Текст книги "Зачистка"

8

Добраться до кордона, как он и полагал, не успели. Впрочем, ночевать под открытым небом Мун не собирался. Не для того он обзаводился знакомствами в разных уголках Зоны, чтобы спать на свежем воздухе.

Блокпост возле базы «Долга» ничуть не изменился. Мунлайт даже заприметил там знакомые рожи. Фигуры привычно напряглись. Лязгнуло оружие. «Бдят ребята», – мысленно отметил Мун и тихонько засвистел знакомый мотивчик.

– Ёперный театр, – воскликнул тот из «долговцев», что стоял ближе других, немолодой дядька с металлическими коронками на передних зубах. – Да это ж Мун.

– Здрасьте, на фиг, – отозвался седой.

И тут же оказался в центре внимания. Сонные и суровые, как ноябрьское утро, часовые высыпали к подернувшемуся ржой шлагбауму и принялись донимать глупыми вопросами. Мун слушал вполуха, отвечал через раз, улыбался.

Задерживаться здесь не хотелось, а скучающие «долговцы», похоже, нашли себе развлекуху. Белобрысого оттеснили, и он предпочел не отсвечивать. Снейк стоял в стороне и смотрел на происходящее с легким оттенком ревности. Мун поймал его укоризненный взгляд и оборвал поток красноречия.

– А что, в «Сотке» свободно?

– Дык, – сказал мужик с железными зубами. – Мертвый сезон начинается. Все как обычно. Ты скажи лучше, где тебя носило?

– И чего у тебя с головой, – хохотнул второй, помоложе. – Или так теперь модно?

– Ну тя нах, – отмахнулся Мун от молодого. – За такие вопросы знаешь, чего бывает?

– Чего?

– Вот у него спроси, – авторитетно заявил седой и кивнул на мужика с коронками.

С шутками и прибаутками они оставили за спиной блокпост. Снейк сократил расстояние и топал теперь почти вровень с Мунлайтом. Белобрысый, глядя на него, тоже расслабился и зашагал плечом к плечу с бородатым.

Мун и сам шел легко, как по парку Горького, и насвистывал.

– Чего это он все свистит? – заинтересовался Игрок.

– Moonlight and vodka, – напел бородатый в тон. Сверху посыпала снежная крупа. Холодная, плотная, неприятная. Мун петлял знакомыми переходами и с грустью думал о подступающей зиме. Одно грело, зимовать здесь не придется. Они срубят денег и…

И? Мунлайт вздохнул и вышел на площадку, которая могла претендовать на звание центральной площади. Фасад одного дома был увенчан вывеской «Арена», на стене другого красовалась стрелка с подписью «Сто рентген».

– Эй, Сберкнижка, как тебе местные реалии? На что похоже?

– На кино про wild wild west[1]1
  Дикий дикий запад (англ.)


[Закрыть]. Только вывески «Салун» не хватает.

– Будет тебе салун, – пообещал Снейк.

Мунлайт тем временем нырнул под вывеску с рентгенами.

– Midnight in Moscow is sunshine in L.A., – пропел он. – Yes, in the good old U.S.A.

Последние повороты и закутки проскользнул ужом с каким-то неясным предвкушением. Словно ждал встречи со старым добрым знакомым. Скатился вниз по лестнице и уткнулся в вечно дежурящего на входе хмыря. Тот был уныл и молчалив, как обычно. Мун бросил ему автомат, подмигнул и, оставив попутчиков разоружаться, устремился в зал с такой прытью, что халдей не успел даже буркнуть свое коронное: «проходи, не задерживайся».

Зал был пуст. Не было даже привычного жужжания голосов. Только в дальнем углу выпивали двое бродяг, и еще один устроился прямо у входа с тарелкой чего-то дурно пахнущего. Бюджетный вариант, не иначе.

Бармен стоял за стойкой один. За те полтора месяца, что Мун его не видел, хозяин «Сотки» отожрался и погрузнел еще больше. Кроме того, отпустил густые, мохнатые, как мочалка, усы и напоминал теперь старого обрюзгшего моржа.

