Текст книги "Зачистка"
Автор книги: Алексей Гравицкий
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
10
Чай Игрок пить не стал, пригубил только. Мун добил пиво, расплатился с барыгой, и они пошли на выход.
Похмелья не было. А скорее всего, он просто не успел до конца протрезветь. Так бывает, если, прекратив пить, не ложиться спать, а ещё малость покуролесить, а потом долбануть еще стакан или хлопнуть бутылочку пива.
Тогда возвращается и способность ясно мыслить, и четкость движений. Главное после этого – не засыпать. Если только заснешь, проснешься через пару часов с полным похмельным букетом и уж сутки промаешься, к гадалке не ходи.
Мунлайт спать не стал. Он пил, потом пел. Потом гулял, вдыхая морозный ночной воздух. Здесь, на базе «Долга», ничего не менялось. Все осталось так же. Только мертвый сезон подступил, потому стало поменьше народу. Да уехал вечно торчащий в баре Сынок. Да нет Угрюмого.
Он мотнул головой, отгоняя мрачные мысли.
Зачем он шлялся по базе «Долга» полночи, Мунлайт объяснить не мог даже себе. Просто так было нужно. Прощался, что ли? Хотя с чем там прощаться, ничего приятного, красивого и запоминающегося. Грязный, замызганный кусок земли с полуобжитыми избитыми временем постройками.
Но отчего-то это казалось теперь важным. И он уже сейчас чувствовал, что чего-то ему будет не хватать.
Мимо блокпоста прошли не так бурно, как накануне. Утро было ранним, часовые сонными. Лишь помахали седому рукой, тот кивнул в ответ, и база «Долга» осталась за спиной.
До дороги он не дошел метров пятьдесят. Повернул направо к кордону и пошел, насвистывая.
Все, кажется, было как раньше, но что-то было не так. Изменилось что-то. Последний раз сталкивался с таким ощущением в юности, когда несколько лет не гостил у бабушки, а потом вдруг собрался да приехал. Сам, а не когда родители привезут. Дом и двор узнал сразу. Во дворе стояла пара столбов, между которыми натянулись веревки для белья, росли три каштана. В детстве дворик казался необъятным, в нем был сосредоточен целый мир. А в тот приезд он перемахнул его в несколько шагов и поразился, какой, оказывается, это крохотный пятачок. Всего несколько лет – и огромный мир превратился в крохотную, в несколько шагов, площадку.
– Слушай, Змей, отчего все не так? Ты не заметил, мир не изменился?
– Это похмелье, – зло бросил Игрок.
– Не изменился, – пропыхтел Снейк. – Мир вообще не меняется. Это мы меняемся. Может, кто-то наконец повзрослел, и детство в заду свербить перестало.
– Детство давно кончилось, – вздохнул Мун. – Тут старость, похоже, на носу.
– И кризис среднего возраста, – сердито пробурчал Снейк.
Мун не стал препираться. Не хотелось. Хотелось сохранить странные похмельные наблюдения. Зафиксировать этот миг. Он почему-то казался значимым. Кажется, кто-то стал чересчур сентиментальным.
Сзади неслышно двигался Игрок. Все-таки Сберкнижка не лузер, далеко не лузер.
Мун долго шёл и вслушивался в походку белобрысого. Так ходят те, кто ходить умеет не только от дома до работы и от работы до магазина.
Зона просыпалась. Снег, что сыпал вчера, стаял. А вернее, даже не лег, падал и влагой питал раскисшую землю.
Когда подморозило, снежная крупа сыпать уже перестала. Сейчас утреннее солнце, редкое для этих мест, плавило подмерзшую грязь. Под ногами начинало похлюпывать.
– Снейк, – позвал негромко, когда до кордона оставалось уже всего ничего.
– Чего тебе? – недовольно отозвался тот. Обиделся бородатый за вчерашний загул. Ну и хрен с ним. Обижаться – занятие глупое и бесперспективное. А ему побоку. Охота кому-то на него дуться, нехай.
– Как через кордон пойдем? – не обращая внимания на надутость приятеля, спросил Мун.
– Денег воякам пихнем, да и все.
– Денег? – отчего-то оживился белобрысый, словно узнал что-то новое.
– Не боись, Сберкнижка, – по-своему понял его Мун, – это наши расходы.
Игрок послушно притих. Мун тоже топал молча. Говорить не хотелось, да и издеваться над этим дурнем надоело. Слишком просто его поддеть.
