Текст книги "Убийство на Знаменской. Серия «Невыдуманные истории на ночь»"

– И когда произошла эта стычка?

– В самом конце мая. После этого Константин съехал с этой квартиры и поселился на Измайловском проспекте.

– А чем он занимается?

– Он цеховой мастер «Обуховского сталелитейного завода». Вы, верно, знаете историю этого предприятия, сейчас об этом как раз пишут газеты. Основали его фабриканты Обухов, Путилов и Кудрявцев как частное производство, где изготавливались морские пушки, Но довольно быстро дела на заводе пошли не слишком хорошо. Писали, что «Обуховский сталелитейный» нерентабелен, что стал набирать казённые долги и должен постепенно перейти в казённое владение. Процесс этот растянулся почти на два десятилетия, и вот в этом году окончательно объявлено о смене прежней администрации. Старые работники стали неудобны, от них избавляются всеми правдами и неправдами. Ещё бы, оклад цехового мастера выше генеральского! Всегда отыщется масса желающих занять такую должность! Пятнадцатого августа у Константина расчёт, и последние две недели он гуляет отгулы. Ведь когда завод выполняет важную работу, там все трудятся в авральном режиме, все мастера и рабочие не уходят с завода и буквально живут там. Ну, и накапливаются отгулы.

– То есть в августе Константин Чижевский на работу не ходил?

– Именно.

– Скажите, Анна Григорьевна, а как вы узнали, что убитый «К.К.» это тот самый бывший домовладелец вашего друга?

– Восьмого августа вечером Константин неожиданно приехал ко мне на дачу. Знаете, он никогда в дом не заходил, просто посылал мальчика с запиской, и я к нему выходила. А тут не стал терять время, пришёл в дом и газету мне показал, а там заметка про это убийство, в которой сказано, что установлена личность убитого в гостинице. Константин сказал, что если полиция докопается, что мы были в гостинице той ночью, да ещё в соседнем номере, то надо ждать беды. Тут он и про ссору с Кузнецовым в мае мне поведал, до этого я и знать того не знала. Я, конечно, испугалась, а он говорит: «Не волнуйся, даже если они доберутся до меня, я тебя не назову». Мы договорились о встрече в городе через день, то есть вчера вечером. Я приехала, но Константин на свидание не пришел. Я забеспокоилась, прождала его больше часа, потом решилась ехать к нему на квартиру. Я там ни разу не была, но адрес, разумеется, знала. Дворник на меня так странно посмотрел. Я хотела было его спросить про Константина, но что-то меня удержало. Поднялась по лестнице в третий этаж, смотрю, а дверь опечатана листочками бумажными, а на листочках штампики полицейской части проставлены. Тут у меня аж ноги подкосились, ей Богу, Алексей Иванович. Это ж значит, что его арестовали? Да?

– Это означает, что полиция желает сохранить в неизменном виде обстановку в его квартире. А для чего – это уже другой вопрос. Объяснений может быть несколько, ну, да не об этом речь. Вы лучше вот что мне скажите: вы всё мне рассказали? ничего не позабыли? – Шумилов с нажимом произнёс слово «всё».

– Ну, да, конечно, всё… – она недоумённо уставилась на Алексея Ивановича.

Видимо, скрытый подтекст вопроса остался ею не понят.

– Что тут скажешь? С одной стороны это абсурд: арестовать человека только за то, что в момент убийства он находился за стенкой в соседнем номере. С другой стороны имеет место весьма подозрительное совпадение: я имею в виду факт ссоры Чижевского с погибшим. Надо же было им так сойтись: в одном месте и в одно время. Вы, Анна Григорьевна, вообще-то в совпадения верите?

Вопрос, видимо, застал женщину врасплох. Она захлопала глазами, видимо, не понимая, что хочет услышать от неё Шумилов.

– Вы были вместе с Константином всё то время, пока находились в гостинице? – уточнил Алексей Иванович. – Может, он куда-то отлучался, на время выходил? Может, в ресторан или буфет спускался?

– Нет, ничего такого. Мы были вместе.

– А может, вы уснули, и он всё же вышел?

