Текст книги "Убийство на Знаменской. Серия «Невыдуманные истории на ночь»"

4

Утро восьмого августа 1885 года началось для сыскных агентов с почти ритуального посещения кабинета Путилина. Начальник уголовного сыска держал за правило каждое утро беседовать с сотрудниками, работавшими по делам, которые он курировал. Ввиду экстраординарности случившегося накануне в гостинице на Знаменке Иван Дмитриевич пригласил Иванова и Гаевского к себе первыми. Вопреки обыкновению, начальник Сыскной полиции не стал выслушивать сообщения агентов, а начал говорить сам.

– По убийству в «Знаменской» есть хорошая новость, – бодро начал Путилин. – Накануне, ближе к вечеру, пришло сообщение от некоего Коромыслова, дворника дома №60 по Литейному проспекту, о том, что один из жильцов его дома, а именно Кузьма Фёдорович Кузнецов, неожиданно пропал. По словам дворника, он ушёл в ночь с шестого на седьмое августа и как в воду канул. На инициалы пропавшего я ваше внимание обращать не буду, полагаю, вы уже сами обратили. Возраст Кузьмы Кузнецова подходящий – пятьдесят лет. Да и описание одежды, вроде бы, подходит: тёмное летнее кашемировое пальто, зонт в руках, очки золотые. Возможно, это и есть наш убитый. Так что вам, господа, как говорится, и джокера в манжету. Первое и главное на сегодня задание: поехать на Литейный и разобраться, наш ли это «К.К». Если да, то начинайте должный опрос дворников, родных, соседей, всю его подноготную на свет тащите. Да что мне вас учить, сами знаете…

Сыщики согласно закивали, а Путилин, убедившись, что его правильно поняли, обстоятельно пересказал свою вчерашнюю встречу с сотрудниками «летучего» отряда филёрского обеспечения. Продемонстрировал эскиз трости, нарисованный Головачём, и кратко подвёл итог:

– Это, конечно, большое везение, что на Знаменке в ту ночь работали филёры, и надо обязательно постараться использовать благоприятное для нас стечение обстоятельств. Полученное описание трости, полагаю, сможет нам очень помочь. Но трость – это позже, сейчас главное – «отработать» сообщение дворника с Литейного. А теперь докладывайте, что раскопали за вчерашний день. Может, чем-то порадуете старика…

Иванов по праву старшего по возрасту, стал отвечать первый:

– Вчера мы с Владиславом пытались проследить путь парочки из второго номера. С этой целью отправились на Николаевский вокзал, обратились за содействием к тамошним жандармам, затем имели беседу с артельным старшиной извозчиков, работающих на площади. Наконец, я отправился в Управление конной железной дороги, где узнал фамилии вагоновожатых и кондукторов тех маршрутов «конки», что пересекали Знаменскую площадь с пяти часов утра до половины шестого. И всё это для того, чтобы узнать сегодня, что интересующая нас парочка спокойно миновала площадь и пешком отправилась по Невскому. В общем, Иван Дмитриевич, вся вторая половина вчерашнего дня улетела коту под хвост.

– Ничего, ничего, ты ведь не был осведомлён о филёрах на площади, правда? – успокоительно проговорил Путилин, похлопав Иванова по рукаву пиджака. – Всё было сделано правильно, этот труд нельзя считать напрасным.

– Да просто времени жалко, Иван Дмитриевич.

– А у тебя, Владислав, какие успехи? – осведомился начальник Сыскной полиции.

– Вместе с Агафоном посетил вокзал и поговорил с артельным старшиной. Затем мы разошлись, я направился во Врачебно-полицейский комитет. Там попытался составить список девиц, соответствующих приметам рыжеволосой спутницы погибшего. На сегодняшний день в Санкт-Петербурге учтены почти пятнадцать тысяч четыреста проституток, из них я при помощи двух работников комитета проверил почти девять тысяч. Выписал немногим меньше трёхсот девиц, которых следует предъявить коридорному и портье. Честно скажу, шансы на опознание представляются мне не очень большими, но…

– …но чем чёрт не шутит, – закончил его мысль Путилин. – Что ж, мне кажется, девицы подождут. В этом деле день-два ничего не решит. Сейчас бегом на Литейный, дом шестьдесят, а потом ко мне с отчётом.