Деревья, что загустели было, образовывая перелесок, снова стали редеть. Там впереди взгорок, чуть в стороне над дорогой покореженный железнодорожный мост, рельсы, криво тянутая колючая проволока. А под мостом обустроились вояки. Армейские живут не шибко богато, если денег дать – пропустят. Хоть в ту сторону, хоть в эту. Главное – знать, с кем договариваешься.
Последние расходы, последний проход через кордон. А дальше…
Мунлайт остановился. Скинул рюкзак.
– Тормози, – бросил не оборачиваясь на всякий случай, хотя и Игрок, и Снейк сами уже остановились.
– Чего такое-то? – нетерпеливо спросил белобрысый.
– Поглядеть надо, – пояснил Мун, вытаскивая старенький бинокль.
– Чего тут глядеть? – не унимался Игрок. – Вон кордон, пошли уже.
Он вел себя так, словно ему в штаны муравьев напустили. Мунлайт поднял бинокль и принялся очень медленно оглядывать окрестный пейзаж. На блокпосту царило невиданное оживление. Солдатиков было больше обычного, и ни одной знакомой хари седой не увидел.
Дальше вдоль железнодорожного полотна прогуливалась еще одна группа. Человек пять с автоматами. И снова ни единого знакомого, хоть даже смутно, лица. А еще куда-то запропали вечно гоняющие по этим склонам слепые собаки.
Выходит, люди ходили здесь давно, и их было много. Возможно, больше, чем он углядел. Паршиво.
– Хочешь побыстрее на тот свет? – Мунлайт опустил бинокль.
– Чего там? – тихо спросил бородатый.
– Армейские что-то активизировались. Не пройдем.
Снейк задумчиво поворошил бороду.
– Может, через туннель, по старинке?
– А «электры»? Там такой рассадник этой дряни, что мама не горюй. И мы не в том составе и не с тем снаряжением, чтобы через такую полосу препятствий топать.
Мун снова поднял бинокль и принялся разглядывать окрестности. Хреново выходит. Где проблем не ждали, там-то они и всплыли. Расслабился рано. Чёрт.
– Чего делать-то будем? – буркнул Снейк.
– Да в чем проблемы-то? – взвился вдруг Игрок. Бородатый схватил его за плечи и зажал широченной ладонью рот.
– Не ори, – тихо попросил он, сурово сверкнув очами, и ослабил хватку.
Отпущенный Игрок посмотрел с привычным для него раздражением. Отошел в сторону.
– Я не ору, – сказал тихо, отойдя на такое расстояние, где уж точно никто не достанет. – Только чего бы не выйти на дорогу и не пойти тихо-мирно вперед?
– Ты дурак или прикидываешься? – искренне удивился Снейк.
– Да пусть идет, – рыкнул вдруг Мунлайт, которому все это порядком надоело. – Слышь, Сберкнижка, мы тебя к кордону привели, деньги ты заплатил. Охота – топай на все четыре. Выходи на дорогу и шуруй тихо-мирно, куда хочешь, если тебе жить надоело.
– Да пожалуйста, – небрежно отмахнулся белобрысый. И прежде чем сталкеры успели что-то сообразить, резко выбежал из-за деревьев на открытое пространство. Снейк взвыл и схватился за голову. Мун тихо и емко выматерился. Теперь оставалось только наблюдать за развитием событий со стороны.
Игрок двигался резвой походкой. Он отошел совсем недалеко. Всего шагов на пятнадцать от спасительной тени деревьев. Муну показалось на секунду, что дурак одумается и вернется, но не тут-то было.
Белобрысый вскинул руку и приветственно замахал той группе армейских, что прогуливалась вдоль железнодорожного полотна.
– Идиот, – безнадежно махнул рукой застывший рядом в напряжении Снейк.
Игрок тем временем продолжал махать руками, пока его не заметили с насыпи. Мунлайт ждал, что оттуда раздастся очередь, но автоматы молчали. Кто-то из армейских даже махнул рукой в ответ.
– Все, пора рвать когти, – тихо произнес седой, поворачиваясь к приятелю, не совсем понимая ещё, что происходит.
И так и застыл на полуслове. Снейк стоял на том же месте, но лицо его было настолько мрачным, что Муну сделалось не по себе. Он вопросительно посмотрел на бородатого. Тот вместо ответа стрельнул глазами куда-то в сторону.