– Нет, нет, ну что вы! Мы всё время были вместе. Нам в тот раз вообще было не до сна, мы много говорили, обсуждали нашу дальнейшую жизнь. Лето скоро кончится, вернётся из лагерей муж. Константин настаивал, чтобы я приняла решение и оставила мужа. А я всё сомневалась… – она горестно спрятала лицо в ладошках, совсем по-детски. Такое непосредственное поведение озадачило Шумилова.

– Понимаете, Анна Григорьевна, у полиции должно быть что-то серьёзное, какие-то в высшей степени веские причины, чтобы задерживать вашего друга. Задумайтесь сами, почему следствие подумало именно на вас? Ведь кроме вас были соседи и в другом номере. Да весь этаж, строго говоря, состоял из соседей. Почему из многочисленных парочек, занимавших номера второго этажа, полиция и прокурорский следователь остановились именно на вас?

– Да не знаю я. Наверное, потому, что у Константина когда-то была с убитым ссора. Наверное, поэтому…

– Гм, не знаете или всё же чего-то не договариваете? Послушайте, Анна Григорьевна, «Знаменская» известна своим рестораном. Это самый большой ресторан в Санкт-Петербурге, а может, и во всей Европе, на пятьсот посадочных мест. Световое окно в потолке, прекрасный интерьер, пальмы, красное дерево. Кухня, кстати, неплоха. Неужели вы не заходили в ресторан? Может, именно там вы и встретились с Кузнецовым, но просто не хотите в этом признаться?

– Нет, Алексей Иванович, нет! Говорю же вам, мы поужинали перед тем. И в ресторан мы вообще не заходили, шмыгнули прямиком в номер и сидели там как мышки.

Шумилов задумался. Он не совсем понимал причинно-следственные связи и не мог догадаться, как же полиция установила личность Константина Чижевского, не сумев при этом установить личность его спутницы. Но раздумье Алексея Ивановича прервала Анна Григорьевна, видимо, неправильно истолковав его молчание.

– Алексей Иванович, помогите мне узнать, что всё-таки с ним произошло и как вытащить его из этой передряги. В том, что он не причастен к убийству этого Кузнецова, я нисколечко не сомневаюсь. Для меня это ясно, как день. Потому что в противном случае я тоже виновна! Но я-то про саму себя знаю, что никакого убийства мною не совершалось! Если будет нужно, я заявлю об этом в полицию, скажу, что была с ним в ту ночь… Даже если это сломает всю мою жизнь, а заодно жизнь моего ребенка… навредит моей сестре… но я не могу смириться с тем, чтобы убийцей объявили невиновного… честного и в высшей степени достойного человека, – в голосе женщины опять послышались слёзы.

– Ну, полноте, Анна Григорьевна, полноте. Надеюсь, до этого не дойдет. Сразу хочу пояснить, что я не являюсь посредником в передаче любого вида взяток полицейским или прокурорским чинам. И не являюсь ходатаем-просителем по делам людей, обращающихся ко мне. Всё, что я могу сделать – это попробовать доказать невиновность Константина Чижевского. Слышите, именно это! Я не могу расследовать дело и искать убийцу, отечественное право не позволяет заниматься этим частному лицу. И вы формально не можете меня об этом просить, слышите? Формально наше сотрудничество сводится к тому, что я попытаюсь найти сведения, способные доказать невиновность Чижевского. Если вы попадёте в полицию, то именно такими словами вам надлежит объяснять там факт своего обращения ко мне. Это понятно?

– Понятно.

– Далее. Сутки моей работы вам будут стоить двадцать пять рублей серебром. Если будут какие-то сопутствующие моим розыскам расходы, вам придётся их оплатить отдельно, разумеется, после того, как я дам вам полный отчёт. Не бойтесь, я вас не разорю. Если бы я разорял людей, ко мне бы никто не обращался. Мои труды не займут более двух-трёх-четырёх дней. За это время станет ясно, можно ли что-то сделать для Константина. Либо я вам представлю очевидный и успешный результат своей работы, либо откажусь от сотрудничества с вами, ввиду невозможности помочь. В любом случае, ваши расходы не превысят ста – ста пятидесяти рублей серебром. Это вам понятно?