Дом №60 по Литейному проспекту выглядел весьма внушительно для доходного дома: изысканно декорированный фасад, чугунный узорчатый козырек над парадным подъездом, добротные ворота во внутренний двор. Иванов и Гаевский явились по адресу в сопровождении урядника из ближайшего околотка, предварительно расспросив его о пропавшем Кузнецове. Околоточный мало что смог рассказать, потому как пропавший мужчина в поле зрения полиции прежде не попадал и ни в каких правонарушениях, дебошах или склоках замечен не был. Выправлял раз в три года паспорт, образ жизни имел непредосудительный, внимания к себе не привлекал. Что можно сказать о таком человеке?

Когда полицейские вошли в калитку в воротах, то увидели приоткрытую дверь дворницкой, выходившей прямо под арку. Немолодой бородатый дворник возился с мётлами и совком у порога.

– Ты что ли дворник будешь? – спросил у мужика Иванов.

– Так точно! – увидев, что мужчин в штатском сопровождает урядник, дворник принял во фрунт, с очевидностью выказав тем самым своё солдатское прошлое. – Дворник Коромыслов, Дементий Прохоров. Служу здеся уже седьмой год, – и, подумав немного, добавил, – беспорочно!

– Что же, Дементий Прохорович, стало быть, это ты сообщил о пропаже жильца?

– Так точно-с, я. Но только Кузьма Фёдорович не обычный жилец, он хозяин дома, его владелец. Сам занимал здесь лучшую квартиру. Видели, наверное, «фонарик» на углу? Это и есть его апартамент. В бельэтаже.

– И давно пропал Кузьма Фёдорович?

– Ввечеру шестого августа и пропал. Ушёл с вечера, а днём горничная ихняя ко мне прибегает, говорит, мол, дочка его очень волнуется, плачет, за отца переживает. А я говорю ей – да мало ли… может, загулял человек или загостился. Но на сердце как-то тревожно стало. Ну, а вечером, когда господин квартальный дома обходил, то сказал, что из околотка запрос есть, не пропадал ли кто из жильцов, из приличных, в возрасте. Тут я сразу и сообщил. На всякий случай.

– И что же, ни вчера вечером, ни сегодня утром Кузьма Фёдорович так и не объявился? – продолжал выспрашивать Иванов.

– Никак нет-с.

– А сейчас есть кто в квартире?

– Должно быть, прислуга.

Иванов и Гаевский решили разделиться: Агафон отправился в домовую контору, располагавшуюся здесь же, в доме, во дворе-колодце, а Гаевский в сопровождении околоточного поднялся в квартиру пропавшего Кузнецова. Прежде всего сыщиков интересовало соблюдение паспортного режима лицами, фактически проживавшими в квартире – с этого начинались все полицейские действия на выезде. Ну и, разумеется, следовало познакомиться с прислугой и дочерью пропавшего человека.

Открывшая Гаевскому дверь полноватая, лет сорока женщина оказалась горничной Алевтиной Ганушкиной.

После обычной процедуры знакомства и проверки её паспорта урядник направился в кухню допросить кухарку, а Гаевский поинтересовался:

– Кто ещё живет в квартире?

– Дочь хозяина, Машенька. Но она сейчас в гимназии. И ещё кухарка, Матрёна Ищеева. Она на кухне, стряпает. В четыре часа приходит гувернантка, Синцева Таисия Николаевна. Она с Машенькой французским занимается и на роялях учит играть.

– Так что ваш хозяин?