Предчувствие рванулось наружу, выступило на спине мерзким липким потом. Ещё не понимая, что произошло, Мун осторожно посмотрел туда, куда указал взглядом бородатый. Там в десятке шагов от них между деревьями стояли четверо солдат с автоматами и держали их на мушке.
Слова кончились не только у него, но, по всей вероятности, и у Снейка. Солдатня тоже разговорчивостью не отличалась. И не двигалась. Вояки застыли, как манекены или фигуры из музея мадам Тюссо. Молчание затягивалось и от этого вдруг стало жутко смешно.
– Fuck off and die! Time to say goodbye, – пропел седой и расхохотался.
– Спокойно, – ворвался в ситуацию ставший до боли знакомым за последние два дня голос.
Мунлайт обернулся. Игрок снова был с ними. Только вел теперь себя несколько иначе. В его движениях прибавилось уверенности. Ушла растерянность, ушла неуютность и раздражение. Сейчас он был хозяином ситуации, и от этого его распирало. Человек в знакомой обстановке, в привычной ситуации, в своей тарелке – другой человек.
Вот оно, осенило вдруг, все это время у белобрысого был вид человека, севшего не в свои сани.
Игрок подошел ближе, но все же сохранил между собой и сталкерами расстояние шагов в пять. Видимо, опасался за свое здоровье, вдруг кто из проводников осерчает и раскрасит вторую половину лица. Что ж, разумно.
– Спокойно, – повторил Игрок. – Это свои.
– Кому свои? – недовольно пробурчал Мун.
– Мне, – коротко ответил белобрысый. – И вам, если вы беретесь выполнить основную часть работы. Вы ведь беретесь?
Интерлюдия
Если бы я мог поговорить с отцом, я бы спросил его, что такое человек. А еще – что такое человечность. Я давно заметил, что это неравнозначные понятия. Казалось бы, одно должно характеризовать другое, быть его отличительной чертой, раз уж два этих слова имеют общее звучание, но нет.
Я не до конца понимаю это. Я вообще многое не понимаю до конца. Я вообще многое не понимаю.
Как можно быть бесчеловечным, будучи человеком?
Или как можно любить и делать больно?
Я знаю, что можно. Чувствую это. Помню. Но не понимаю. Возможно, надо было вырасти в другом месте, в иных условиях, чтобы понять это. Или же надо было успеть спросить об этом отца.
Это было бы познавательно. Разговор о человеческом естестве. Что естественно, а что нет. Насколько естественное для меня естественно для нормального человека.
Естественное, естество.
Мне нравится повторять похожие слова. Не вслух, а про себя. Есть в этом что-то такое мистическое.
Если долго вслушиваться в звучание слова, можно сойти с ума?
Если долго вслушиваться в звучание слова, можно понять суть вещей?
Я могу долго повторять что-то. Повторять слова, повторять мысли, но с ума пока не сошел и сути не понял. Может быть, я просто повторяю недостаточно долго? Долго – это сколько?
Мне не нравятся разные слова. Я не так много знаю разных слов. Да и зачем? Чтобы передать суть, достаточно немногих слов. Многие слова запутывают. Люди говорят, они дают оттенки. Мне думается, что эти оттенки нужны людям лишь для того, чтобы уйти от сути. Спрятать за словами главное. Сделать из главного не главное.
Если повторять одно слово и вслушиваться в его звучание, можно понять суть.
Если говорить много слов об одном и том же, суть потеряется.
Вот суть человека – странная вещь. Она как речь. Или как стекло.
Если одно слово, то суть проста и понятна.
Если много слов, то есть оттенки, но нет сути. Смысл размывается и теряется.
Если одно стекло, то через него видно насквозь.
Если на стекло оседает грязь, грязь размывает вода, или просто кто-то долго тычет пальцем, показывая: вот оно – оно прозрачно и просто, то стекло мутнеет и ничего не видно. И уже не прозрачно. И не просто что-то разглядеть.
Мне кажется, если бы люди смотрели на суть и обращались к сути, было бы проще и честнее.
Я заметил, что люди не всегда честны. Откуда берется эта нечестность? Может быть, от страха, что суть твоя прозрачна и каждый может ее углядеть? Может быть, от этого напускается туман, размывается смысл и теряется суть?
Но неужели это так страшно, когда каждый видит, кто ты есть на самом деле?