– Да-да, очень хорошо, я сейчас отсчитаю деньги, – деловой тон Шумилова, видимо, чрезвычайно благотворно подействовал на женщину, и она полезла в сумочку.

– Подождите вы с деньгами, – остановил её Шумилов. – Выслушайте меня до конца. Разумеется, вы никому не можете говорить о том, что обратились ко мне – сие в ваших же интересах. Наша связь будет осуществляться следующим образом, – Шумилов запустил руку во внутренний карман и извлёк портмоне, в одном из отделений которого лежала стопа разнокалиберных визитных карточек; выбрав нужную, он подал её Проскуриной, – это визитная карточка владелицы модного салона и ателье, в котором вы, якобы, шьёте одежду. Если вы получите письмо в конверте с эмблемой этого ателье, то для вас это будет сигналом того, что на следующий день я буду ждать вас у памятника Екатерине Великой на Александринской площади в половине двенадцатого дня. Это, конечно, крайний случай, но его следует предусмотреть.

– А что будет написано в письме? – с сомнением спросила Проскурина.

– Письмо будет написано женской рукой. Его содержание будет самым невинным, ну скажем, вас пригласят на примерку. Поверьте, письмо это никоим образом вас не скомпрометирует.

– «Агнета Рейнтхофен, модные венские аксессуары на берегах Северной Пальмиры», – прочитала визитку женщина, – «Салон и ателье на Большой Пушкарской». А если последует обращение к этой самой Агнете?

– Не беспокойтесь, Агнета подтвердит вашу легенду, – Шумилов хотел было добавить, что шустрая милая венгерка уже несколько лет является его интимной подругой, но в последнюю секунду воздержался от лишней болтовни. – Если кто-то начнёт расспрашивать Агнету о вас, она подтвердит, что вы клиент её салона. Вы всё поняли? Повторите.

– Получив письмо в конверте салона madam Рейнтхофен, я на следующий день отправляюсь к памятнику Екатерине Второй. К половине двенадцатого дня.

– Прекрасно. Идём далее. Мне, возможно, потребуется ваша помощь. Вы сможете побыть в городе несколько дней?

– Да, я скажусь больной. Это не вызовет подозрений.

– Тогда поступим так: завтра ровно в 23.00 я буду вас ждать на углу Невского и Надеждинской. Постарайтесь выглядеть так, чтобы работники гостиницы «Знаменская» не смогли вас узнать.

– Как, мы пойдем в эту гостиницу??? – искренне изумилась она.

– Пожалуй, именно с этого и придется начинать. Надо же осмотреться, надо выяснить, по какой причине полиция прицепилась к вашему другу. А если я явлюсь на любовное свидание в гордом одиночестве, это будет несколько странно выглядеть, не находите? – усмехнулся Шумилов.

– Но это… это допустимо?

– Что? – не понял Шумилов.

– То, что мы собираемся делать. С точки зрения адвокатской практики, адвокатских приёмов… так делают настоящие адвокаты?

– Ответить на ваш вопрос можно коротко и очень коротко. Я предпочту второй вариант. В римском праве существовал такой постулат: ubi cessat remedium ordinarium ibi decurritur ad extraordinarum, который можно сформулировать по-русски так: если обычный способ защиты бесполезен, следует использовать необычный. Считайте, что именно этим мы завтра и займёмся.

Утром 12 августа, просматривая «Вечерние ведомости», Шумилов прочитал крошечное уведомление о панихиде и похоронах отставного майора Лейб-гвардии Семёновского полка Кузнецова Кузьмы Федоровича. Похороны должны состояться в понедельник 13 августа в 14.00 часов на Смоленском православном кладбище. «Надо бы туда пойти, потолкаться, присмотреться…», – подумал Шумилов. Он прекрасно знал о феномене, которому никто ещё не дал вразумительного объяснения: убийца тяготеет к месту совершения преступления и к могиле жертвы, а потому нередко приходит посмотреть на похороны. Может, как раз завтра и представится случай увидеть убийцу? Заодно можно будет узнать, кто именно из сыскных агентов участвует в расследовании, а в том, что сыскари явятся на кладбище, Шумилов не сомневался ни минуты.

