочке и застряла в нём до конца концерта.

Смеркалось, как любили писать классики русской литературы.

Краб надменно повернулся жопой к публике, широко расставив ноги и сложив руки на груди.

Михуил уныло загудел расстроенным басом, перепутав песни. Брызнула первая кровь с гитары Андрея, сверкнул белоснежный оскал. Маша взяла ноту хуй-бемоль, Даша вытянула хрен-диез. Взвизгнула пилорама, это Коля проорал первые строки, тоже перепутав песни, выдавая что-то мелодически потустороннее, явно отличное от наших с Михуилом стараний. Из начисто, до дыр протёртых в паху джинсов между широко расставленных ног у солиста вывалилось косматое яйцо.

Я скорчил страдающее ебло.

Зал отозвался восторженным хлопком. Зрителей мы не видели и плохо слышали. Чувствовали, что идём к успеху. От такого кайфа я увеличил скорость подачи. Весело и задорно мы сыграли всё наше говно-панк-попурри. Краб показывал яйцо и жопу зрителям до конца концерта. В последствии он очень этим гордился, типа песдец гениально, никто так не делал, только он один догадался. И яйцо, мол, было запланированным номером. Михуил так ни разу не угадал с песней, гитаристы шатались, один от головокружения, другой от потери крови, а Даша с Машей вызвали дьявола, который сразу в ужасе унёсся обратно в геенну.

Последнее наше произведение подошло к концу, занавес стал закрываться. Евгений выбросил в воображаемую толпу у сцены свой медиатор, я кинул палочки, Даша решительно показала сиськи. Зал восторженно молчал.

По Крабу сразу стало ясно: вот она, блядь, известность. Человек имел вид, словно анально покарал Памелу Андерсон и она слёзно просит ещё. Мы вышли в фойе нашего актового зала раздавать автографы и принимать поздравления. Я приготовил маркер, чтобы ставить факсимиле на сиськах одногруппниц. Фойе было пустым. Ни бурсачек, ни музыкантов уездной группы «Пропиздоиды», никого. Мобильные телефоны в то время были роскошью. Позвонить и спросить, куда это все делись, мы не могли.

Недоумевая, группа «Одноклассники» отправилась отмечать успех. Видимо, решил Краб, засовывая непослушное яйцо в штанину, все настолько охуели, что не знали, каким способом выразить свой восторг знаменитой группе, и, стесняясь своей темноты, скромно разбежались.

Девушек, посетивших концерт, я не видел где-то с неделю. Появились они в бурсе одновременно и, краснея, сдержанно хвалили выступление. Просили звать ещё. Кусали губы, кривили лицо, похрюкивали, как сучары, по точному определению не помню кого.

Только через несколько лет мне рассказали, что бедные люди во время выступления ползали по залу на коленях, помирая со смеху, подслеповато, как котята, тыкались заплаканными мордами друг другу в сраки, кричали от боли, причиняемой сведёнными межреберными мышцами.

Мы этот шум наивно принимали за восторг и поддержку.

К концу фееричного шоу всем пришло осознание, что вот сейчас придётся с серьёзной миной хвалить ЭТО, дабы не ранить в самое сердце гениальных музыкантов. Зрители благоразумно выползли на четвереньках из зала и долгое время не выходили на связь ввиду невыполнимости миссии воспеть нам хвалебные оды. Растеряв всех поклонников на первом концерте, мы стали готовиться ко второму, он был близок.

* * *

У нас в стране принято, что дома с детьми, типа Дома пионеров или Дома культуры, непременно даны в нагрузку какой-нибудь милитаристской организации. Военно-уставной пригляд обязан поднять детское воспитание на недосягаемую допрежь высоту.

По крайней мере, так выходило у меня. В какой дом-чего-нибудь ни приду, над ним обязательно шефствует воинская часть. Только вот… Всё какая-то лажа происходит от этого: то ли во мне дело, то ли в домах, то ли непосредственно в военных. Я так и не смог разобраться, но факт очевиден, как яйцо Краба.