– Пропал второго дня. Не пришёл ночевать. Правда, такое и раньше случалось, это вообще для него не редкость, чтоб дома не ночевать. Он и с Машенькой, дочкой, так поставил: могу, дескать, и не ночевать, а ты привыкай – не маленькая, чай, папа сам знает, как лучше поступить. Она когда помладше была, иной раз боялась ночью одна, прибежит ко мне, плачет. Утром расскажу ему, да только ничем его не разжалобить, он всё одно. Мужики этого не понимают, женское сердце-то! Да оно-то и не удивительно… что не ночует иной раз. Он мужчина в соку ещё, глаз горит. Любитель женщин, одним словом. Да кто ж его и упрекнет-то? – неожиданно спохватилась горничная, почувствовав, что брякнула много лишнего. – Вдов уже много лет… Но, правда, утром всегда возвращался, и в восемь часов обязательно вместе с дочкой завтракал. Потом она в гимназию, а он по делам. А к обеду опять приезжал. А вот вчера утром к завтраку не вернулся. Маша забеспокоилась, говорит, не пойду на занятия, буду, дескать, папеньку дожидаться. Еле-еле уговорили её вместе с Матрёной. Вот. А после занятий вернулась – Кузьмы Фёдоровича всё нет. Тут уж она в слёзы, говорит, чую сердцем, беда с ним… Мы её давай успокаивать, да только…

– Что только?

– Да только у самих сердце не на месте было…

– Опишите, пожалуйста, как выглядел Кузьма Фёдорович, когда вы его видели в последний раз, – попросил Гаевский. – Припомните поточнее одежду и время, когда это было.

Горничная ответила, почти не раздумывая, видимо, она уже не раз возвращалась к этому воспоминанию:

– Точно могу сказать, что было это в пять пополудни. Я ещё спросила Кузьму Фёдоровича, может, оне хоть чаю с Машенькой и Таисией Николаевной попьют, – а чай у нас принято подавать ровно в пять, он сам такой порядок установил. А Кузьма Фёдорович отвечает: «Нет, должен в банк успеть заехать». И строго добавил, что никак не может опаздывать. Он вообще терпеть не мог, если что-нибудь его задерживало, поэтому всегда я спешила приготовить из одежды всё, что он велит – пиджак и летнее пальто сама вычистила, а сорочки от прачки забрала. Он тщательно так собирался, всё перед зеркалом охорашивался.

– Что же он надел?

– Пиджак лёгкого драпа, тёмно-серый, в тонкую клетку. Сорочка батистовая, белая, черные брюки, галстук серого атласу, тёмно-серое пальто. Шляпа светло-серая, с лентой атласной более тёмной… Да, зонтик он с собой прихватил, чёрный, с костяной ручкой, потому что дождь весь день срывался. И калоши он носил постоянно – боялся ноги замочить и простудиться. У него на это пунктик был – жена вот так же не убереглась, простудилась и через полгода от чахотки умерла.

– Шарф был? – уточнил Гаевский.

– Ну, не шарф, белое шёлковое кашне. Лето всё же.

– А на калошах буквы есть?

– А как же! Чтоб не попутать с чужими. «К. К.», Кузьма Кузнецов, значит. Аккурат с внутренней стороны на каждой калоше.

– А скажите, Алевтина, Кузьма Фёдорович носил бороду?

– Да, такая недлинная, с проседью бородка. Очень благообразная. Оченно её холил. Уж сколько я ему компрессов согревала! Всё к бороде прикладывал, он считал, что сие поможет бороде расти волосок к волоску.

– А шевелюра у него какого цвета?

– Вообще-то Кузьма Фёдорович брунет, но теперь с заметной сединой. На макушке уже плешь начала пробиваться. Знаете, как у нас народ говорит – «плешь на макушке – от чужой подушки».

– А фотографии по… – Гаевский чуть было не произнёс «покойного», но в последнее мгновение понял всю недопустимость этого эпитета и успел перестроить фразу, – последние какие-нибудь у вас есть?

– А как же! Вон их сколько по стенам развешано, – женщина широким жестом повела вокруг себя.