– Марта Иоганновна, – обратился он к госпоже Раухвельд, попивая кофе, – а почему вы мне ничего не рассказывали об убийстве в гостинице «Знаменская»? Вы так любите обсуждать разные криминальные новости, а тут ни словом не обмолвились.

– Так обсуждать нечего, – буднично отозвалась домовладелица. – Убийцу-то уже поймали. Судя по газетным заметкам, это был мужчина из соседнего номера, прежде имевший с убитым конфликт. А тут они повстречались в гостинице – и всё, дело кончилось кровью.

– Я, наверное, много пропустил в нашей прессе, потому что ничего не читал об этом преступлении. Расскажите, пожалуйста, что писали газеты, – попросил Шумилов.

Раухвельд довольно обстоятельно передала общую канву событий в гостинице у Николаевского вокзала, однако, её повествование не только ничего не объяснило Шумилову, но напротив, лишь насторожило очевидными противоречиями с тем, что Алексей Иванович давеча слышал от своей новой знакомой. Со стороны Проскуриной было бы предельно глупо начинать своё общение с Шумиловым с очевидной лжи, поэтому Алексей Иванович в большей степени доверял услышанному от неё, нежели опубликованному в газетах. Но если газетчики выдали на страницах газет не соответствующую действительности информацию, то с чьей подачи это произошло? Неужели следствие докатилось до того, что выдало газетчикам желаемое за действительное? не слишком ли рано прибегать к использованию такого рода приёмов?

– Скажите, Марта Иоганновна, а вы, часом, не были ли знакомы с этим самым Кузнецовым Кузьмой Федоровичем? – полюбопытствовал Шумилов. – Он ведь тремя доходными домами владел, а я знаю, что в вашей корпорации столичных домовладельцев все друг друга знают.

– С Кузьмой-то? Ну, прямо особого знакомства у нас не случилось, но так, шапочно… Знаю, жалобы на него градоначальнику шли. Тот ещё жук! Самым умным себя считал. Не люблю я этаких-то. Хотя о покойниках не принято говорить нехорошо, да только слов-то из песни не выкинешь. Ежели бы была жива его жена, покойница, Янина Яковлевна, то такого «шкандаля» не вышло бы.

– Вы и жену его знали?

– А как же! Вот жену-то как раз я и знала. Два дома-то её были, это она их в приданое Кузнецову принесла. Он-то кроме погон ничего и не имел. А как взял богатую жену, так сразу и армию задвинул куда подальше.

– Вот что, Марта Иоганновна, а не желаете ли составить завтра мне компанию на похоронах Кузнецова?

Госпожа Раухвельд внимательно посмотрела в глаза Шумилову. Уголки её губ сложились в понимающую улыбку, и она произнесла светским тоном, словно Шумилов пригласил её в театр или на пикник:

– Ну, отчего же. С удовольствием.

Из головы Шумилова не выходила вся эта история, связанная с арестом Чижевского. Перебирая в уме все возможные варианты, Алексей Иванович вновь и вновь приходил к одному и тому же умозаключению, ставившему его в тупик: следствие должно располагать какими-то очень весомыми уликами против Чижевского. «Если только его арест – не ложная тревога, и он уже не отпущен, значит обвинение исходит вовсе не из банального соседства номеров Кузнецова и Чижевского. Видимо, есть что-то кроме совпадения места и времени», – решил Шумилов.

7

Ровно в 23.00 Шумилов, как и обещал, стоял на углу Невского проспекта и Надеждинской улицы. Из-за низкой облачности Луны не было видно, ночь выдалась холодная и сырая, точно в октябре. После прошедшего вечером дождя небо так и не очистилось, и теперь тучи чёрным одеялом висели прямо над крышами домов. Редкие прохожие, подняв воротники пальто, прыгали по тротуарам, боясь замочить ноги в лужах, а призрачный жёлтый свет газовых фонарей выхватывал из сумрака их ссутуленные силуэты. Зловеще чернели тени в наглухо закрытых воротами подворотнях и оконных проёмах зданий. «Лето кончилось», – с тоской думал Шумилов, топчась на углу. Десять шагов в одну сторону, десять шагов – в другую.