– Здрасьте, на фиг, – подкатил к стойке Мун. – Ты это к зиме приготовился? Жирок нарастил?

– На себя посмотри, – в тон ему отозвался бармен, хотя было видно, что ему приятно встретить давно не виденное лицо старого знакомца.

– А со мной-то чего не так?

– Вэлла, вы великолепны, – продекламировал бармен. – Это какой же парикнахер тебя так выкрасил?

– Шутник.

Мун поглядел на бармена. Да, этого заведения ему, наверное, будет не хватать. И этого барыги тоже.

– Пива лучше налей.

– Кружку?

Сталкер отклонился назад от стойки, посмотрел на застрявших при входе попутчиков. Качнулся обратно.

– Три.

Бармен нагнулся, крякнул и снова распрямился, выудив из-под стойки три кружки. Переваливаясь с боку на бок, как здоровый жирный гусь, добрался до холодильника, выудил три бутылки пива и вернулся обратно. Пробка отлетела со щелчком. Пиво золотистой струйкой потекло по стеклянным стенкам, заполняя кружку и поднимая жиденькую волну пены.

– Только учти, – важно поведал барыга. – У нас сезонное повышение цен.

– Учел уже, – усмехнулся Мун. – Сезонных скидок у тебя отродясь не было.

– Жизнь дорожает, – поведал бармен.

Мун подхватил наполнившуюся кружку и сделал жадный глоток.

– Давай-давай, расскажи мне, старый спекулянт, про инфляцию. А Сынка куда дел? В рабство продал от безденежья?

– В Севастополь уехал. У него там тётка, – вздохнул бармен. – Обещал вернуться в апреле. Надеюсь, не передумает. С тебя…

– Погоди, счетовод, – перебил Мунлайт. – Еще рано. Сделай чего-нибудь пожрать побольше и посытнее, чтобы накормить двух голодных мужиков.

Бармен с удивлением поглядел на седого. Потом перевел взгляд Муну за спину. Тот обернулся. От входа к стойке заворачивали Снейк с Игроком.

– Этих, – кивнул Мунлайт.

– А сам чего?

– Ты же меня знаешь. Я уже пиво пью. На кой мне жратва? Кальмары есть?

– Есть, – отозвался бармен, вытаскивая из-под стойки, как фокусник из коробки, здоровую пачку сушеного кальмара.

– Свежие?

– Относительно.

– Значит, просроченные, – пояснил Мун вставшему рядом Игроку.

Тот выглядел вконец уставшим и нервозным, как истеричка во время менструации. Казалось, только тронь, разорется на весь бар. Но белобрысый, при всем при том, в руках себя ещё держал.

– На дату посмотри, да и все, – буркнул он.

– В тот день, когда хоть на одном товаре, проданном в этих стенах, будет стоять срок годности или дата выпуска, в радиусе тридцати пяти километров передохнут все слепые псы, – патетически поведал Снейк.

Бармен на остроты в свой адрес не реагировал. Он теперь был занят готовкой. Хотя готовкой это мог назвать только студент или сталкер. Из глубокозамороженных, покрытых даже не инеем, а снежной коркой картонных коробок были добыты пластиковые лоточки с чем-то одеревеневшим. Первый из них уже крутился в замызганной микроволновке, второй стоял рядом и ждал своей очереди. На коробках сквозь проталины светилась надпись: «готовый обед».

– Да, тяжко тебе без Сынка, я гляжу, – оценил стряпню бармена Мунлайт.

– Ничего. Зиму перекантуюсь. Не один Сынок в цивилизацию подался. А те, кто зимует, привыкли и без разносолов.

Дзынькнула микроволновка, сообщая, что блюдо готово к употреблению. Бармен выудил лоток и заменил его задубевшим в морозилке собратом. Содержимое лотка, перевернутого ловким движением вверх ногами, шлепнулось на тарелку. Количество пара поуменьшилось, видимо, сверху «готовый обед» прогрелся лучше, чем снизу.