Гаевский пошёл по комнатам, рассматривая развешанные по стенам фотографии и картины. Квартира Кузнецова выдавала главную черту хозяина – любовь к комфорту. Несмотря на отсутствие хозяйки, жильё это вовсе не выглядело запущенным и неуютным. Ковры, мягкие диваны и кресла с наброшенными на них подушками, коллекция курительных трубок из дерева разных пород, кресло-качалка у камина, сервизы севрского фарфора в двух одинаковых полированных горках, масса милых безделушек, любовно расставленных на всевозможных предметах обстановки, – всё это приглашало к приятному времяпрепровождению, отдыху, всё было устроено любовно, с толком и со вкусом. В кабинете хозяина Владислав Гаевский нашёл дагерротипы самого Кузнецова – в молодые годы с женой и малюткой дочкой, и более поздние фотографии – с одной только дочерью. Этот человек, насколько мог судить сыщик, действительно весьма походил внешне на убитого. Однозначному заключению мешало то обстоятельство, что лицо зарезанного в гостинице было сильно изуродовано; тем не менее Гаевский почти не сомневался в том, что они нашли того самого «К.К.», что был им так нужен. Одну из фотографических карточек, наиболее позднюю, как показалось Владиславу, он вынул из рамки и положил в карман.

– Не беспокойтесь, я обещаю вернуть этот снимок, – Гаевский предупредил возможный вопрос горничной.

На письменном столе сыщик увидел кипу газет, небрежно брошенных поверх толстой книги. Гаевский взял стопку в руки и просмотрел её. Оказалось, что хозяин кабинета регулярно изучал «Торгово-промышленную газету». Толстой же книгой оказался тысячестраничный «Вестник финансов, промышленности и торговли», издававшийся ежеквартально. Из него торчала закладка. Сыскной агент открыл альманах в заложенном месте и увидел, что Кузьму Фёдоровича интересовал отчёт о состоянии счетов «Санкт-Петербургского международного банка», одного из крупнейших коммерческих банков Российской Империи. Гаевский вернулся к изучению газет и обнаружил, что в сводной таблице биржевых котировок карандашом были отмечены купли-продажи акций этого банка.

– Скажите, Алевтина, а в какой банк собирался Кузьма Фёдорович в день своего исчезновения? – полюбопытствовал Гаевский.

– Ой, да разве ж я знаю, – замахала рукой горничная. – Разве ж я могу об этом хозяина спрашивать?! Моё ж дело маленькое – пиджак почистить.

– А чем занимался Кузьма Фёдорович? Служил?

– Нет. Раньше, говорили, был в офицерах, но я того не застала. У него три дома в Питере, так что он живёт доходами от них.

– Богат, стало быть?

– Про то доподлинно не знаю. Но, наверное, богат, раз домовладелец, – горничная поджала губы, видимо, недовольная затронутой темой. – Нам с Матрёной жалованье платит хорошее, не скупится и не попрекает никогда, что дров много жгём или, там, мыла расходуем. Да и гувернантку для ребёнка держит – тоже, знаете ли, расход немалый. А уж сколько в кошельке носит – про то не знаю, никогда не заглядывала.

– Скажите, Алевтина, а есть у него часы золотые или другие какие драгоценности, скажем, перстни, запонки, булавки галстучные?

– Часы есть. Большие, плоские, на толстой цепочке. Кольцо тоже, обручальное от покойницы-жены. Он его на левой руке носит. Да вы лучше у него самого спросите, – забеспокоилась горничная, почувствовав неладное.

Гаевский не успел ответить – на пороге кабинета появился Агафон Иванов, закончивший свои разговоры в домовой конторе. Владислав поманил коллегу пальцем и когда тот подошёл, прошептал на ухо:

– Нашли мы его, это «К.К.» однозначно.

На что Агафон также негромко ответил:

– Ну, так забираем кого-то из домашних на опознание вещей, чего кота за хвост тянуть?

Владислав повернулся к Алевтине и сказал ей:

– У нас, то есть Сыскной полиции, есть основания считать, что с вашим хозяином случилось большое несчастье, и его уже нет в живых. Нам надо, чтобы вы, Алевтина, проехали с нами на опознание вещей, тем более что вы сами собирали Кузьму Фёдоровича в дорогу и знаете, как он был одет.

– Ой, избавьте, боюсь я покойников… – сказав это, горничная обмерла и мелко перекрестилась.

