Текст книги "Убийство на Знаменской. Серия «Невыдуманные истории на ночь»"

– Ладно, ладно, – Шумилов изобразил великодушное смирение, – я ж всё понимаю, мои портреты нечасто в газетах публикают, я, вообще-то, против этого. В общем, я думаю очерк написать об том случае, ну, когда у вас в номере мужичка зарезали. Кумекаешь?

– А «гонорар» – это сколько?

– Хех, хитрый ты, как я погляжу. Смотря, какие сведения мне сообщишь. Если что стоящее – то пятерку дам, давиться не стану; а ежели журнал дашь посмотреть – у вас ведь есть журнал? – то и на червонец не поскуплюсь. Ну, а за «нет», брат, «нет» и получишь. Я человек честный!

– Идёт, – возбуждённо облизнул красные губы буфетчик. – Только… только, господин Мертваго, не могу я в толк взять, зачем вам мой журнал.

– Ну, ты, брат, даёшь! Это же не фельетонишко какой, это же будет очерк! Читай по губам: о-о-че-е-ерк. Это же рассказ, точно передающий канву реальных событий. Это не выдумка какая, не анекдот, не бабский трёп на завалинке. Это очерк! Это особое дело. У нас с этим строго. Потому фамилия Мертваго и стоит высоко в газетном мире, что Мертваго глупости всякие не повторяет, а пишет вещи проверенные. Так что – на словах это одно, а я своими глазами убедиться должен.

– Ну, тогда да, да, конечно… – буфетчик с сознанием важности исполняемого дела чуть отодвинулся в сторону и быстро, украдкой оглядел буфет и видимую ему часть вестибюля. – Стойте вот так, господин репортёр, да, пошире, пошире руки, а то у нас народ любопытный, всяк к тебе в карман заглянуть норовит.

Он проворно открыл журнал заказов, лежавший тут же на прилавке, перелистал несколько страниц и повернул его к Шумилову. Алексей Иванович не торопясь достал портмоне, отсчитал две синие пятирублёвые банкноты, положил их на прилавок и залпом опрокинул в себя стопарик с водкой. Водка после мадеры покатилась по пищеводу легко, почти незаметно; не поморщившись, он закусил кусочком севрюги и, прежде чем углубиться в изучение журнала, сказал:

– Приятно видеть перед собой понимающего человека. Налей-ка мне, милый человек, ещё водочки.

Журнал, а попросту большая конторская книга из тех, в какие приказчики обычно заносили приход и расход, был открыт на странице, где в первой строке значилось «6 августа». Далее шли записи под порядковыми номерами, заканчивавшиеся закорючками двух видов, которые, очевидно, были подписями разных людей. В записях было множество сокращений слов и цирф, иногда через дробь.

– Что здесь написано? – Алексей указал на первую запись, сделанную бегущим почерком.

– Это… заказ первый. 12.30 – это время, когда заказ поступил. Далее, 3/8 – это откуда поступил заказ, восьмой номер на третьем этаже. Новый управляющий ввёл такой порядок – записывать время и в какой номер подавать заказ после того, как в прошлом годе один телеграфист пришёл с девицей, назаказывал шампанского с клубникой, ананасов, а потом платить отказался, дескать, чем докажете, что это в мой номер был заказ? Доказать-то доказали в конце концов, но скандал вышел. Вот с тех пор… Так, далее читаем: графинчик водки и фунт севрюги. Принял Семилюта, это дневной дежурный третьего этажа, видите, его закорючка.

Алексей пробежался глазами по следующим записям, дошёл до времени 23.15 и стал читать медленнее, возвращаясь время от времени к уже прочитанным строкам.

– А чьи это росписи? – спросил он, указав на два вида непохожих друг на друга закорючек.

– Это наши коридорные так расписываются. Вот эта, – буфетчик указал на ту, которая начиналась с вертикальной палочки и переходила в волнистую линию наподобие извивающегося червяка, – принадлежит Лёхе Полозову, он по второму этажу тогда дежурил, и сейчас тоже его смена, а вот эта, – он ткнул пальцем в закорючку, напоминавшую плохо скрученный проволочный клубок, – коридорному Василию Хлопову, он на третьем этаже стоял. Они когда заказ приносят – расписываются. Потом наш официант относит заказ в номер и тоже расписывается в этом. Порядок у нас такой. Так концы легче найти ежели что, и сразу видно, кто платить должен.

