Текст книги "Это было жаркое, жаркое лето"

– Давай-давай! Шевелись! – подключился Сокол и примкнул штык.

Остальным понравилась эта идея, а в особенности четкий металлический щелчок, с которым штык встал на свое место, и они немедленно проделали то же самое.

– Ребята, да вы что… Да я… – еще больше напугался мужичок и его даже затрясло то ли от страха, то ли с похмелья – от него явственно разило одеколоном.

– Ладно, разговорчики! – Сокол слегка подтолкнул его штыком. – Пошел!

Мужичонка, периодически с опаской оглядываясь, потрусил в указанном направлении, подгоняемый штыками и прикладами поймавшей его троицы.

Дрын с Головой с нетерпением ожидали их приближения.

– Глянь, Дрын, ну и цирк! – развеселился Голова, стараясь не слишком высовываться. – Нет, что вытворяют, а? Ну впрямь, как немцев в кино показывают… Оборжешься!

– И не говори! – присоединился к нему Дрын, стараясь смеяться как можно тише. – Молодцы ребята!..

Дождавшись, когда процессия приблизилась к ним почти вплотную, Голова с Дрыном, сговорившись, одновременно вскочили во весь рост и дружно заорали:

– Хальт! Хэндэ хох! – И также грозно навели на мужичка свое оружие.

Тот, при неожиданном появлении еще двух вооруженных парней, выскочивших перед ним подобно чертикам из табакерки, остановился словно вкопанный, при этом штык Сокола, которым он как раз намеревался в тот момент подтолкнуть своего пленника, чувствительно впился мужичку в зад. Тот громко заорал и схватившись руками за пострадавшее место, завертелся от боли волчком. Грянул дружный хохот чуть не попадавших от восторга, подталкивающих друг друга и показывающих пальцами на веселое зрелище, молодых бандитов.

– Ну, умора… – еле вымолвил Голова. – Дрын, пощупай, он там не обмочился со страха?..

Когда, наконец, установилась относительная тишина, лишь изредка нарушаемая последними всхлипами давящихся смехом ребят, Голованов, напустив на себя значительный и максимально грозный вид, какой он только смог изобразить после такой веселухи, строго спросил:

– Ваши документы, гражданин? – И для пущей убедительности даже протянул вперед свою немытую руку, словно всерьез надеялся получить какие-либо документы от человека, случайно забредшего в лес.

– Дак… Да какие у меня могут быть документы? – растерянно развел руками, оправдываясь, несчастный мужичок, который уже окончательно убедился, что влип очень крепко.

– Как это «какие»? – продолжал строго пытать его Голова. – Ты находишься на нашей территории и, следовательно…

– Он старательно подбирал никогда им в обычной жизни не употребляемые слова. – Обязан иметь либо пропуск… либо…

Заплатить нам пошлину! – нашел он блестящий выход из затруднительного положения.

– Да какой у меня пропуск? – заоправдывался бомж, прекрасно понимая беспочвенность предъявляемых к нему требований, но и не менее четко сознавая при этом, что зловещего вида вооруженные ребята, наверняка являющиеся бандитами, могут сделать с ним все что угодно – сейчас он целиком находился в их власти. – У меня и паспорта-то давно уже нет… – Он опять развел руками, изображая огорчение.

– Ну уж не знаю… – нахмурился Голова, тоже изображая, что вынужден действовать, строго придерживаясь какой-то инструкции, не позволяющей ему просто так отпустить нарушителя, даже если бы ему этого очень вдруг захотелось. – Либо предъявляйте документы, либо платите штраф! Квитанцию мы вам оформим, сделаем все как положено, – солидно добавил он.

– Да нет ведь у меня и денег. – Мужичок для убедительности вывернул карманы.

В карманах действительно оказалось совершенно пусто и все разочаровано выдохнули, хотя никаких особых надежд на поживу и не питали.

– Тогда с какой целью ты зашел на подведомственную, охраняемую нами территорию? – козырнул Голова перед дружками где-то случайно услышанным, красивым служебным словом.

Мужичонка уже в который раз растерянно развел руками и промолчал.

– В общем так, дядя… – опять изобразил раздумья главарь. – Ты арестован и будешь немедленно препровожден в участок. – Он сделал знак Соколу с Мелким. – Ведите его.

Те, надувшись от гордости за порученное им важное задания, забросив карабины на плечо, встали по бокам «арестованного», изображая конвой, о действиях которого имели весьма слабое представление, если расположились подобным образом.