Или страшно, что это толкает быть чище, честнее, прозрачнее?
Неужели это такой большой труд – сохранить свою чистоту? Неужели размывать и затуманивать суть проще?
Я знаю, я рассуждаю наивно. Мне трудно. Всегда было трудно. Всегда не хватало отца. Быть может, он объяснил бы мне то, чего я не понимаю? Быть может, он понял бы что-то и смог бы мне объяснить? Быть может, мы хотя бы поняли что-то вместе?
Он ведь хотел понять. Я знаю. Я слышал это. Я чувствовал.
Понял ли он? Или нет? Кто теперь ответит? И кто теперь объяснит, как человек может быть бесчеловечным. Ведь так не может быть. Это просто. Надо только вслушаться в слова и поймать суть.
Человек. Человечность.
Попробуйте. Может быть, если понять наконец суть, то все встанет на свои места. Люди вслушаются в слова и узнают, в чем неправы. И мир станет лучше. Нет?
Наверное, я думаю глупо, неправильно. Не знаю. Я ведь вырос не там и не так, чтобы понимать то, что для других просто.
Часть третья. Зачистка
1
– Итак, суть работы тебе ясна?
Мунлайт стоял посреди чистой, просторной комнаты и смотрел на старого хрена в генеральских погонах. «Старый хрен» не представился, и те, кто привел сюда седого, тоже обошлись без церемонии представления, потому Мун без зазрения совести прицепил генералу собственное погоняло. В глаза обращаться так к старому хрену он пока не рискнул, зато про себя думал о нем именно в такой тональности и получал от этого извращенное удовольствие.
Впрочем, стариком генерал не был. Полвека. Плюс-минус.
Мысль о том, что ему подфартило напоследок, издохла так же быстро, как возникла сутки назад. Хорошего от военных Мун не ждал. Нет, не то чтобы он ставил знак равенства между «военный» и «деревянный», но все без исключения нечастые стычки с армейскими наталкивали на мысль о том, что держаться от них лучше подальше.
Сейчас использовать это нехитрое знание на практике не получалось. Послать на фиг пяток человек с автоматами и попытаться держаться в стороне, особенно если все эти автоматы смотрят на тебя с разных сторон, было трудно. Уйти живым и здоровым оттуда, куда его привели, казалось невозможным.
Выбор выходил невелик: либо сотрудничать, либо подписать себе смертный приговор или, если очень повезет, срок в одном из исправительных заведений стран бывшего СССР. Где ему сидеть, «на Украине милой» или в каких-нибудь «диких степях Забайкалья», без него решат. Вот только вне зависимости от решения результат вряд ли понравится.
А направленные в живот автоматы были настолько красноречивы, что пришлось согласиться на то, на что изначально подписывался.
И он согласился, но не сдался. Потому всю дорогу до базы вояк Игроку, Сберкнижке или как там его на самом деле пришлось выслушать о себе столько ядовитых отзывов, сколько он не слышал, должно быть, за всю жизнь.
Первую скабрезность Мун отпустил в адрес белобрысого, готовясь заиметь по минимуму – разбитое лицо, по максимуму – отбитые почки. Но Игрок непристойность в свой адрес проглотил. После третьей подначки седой сообразил, что в нем нуждаются больше, чем можно предположить, и принялся отрываться по полной.
Белобрысый проглатывал язвительные гадости, а Мунлайт мстил за обман. Он трещал не замолкая всю дорогу. Снейк в отличие от приятеля шел молча со смесью усталого достоинства и наплевательства. С таким видом мог идти слон, сбежавший из зоопарка, пойманный и возвращающийся под конвоем обратно. Дескать, поймали вы меня только потому, что я не очень-то убегал, а иду я с вами исключительно от скуки.
База, на которую их привели, напоминала обычную сталкерскую деревушку. Только раскованности в поведении местных было поменьше.
Сталкеров подвели к аккуратному домику, остановили у крыльца. Обезоружили их еще у кордона, теперь же каждого ощупали со всей тщательностью, повытаскивав из карманов все, что было крупнее и прочнее спичечного коробка.
Внутри все было чисто и аккуратно. На мгновение Мунлайт почти забыл, где находится. Но память быстро вернулась, когда Снейка оттеснили в сторону, а его впихнули в какую-то дверь.