Алексей Иванович, самым тщательным образом принялся изучать записи и скоро пришёл к удивившему его открытию: в промежутке между 23.30 и 3.30 против всех записей, даже тех, что относились к номерам второго этажа (а следовательно, были в ведении Полозова) стояла подпись Хлопова! Последняя запись за подписью Полозова перед перерывом, в 23.30 говорила о том, что, выполняя заявку клиентов из третьего номера, он получил в буфете бутылку Игристого шампанского, фунтовую ветку винограда, два яблока и посуду – два фужера для вина, две тарелки десертные, два фруктовых ножа и пару десертных вилок. Об этом Шумилов уже знал от коридорного. Но дальше было интереснее: буквально через 25 минут, в тот же самый третий номер была доставлена одна порция горячего шоколада. И против этого заказа стояла подпись уже не Полозова, а Хлопова! Полозов в своём рассказе Шумилову о событиях той драматической ночи ни единым словом о шоколаде не обмолвился. Был сознательно неточен? Забыл? Или просто ничего об этом заказе не знал? Нашёл Шумилов и запись о заказах, сделанных той же ночью обитателями второго номера второго этажа: в 21.45 официантом туда была доставлена бутылка кахетинского, два фужера, два фунта чёрного винограда. И самое интересное: в 23.55 во второй номер была отнесена бутылка красного вина, два фужера и два фунта персиков. И опять всё та же закорючка Хлопова красовалась под этим заказом. Далее Шумилов увидел запись о том самом заказе Константина Чижевского, про который ему рассказала Проскурина. В 3.15 во второй номер второго этажа была доставлена бутылка мадеры, два фужера, пара мельхиоровых ложек и полфунта мороженого с клубникой. И за этот заказ расписался опять-таки Хлопов. «Замечательно получается, – лихорадочно соображал Шумилов, возвращая буфетчику тетрадь, – заказ в 23.55 доставлен в пустой, якобы, номер. Ведь горничная совершенно уверенно утверждала, будто убирала его за ночь всего лишь дважды: около одиннадцати часов вечера и уже утром, в шестом часу, то есть после ухода Чижевского с Проскуриной. Значит…»

Это «значит» было самой важной частью рассуждений, и с ним не стоило спешить. Неспешные размышления Шумилова прервал низкий баритон, раздавшийся совсем близко. Голос принадлежал подошедшему к буфетной стойке высокому чернявому мужчине, судя по одежде, коридорному, который, глядя в маленький блокнот, быстро произнёс:

– В шестой номер четверть штофа «анисовки», да похолоднее просили, и икорки чёрной полфунта. К ней хлебца ржаного с тмином четыре кусочка, лимон дольками без сахару и орехов грецких очищенных фунтец.

Низкий внушительный голос никак не соответствовал субтильной фигуре говорившего. Вместо человека богатырского сложения, с объёмной грудной клеткой, Шумилов увидел высокого, худого мужчину лет тридцати пяти с очень смуглым лицом и черными длинными волосами, рассыпавшимися по плечам шикарными кудрями. Говоривший был похож то ли на цыгана, то ли на молдованина; сходства добавляли чёрные, как уголья, глаза. На безымянном пальце правой руки коридорный носил перстень с чёрным, глянцево блестевшим камнем.

Шумилов взялся за свою стопку водки, с видом ценителя принюхался к ней, затем опрокинул в горло. Сдвинув брови к переносице, сделал вид, будто прислушивается к внутренним ощущениям, хотя на самом деле водки он никогда не любил, вкуса её не различал и как спиртной напиток ценил лишь немногим выше мозольной жидкости или кислоты для борьбы с ногтевым грибком. К общению буфетчика и коридорного Шумилов видимого интереса не проявлял, но и от буфетной стойки не отходил. Дождавшись, пока буфетчик запишет заказ в журнал, и коридорный выйдет за дверь, Алексей полюбопытствовал:

– А это кто таков?