– Пошли! – Сокол дернул мужичка за руку. – И смотри у меня!.. – Подумав секунду, он вспомнил слово, часто употребляемое в подобных ситуациях в различных кинофильмах:

– Не балуй! – И процессия двинулась вперед.

Все считали, что направляются в блиндаж, который теперь сделался их военно-полевым штабом, и были весьма удивлены, когда Голова, не доходя до полигона примерно с полкилометра, вдруг скомандовал:

– Стой! – И обращаясь к «конвоирам», приказал:

– Привязать его к дереву… – Он ткнул пальцем:

– Вон к тому!

Слегка удивленные, но еще не подозревающие ничего плохого, Сокол и Мелкий охотно, с азартом, продолжая игру, выполнили отданный им приказ. Через несколько минут не оказавший сопротивления бомж был крепко прихвачен к тонкой березке грязной бельевой веревкой. Потеряв уже всяческую надежду на благоприятный для себя исход дела, он с тоской взирал на Голованова, признавая в нем старшего и ожидая, какие еще сюрпризы тот ему преподнесет. А Голованов, чуть нервозно расхаживая перед мужичком, видимо принимал какое-то тяжело дававшееся ему решение.

– Так что, значит, говоришь, в лесу делал? – излишне напряженным голосом в который раз переспросил он.

– Да на огородах я был, – обреченно вымолвил мужичок. – На садово-огородных участках… – Не имея больше возможности показывать руками, он неопределенно мотнул куда-то головой, отчего особенно явственно обозначился острый кадык на его тонкой, цыплячьей шее доходяги. – Думал, может добуду чего… Так там собаку завели… – безнадежно закончил он.

– Вор, значит! – констатировал Голованов, грозно сверкнув белками глаз, словно являл собой превосходнейший образец законопослушного гражданина. – Ну, а дальше?

– А чего дальше? – все таким же тусклым голосом продолжил мужичонка. – Дальше дай, думаю, по лесу пройдусь, может здесь чего сыщется. Для грибов рановато, так может ягод каких наберу… – неуверенно закончил он, видимо не зная толком сроков созревания и ягод.

– Так, сбор грибов на нашей территории… – приплюсовал Голова еще одну провинность несчастного. – Без этой, как ее?

– Лицензии, – услужливо подсказал Мелкий.

– Во-во, лицензии, – повторил Голова. – Итак, подведем итоги. Первое… – Он принялся загибать для наглядности пальцы. – Незаконное проникновение на нашу территорию. Второе: преступное намерение обворовать садоводов-огородников.

И третье: сбор грибов и ягод в лесу, опять-таки на нашей территории.

– Так грибов-то еще нет? И ягод он еще не набрал, – неуверенно заикнулся было Мелкий.

– Неважно! – отрезал Голова. – Зато имел намерение – сам ведь признался! Итого, что мы имеем? – Он обвел свою команду взглядом. – Злостное нарушение. Верно?

– Верно, – подтвердили те нестройными голосами.

– А значит, приговор будет короткий… – Он сделал эффектную паузу. – Расстрелять!

Заржал только один Мелкий, да и то тут же осекся, заподозрив что-то неладное – остальные угрюмо молчали. Дрын воспринял это ошеломляющее известие спокойно, без удивления – видимо, пока он оставался с Головановым в засаде, тот посвятил его в свой замысел, возможно даже специально оставил его с собой, чтобы заручиться его поддержкой, потому что Дрын был сильным. В их компании, пожалуй, почти наравне с самим Головой. Умник также воспринял приговор на полном серьезе и без удивления – будучи в их компании единственным, пожалуй, неплохо соображающим парнем, он уже давно сообразил, к чему клонит Голованов. Необычная нервозность главаря, его решение захватить с собой веревку, вроде бы бесцельное на первый взгляд блуждание по лесу – все указывало на обдуманность его решения. Сюда же следовало отнести его постоянные недомолвки и таинственные намеки на какое-то дело, стрельбу, частенько употребляемые им в последнее время. Умнику все стало ясно и он воспринял свое озарение довольно спокойно. Он прекрасно осознавал, что задуманное Головановым не такая уж глупость – тот просто собирался повязать их кровью. И если откровенно, где-то в глубине души ему самому хотелось испытать себя – а сможет ли он… Сокол же в их компании был обыкновенным флюгером, исправно поворачивающимся по ветру и исполняющим то, что ему прикажут более тертые товарищи. Такие как он за компанию сделают все что хочешь, хоть мать родную зарежут, лишь бы заслужить одобрение авторитета. Он просто плыл по течению. Поэтому, единственным, на кого намерение совершить самое настоящее убийство, вначале принятое им за шутку, произвело ошеломляющее впечатление, был Мелкий.