Бармен поставил тарелку перед Игроком. Тот смотрел на странный полуфабрикат, как на самое изысканное блюдо, видимо, оголодал в своей землянке.

– Телятинка по-домашнему, – сообщил хозяин заведения.

Белобрысый жадно потянулся к тарелке.

– Погоди, – осадил бармен. – Вилку дам.

Получив прибор, Игрок с таким остервенением накинулся на плохо прогретый полуфабрикат, что смотреть на него было жутко. Создавалось впечатление, будто он не ел по крайней мере неделю.

Вторая тарелка грохнулась на стойку перед Снейком. Тот подошел к еде с достоинством. Ел неспешно и со смаком. Каждый отправленный в рот кусок сопровождал маленьким глоточком пива. Глядя на него, Мунлайт подумал, что людей, не умеющих получать удовольствие от, скажем, дешевого пива, ему жалко почти так же, как людей, не понимающих разницы между дешевым бутылочным пивом и дорогим разливным чешским или немецким.

Сам он неторопливо жевал резинового несвежего кальмара и запивал второй кружкой горького пенного светлого.

– А ещё нам комната нужна, – между делом поведал он бармену.

– На неделю, на две? – оживился тот.

– Губу закатай, – усмехнулся Мун. – Нам переночевать только. Завтра утром уйдем.

– В Зону? – На лице барыги возникло такое выражение, словно в голове включился калькулятор и большие циферки множились там сейчас на еще большие. – А может, того, заказик примешь?

Мун покачал головой.

– Не приму. Мне твои расценки не нравятся.

– Мы не в Зону, мы за кордон, – подал голос Снейк.

– На кой? – заинтересовался бармен.

– Сие тайна великая езьм, – напустил тумана бородатый.

– И вы, значит, уходите. До весны?

– А может, и совсем, – отмахнулся Мун. – Ты ключик дашь?

Бармен поглядел на троицу. Лоб барыги пошел морщинами, становясь похожим на стиральную доску. Он сделал неопределенный жест, развернулся и нырнул в заднюю дверь, оставив троих у стойки.

– Куда это он? – полюбопытствовал белобрысый. Тарелка перед ним стояла не просто пустая, а вылизанная до блеска. Пива в кружке было чуть больше, чем на глоток. Сам Игрок стоял соловый, на подбитой роже, кажется, впервые было выражение удовлетворения.

– За ключами, – поделился Снейк. – Выберет нам комнату получше и подороже, чтоб клиенту угодить и самому внакладе не остаться.

– Щаз! – нарочито проговорил Мун. – Так он тебе и станет выбирать получше. Мертвый сезон хоть и на подходе, но ещё не начался толком. Думаю, у него здесь желающих комнатку снять и без нас находится прилично. Так что он там сейчас судорожно прикидывает, куда и за счёт кого нас на одну ночку пристроить, да еще побольше денег содрать.

– Хаосит несчастный, – поморщился Снейк.

– Типа того, – нагло улыбнулся Мунлайт. – Охота верить в добрые чувства и альтруистические порывы – верь. Я тоже иногда верю. Редко, но случается. Только тут не тот случай. Этот куркуль родного папу с мамой по три раза на дню продает, перепродает и снова покупает.

Дверь по ту сторону барной стойки приоткрылась, и бармен угрём вывернулся на эту сторону, поспешно затворив дверь снова. Такая прыть при его габаритах выглядела удивительно и забавно одновременно. Скользкий тип. Это затасканное определение подходило сейчас барыге как нельзя лучше.

– К сожалению, большой комнаты предложить вам не могу, – с наигранной досадой сообщил он. – Нету, заняты. Но будет уютно.

– Я же говорил, – ухмыльнулся Мунлайт и повернулся к бармену. – Ключ давай.