– Это как раз Василий Хлопов, тот самый коридорный третьего этажа, роспись которого вы видели в журнале. Вот сделал заказ, сейчас я соберу, и официант понесёт на третий этаж, – предупредительно объяснил буфетчик.

– Скажи-ка, любезный, а если Хлопов коридорный третьего этажа, то отчего же это он тогда передавал тебе заказы со второго этажа?

– Дык… хм… мало ли… это ж их кухня! Мы их не контролируем. Может, он спускался ко мне по лестнице, а Полозов попросил его заодно и свой заказ передать, чтобы самому не идти. Оно, конечно, как бы непорядок, но… – тут буфетчик доверительно понизил голос, – все мы люди-человеки… Тут ведь главное, чтобы доверие было… В конце концов, может, у Полозова живот подвело, и Хлопов его подменил.

Шумилов и сам думал о чём-то подобном. Обтекаемая фраза коридорного, по всей видимости, должна была объяснить, возможность подмены одного коридорного другим на время отлучки. Судя по тому, что сам Полозов в своей отлучке Шумилову не сознался, его отсутствие было не санкционировано руководством гостиницы. Другими словами, Алексей Полозов покидал гостинцу тайно, а его товарищ с верхнего этажа «прикрыл» его, приняв на время исполнение обязанностей коридорного второго этажа.

Главный вопрос, который с этой минуты накрепко угнездился в голове Шумилова, был прост, как колумбово яйцо: было ли убийство, совершённое в отсутствие штатного коридорного, случайным, или оба эти события находились в прямой связи?

8

Шумилов неспешно побрёл из буфета в свой номер. Алексей пытался выстроить цепочку своих дальнейших действий, но если первые шаги он как-то ещё мог просчитать наперёд, то дальнейшие таяли где-то в неопределённости. Причём, неопределённости весьма рискового свойства. Прежде чем предпринимать какие-то шаги, следовало хорошенько обо всём подумать.

С такими мыслями Шумилов поднялся на второй этаж и аккуратно постучал в дверь второго номера. Анна Григорьевна отворила сразу же, будто ждала за дверью. Они молча прошли в гостиную, подальше от двери, расселись в креслах и Шумилов проговорил тихо:

– Полагаю, я узнал нечто важное. Но вам сейчас надлежит уйти. Я вас провожу до экипажа, а сам вернусь в гостиницу. Доедете до дома сами?

– Доеду, конечно. Но что случилось? – Проскурина явно встревожилась.

Шумилов посмотрел на неё с толикой весьма обоснованного сомнения. Он был принципиальным противником абсолютной открытости перед клиентами, но сейчас ситуация складывалась таким образом, что объяснения были совершенно необходимы.

– Я сейчас напишу записку для начальника Сыскной полиции Санкт-Петербурга Путилина Ивана Дмитриевича, которое вручу вам. Если со мной что-то случится, вы отдадите это письмо в его собственные руки. Это письмо – гарантия спасения вас и вашего друга.

– Вы меня пугаете.

– А вы вспомните фельдмаршала Суворова: меня пугают – а мне не страшно!

– Что с вами может случиться?

– Думаю, на самом деле всё будет хорошо, но готовым надо быть ко всякому.

Шумилов подсел к столу, вытащил из внутреннего кармана блокнот и карандаш. Подумав несколько секунд, написал следующее:

«Уважаемый Иван Дмитриевич! Подательница сего находилась во втором номере вместе с К. Чижевским. Действуя в её интересах, я установил следующее: 1. В ночь с 6 на 7 августа второй номер сдавался трижды. Около полуночи в номере находились люди, в чём коридорный и горничная не сознаются. Почему? 2. В то же самое время своё место на несколько часов оставлял коридорный Полозов. Его подменял Хлопов, коридорный третьего этажа. В этом коридорный также не сознаётся. Почему? 3. Разоблачительными для коридорных является книга учёта заказов, хранящаяся в буфете. Поинтересуйтесь. 4. Обязательно раскройте бельевое отделение платяного шкафа в третьем номере. Увиденное вас заинтересует. 5. Допускаю, что убийцей является кто-то из работников гостинцы, да хоть тот же Хлопов. Обратите внимание на персонал. Шумилов».

Вырвав лист, протянул его Проскуриной:

– Прочтите и спрячьте.