Посудите сами. Приходит директору Дома культуры из части разнарядка: «По нашей информации, полученной от управления внешней разведки, имеется в Вашем распоряжении виртуозный и знаменитый ВИА „Одноклассники“. Просим доставить в военную часть для празднования Международного женского 8 марта в количестве 1 шт. Транспорт и тяговую силу в виде солдат срочной службы предоставим».

Неказистый Штирлиц, давший командиру части донесение о «виртуозном ВИА», радостно потирает клешни, блестя потной лысиной и сверкая дурным глазом за нелепыми квадратными очками.

В назначенный день условленный час приезжает военная машина, выходят солдаты-срочники во главе с командиром неопознанного мною звания. Пусть будет прапорщиком, я человек не военный, мне можно и ошибиться. Солдаты быстро грузят оборудование, закидывают на борт обалдевших от такого сервиса музыкантов, щиплют Машу с Дашей за жопы, и мы, словно Бременские музыканты, отбываем в расположение части.

У военных есть большой актовый зал, оснащённый допотопным, но исправным оборудованием. Имеются колонки-мониторы и микрофон, чтобы начальник части мог туда разговаривать ртом по торжественным случаям.

Местный электрик, которого я прозвал про себя Пых, более походящий на актёра, который в гриме сбежал от режиссёра Тима Бёртона, Восьмое марта, видимо, уже отпраздновал. Досрочно, как это и принято с советских времён, чтобы осталось время на отдых.

Пых шатается, пахнет водкой и канифолью, матерится, давая советы, что куда подключать. Я быстро расставляю барабаны и шляюсь без дела, размышляя, куда можно кинуть кости вечером, и гадая, покажет ли Даша сиськи на этот раз. Эти две мысли переплетаются в голове двойной ДНК-спиралью, подсказывая гениальное решение, что было бы охуенно кинуть кости таки к Даше. Группа таскает и подключает привезённые с собою комбики, усилители и микрофоны. Подходит заведующая залом, бабулька, одуванчик армейский, но гонору как у генерала, и повелительно кричит Крабу, то бишь – по её словам – «долговязому очкастому хую», чтобы он «пизданул для проверки что-нибудь в микрофон», в который будет толкать поздравительную речь командир части.

Голову даю на отсечение – сучья бабка что-то знала. Все они Ванги после шестидесяти.

Краб как раз в этот момент стоит рядом и мучает басуху Михуила.

– Отчего бы и не пиздануть, – опрометчиво пожимает плечами говнарь. – Пиздану.

Я стою спиной к сцене и вдруг слышу пронзительный, чистый, как звонкий ручеёк, фальцет. Знаете, как Витасу защемляет яйцо в припеве? Вот то-то и оно.

Визжит Краб.

Рок-идол впервые в жизни руладами амбициозных нот брал абсолютно недоступные ему ранее высоты, паря музой над концертным залом, выходя далеко за пределы пианинных октав, срамя самого кастрата Фаринелли.

Звезду ебашило током.

К рукам прилипла струнами бас-гитара, подключённая к нашей аппаратуре, а к струнам приклеился микрофон, подключённый к зальной акустической системе. Плюс на минус, фаза на ноль, Доливо-Добровольский, Ампер и Вольт, дядюшка Фарадей, все гуру физики смешались в разнузданную оргию на бас-гитаре, тыкая друг в друга правилом буравчика. Краб напоминал голодного динозавра, схватившего Эмпайр-стейт-билдинг и вытряхивающего вкусных людишек себе на пожрать.

Николай явно метил в небольшую компанию отечественных и зарубежных рок-звёзд, которые померли на взлёте карьеры, будучи подло упизженными своими электроинструментами. Сгорели, как фитили, но остались в истории теми редкими людьми, которые дали согражданам знание того, как звучит напряжение. Вслух. Нечеловеческим голосом.