Тот снял с толстого пальца колечко, на котором блеснул ключик, и хлопнул им по стойке, укрыв ладонью, как шалашиком.

– От сердца отрываю, – сказал барыга со слезой в голосе. – Но расценки с учетом сезонного увеличения.

– Сколько скажешь, столько заплатим, – кивнул Мун. Удовлетворенный ответом бармен убрал руку, и седой потянулся за ключом. Тот лежал на стойке сиротливо, словно выдернутый из привычного мирка, где есть только одна дверь, и заброшенный в большой мир с тысячами незнакомых дверей с неподходящими ему замками.

Маленький светленький ключик с прозрачным стеклянным брелоком, внутри которого была лазером выбита крохотная прозрачная пальма.

Мун замер, еще не успев сообразить, что напрягло. Пальцы дрогнули. Улыбку с лица как рукой сняло. Седой медленно, словно тот мог взорваться и разнести вдребезги полбара, поднял ключ.

Нет, ошибки не было.

– Это же Угрюмого, – с каким-то ледяным бездушным спокойствием произнес он.

– Он не ночует, – небрежно отозвался бармен. – Там чисто, комната уютная.

Мунлайт судорожно сглотнул вставший поперек горла комок.

– И давно не ночует? – поинтересовался Мун небрежно.

– Дык как вы ушли последний раз, так ни слуху ни духу. Тут заказов вал, а кому их сдавать? Вы все привередливые, молодняк дурной, ничего поручить нельзя. А какие и вовсе мрут как мухи. А ставки поднимать, так это я, считай, совсем за бесплатно работать стану. А я ж всё-таки не просто так, я посредник.

– Я знаю, – холодно кивнул Мунлайт и стиснул в ладони ключ. – Далеко не уходи, я ещё спущусь.

И, не говоря больше ни слова, пошел к лесенке в углу, что вела на другой этаж.

9

Перемена в поведении седого вышла настолько разительной, что не заметить её было нельзя. Весельчак с несползающей с рожи сатанинской ухмылкой в одну секунду замкнулся, стал злым, резким и постарел, кажется, лет на десять.

Лезть с вопросами Карташов не решился, подумав про себя, что эти слова про какого-то Угрюмого, должно быть, что-то значили.

Змей бросил недопитое пиво и поспешил за приятелем. В глазах его появилось что-то, похожее на сочувствие. Не то слюнявое, в котором мужчина не нуждается, а внутреннее настоящее понимание чужой боли. И эту боль не надо успокаивать или лечить. Такое не лечится. Это надо просто пережить, одному. А тем, кто рядом, достаточно просто понять это, не сюсюкать и не мешать.

Не дожидаясь особого приглашения, Сергей допил пиво и потопал следом. Сталкеров нагнал уже возле лестницы. Мунлайт шёл тяжело, чеканя шаг. Бородатый Змей двигался за ним тенью. Наверху бросил тихо:

– Успокойся. Может, они дошли до Монолита и сейчас где-нибудь на Кубе мохито пьют.

Мунлайт мотнул головой, шагнул к ближайшей двери. Ключ проворно ткнулся в замочную скважину. Скрежетнуло. Дверь распахнулась так легко и быстро, словно седой открывал ее не в первый раз.

Обстановку внутри назвать чистой и уютной у старлея не повернулся бы язык. Грязи здесь было более чем достаточно. Пахло пылью. Воздух стоял спертый, затхлый. Меблировка оказалась чуть менее скудная, чем в землянке у Киряя. Правда, вместо матраса на арбузных ящиках здесь была койка, под которой лежали какие-то коробки. Зато, кажется, электричество отсутствовало как факт. Во всяком случае, при беглом осмотре помещения выключателей Сергей не обнаружил, а закопченная буржуйка в углу говорила о многом.

Мунлайт прошел к окну, повернул ручку и дернул на себя раму. Створка распахнулась с недовольным всхрустом. В убогонькую комнатенку потянуло свежим холодным воздухом. За окном густели сумерки, ещё чуть – и стемнеет. Седой скинул с плеча рюкзак, бросил в угол. Посмотрел на замерших в дверях попутчиков.