– Я вас одного тут не оставлю… – решительно заговорила женщина, но Шумилов остановил её категоричной фразой:

– Сие не обсуждается! Слушайте меня внимательно, берегите своё и моё время. Итак: если всё у меня пройдёт нормально, то сегодня до полудня вы получите письмо в конверте «салона модных аксессуаров» Агнеты Рейнтхофен. Если до полудня посыльный письма вам не принесёт, то поезжайте ко мне на квартиру по известному вам адресу. Если там никаких вестей обо мне не будет, либо окажется, что я мёртв или очутился в больнице, то немедля отправляйтесь к Путилину. Вы всё ему расскажете, ничего не утаивая: как обратились ко мне, как мы явились сюда, как я отклеил полицейский «маячок». После этого дадите ему прочесть записку. Всё ясно?

– Но…

– Никаких «но»… Ответьте «да» или «нет».

– Да, понятно.

– Быстро собираемся, и я вас провожу, посажу на извозчика, – скомандовал Шумилов. Через пару минут она стояла готовая, в шляпке с густой вуалью. Алексей взял ее под локоток, и они вышли в коридор. Полозов заметил их со своего места у двери и встретил дежурной улыбкой:

– Приятной ночи!

– Я еще не ухожу. У меня еще час «с хвостиком» оплачен. Вот только даму провожу до извозчика, – Шумилов за спиной Анны Григорьевны сделал кислую физиономию, показывая Полозову, как он устал от женских капризов.

Посадив даму на извозчика, целая вереница которых стояла вдоль фасада гостиницы по Лиговскому проспекту, Шумилов ещё раз проверил всю последовательность своих умозаключений. Запись буфетчика о заказе вина и фруктов во второй номер, сделанная в 23.55, свидетельствовала о том, что между одиннадцатью часами вечера, когда горничная убирала номер, и половиной второго ночи, когда в гостиницу пришли Чижевский и Проскурина, в этом номере побывал кто-то ещё. Присутствие этого человека коридорный от Шумилова скрыл. Совершенно очевидно, что этот факт точно также был скрыт и от полиции, причём в обмане полиции участвовали сразу несколько человек, а именно: коридорный, портье, селивший неизвестных и принимавший от них деньги, и наконец, горничная, убиравшая после этих людей номер. Причем, после одиннадцати второй номер занял не одиночка, раз в заказе содержалось указание выдать к вину два фужера. Логично? Безусловно. Да, именно так, второй номер занимала парочка. Что дальше? А дальше возникает очень интересный вопрос: как портье, коридорный и горничная сумели скрыть от полиции присутствие в гостинице этих людей? Ведь полиция наверняка самым тщательным образом изучила записи кассовой книги портье. Значит, в кассовой книге нет записи, касающейся неизвестной пары. Но, разумеется, портье пустил этих людей не за красивые глаза, он получил с них деньги, только деньги эти… он благополучно положил к себе в карман. Пустил мимо кассы. Правильный вывод? Во всяком случае, правдоподобный.

Итак, неизвестная парочка осталась нигде не зарегистрирована – ни у портье, ни у коридорного; поэтому она благополучно ускользнула от внимания полиции. Портье, разумеется, был «в доле» с коридорным и горничной, они втроём обманули хозяина и, скорее всего, грешили этим делом неоднократно. Поэтому каждый из них покрыл другого, умолчав о парочке, пропущенной «мимо кассы». Разумеется, в проделанном мошенничестве ни в коем случае нельзя было сознаваться полиции, поскольку это непременно заставило бы её указать хозяину гостиницы на плохо поставленный контроль за персоналом. Итак, вся троица благополучно промолчала, и присутствие загадочной пары так и осталось тайной для полиции. И всё внимание следствия оказалось приковано к следующей паре, той, что поселилась в половине второго ночи, то есть к Чижевскому и Проскуриной.

В принципе, Чижевский и Проскурина действительно могли быть убийцами. Но Шумилов пока не имел оснований сомневаться в честности Анны Григорьевны, а потому считал её невиновной. А коли так, то действительными убийцами следовало считать именно неизвестную пару, занимавшую номер до появления Проскуриной и Чижевского. Во всяком случае, такое предположение казалось наиболее достоверным в свете последних открывшихся фактов.