Наконец, подъехала коляска, из неё выглянула дама и поманила Шумилова рукой. Он запрыгнул внутрь, и экипаж повёз парочку к Знаменской площади.

Если бы Шумилов не знал наверняка, что перед ним Анна Григорьевна Проскурина, он ни за что не узнал бы в этой даме свою вчерашнюю собеседницу. Светлые волосы, кудрявыми локонами спускавшиеся из-под шляпки с вуалью, чрезмерная косметика, неуловимо, но явственно преобразившая лицо, кружевной костюм слишком тесно, по строгим меркам хорошего вкуса, облегавший ладную фигуру – всё в этой женщине было теперь иначе, чем вчера. Алексей Иванович отметил про себя эту разительную перемену, но замечаний вслух высказывать не стал, приписав её исполнению своей же давешней просьбы изменить внешность.

Экипаж остановился перед входом в гостиницу. Важный швейцар с достоинством распахнул двери и пропустил пару в просторный холл. Алексей огляделся. Прямо и наверх вела лестница, застланная широкой ковровой дорожкой, справа находилась стойка портье, а налево – коридор, через который можно было попасть в ресторан и располагавшийся рядом буфет. На свободном пространстве холла разместились три кожаных дивана с низенькими столиками перед ними, большие зеркала и пальмы в кадках.

Шумилов, поддерживая под локоток свою даму, подчёркнуто корректно подвёл её к одному из диванов, усадил, а затем вальяжной походкой направился к стойке портье. Тот в свою очередь поднялся с кресла и с искательной улыбкой на лице закивал полночному визитёру.

– Здравствуйте. Мы хотели бы снять номер, – с достоинством проговорил Шумилов.

– Это завсегда-с можно-с. Господа у нас впервые? – услужливо, не переставая искательно улыбаться, спросил худощавый портье с заметной лысиной, прикрытой остатками волос, и, не получив ответа, продолжил:

– К вашим услугам у нас удобные номера-люкс во втором этаже и более скромные, но тоже с новейшими удобствами в третьем. Что желаете?

– Разумеется, второй этаж, – не задумываясь, решил Шумилов. – Я желал бы именно второй номер… Или лучше нет, третий… Или взять второй? – Шумилов обернулся к своей даме, но она никак не отреагировала на его реплику, и Шумилов опять повернулся к портье. – Так что с третьим номером?

– Третий номер… м-м… к сожалению пока закрыт и не может быть сдан клиентам. А второй…

Он не успел закончить фразы, как Шумилов, навалившись грудью на стойку и заговорщически подмигивая, перебил его:

– Это из-за того убийства? А… скажи-ка, любезный, там и правда весь номер был в крови? Газеты писали – просто как на бойне. А полиция что? Убийцу-то нашла, что слышно? Да, решено, беру второй, это даже в некотором роде пикантнее, когда за стенкой… ммм… этакое место…

– Извольте, – осклабился портье. – Второй как раз свободен. На какое время желаете?

– Думаю, трёх часов вполне хватит, – Шумилов снова подмигнул молодому человеку по-свойски, достал из шикарного портмоне тонкой лайковой кожи, специально прикупленного для тех случаев, когда надо пустить пыль в глаза, пятирублевый билет и забрал из рук портье ключ на тяжелом деревянном брелке с цифрой «2» на торцевой его части. «Третий, стало быть, опечатан полицией, – подумал Шумилов. – Долго ли они его будут держать закрытым? Уж пять дней минуло…»

Вернувшись к своей даме, Алексей Иванович манерно подставил ей свой локоть и повёл её по парадной лестнице во второй этаж, где сразу за стеклянными дверьми у стойки их встретил коридорный дежурный и, не мешкая, провёл во второй номер.

– Не желаете ли заказать ужин в номер? Или, может быть, вино, закуски, десерт? – спросил он, остановившись в маленькой прихожей. Выполнение заказа сулило ему мелочь «на чай», так что вопросы коридорного носили вовсе не праздный характер.

– Закажи-ка, любезный, для нас бутылочку мадеры и фруктов, – сказал Алексей Иванович и протянул коридорному десять копеек. – Скажем пару фунтов винограда, ну и, скажем, пару померанцев и пару персиков.