– Вы не будете смотреть на труп, не беспокойтесь. Товарищ прокурора вам покажет только одежду: шляпу, пиджак, пальто. Собирайтесь, сие мероприятие не займёт много времени, мы вас отвезём и привезём в экипаже, так что вполне хватит получаса.

На самом деле эта тягостная операция была проделана даже быстрее. На удачу сыскных агентов Павел Николаевич Грибанов оказался на месте и сразу же выложил перед горничной одежду убитого. Когда женщина увидела рубашку, ворот, плечи и грудь которой были залиты кровью так, что даже клочка чистой ткани не осталось, она едва не упала в обморок. Только в кабинете следователя она поняла, что речь идёт о зверском и очень кровавом убийстве. Тем не менее, немного придя в себя, она уверенно опознала все предъявленные ей вещи как безусловно принадлежавшие Кузьме Фёдоровичу Кузнецову.

Это был первый серьёзный успех следствия. Товарищ прокурора тут же выписал постановление на обыск квартиры убитого и умчался его регистрировать в канцелярию, а сыскные агенты повезли горничную обратно.

– Сегодня у вас будет работать полиция и всё-всё опечатает, – объяснял горничной дальнейших ход событий Гаевский. – С квартиры вам и кухарке придётся съехать. Сегодня же. Пока соберите свои вещи, но никуда не отлучайтесь. Скоро приедет следователь с обыскным ордером и с вами обеими побеседует. Дочке убитого есть, где пока пожить?

– Да, у неё есть в Питере родня. Тётя её очень любит, с радостью пустит к себе.

– Вот и хорошо. А пока что до прибытия следователя в квартире будет оставаться полицейский урядник. Ничего выносить и вносить в дом нельзя ни вам, ни кухарке.

– А как же мои вещи?

– С ними ничего не случится, не беспокойтесь, – заверил женщину Гаевский, – Свои вещи вы сможете забрать после полицейского досмотра.

Проинструктировав должным образом квартального, сыщики отправились в полицейскую часть, дабы позвонить Путилину. Конечно, они могли воспользоваться телефоном, установленным в здании прокуратуры, но в известном смысле это было неудобно, поскольку в стенах чужого ведомства и в присутствии посторонних чиновников сыскные агенты не могли говорить вполне откровенно. В полицейской же части можно спокойно закрыться в кабинете и не опасаться посторонних ушей.

Доклад начальнику сыскной полиции начал, как всегда, Агафон Иванов:

– Нашим «К.К.» оказался Кузьма Фёдорович Кузнецов. Вещи убитого в гостинице «Знаменская» были предъявлены горничной, и она их опознала. Мы с Владиславом как раз с опознания возвращаемся. Кузнецов являлся владельцем трёх доходных домов в Петербурге – у Поцелуева моста, на набережной Фонтанки и на Литейном. Как нетрудно догадаться, человек весьма богатый. По словам приказчика, с которым я беседовал в домовой конторе, Кузнецов был неазартен, прижимист. Хотя во всех домах проведён центральный водопровод, он требовал регулярно отключать в них воду, якобы, для ремонта труб. Хотя ремонта никакого и не было. Экономил таким образом на накладных расходах. Приказчику постоянно приходилось выслушивать негодующих жильцов. При этом сам Кузнецов на конфликты никогда не шёл, всегда всю вину валил на других, в общем, он из тех людей, что склонны загребать жар чужими руками. Хитрован был господин домовладелец. Что ещё сказать? Непьющий. Никаких намёков на долги или какие-то опасные связи.

Затем стал докладывать Гаевский:

– На столе в кабинете убитого мною обнаружены газеты с таблицами биржевых котировок, а также свежий альманах «Вестника финансов…», заложенный на странице, посвященной финансовой отчётности «Санкт-Петербургского международного банка». Логично предположить, что Кузнецов интересовался устойчивостью банка, поскольку держал в нём депозит. Кроме того, в таблицах котировок Кузнецов подчёркивал строку, показывающую цены акций этого банка на бирже. Это позволяет думать, что убитый также владел и пакетом акций этого банка. Отсюда вытекает предложение: живенько сбегать в банк и навести там необходимые справки.