Не менее важно было и то, что коридорный Полозов, по всей видимости, отсутствовал именно в то время, когда эта неведомая пара находилась в номере. В 23.30 он был ещё на своем месте и подал в буфет заявку о доставке в третий номер посуды, а уже в 23.55 заказ на шоколад в третий номер и бутылку красного французского вина для Чижевского и Проскуриной буфетчику сообщал уже Хлопов. И что сие значит? А то, что именно в этот промежуток времени Полозов отлучился и… скорее всего именно Хлопов пустил убийц во второй номер. Не факт, конечно, их мог пустить и сам Полозов, но… Пусть он сам об этом расскажет. В целом же презанятная получилась картинка.

Подышав немного холодным ночным воздухом, Шумилов вернулся в гостиницу и быстро поднялся на третий этаж, где столкнулся с Хлоповым, стоявшим на своём обычном месте у стойки в начале коридора.

– Чем могу служить? – спросил тот учтиво, склонив на бок свою кучерявую цыганскую голову.

– У меня к вам предложение, – ответил Шумилов, – где бы мы могли поговорить?

– Разве у вас номер на моём этаже?

– Нет.

– Ну, коли так, может, вам не ко мне надо? Может, вам надо к управляющему? – с сомнением в голосе спросил Хлопов. – Я просто коридорный. А управляющий будет утром, после девяти утра.

– Нет, Хлопов, я именно к вам. Я занимаю второй номер второго этажа. У меня ещё полтора часа оплаченных. Так что ждать вас я буду не более этого срока. Приходите, нам есть, что обсудить. Это в ваших интересах.

– Извините, сейчас я очень загружен. Самая напряжённая ночная пора. Ну как я покину своё место, посудите сами?

– Либо вы явитесь ко мне и ответите на мои вопросы, либо разговор наш будет перенесён в полицейскую часть, где получит самое неприятное и неожиданное для вас направление.

Шумилов произнёс последнюю фразу официальным тоном, не допускавшим возражений. Он не стал дожидаться дополнительных вопросов, которые, как было видно, вертелись на языке коридорного, повернулся на каблуках и вышел в застеклённые двери на лестницу, оставив Хлопова недоумённо – встревоженным.

Алексей Иванович спустился на второй этаж и, проходя мимо Полозова, сидевшего на своём месте за стойкой возле стеклянных дверей, сказал ему строго, без тени улыбки и прежнего панибратства:

– Прошу следовать за мной в номер.

– Какие-то жалобы? – встрепенулся Полозов, но Шумилов пресёк лишние рассуждения:

– Без разговоров!

Полозов прошёл вслед за Шумиловым. Только они успели пройти в гостиную и рассесться по креслам, как в дверь постучали: это явился Хлопов. От Шумилова не укрылось то, как тревожно тот переглянулся с Полозовым.

– Располагайтесь, господа, – сказал официальным голосом, без тени улыбки, Шумилов. – Нам предстоит серьёзный разговор.

– Мы не можем надолго отлучаться с рабочего места, – осторожно возразил Хлопов, опускаясь на край дивана.

– В ваших интересах довести наш разговор до конца и исчерпывающе ответить на все мои вопросы. В конце концов, речь пойдёт именно о вашей свободе, а не моей. Кроме того, я не задержу вас надолго. Для начала представлюсь: я юридический консультант «Общества взаимного поземельного кредита», моя фамилия Шумилов, а зовут меня Алексей Иванович…

– Но вы же сказали, что вы журналист, – не сдержал удивления Полозов.