За дверью оказалась просторная комната и старый хрен в генеральских погонах, который первым делом выставил всех, оставив одного Муна. После чего плотно прикрыл дверь, вернулся к столу, оперся на край, скрестил руки на груди и, прицельно посмотрев на Мунлайта, задал тот самый вопрос:
– Итак, суть работы тебе ясна?
– Если считать, что суть работы заключается в том, чтобы довести дурака до…
– Да или нет? – жестко оборвал генерал.
Мун ухмыльнулся. Крысеныш старый пиписьками померяться вздумал? Так пусть командует своими дуболомами, Урфин Джус недоделанный.
– Если считать, – медленно, с расстановкой повторил Мунлайт, – что суть работы заключается в том, чтобы довести дурака до кордона и проконсультировать кучку ему подобных на тему достопримечательностей Зоны отчуждения, то да.
Генерал дослушал до конца, поигрывая желваками.
– Всё?
Седой кивнул. Лицо генерала сделалось суровым, черты будто окаменели. Глаза превратились в узкие щелочки, а взгляд стал колючим, словно на Муна смотрело пулеметное дуло через амбразуру.
– А теперь слушай и запоминай, сучий потрох, – холодно процедил генерал. – Я спрашиваю, ты отвечаешь. Четко и по делу. Треп оставь для девочек, понял? Не терплю болтовни.
– А я не терплю насилия, – беспечно отозвался Мунлайт, добавив в голос наигранно-плаксивые нотки, – у меня тонкая душевная организация, а вы, военные, такие грубые. Фи.
Генерал стиснул челюсти так, что скулы снова взбугрились. Фигура его покачнулась, отпрянула от столешницы. Старый хрен обошел стол кругом и лихо дернул ящик.
«Как в тридцать седьмом, – возникла лихая мысль. – Сейчас вынет пистолет и…»
Но генерал оказался оригинальнее. В руке мелькнула махонькая черненькая коробочка с короткой антенкой.
Мунлайт напрягся сильнее, чем если бы увидел пистолет. Рука генерала описала дугу и опустила рацию на стол. Пальцы разжались.
Мун уставился на коробочку. Ничего хорошего такая демонстрация не предвещала.
– Знаешь, что это? – удивительно спокойно спросил генерал.
– Шайтан-машинка, – в голосе седого появился липовый акцент. – Кнопка нажмёшь, и прилетит вдруг волшебника в голубой вертолёта.
– Примерно так, – растянул губы в недоброй улыбке генерал. – Кнопку нажму, произнесу короткое заклинание крекс-фекс-пекс – и твоего приятеля не станет.
Мунлайт вздрогнул, как от удара. Посмотрел на дверь.
– Его там нет, – миролюбиво сказал старый хрен. – Он ждет тебя на улице. Будешь хорошо себя вести – дождется.
В голове застряла злая мысль: вот интересно, успеет он одним ударом вбить генералу нос в мозги, если тот решится отдать приказ убить Снейка? Или не успеет, и его раньше грохнут?
– Чего надо? – грубо спросил Мунлайт.
Генерал со скрипом выдвинул стул с высокой обшарпанной спинкой и уселся за стол. Сталкер глядел на него уныло, понимая, что старый хрен его сейчас переигрывает по всем статьям.
– Грубо, – победно припечатал генерал. – И куда только тонкая душевная организация подевалась?
Мун молча выудил из кармана спичечный коробок, достал спичку, сунул в рот. Генерал наблюдал за ним благосклонно.
– Я вижу, мы друг друга поняли, – сказал он наконец. – Продолжаем разговор. Насколько хорошо ты ориентируешься в Зоне?
– В Зоне нельзя хорошо ориентироваться, – пожал плечами Мун, давя злость. – Зона не статична. Она меняется. Постоянно. Можно тысячу раз пройти по одному месту, составить детальную карту, пометить все ловушки и намеки на ловушки. Рассчитать маршрут с точностью до сантиметра. Потом сделать один шаг, руководствуясь картой, и умереть в муках.
– И тем не менее?
– Я здесь не год и не два. Я был везде. Разве что на самой станции не довелось.
– Хочешь? – заинтересовался старый хрен.
– Нет, – честно ответил Мунлайт.
– А как же исполнитель желаний? Или ты в него не веришь?
Зубы заговаривает, мелькнуло в голове. Рассеивает внимание.
– Мне до лампочки исполнитель. Денег дай, я сам исполнителем стану.