Электрики-шабашники всех стран, идите лесом со своими специфическими познаниями 220 на 380. Тут совсем другое: электромагнитная дедукция, коэффициент трансплантации и, что скорее всего, фаза на экране. А если не верите – гуглите матчасть и курите усы.

Свистнув конденсаторами, красиво взорвались, задымившись, примочки. Наконец, спасительно хлопнуло, полыхнуло в щитке что-то надёжное, советское. Микрофон нехотя отпал с басухи. Пых очумело ползал вокруг чугунной батареи, пьяно спорил сам с собой насчёт зануления, заземления, звезда-треугольник, фазировка-блядь, очевидно не сходясь и путаясь в терминах. При этом дрожащими руками он уничтожал улики.

В душе ханурик радовался, что удар током принял на себя заезжий лабух, а не вооруженный табельным оружием и полномочиями командир части.

Впрочем, на Пыха никто и не смотрел. Центром внимания было гранитное изваяние Краба, который монументально стоял на сцене в полуприсед, скосоёбив очки, вытянув, как заправский зомби, свои клешни в сторону генеральской бабки. На ладонях стигматами протянулись ожоги от струн. Коля дымился. Он только что испытал судьбу частицы, попавшей в большой адронный коллайдер, и на данный момент испускал бозоны Хиггса. Как только спало электромагнитное возмущение, Краб понизил громкость своего вокала до уровня комариного писка.

– И-и-и, – пищал Николай, – и-и-и…

– Что «и-и-и», сынок? Осторожней, блядь, нужно быть! Тут тебе не гражданка… – начал лепить Пых. Улики были уничтожены.

Краба отпустило, он слетел со сцены, схватил за гриф тяжеленную бас-гитару «Урал» и начал колоть в дрова ряды ни в чём не повинных стульев.

Видя такой вандализм, заведующая залом пустилась в безутешный рёв, переживая за имущество. К потопу присоединились Маша с Дашей. Бумбараш озадаченно лязгал зубами над сгоревшими примочками. Соло-гитарист Евгений смотрел на всё молча и восхищённо шевелил губами. По виду засранца я понял, произошло что-то мощное, отвечающее понятиям нашего сатаниста на все сто процентов.

Чёрная месса по сравнению с хорошим разрядом тока – семечки.

Краб, устав крушить мебель, горько заплакал, дуя на свои обожжённые руки. Стало очевидно, что концерта не будет.

Но кто пойдёт докладывать командиру части?

Прапорщик, явившийся осмотреть место боевых действий, в ярости схватил за шкирку попавшегося первым под руку басиста Михуила и потащил на ковёр. Это он, конечно, зря. Докладчик из басиста и в лучшие времена был так себе.

– Что там у вас произошло?! – рычал командир части.

– Скажи, что произошло, парень?! – переводил стрелки прапор.

– Да, – коротко объяснял Михуил.

– Хуй-манда! – орал начальник. – Концерт будет?!

– Да, концерт будет? – вторил подголосок.

– Нет, – смущался басист и смотрел в пол.

– Почему? Почему?! – брызгал слюной полковник.

– Да, какова причина, доложите? – визжал прапорщик.

Михуил пучил глаза и анус, испуганно глядя на злых военных, на портреты президентов, грамоты, флаги, и понимал, что вот он – пиздец. Ща загребут бегунка, возьмут в ряды и оснастят присягой. Но тут скорбный мозг посетила гениальная мысль – косить под дурика. В голове эхом раздавалась начальственная «хуй-манда», которая чудным образом смиксовалась с Михуиловым завтраком. Моя двойная спираль ДНК померкла рядом с этим шедевром. Басист старательно скосоёбил зенки и голосом конченного дебила выдал эпохальное:

– Патамушта хуй-котлета!

Раздался сдавленный рык начальника части и звук рвущейся одежды.

С доклада вернулись живыми оба. Прапорщик растерянный, с оторванными погонами в руках, а Михуил взволнованный, с башмачным следом на жопе.