– Одно другому не мешает, – уклончиво ответил Шумилов. – Так вот, господа коридорные, в данный момент я действую в интересах человека, ложно обвиненного в убийстве. В том самом убийстве, которое произошло здесь, в соседней комнате, вот за этой дверью, – Шумилов показал на драпировку, скрывавшую дверь. – Мне доподлинно известно, что ты, Полозов, отлучался в ту ночь в промежутке между половиной двенадцатого и до… до четырёх часов пополуночи. Более того, я смогу это убедительно доказать. Зачем ты отлучался, я пока не знаю, но полагаю, что ты поспешишь мне это объяснить, поскольку, не сделав этого, рискуешь отправиться на нерчинские рудники копать серебряную руду лет, эдак, на восемь. А ты, Хлопов, как я точно знаю, прикрыл своего приятеля. Да только это была медвежья услуга: по сути, ты его «подставили», пустил во второй номер настоящих убийц, которые пришли и ушли в промежутке между половиной двенадцатого ночи и половиной второго пополуночи. И если бы полиция докопалась до этого, то в ответе за всё оказался бы Полозов, ведь это был его этаж и его дежурство. А ты, вроде как, оказывался и не при чем. Ну-с, поправьте меня, господа коридорные, если я где соврал.

Полозов поднял на Хлопова тяжёлый взгляд, но оба коридорных промолчали, будучи пока не в силах понять, куда же именно клонит Шумилов.

– Хорошо, господа, – кивнул удовлетворённо Шумилов. – Стало быть, я прав во всём. Едем дальше, ведь дальше только интереснее! Вы оба скрыли от полиции тот факт, что один из вас оставался вместо другого. Кроме того, оказался скрыт и другой факт, а именно то, что во втором номере до и после полуночи находилась некая неизвестная парочка. Сие даёт основание подозревать вас в сговоре с убийцами. Поэтому вопрос стоит так: либо прямо сейчас вы рассказываете мне о событиях той ночи во всех подробностях и тогда я, видя вашу непричастность к убийству, не сообщу обо всём этом полиции, либо… Либо в дело вступает Сыскная полиция, перед которой вы оба уже виновны тем, что утаили истину при первом допросе. И в этом случае вам обоим прямая дорога в арестный дом. Замечу, что рассказав сейчас мне правду, вы получите право при любых осложнениях сослаться на меня как на свидетеля сделанного вами признания, и я эту ссылку всегда подтвержу. Замечу ещё кое-что: если вы начнёте наводить тень на плетень, то я в праве считать, что вы – и в первую очередь именно ты, Хлопов! – были в сговоре с преступниками и нарочно всё устроил так, чтобы они смогли прийти и уйти незамеченными, и всемерно облегчили им их задачу. Я говорю сейчас о смазанных петлях стенной двери и двери бельевого отделения шкафа, а также о дверной ручке, которую убийцы оставили в шкафу. Да-да, я знаю о шкафе с сюрпризом, не смотри на меня так! – усмехнулся Шумилов, перехватив настороженно – злобный взгляд коридорного. – И вот тогда вам каторга обеспечена. Это вне всяких сомнений. Так что выбирайте.

Полозов сидел, сцепив кисти рук так, что костяшки пальцев побелели. Его губы были стиснуты, взгляд устремлен под ноги, только желваки ходили на неподвижном лице. Хлопов же неожиданно подскочил с дивана и метнулся к драпировке. Отдёрнув её в сторону, он несколько секунд таращился на нетронутый полицейский «маячок», наклеенный поперёк щели между дверным полотном и коробкой. Затем резко оборотился к Шумилову и с негодованием в голосе спросил, почти крикнул:

– Чёрт возьми, как же вы узнали про шкаф?

– Много текста, Хлопов! Голова у тебя сейчас должна болеть совсем по другому поводу! – резко осадил его Шумилов.

– Я уходил играть в карты, – глухо заговорил Полозов. – Слаб я. Играю-с. Большая игра на деньги, подпольный игорный дом. Каждый раз назначается новое место. Накануне того дня мне сообщили, что очередная игра пойдёт в ночь с шестого на седьмое по одному секретному адресу на Гороховой. Начало в полночь. Вы же знаете, как это бывает: полиция игорные дома гоняет, ну и… каждый раз в новом месте собираемся, адрес никогда заранее не известен. Мне подменяться было поздно, а игру пропускать нельзя было, мне «волна» катила последние игры, по примете, перерыв делать нельзя. Ну, я и попросил Василия постоять за меня часа три-четыре. – Полозов недобро зыркнул на Хлопова и рыкнул на него. – Опусти тряпку, дурень, так и будешь, что ли, до утра стоять?

Хлопов опустил драпировку и вернулся на диван.