– Чего встали? Снейк, койку уступишь Сберкнижке, чтоб он себе не отморозил почки, мочевой пузырь, прямую кишку и копчик. Спальник под кроватью. У Угрюмого их там несколько было. Печку сами раскочегарите.

Карташов не совсем понимал, что происходит, но то, что происходило, ему не шибко нравилось, а непонимание ситуации – еще меньше. Змей смотрел на седого с неодобрением.

– А ты? – спросил Карташов Мунлайта.

– Что я?

– Сам спать где будешь?

– Я терминатор, – невесело пошутил Мун, – а роботы не спят. Им только подзарядка нужна.

Он повернулся к Змею.

– Снейк, наши денежки у тебя? Давай сюда.

– Зачем? – понуро спросил бородатый.

– Сам не знаешь, – зло ухмыльнулся Мунлайт. – Барыге за харчи и комнату заплатить надо.

Снейк прикрыл дверь и прошел к буржуйке. Сбросив рюкзак, принялся тягать из-за печки серые от пыли дрова и пихать в пахнущее застарелой гарью печное нутро.

– Снейк, скотина, – напомнил о себе Мунлайт. – Половина денег моя.

– Ага, – недовольно бросил тот. – Вот всё получим, располовиним, и делай, что хочешь.

Мунлайт цыкнул сколотым зубом и повернулся к старлею.

– Сберкнижка, давай вторую половину, – потребовал он.

Сергей помялся. С одной стороны, он сам отдавал седому все деньги разом еще утром. И не видел ничего зазорного в том, чтобы расплатиться вперёд. Судя по всему, этот кидать не станет. Тем более за кордоном его другой заказ ждет и он заинтересован кровно. С другой стороны, что-то здесь было не так.

– Слышь, Сберкнижка, – лицо Мунлайта стало жёстким и неприятным, черты заострились, – тебе проводник нужен, или ты уже пришел?

– Нужен, – сухо ответил Сергей.

– Тогда давай вторую половину бабла, и завтра утром у тебя снова будет проводник. А если нет, то половину гонорара я отработал, и пошел ты в пень. Вон пусть тебя этот добродетельный Чингачгук провожает и консультирует.

Карташов поглядел на Змея. Тот сидел спиной к попутчикам и демонстративно не обращал на них внимания. Зато уже накидал в буржуйку полешек, подпихнул щепы и с чувством, с толком, с расстановкой разжигал огонь.

Старлей скинул рюкзак, распустил застежки и выудил вторую банковскую пачку.

Мунлайт проворно выдернул из пальцев перетянутые бумажной лентой банкноты. Глаза его сатанински блеснули в полумраке, а быть может, это отразился огонек разгорающейся стараниями Змея печки.

Рядом мгновенно возник бородатый.

– Слышь, хаосит, не дури, а? Нам завтра в дорогу.

– Сэр, я взрослый мальчик, – отозвался Мунлайт, – не люби мозги. Сам все знаю.

Седой раздербанил пачку. Половину сунул Змею, остальные деньги убрал ловким движением. Затем в руке сталкера возник невесть как пронесенный через охрану пистолет.

– Держи, – протянул он бородатому ствол. – Вам тут особо ничего не грозит, но так… на всякий случай. Хотя бэпэшка, конечно, не «калаш».

– ПБ, – рефлекторно поправил стоящий рядом старлей, прикусил язык, но поздно.

– Лопата, – напомнил Мунлайт. – Совковая, штыковая, зачистная, хлебная, мусорный совок… выбирай.

Карташов сердито поглядел на седого и завалился на койку. Ничего не хотелось. Все надоело. Вся эта Зона с ее завихрениями. Все эти сталкеры безбашенные. Все эти непонятки.

– Все не пропей, – попросил бородатый.

– Утром увидимся, – ухмыльнулся седой и вышел.