– Товарищи музыканты! – дрожащим голосом проблеял прапорщик. – Товарищ командир части выступит с поздравлением перед личным составом, дальше я вас везу обратно. Посидите, подождите… дебилы, мля.

А куда деваться? Мы послушно посидели-подождали. Зал, полный нарядных женщин, майданом ревел от известий об отмене концерта. Какая неудача, жизнь – боль. Но тут где-то вдали из магнитофона спасительно запел Юрий Антонов, помещение мигом опустело, оставив нас одних наедине с несбывшимися мечтами.

Концерт всё же состоялся. Перед отъездом мы решили проверить аппаратуру. Снова включили комбики, усилки, гитары, пусть и без примочек. Грянули проверочную песню.

Антонов даже мёртвым звучал бы лучше.

Дверь в зал распахнулась от удара ноги. На нас неслась, похожая на винегрет, толпа женщин в красных и свекольных вечерних платьях, перемежающаяся зелёными горошками мундиров офицерского состава. Мне показалось, они бежали нас люто пиздить, было у них в глазах что-то такое. Первобытное, как череп неандертальца.

Достигнув сцены, толпа неожиданно принялась танцевать. Как?! Как, с-сука, под это можно было танцевать?

Дамы ритмично трясли огромными персями, поддерживаемыми строго параллельно полу мощными бюстгальтерами-парашютами, наверняка изготовленными в этой же секретной военной части. Вокруг дам, как спутники вокруг планет, скакали козликами худые офицеры.

Мы грянули вторую песню.

Одуревший народ полез на сцену. Я барабанил панк-морзянку, как бешеный заяц-энерджайзер, меня окружала танцующая стена из женских прелестей различного калибра, словно я грёбаный ударник «Ласкового мая».

В редких прорехах я видел толпу зелёных мундиров вокруг Маши с Дашей. Мужчины плясали ритуальный танец сильно хотящих секса самцов – настоящий военный гопак. Над этой тусой то и дело взлетали офицерские штиблеты, приземляясь на кого бог пошлёт.

Андрей по-людоедски улыбался возрастной толпе своих фанаток, так, словно выбирал стейк себе на ужин. Фанатки были не против.

Михуил играл скромно, спрятавшись за басом, танцуя для маскировки вместе с толпой. Даже сатанюга присмирел и играл спокойно, без акробатических номеров, чтобы не покалечить грифом нежданных фанатов.

Краб же горланил от души, не стесняясь слов «хуй-пизда», и обнимался с неведомыми тётками, которые звонко, по-матерински хлопали ему по заднице в наказание за каждый мат и весело смеялись.

В перерывах между песнями толпа орала:

– «Мадам Брошкину», давай «Мадам Брошкину»!

Мы немедленно врубали свой следующий панк-шлягер и – вуаля! – всех всё устраивало. Последнее, что я помню, это пляшущий тектоник командир части, охуевший от негаданного счастья прапорщик и мирно спящий за сценой электрик Пых.

Пахло духами, водкой и канифолью.

Оставим же ВИА «Одноклассники» на этом самом счастливом моменте в их жизни. У Краба, Михуила, Андрея, Маши и Даши музыкальная карьера, слава богу, тем и закончилась. Судьба ещё не раз уебёт ребят тяжёлым молотом по голове, но – я надеюсь – они всё выдержат и будут счастливы.

P. S. В возрасте тридацати трёх лет от удара током погиб, играя на электрогитаре, вокалист ансамбля из Британии The Yardbirds Кит Релеф. В возрасте двадцати семи лет по той же причине погиб в 2015 году лидер уфимской группы «Лезвие» Рустам.

Краб ещё легко отделался.

А что я? Открою вам секрет. Вечности в тот раз сильно повезло. Да и боги придумали для меня миссию, которой позавидовал бы любой Фредди Меркьюри. Какую? Всё расскажу, только читайте!