– У нас ведь как? Начальство не разрешает, да ведь сегодня я его пожалею, а завтра он меня… – неожиданно философски изрёк Василий.

– Ты, Хлопов, мне зубы не заговаривай, лучше расскажи-ка про парочку, которую запузырил во второй номер по моему уходу, – грубо остановил его Полозов. – Тоже мне, жалельщик нашелся. За червонец-то, чё б тебе меня не пожалеть, правда? В гробу я видел такое жаление. Главное, ведь мне ни гу-гу про «левую» пару!

– Ну, а что толку? Какое ты «гу-гу» хочешь? – огрызнулся Хлопов. – В долю, типа, залезть? Так какая твоя доля тут может быть, а-а? Ну, сказал бы я тебе, ты бы только дёргаться начал. Всё равно духу не хватило бы пойти и признаться! Как до управляющего дошло бы, что ты «свалил» ночью, а я тебя прикрыл, а ещё паче того, что «мимо кассы» клиентов пропустили, так вообще выкинули бы пинком под зад обоих! Не так, что ли, скажешь?! И полетели бы не только ты да я, а ещё бы и Егорка Васильев, хотя он тут вообще, почитай, не при делах, сидит у себя «в трюме», что на этажах делается – знать не знает. Егорка Васильев – это наш портье, – пояснил Хлопов, поворотившись к Шумилову.

– Говори по делу, – скомандовал Алексей, – Надоело глупости слушать!

– В общем, господин юрисконсульт, дело было так, – начал свой рассказ Хлопов. – Есть у меня знакомая, зовут её Сонька-Гусар. Девица видная, веселая, модистка, но… это только одна видимость, что модистка, а на самом деле – совсем другим ремеслом промышляет. Короче, из этих, что «по бланку ходят», но без «бланка», разумеется. Пришла она как-то ко мне и говорит: «Дельце надо одно провернуть, лёгких деньжат „поднять“ можно». Я, говорит, приду к тебе с кавалером, и надо устроить так, чтобы за нашими занятиями понаблюдал другой человек. У него, дескать, свои счёты с этим кавалером. Служат они как будто вместе, и этот кавалер праведника из себя строит, дескать, с девицами в номера не хожу, жене верность блюду и всё такое прочее. Ну вот, значит, надо бы застать его с поличным и подшутить. Сонька знала, что у нас тут есть места специальные, оборудованные для таких случаев.

– Ну, да, – кивнул Шумилов понимающе, – дверь смежная и шкаф без задней стенки, с односторонним зеркалом. Кстати, как вы полиции про шкаф объяснили?

– Хе, да никак! – усмехнулся Полозов. – Они не поняли, что за шкаф перед ними. Я им сказал, что бельевое отделение заперто потому, что занято барахлом горничных, они и поверили! В плательное отделение заглянули, ну, а там полный ажур. Они и успокоились. Их больше дверь в стене интересовала. А ты, значит, Вася, решил Соню-Гусара через мой этажец пропустить в моё отсутствие?

– Ну да…

– Умный ты, как я погляжу, – процедил Полозов и друг резко, не приподнимаясь со стула, ударил Хлопова кулаком в ухо.

Тот как сидел на диване, так и кувыркнулся с него на пол, только пискнул как мышь.

– Что ты делаешь? – Хлопов вскочил с пола, но попытки приблизиться к Полозову не сделал, а сел на дальний край дивана. – Что ты руки-то распускаешь?

– Тебя, шельма, убить мало за твой ум! – раздражённо проговорил коридорный. – Селил бы свою шлюху к себе на этаж, да и разбирался сам с полицией…

– Да само собой как-то так получилось, – не нашёлся, что ответить на это, Хлопов. – Короче, сговорились мы с нею, что я дам ей знать, когда случай подвернётся, – вернулся он к прерванному рассказу. – Решили, что она приведёт своего кавалера в двенадцатом часу ночи и займёт третий номер. А этого шутника я должен был запустить чуть позже, когда Лёха уйдет. Ты уж извини, брат, но… сам понимаешь, чего ещё и тебя в это впутывать? наши дела… Так вот, этот господин ждал напротив, в кофейне. Как Леха ушел, я ему в окошко помахал платочком, он и явился – с дамочкой, кстати, был, ну, для правдоподобности. Мы их с Егоркой Васильевым решили «мимо кассы» пустить, потому как они сказали, что долго не задержатся. И, кроме того, обещали, что в койку не лягут. Так что, почитай, и перестила после них делать не требовалось. Без, горничной, стало быть, можно было обойтись…

– То есть горничная не участвовала в этом деле? – уточнил Шумилов. – И она ничего не знала о заселении второго номера?