– Акции банка убитый мог продать через биржу, – заметил Путилин.

– Мог-то он, конечно, мог, да только для этого надо иметь постоянно много свободных денег и, кроме того, понимать биржевые тонкости, – резонно возразил Гаевский. – Банковский депозит как-то понятнее обывателю. Кроме того, при продаже небольшого пакета акций выгоднее обращаться прямо в «родной» банк этих акций, поскольку можно сэкономить на брокерских комиссионных. Давайте мы с Агафоном слетаем в «Международный», а-а? Чует моё сердце, дружил Кузнецов с этим банком.

– Хорошо, уговорил, – согласился Путилин. – После банка ты, Владислав, возвращайся на квартиру Кузнецова и поприсутствуй при обыске, поговори с прислугой, дочерью и другими родственниками, если они появятся. А Агафона давай ко мне, на Гороховую, я ему маленькое порученьице придумал.

Чтобы доехать до здания «Санкт-Петербургского международного банка», сыщики взяли на Литейном проспекте извозчика, но вскоре пожалели об этом: Невский проспект в полуденный час был запружен экипажами и спешившей по своим делам разношёрстной толпой, которая, рискуя попасть под копыта лошадей, бросалась к вагонам «конки» на остановках. Возница, чертыхаясь себе под нос, то и дело дёргал лошадь. Из-за этого ёрзанья короткий переезд до Александринской площади измотал сыщиков больше, чем пешая прогулка до того же места, да и времени она отняла бы вряд ли больше.

Здание банка, сравнительно недавно выстроенное по проекту модного и дорогого архитектора Шретера, выглядело в высшей степени респектабельно не только снаружи, но и внутри. Всё, на что падал взгляд посетителей, начиная от пары важных, в отутюженных ливреях швейцаров у парадных дверей до мраморной чернильницы на столе управляющего, было солидно, отменного вкуса и напоминало о том достоинстве, что приносят человеку большие деньги.

Управляющий банком принял сыскных агентов без промедления, едва только секретарь, проверивший их документы, доложил о появлении столь необычных визитёров. Подобная оперативность произвела на сыщиков весьма благоприятное впечатление.

Пройдя в кабинет управляющего, Иванов и Гаевский увидели перед собой человека средних лет в безукоризненном костюме, с приметным карбункулом в галстучной булавке и настоящими камеями в запонках. Одни только эти предметы туалета стоили больше совокупного годового дохода обоих сыщиков. Склонив набок голову с идеальным набриолиненным пробором, управляющий внимательно выслушал сыщиков и проговорил раздельно:

– Постараюсь вам помочь, господа.

Хотя управляющего и звали Сергеем Викторовичем Цициным, после первой же произнесённой им фразы сыщикам стало ясно, что перед ними немец. Специфический акцент хотя и был едва заметен, но всё же остался неистребим.

Управляющий нажал скрытую под столом кнопку звонка, дверь распахнулась, появился секретарь.

– Пригласите ко мне Владилена Павловича и Сергея Антоновича. Это наши кассир и заведующий отделом ценных бумаг, – пояснил сыщикам Цицин. – Если этот… как вы сказали, Кузнецов? был у нас шестого августа, то они должны его вспомнить.

Через пару минут в кабинет вошёл маленький человечек в белоснежной сорочке с атласной ленточкой-галстуком, чёрном жилете под длинным строгим пиджаком. Появившийся искательно улыбнулся и деликатно присел на краешек предложенного стула. Сразу следом за ним вошёл и второй служащий – сосредоточенный, задумчивый, с привычно-вышколенным выражением внимания на лице.

– Господа, – произнёс управляющий, обращаясь к своим подчинённым, – к вам имеют вопросы господа из Сыскной полиции.

– Мы просили бы вас внимательно посмотреть на эту фотографическую карточку, – Гаевский выложил на стол снимок, взятый из дома Кузнецова, – и сказать, знаком ли вам этот господин?