Хлопнула дверь. Где-то далеко, в другой задверной реальности, протопали по лестнице шаги. Совсем издалека донесся наигранно бодрый голос: «Всем по сто!».

В комнате было тихо. Только потрескивала сухими поленьями разгорающаяся буржуйка и сопел бородатый Змей.

Скрипнуло. Карташов приподнялся на локте и поглядел в почти утонувшую во мраке комнатенку. Бородатый прикрыл окно и стоял, размышляя не то о судьбе человечества, не то о спальнике, который ждал под койкой.

– Зря ты ему деньги дал, – сказал тихо.

– А что такое? – сердито буркнул старлей. – Что происходит вообще?

– Ничего, – качнул усталой головой, словно конь, бородатый. – Свои дела. Просто зря, и все.

Сергей не ответил. К черту этих полоумных. У них тут от радиации крыши текут, а он переживать из-за этого должен? Хрен на руль. Завтра сдаст их Хворостину, и все. А дальше, если все пойдет как задумано, вся эта дурь прекратит свое существование. Сумасшедших надо держать в психушке или отстреливать, в этом старший лейтенант был уверен. А неизлечимых сумасшедших надо просто стрелять, как бешеных собак.

Карташов закрыл глаза и задремал.

Проснулся он от гитарного перебора и пьяного голоса Мунлайта.

Старлей открыл глаза. В комнатушке все было так же. Потрескивала печурка, горел огонек. Змей все так же стоял у окна. Только на полу раскинулся смятый спальник, а бородатый избавился от ботинок и портупеи. И смотрел он теперь не на Карташова, а за окно, где нестройно бренчала плохая гитара и в хламиду пьяный сталкер орал дурным фальцетом:

 
This time I think I'm gonna let it all out
Open up the book and rip the bad pages out
God I'm so sorry for the bad things I have done
Satan don't you worry I still owe you one[2]2
  На этот раз я думаю, что должен выпустить всё это наружу,
  Открыть книгу и вырвать плохие страницы.
  Господь, прошу прощения за всю ту погань, что я совершил.
  Сатана, не беспокойся, я с тобой еще не завершил…
  Фрагмент песни Fuck Off And Die группы Backyard Babies


[Закрыть]
 

Змей отвернулся от окна и споткнулся о взгляд Карташова.

– Ты чего не спишь, Сберкнижка?

– Уснёшь тут, – недовольно буркнул Сергей. – Где только гитару взял.

– А что тебя удивляет? – не понял бородатый. – Здесь тоже люди живут. А человек всегда тащит за собой все свои привычки. Все, что составляет его жизнь. Плохое, хорошее – не важно.

Змей замолчал и снова посмотрел за окно. В мутном стекле отсвечивал огонек буржуйки и размытый профиль бородатого, похожего на Деда Мороза сталкера. А дальше была тьма уже потусторонняя, в которой редко блестели звезды.

– Небо ясное, – тихо заметил Змей.

– И что? – не понял Карташов.

– Редко в Зоне чистое небо увидишь, – тихо добавил сталкер и снова замолчал.

So leave now cause I'm gonna stay,

– надрывался Мунлайт за окном, —

 
I'm gonna stay for judgement day
Fuck off and die! – You're the evil in my eye
Fuck off and die! – Time to say goodbye
I'm just about to get even with you
But what else can I do
When my nightmare becomes true…[3]3
  Итак, уходи сейчас, потому что я должен остаться.
  Я должен остаться для судного дня.
  Иди на хрен и сдохни! Ты зло в моем глазу.
  Иди на хрен и сдохни! Время сказать прощай.
  Я сейчас собираюсь поквитаться с тобой,
  Да и что я еще могу сделать,
  Когда мой ночной кошмар воплотился в реальность?


[Закрыть]
 

Змей отошел от окна и присел к печке. Приоткрыл створку, поворошил угли и осторожно подкинул пару поленьев. Огонь жадно набросился на свежее дерево, словно его год не кормили.