– К-как это расстрелять? – запинаясь, едва вымолвил он, видя, что его подельники остаются вполне серьезными, весьма обыденно воспринимая произнесенную Головой страшную фразу. – К-как это расстрелять? – с отчаянием повторил он.

– Очень просто – как мишень в тире! – отрезал Голова и угрожающе приблизился к нему вплотную. – Иначе мы тебя самого кончим, – пообещал он без тени сомнения в голосе, которая могла бы убедить Мелкого, что все не так страшно и его просто разыгрывают. – Нам свидетели ни к чему! – И тут же, потеряв к нему интерес, скомандовал Дрыну:

– Открывай бутылку!

Пока Мелкий стоял, застыв в неподвижности, находясь в шоковом состоянии, Голованов тихо шепнул распечатывающему водочную бутылку Дрыну и двум остальным:

– Старайтесь хлебать потише, пусть лучше Мелкому больше достанется.

Все трое молча кивнули, понимая правоту главаря, хотя в этот момент им и самим хотелось побольше опьянеть, чтобы не чувствовать страха перед предстоящим… Пустив бутылку по кругу, Голова внимательно наблюдал за приятелями, прикладывавшимися по очереди к горлышку… Дрын – молоток, на него всегда можно положиться, тут и сомневаться нечего… Сокол просто будет делать, что ему скажут – это шестерка еще та…

Вот Умника никогда не понять – молчит, и по роже его ничего не видно. Но раз не выступил против – значит, считай, подписался… Ну а Мелкий – вообще херня, пусть только попробует что вякнуть – они его враз вразумят… Внимательно поглядывая на сосредоточенные физиономии дружков, Голованов только убеждался в правильности принятого им решения…

– Ну, все готовы? – спросил он, заметив, что бутылка опустела. – Тогда слушай сюда!.. Всем встать в линию вот здесь, – он указал на место метрах примерно в десяти от привязанного мужичка, – теперь передернуть затвор и дослать патрон в патронник. – Он внимательно контролировал, как подельники выполняют команду и убедившись, что они все делают правильно, передернул затвор и сам. – Теперь снять с предохранителя и ждать моего сигнала…

Он искоса поглядывал на Мелкого – тот все еще пребывал в заторможенном состоянии и его неуверенные движения напоминали действия водолаза-глубоководника, словно на него давила неимоверная по своей тяжести толща воды. Удивительно, но как показалось Голованову, мужичок-бомж взирал на происходящее с таким видом, словно все эти приготовления его совсем не касались. Может, он просто не верил, что все происходит на полном серьезе? Действительно, мыслимое ли дело – средь бела дня человека, прогуливающегося по лесу, хватают какие-то вооруженные парни и привязывают к дереву, чтобы привести в исполнение какой-то свой дурацкий, на ходу придуманный приговор! А может, он просто потерял дар речи от страха… Или, может, ему надоело вести никчемный образ жизни, подкармливаясь втихаря на огородных участках и каждый день ломая голову, где сегодня придется ночевать?.. Как бы то ни было, бомж просто молчал, глядя на вовсю распоряжающегося главаря, который изо всех сил пытался скрыть вдруг охвативший его мандраж…

– Приготовиться!.. – крикнул тот громким голосом, подбадривая в первую очередь самого себя и слегка пустив при этом петуха. И затянув паузу – видимо последние команды давались ему с трудом, – сказал, немножко кривляясь и работая на публику:

– Может, у приговоренного есть какое-нибудь последнее желание? Или он хочет сказать последнее слово?.. – И, не дождавшись ответа, повторил:

– Приготовиться!.. – Шайка вразнобой подняла карабины, причем Соколу пришлось пихнуть локтем стоящего рядом Мелкого, чтобы тот исполнил команду.

– Будь ты проклят, ублюдок… – тихо, глядя прямо в глаза Голованову, вымолвил мужичок. – По его штанам медленно расплывалось мокрое пятно.