Когда коридорный ушёл, Шумилов обратился к своей Анне Григорьевне:

– Ну-с, что скажете, вы узнали кого-нибудь?

– Швейцара, признаюсь, я не запомнила, а вот портье и дежурный тоже были в ту ночь. И вино Константин тоже заказал, как вы сейчас.

– Уже хорошо. Вот что, Анна Григорьевна, я попрошу вас внимательно посмотреть на обстановку номера и сказать, осталась ли она неизменной?

Она кивнула. Было видно, что ей не по себе. Возможно, от бередящих душу воспоминаний, возможно от тоски по отсутствующему другу. Шумилов и Проскурина прошли из отделённой драпировкой прихожей в центральную часть номера, являвшейся гостиной. Здесь стояли диван, два кресла, большое, в рост человека зеркало, подле кресел – большой круглый стол морёного дуба, напротив дивана – вместительный трёхстворчатый шкаф. Подле окна в кадке рос развесистый фикус, настоящее дерево, у противоположной стен на подставках в виде дорических колонн располагались гипсовые бюсты Сенеки и Нерона, пол в центре гостиной занимал большой яркий ковёр. Конечно, присутствие бюста Сенеки в этом царстве разврата представлялось несколько неуместным, но в общем номер выглядел очень чистым, а обстановка его смотрелась на удивление респектабельно.

– Это кресло в прошлый раз стояло вот здесь, – сказала Анна Григорьевна, указав на место возле окна.

Сказанное прозвучало странно. Кресло, казалось, сейчас на своём месте, именно там, где ему и надлежало стоять; интересно, кто же тогда и для чего передвигал его к окну? Шумилов перенёс кресло к окну, лёг на пол и внимательно осмотрелся по сторонам. По всему периметру комнаты прекрасно просматривался плинтус, нигде никаких зон невидимости. Взгляду абсолютно не за что зацепиться. Впрочем, в одном месте как будто бы отсутствовала часть плинтуса. Как раз там, рядом со столом, где только что находилось кресло.

Шумилов поднялся с пола, подошёл к ткани, драпировавшей стену, и отбросил её. Так и есть: в стене была дверь. И в этом-то месте как раз отсутствовал плинтус. Чуть выше предполагаемой ручки, вместо которой в накладной пластине зияло сквозное отверстие, наклеен кусок бумаги с синими оттисками полицейской печати. Один конец бумажной ленты крепился на наличнике, а другой – на самом дверном полотне. Это был полицейский «маячок», разрыв которого при открывании двери должен был просигнализировать о несанкционированном проникновении посторонних лиц в опечатанное помещение.

– Что ж, ради одного этого открытия стоило явиться сюда, – удовлетворённо пробормотал Шумилов. – Вы знали о существовании двери?

Вопрос был адресован Анне Григорьевне. Женщина выглядела потрясённой открытием, она даже не сразу нашла слова для ответа, лишь развела руки в стороны и только потом пробормотала:

– Нет, конечно! Мне непонятно, как можно оставлять двери между номерами! Ведь кто-то мог к нам зайти!

Она подразумевала «зайти в момент интимной близости», но вслух этого не сказала. Шумилов же, перешёл к противоположной стене и поднял драпировку там: стена оказалась гладко оштукатуренной.

Алексей Иванович вернулся на прежнее место, снова поднял ткань и присел перед дверью на корточки, пытаясь заглянуть в сквозное отверстие на месте ручки. По ту сторону двери ничего не было видно. Шумилов приложил ухо и несколько секунд слушал тишину, пока не поймал себя на мысли, что занимается явно бессмысленным делом: что можно услышать в опечатанном полиции помещении?

– Судя по всему, за этой дверью находится тот самый третий номер, в котором погиб Кузнецов. Видимо, полиция нашла какие-то следы, указывавшие на то, что убийца проник именно через эту дверь, – проговорил задумчиво Шумилов. – Возможно, это были кровавые отпечатки, по крайней мере, это самое очевидное, что приходит на ум. Если убийца проник в третий номер из второго, то это прекрасно объясняет, почему следствие сфокусировало своё внимание именно на Константине Чижевском.