Сталкер прикрыл заслонку и вернулся в спальник.

– Fuck off and die! – неслось из-за окна.

Вжикнула молния. Карташов отвернулся к стене.

– Раньше он другие песни пел, – словно оправдываясь за друга, сказал зачем-то бородатый.

Старлей не ответил. Ему-то какое дело до всего этого балагана?

Как заснул снова, Карташов не заметил. Сон был бредовым, но довольно ярким, чтобы не сразу сообразить, что он спит.

Во сне Сергей был еще школьником, только летом, на даче у родителей и почему-то с непонятно откуда взявшимся умением летать. Осознание этого таланта было настолько неожиданным, что юный Карташов поспешил поделиться этим открытием с родителями. Те долго смеялись, а когда Сережа легко оторвался от пола и поднялся в воздух, повиснув под потолком терраски, мама почему-то заволновалась, а папа принялся хватать его за ноги, но не для того, чтобы спустить на землю, а только чтобы сообщить, что у сына ноги мокрые. Умение левитировать предки со странным упрямством игнорировали.

Это вывело Сережу из себя, он выскочил на улицу и взлетел над дачными участками. Он стремился ввысь, в небо. Туда, где кружил, шурша винтами, неизвестно откуда взявшийся вертолет. Черное металлическое тело гладко поблескивало на солнце. Карташов ринулся навстречу вертолету, но тот открыл по нему пулеметный огонь из двух стволов, и юный летун камнем метнулся вниз, спеша скрыться под крышей терраски, которую усиленно дырявили пулеметы.

Вскоре вертолет пропал, а вместо него появились соседи на джипе и потребовали ответить, на каком основании Карташовы атаковали их вертолет ракетой. Карташов-старший развел руками и патетически поинтересовался, из чего же он по ним стрелял. А осмелевший летун поведал, что соседи обязаны починить им крышу, которую расстреляли, если не хотят суда.

Проснулся Сергей снова на даче. Было пять утра, и он все еще оставался маленьким. По дорожке мимо участка пыхтела тележка на гусеничном ходу. На ней верхом на ворохе лопат и метелок сидела вульгарного вида девка в плаще и фетровой шляпе со скисшими полями. Под плащом в такт пофыркиванию мотора, что толкал тележку, нагло колыхались белые упругие груди.

Девка спрыгнула с тележки, перемахнула через забор соседнего участка, сверкнув белыми ляжками, и тут же вернулась обратно, только с вилами и тяпкой.

Воровка, подумал Сережа и выскочил на улицу. Какое-то время он бежал за тележкой, пока не догнал и не сдернул девку за край плаща. Та спрыгнула, поднялась в полный рост и улыбнулась.

Тележка остановилась. Гусеницы крутились вхолостую. Моторчик продолжал фыркать натруженно и устало.

– Воровка, – сказал Сережа не так уверенно.

Девка улыбнулась и склонилась над кучей упёртого инструмента. Плащ чуть распахнулся, колыхнулась грудь. Сережа задохнулся от запретного зрелища.

Воровка потянула из кучи за деревянный черенок.

– Триллеры любишь? – спросила она, улыбаясь наглой улыбкой Мунлайта.

– Эротические, – невпопад ответил Сережа. Улыбки он не заметил, все внимание его было привязано к крупной, укрытой плащом груди. Только руку протяни и дерни пуговицу, а там…

Карташов почему-то был сейчас уверен, что он поймал преступницу за руку на воровстве и та сейчас сделает ему все что угодно, только бы он ее отпустил.

– Будет тебе, – растеклась девка в гнусной глумливой ухмылке и выдернула из кучи инструмента косу. – Будет тебе эротический триллер.

Глаза ее стали бешеными, она взмахнула косой, и Сережа понял, что никто ему ничего не даст, а самое умное сейчас – бежать. И он побежал, а сзади шлепали легкие шаги, со свистом рассекала воздух коса, и маленький Карташов удивительно ясно понял, что сейчас умрет…

…И проснулся в комнатенке в «Сотке».