Служащие посмотрели на предложенную их вниманию фотографию и даже не стали брать её в руки, очевидно потому, что никаких сомнений или затруднений вопрос не вызывал:

– Лицо знакомое, он бывает у нас в банке время от времени, постоянный клиент… – начал было отвечать один, а второй тут же дополнил:

– Это Кузнецов Кузьма Фёдорович. Регулярно, примерно в течение последних четырёх лет совершает сделки с ценными бумагами, играет небольшими пакетами на изменении котировок. И всегда в плюсе.

– Скажите, пожалуйста, когда вы видели его в последний раз и при каких обстоятельствах? – последовал новый вопрос Гаевского.

– Недавно, по-моему, шестого августа… («именно шестого», – кивнул второй) во второй половине дня, если точнее, после пяти. Приехал, продал небольшой пакет акций нашего банка. Я сам же и оформил сделку, а потом Владилен Павлович, – последовал лёгкий поклон в сторону маленького кассира, – выдал из кассы потребную сумму. Кузнецов ушёл. Это всё.

– И какую же сумму он получил в кассе? – спросил Иванов.

Кассир заколебался, взглянул на управляющего. Тот едва заметно кивнул, давая «добро» на разглашение конфиденциальной информации. Тогда кассир тихо произнес:

– Две тысячи сто рублей. Двадцать один кредитный билет сторублёвого достоинства.

– Номера билетов, часом, нигде не сохранились? Может, пачка была новой?

– Нет. Билеты новыми не были, поступили из оборота. Номера нигде зафиксированы. Впрочем… кроме одного, кажется… – кассир задумался на несколько секунд. – Именно так! Я отсчитал двадцать билетов из ранее вскрытой пачки, и на этом она закончилась. Тогда я последний билет доложил из другой пачки, которую тут же вскрыл. Так вот эта вторая пачка состояла как раз из новых билетов.

– Их номера были зафиксированы? – уточнил Иванов.

– Да, по существующим правилам мы регистрируем номера банковских билетов, впервые попадающих в оборот.

– Вы можете назвать нам номер этого самого последнего билета?

– Разумеется. Только для этого я должен свериться со своими документами. Если вы подождёте несколько минут, я схожу в кассу и сообщу вам потребные сведения.

– Пожалуйста, сходите, мы подождём…

И действительно, через несколько минут кассир продиктовал сыскным агентам номер сторублёвого казначейского билета, полученного Кузнецовым в банке в день убийства. Гаевский записал его в свой блокнот.

– Куда же Кузьма Фёдорович спрятал деньги? – продолжил выспрашивать кассира Агафон Иванов. Вопрос был резонным: клиент не мог покинуть кассовое помещение с пачкой банкнот в руках, он должен был спрятать деньги сразу по их получении.

– На моих глазах он положил деньги в конверт, такой… серый, без рисунка и без марок… перегнул пакет вот так, – Владилен Павлович показал, как именно был согнут конверт, – заложил его в бумажник, а бумажник в свою очередь убрал во внутренний карман пиджака. Левый… – подумав, добавил кассир.

– А как выглядел его пиджак, не помните? – сам не зная для чего, спросил Гаевский.

– Серый, вроде бы клетка какая-то на нём, под ним жилетка довольно светлая, цвета «старая слоновая кость», я бы так сказал…

– Или «кофе с молоком»?

– Да, можно и так сказать, – согласился кассир. – А через руку у него было перекинуто пальто.

– Скажите, а он в банк приехал один, или его кто-то сопровождал? – теперь Гаевский обращался к заведующему отделом. – Может, дама? Может, мужчина?

– Насколько я помню, он был один, – уверенно ответил Сергей Антонович. – Банк всё-таки не музей, если приходит пара, то, как правило, для того, чтобы один оформил доверенность на другого. В данном случае ничего подобного не происходило.

– А не говорил ли он о своих планах на предстоящий вечер?

– Нет-нет, ничего такого. В хорошем расположении духа был – это да. Когда уходил, даже напевал себе под нос: «Сердце краса-а-виц склонно к изме-е-не…», – повторил клерк.

Больше сыщики ничего добиться не смогли. Но результат и без того был убедителен.