Раздался короткий почтительный стук в дверь. Шумилов моментально опустил драпировку, переставил кресло на место и пошёл открывать стучавшему. Оказалось, что поспел заказ из буфета.

– Доброй ночи, – негромко провозгласил официант. – Бутылка венгерской мадеры, фунт винограда, два померанца. Персики из Крыму-с…

Шумилов впустил официанта, который ловко расставил на столе необходимую посуду, на глазах клиентов откупорил запечатанную бутылку и, получив «на чай» десять копеек, довольный удалился. Шумилов прошёлся по комнате, раздумывая, как бы лучше приступить к следующей части своей программы, потом, приняв решение, скомандовал:

– Вот что, Анна Григорьевна, отправляйтесь-ка в здешнюю кроватку! Я приглашу сейчас коридорного, потолкую с ним, а вы внимательно слушайте его ответы. Но, разумеется, ни во что не вмешивайтесь, поскольку дело ваше, согласно нашей легенде, совершенно постороннее.

И, открыв в дверь в коридор, он поманил пальцем коридорного. Тот живо подскочил, благо его стойка находилась совсем рядом со вторым номером.

– Зайди-ка, братец, – предложил ему Шумилов, – Скажи-ка, Корифея Мертваго ты знаешь?

– Корифея Мертваго? – переспросил коридорный, – Кажется, нет…

– Гм… Неужели даже не слышал? – удивился Шумилов. – Что ж ты, любезный, газет вовсе не читаешь? «Московский речитатив», «Дни», «Полуденный курьер»… Экий ты, братец, валенок, однако! Аж даже настроение мне испортил! Корифей Мертваго – это я, вернее это мой псевдоним. Я так и подписываюсь: «К. Мертваго».

– Извините, господин, не узнал, – закивал коридорный, – Ну, вылетело из головы, даже не подумал об этом.

– Ладно, пропустим, – снисходительно махнул рукой Шумилов. – Я, признаюсь, и сам газет не читаю. Ты лучше скажи, как тебя зовут?

– Полозов Алексей.

– Мадеру будешь, Алексей?

– Мне ж нельзя, я на службе-с.

– Да будет тебе, мы ж никому не скажем, – Шумилов налил вина в два фужера и снова поманил коридорного к себе. – Подойди-ка, не стой столбом на пороге.

– Да нельзя же мне… мне ночь целую на ногах… меня же срубит…

– Экий ты нервенный, – Алексей Иванович похлопал его по плечу. – Стакан мадеры не срубит! Ну, давай, что ли хлопнем…

Мужчины выпили по половине фужера, и Шумилов тут же долил из бутылки.

– Давай, давай, персик режь, под мадеру хорошо покатится! – хозяйственно распорядился Шумилов. – У меня к тебе, Алексей, такой вот вопрос оформился: скажи-ка, это ж ведь у вас тут убийство случилось?

– Ну… – замялся Полозов, – с этим вопросом к управляющему лучше обратиться. Или даже в полицию.

– Эко далеко ты меня послал. Аж даже невежливо получается, – Шумилов покрутил головой. – Я ведь чего интересуюсь-то… – он наклонился к Полозову и, показав зажатый между пальцами серебряный червонец, тихо продолжил, – я журналист. Вот явился к вам сюда… ммм… с дамой, и подумал, дай-ка напишу очерк об этом деле. Не заметку вшивую в три строки, а очерк, понимаешь, в целую страницу. И задвину его куда-нибудь в солидное, денежное издание, да хоть в тот же «Речитатив». Так вот, поскольку дело это доходное, то я могу хорошо заплатить за ценные сведения, гонорар так сказать соавторский. К управляющему я, конечно, сходить могу, да только вряд ли он что знает. И ты сам в таком разе вряд ли что заработаешь… Так что соображай быстро Алексей, кота за хвост не тяни.

По всему было видно, что услышанное чрезвычайно заинтересовало коридорного: он, не мигая, слушал Шумилова и кивал в такт его словам. Чтобы его немного подразнить, Шумилов с простодушным видом поинтересовался:

– Или ты думаешь, что мне лучше к твоему сменщику обратиться, раз ты ничего не знаешь?