– Дам, – легко согласился генерал, – только их придется отработать.
– Дедуля, – осторожно ухмыльнулся Мунлайт, – не тяни кота. Ему больно. Говори уже, чего надо.
Генерал медленно протянул вперед руку и тронул коробочку рации за антенку. Седой мысленно выругался. Палец на антенне двинулся задумчиво взад-вперед и снова отстранился. У Муна отлегло от сердца.
Он поймал себя на том, что нервничает, и это разозлило.
– Нужно будет просто отвечать на вопросы. Может быть, показать что-то на месте. Но без риска. На своих двоих в Припять тебя никто тащиться не заставит. Не бо-ись. Если справишься, никто кидать тебя не собирается. Получишь свои деньги и вали на все четыре.
– Сколько? – просто спросил Мунлайт.
Генерал посмотрел на сталкера. Тот глядел в ответ с вызовом. Старый хрен фыркнул, как лошадь, которой в ноздрю попала муха, взял со стола шариковую ручку, листок бумаги и накарябал какие-то цифры. Протянул листок седому.
Мун кинул на бумагу беглый взгляд.
– Твой гонорар в случае выполнения всей работы.
– А отказаться я могу?
– Можешь, – легко согласился генерал. – Тогда я убью твоего приятеля. И совесть меня не замучит.
– А не боитесь, что я стукану?
Генерал запрокинул голову и от души расхохотался.
– Кому? Стуканет он… Даже если ты когда-нибудь доберешься до тех людей, которых я опасаюсь, и расскажешь им обо всех моих грехах, это будет выглядеть ничуть не серьезнее, чем бомж, приперевшийся в ОВД с жалобой на опера. По закону-то, может, бомжа и стоит выслушать, а по факту его даже на порог не пустят.
Мунлайт помрачнел. Он и сам понимал, что угрозы бессмысленны, но не ждал, что над ним посмеются.
– Добавь два нуля, – не касаясь листочка с цифрами, сказал Мун. – И пятьдесят процентов авансом. Тогда поговорим.
Генерал снова засмеялся, только на этот раз суше и короче. Неискренне.
– Нахал, – оценил он седого, отсмеявшись. – Люблю таких. Особенно мордой об стол прикладывать. Ладно, я сегодня добрый. Дорисуем ноль и десять процентов авансом. Хотя не совсем понимаю, на что тебе здесь тратить деньги.
– Пусть будут, – сухо отозвался Мун.
Генерал не стал спорить. Он встал из-за стола и пошел в дальний, глухой угол комнаты. Там стоял и отсвечивал вздутыми дээспешными дверцами старый шкаф. Старый хрен отворил дверцу и нырнул внутрь.
Теперь от Муна его загораживала разбухшая от влаги деревяшка. Но по лязгающим звукам, трескам и шорохам можно было предположить, что в шкафу спрятан сейф.
Вскоре мышиная возня в шкафу закончилась, и генерал вернулся к столу с безразличной миной и несколькими банковскими пачками в руках. Не произнеся ни слова, старый хрен принялся выкладывать пачки горкой на стол. Пальцы генерала двигались ловко. Пачки ложились ровно и четко, как каменные блоки пирамиды Хеопса. В генерала-бухгалтера Мунлайт не верил, но было очевидно, что оперировать такими суммами тому не впервой. Мун подтянул к себе деньги.
– Пакетик дать? – язвительно полюбопытствовал генерал.
– Не надо, – ухмыльнулся Мун. – Так справлюсь.
И принялся пихать деньги за пазуху.
– Базу не покидать, – принялся чеканить генерал. – Кормить вас покормят, поселят. Я распорядился. Работать начнем завтра. Вещи вам вернут. Оружие пока нет. Попытаетесь сбежать…
Генерал сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на Мунлайта.
– …и считай, что тебе очень повезет, если тебя просто убьют. Потому что я могу сделать гораздо больнее. Не забывай об этом.
И он снова тронул пальцем черную антенку.
– Теперь свободен.
Мун встал и пошел к выходу.
– И подумай на досуге, где лучше всего высадить в Зоне десант.
Седой замер, внутри похолодело.
– Что? – спросил он сорвавшимся голосом.
– Допустим, мы хотели бы устроить в Зоне отчуждения базу, – не моргнув ответил генерал. – Надо понять, где безболезненнее всего высадиться и сделать это. Думай. Работать начнем завтра.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.