Сначала пришло ощущение того, что это был сон, потом он стал прислушиваться к другим ощущениям. Страха не было. Сердце не стучало с частотой отбойного молотка, пульс не зашкаливал, кровь не шумела в ушах. Ничего этого не было, как не было и других последствий ночных кошмаров. Он с удивлением понял, что от сна осталось только одно ощущение.

Абсолютно спокойное, убийственно логичное ощущение скорой смерти. Он не знал как, но совершенно точно знал, что старая с косой уже дышит в затылок. И почему-то казалось, что это будет не девка с большими сиськами, за которые так и тянет подержаться, а глумливый сталкер с мерзкой улыбкой.

– Бред какой-то, – пробормотал Карташов себе под нос и уселся на койке, отбрасывая ненужное ощущение.

В комнате было светло мягким утренним светом. Печка не горела уже давно, отдавая сейчас последнее тепло. Змей сидел на корточках и шнуровал высокие ботинки. Рядом валялся упакованный рюкзак и свернутый, уложенный в чехол спальник.

– Хорошо, что проснулся, Сберкнижка, – спокойно проговорил бородатый. – Не люблю людей будить. Вставай, пошли.

Карташов потянулся до хруста и спрыгнул с койки.

– А этот? Певец?

– Внизу ждет, – поднялся бородатый, подхватил спальник и кинул его на освободившуюся койку. – Кстати, рюкзак его прихвати.

Старлей посмотрел на Змея, прикинул разницу в габаритах между ним и собой и подумал, что бородатый не развалился бы, если б сам прихватил рюкзак своего приятеля. Впрочем, вслух Сергей ничего такого не сказал.

– Ты иди, я догоню, – поведал Змею.

Тот оценивающе посмотрел на Карташова, кивнул:

– Добре.

Сергей принялся обуваться. Бородатый подхватил свои вещи, резко дернул рукой. Карташов заметил движение краем глаза. Скорее, даже почувствовал. Тело сработало на рефлексах, пальцы тиснули налету ключик с прозрачным брелоком.

– Запереть не забудь, – пояснил сталкер.

Старлей кивнул, дождался, пока за бородатым закроется дверь, и спешно полез в рюкзак за наладонником. Надо было отправить маленькую весточку за кордон.

Мунлайт в самом деле ждал внизу. Он сидел у стойки и цедил пиво из бутылки. Барыга-бармен сидел рядом с красными от недосыпа глазами. У седого глазки тоже были кроличьими, но явно не от нехватки сна, о чем красноречиво говорила опухшая рожа.

– Здрасьте, на фиг, – хрипло приветствовал он. – Глотку сорвал.

– Еще бы, – злорадно отметил Карташов. – Так верещать.

– Слушай, Сберкнижка, тебя анально не дефлорировали случаем? А то чего-то ты все время какой-то напряженный. Выпей чайку, оттягивает. – Он повернулся к бармену. – Эгей, корчмарь, у тебя чай есть?

– У меня все есть, – ответил бармен устало. – Только высококачественное обслуживание будет включено в стоимость.

Седой махнул рукой, и бармен поплелся делать чай. За ночь его сходство с моржом увеличилось. Причем не просто с моржом, а с тем, что бултыхается в московском зоопарке, отекшим, утомленным и печальным.

Змей смотрел на приятеля со смешанным чувством.

– Все пропил?

– Я не так талантлив, – отозвался Мунлайт. – И половины не спустил.

Перед Сергеем на стойку с тихим стуком опустился граненый стакан в старом металлическом подстаканнике.

Звякнула ложечка. В мутном кипятке плавал, отдавая воде цвет, чайный пакетик. Сверху болталась бледно-желтая долька лимона.

Карташов обвел взглядом помещение занюханных «Ста рентген». Задержался на помятом Мунлайте, уткнулся в стакан с чаем и брезгливо поморщился. Слава богу, терпеть все это осталось недолго.