– Сменщик мой всё равно ничего сказать не сможет, потому как в ту ночь моё дежурство было. Как раз таки я знаю больше всех!

– Всю ночь, говоришь? – Шумилов продолжал держать монету перед носом коридорного и не спешил её отдавать.

– До девяти утра. Я и труп нашел.

– Своими глазами видел? – недоверчиво спросил Шумилов.

– Конечно своими, а то чьими же! – получив, наконец, монету, Полозов проворно убрал ее во внутренний карман своего форменного сюртука и, подойдя к двери, выглянул в коридор, проверяя, не появился ли кто возле его стойки. – Зрелище, доложу вам, было ужасное, я даже смотреть не мог. Шея разрезана как у быка на бойне, вместо лица – сплошное кровавое месиво, ножом истыкано, значит, кровищи столько, что… – он развел руки в стороны, не находя подходящих слов. – Вся кровать, почитай, была залита…

– Ну, давай, ещё винца, – предложил Шумилов и после того, как они вместе выпили ещё по бокалу, спросил. – А скажи-ка, Алексей, убитый на кровати лежал?

– Да, лежал в одежде, правда, всё на нём было расстегнуто, и жилет, и сорочка, и брюки.

– А с кем он пришёл?

– Девица молоденькая, симпатишная весьма, по виду проститутка, рыжая.

– Так, так, а может, это она его так… приласкала?

– Не-е, что вы! Он спал, когда она ушла. Я проверял. У нас, знаете ли, так принято – проверять, когда один из гостей уходит раньше другого.

– Скажи-ка, любезный, а та парочка заказывала что-нибудь в буфете?

– Нет, они принесли с собою вино и фрукты, а у меня потребовали посуду. Ну, я и дал.

– А скажи-ка вот что: полиция нашла орудие убийства?

– По-моему, нет.

– Ясненько. А вот что скажи, милый, когда вообще в гостинице появился погибший со своей дамой?

– Точно могу сказать: четверть двенадцатого была. Буквально плюс-минус минута-две.

– Откуда знаешь?

– Хех, – самодовольно ухмыльнулся Полозов, – так церква же за окном, – последовал кивок в сторону Знаменской церкви, – там у них на колокольне колокол каждые четверть часа бомкает. Вокзал – опять же! – через площадь, там часы. Так что со временем у нас всё точно!

– Так, ясно. Считай, что убедил, – кивнул Шумилов. – А теперь скажи мне, кто был во втором номере, то бишь в этом самом, в течение той ночи?

– Ну, была одна парочка, ещё до полуночи. Но она потом слилася и к убийству отношение иметь не могла, поскольку уже после их ухода я видал погибшего живым.

– Так, ясно, продолжай…

– Ну, и потом, в ночи уже, примерно в час тридцать пополуночи во второй номер заселились мужчина и женщина, – Полозов обстоятельно описал жильцов и в его словах Шумилов без труда опознал Проскурину. Дабы замаскировать свой интерес ко второму номеру – ибо, считалось, что Шумилов ничего не знает о замаскированной двери в стене – Алексей принялся дотошно расспрашивать коридорного о жильцах четвёртого номера. Полозов терпеливо отвечал на все вопросы, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы выглянуть за дверь и убедиться, что его никто не ищет. Выслушав его, Шумилов поблагодарил коридорного:

– Ну, спасибо, Алексей Полозов, толковый ты, как я вижу, человек; если понадобишься, я к тебе ещё обращусь!

– Спасибо вам, барин, – поблагодарил коридорный и вышел из номера.

После того, как Шумилов запер за ним дверь и вернулся в гостиную, послышался голос Проскуриной.

– Я внимательно всё выслушала, Алексей Иванович, и вот что хочу сказать. Этот добрый молодец вам наврал. В ту ночь он работал только в конце, ближе к утру. Когда мы с Константином явились, нас встретил на этаже и проводил в номер совсем другой человек. Этот же только принял у нас ключи, когда мы уходили, – Анна Григорьевна сидела на краю кровати и озадаченно рассматривала ногти на своих руках, точно впервые их увидела, – Что-то нечисто с этими коридорными. Интересно, какие показания этот самый Полозов дал полиции.