Сыскные агенты вышли из здания банка и на минуту задержались под козырьком у подъезда. Над городом нависали плотные мрачные облака, дело явно шло к серьёзному дождю. Деревья в Екатерининском садике качались на ветру и тревожно шелестели кронами. Стало очень неуютно, пасмурно и холодно. Прохожие, запахивая поплотнее свои пальто, спешили поскорее убраться с улицы.

– Ну что ж, я вас поздравляю, господин сыскной агент, – провозгласил Иванов, обращаясь к напарнику, – стало быть, конверт с деньгами всё же имелся. В своих предчувствиях мы не ошиблись…

– М-да, похоже на грабёж, – пробормотал Гаевский. – С использованием женщины-ловушки. В свете наших последних открытий меня мучает всего один вопрос…

– Погоди, я угадаю, – предложил с усмешкой Агафон, – вопрос этот звучит примерно так: охотился ли убийца именно за Кузнецовым или на месте погибшего мог оказаться любой другой обитатель третьего номера?

Согласно распоряжению Путилина сыскные агенты разделились: Владислав Гаевский отправился на Литейный проспект, дом №60, дабы помочь следователю в обыске и принять участие в допросах прислуги, а Агафон Иванов направился к начальнику. Иван Дмитриевич вручил сыщику эскиз трости, которой неизвестный мужчина замахивался на филера, и дал адрес, по которому следовало отправиться, дабы навести необходимые справки. «Там живёт специалист по редкостям», – кратко пояснил Путилин, – «Он наверняка сможет тебе помочь».

Эта аккредитация показалась Агафону довольно странной. Не было в России такой профессии – «специалист по редкостям». Но раз Путилин решил именно таким эпитетом назвать этого человека и при этом не пожелал ничего объяснить – что ж, значит так и должно быть.

На самом же деле Иван Филиппович Скосырев, к которому начальник Сыскной полиции направил Иванова, занимал странную и совершенно непонятную для непосвящённых должность «декоратора при Министерстве двора». Что он декорировал, не знал почти никто, даже сам Министр, в штате коего он состоял. Лишь несколько человек во всей Российской Империи, в том числе дворцовый комендант и начальник агентуры дворцовой охраны знали, чем же именно занимается Скосырев. Иван Филиппович изучал и конструировал замаскированное оружие, или как его ещё называли «оружие скрытого ношения», которое поступало на вооружение агентов в штатском, привлекавшихся к обеспечению безопасности выездов Государя Императора. После покушения 2 апреля 1879 года на императора Александра Второго, предпринятого Александром Соловьёвым, в ходе которого террорист в присутствии шести офицеров Конвоя Его Величества беспрепятственно выпустил в Государя три пули из револьвера (не попал, правда!), появилась так называемая «агентура дворцовой охраны». Этих людей за цвет их мундира иногда называли «жёлтыми людьми», да только мало кто видел их в форменных жёлтых кителях. Одетые всегда в цивильное, загримированные под семинаристов, студентов, рабочих и мелких чиновников, эти агенты были всегда в толпе народа, жаждавшего видеть Монарха. Если агент дворцовой охраны гримировался под священника, то револьвер он прятал в специально изготовленной «Библии»; если изображал из себя плотника, то оружие находилось в замаскированном отделении ящика с инструментами, ну а если агент был одет в форму учителя, то его стилет помещался в зонтике.

Оружие для дворцовой агентуры разрабатывал и модифицировал – если это требовалось – как раз Иван Филиппович Скосырев. В силу рода своих занятий он внимательно изучал все предметы одежды и домашнего обихода, придуманные цивилизацией, причём изучал с точки зрения приспособления их к задачам секретной охраны. Портсигары, зонты, шкатулки, маникюрные наборы, книги, блокноты, обувь, трости, шляпы, – всё, что предлагали законодатели мод, представляло для Ивана Филипповича Скосырева профессиональный интерес.

Путилин был в числе немногих, кто знал о необычном роде занятий этого человека, но, разумеется, он не мог рассказывать всё, известное ему, Агафону Иванову. Поэтому сыскной агент так и остался в полном неведении относительно того, сколь необычный человек обитал в квартире на третьем этаже в доме с окнами на Владимирский собор.