– Именно так. Раскинули мы с Егоркой «пятерку» на двоих. Я отвёл их сюда, объяснил про шкаф, про дверь…

– … и ручку дал, – подсказал Шумилов.

Он вздохнул. Но это был вовсе не вздох сожаления по поводу произошедшего, а скорее досадливое удивление оттого, что этот, неизвестно откуда свалившийся на его голову юрист-журналист успел узнать столько закулисных подробностей.

– Опиши, Хлопов, как выглядела эта пара.

– Ну… мужчина такой… осанистый, хоть и молодой, лет тридцати, не более. С бородой. Лицо такое… широкое, – коридорный раздвинул руки вокруг своей вытянутой физиономии, показывая, каким было это лицо. – Волосы на голове светлые, русые, а в бороде темнее и как бы даже рыжее.

– Рост, цвет глаз, может, какие-то особые приметы – шрамы, родинки?

– Росту среднего. Глаза… да не приглядывался я, какие у него глаза, карие, может. Одет хорошо. Пальто лёгкое из габардина, светло-серое. Шляпа серая. Да всё, как обычно бывает. Ничего приметного.

– А дама?

– Лет двадцати с небольшим. В вуальке. Бледная такая, фигуристая, можно сказать, чуть полноватая. Ну, тут уж на любителя… В общем, очень даже ничего-с.

– Ты по делу говори: волосы, рост. Про глаза уже и не спрашиваю, – не удержался от сарказма Шумилов.

– Волосы темно-русые, в мягкую косу под шляпкой на затылке уложены. Ростом пониже мужчины будет. Ну, обычного женского роста.

– Да, – крякнул Шумилов, – описание хоть куда. Узнать-то хоть сможешь?

– Дык смогу, конечно! Сразу узнаю, она у меня вот тут, – он почему-то показал себе на печень, как это обычно делают пьяницы, сетуя на своё пристрастие, – прямо отпечаталась.

– Одета хоть в чём была, помнишь?

По тому, как Хлопов замер с остановившимся взглядом, Шумилов понял, что и тут ничего дельного не услышит:

– Дык, если б знать, что они убийцы, я бы их, конечно, рассмотрел бы… А так… У них же на лбу не написано… люди как люди…

– Как они вели себя? нервничали?

– Ничего такого я не заметил. Говорю же – обычные посетители. Он вина красного заказал, а потом, когда я принёс, сказал, чтоб не беспокоили.

– Они как-то объяснили цель своего визита?

– Мужчина сказал, что когда убедится, что тот, сонькин кавалер, с нею выкрутасы вытворяет, ну, выйдет из шкафа. Там защелки есть специальные, чтоб можно было пройти через дверцу. Выйдет и пристыдит его. Потеха, говорит, будет. И выиграет большое пари.

– Большое пари, говоришь?

– Ну, да, так он сказал. Спорили они, дескать.

– Понятно. А когда ты приготовил шкаф для «просмотра»? Там ведь надо заднюю стенку снимать.

– Гм-м. Так наши мастер-ключи все номера открывают. Это на случай пожара так сделано, гостиница-то огромная и чтобы не получилось так, что ключ от всех дверей у одного только коридорного. Ведь по закону подлости, в момент пожара коридорного на месте-то и не окажется. Так что я перед сменой зашёл на этаж, улучил минутку, когда отошёл Полозов, спокойно вошёл в третий и снял заднюю стенку шкафа. Там делов-то на полминуты от силы. Её я спрятал под кровать и спокойно вышел из номера. И не смотри ты на меня так, Лёха, – оборотился Хлопов к Полозову, – Ещё раз ударишь меня, цветочный горшок на голову одену! Нечего тут овечку из себя корчить! Ты тоже… пользуешься, когда занадобится!