– Пли! – слегка истерично заорал тот и… – На несколько томительных секунд нависла какая-то леденящая кровь тишина. – Пли! – еще раз взвизгнул Голова и первым нажал на спусковой крючок…

Раздался оглушительный грохот, грубо нарушивший лесной покой и он почувствовал, как в плечо сильно ударило отдачей, при этом Голова даже не понял, попал ли вообще в цель…

Все словно только и ждали первого выстрела – сразу загрохотало продолжение, резко запахло отработанными пороховыми газами, а мужичок, несколько раз дернувшись в опутывающих его веревках, обмяк всем телом, бессильно уронив голову на грудь. Теперь уже было отчетливо видно, что в него попали – на груди заалела кровь, быстро пропитывая несвежую рубашку, видневшуюся через распахнутый мешковатый пиджак. Все застыли, словно не веря себе, что все-таки решились на такое страшное дело. Голованов, от которого сейчас требовались решительные действия лидера, с трудом преодолевая тошноту, начавшуюся с неприятного ощущения в желудке и докатившуюся уже до самого горла, с усилием сглотнув, под напряженными взглядами подельников, превратившихся несколько секунд назад в самых настоящих убийц, двинулся в сторону неподвижно висящего тела. Старательно подражая героям любимых американских боевиков, преодолев отвращение, он приподнял веки мужичка.

– Мертв! – уверено заявил он, несмотря на то, что и понятия не имел, зачем в фильмах делают именно так. – И хотя сильнее всего в этот момент ему хотелось убраться подальше от этого трупа, вынужденное прикосновение к которому еще больше усилило позывы тошноты, он, изображая уверенное спокойствие, принялся внимательно осматривать тело.

– Одна попала в грудь… – бормотал он негромко. – Одна в живот. Ага, еще одна в грудь… Где же остальные? Есть! – наконец нашел он. – В плечо! – И медленно распрямляясь, испытующе поглядел на приятелей, которые замерли неподвижно и немного растерянно, видимо, не до конца пока осознав, что они только что натворили.

– Кто не выстрелил?

Дрын, опомнившись, пожал плечами:

– Я нормально попал, гадом буду. – Он наконец обрел способность двигаться и, первое что сделал – положил карабин на траву в явном стремлении избавиться на время от этой опасной штуки.

– Я тоже наверняка попал… – еле выговорил бледный как полотно Сокол.

– Ну, ты лучше всех навострился, – подтвердил Голованов и спросил:

– Умник?

– Скорей всего да, попал, – с усилием произнес тот, пожалуй лучше всех осознавший, что они только что убили человека, пусть даже человеком этим оказался совсем никчемный, спившийся бомж.

– Скорей всего, – передразнил Голованов. – Ладно, черт с тобой! Будем считать, что все нормально. Мелкий? – Прищурив глаза, он подозрительным взглядом окинул притихшую, сгорбившуюся фигуру последнего участника расстрела.

Тот молчал, опустив голову и словно не слышал обращения, а его тело сотрясала частая дрожь. Голованов подскочил вплотную и с яростью вырвав из рук карабин, первым делом понюхал ствол.

– Сучара! Порохом и не пахнет! Ты, падаль, вообще не стрелял! – Он сунул оружие Дрыну, как бы для подтверждения своей догадки. Тот озадаченно повертел карабин в слегка подрагивающих руках.

– Да он ведь и с предохранителя даже не снят! – наконец заметил второй эксперт.

Голова тут же закатил Мелкому увесистую затрещину:

– Что, стервец, чистеньким хочешь остаться? Или зассал?

Мелкий, у которого от удара сильно мотнулась голова, ничего не ответил.

– Убью, падла! – Голованов обрушил на него град ударов.

Тот, наконец опомнившись, попытался прикрыть руками лицо.

– Погоди, Голова! – Умник тронул его за плечо. – Дай ему еще разок, пусть тоже выстрелит, и дело с концом. – Он забрал из рук Дрына карабин Мелкого и протянул тому:

– Бери!

– Не возьму… – чуть слышно пискнул тот, пятясь от протянутого ему оружия.

После этого на него разом заорали уже все участники бойни:

– А ну, давай!.. Что, самый умный?!. Сейчас самого похороним!.. Стреляй, гаденыш!..

Мелкий со страхом смотрел на разъярившихся товарищей, которые неожиданно превратились в настоящих зверей, и чувствовал, что до исполнения их угрозы закопать и его самого – не так уж и далеко.

Ша! – Голова поднял руку, обеспечив тишину. – Или ты сейчас выстрелишь, или мы тебя привяжем вместо него. – Он кивнул в сторону мертвого мужичка и вновь протянул оружие Мелкому. – Держи, последний раз тебе говорю.

Тот, с испугом глядя на окружающие его злобные лица и не находя в них ни капли сочувствия, осторожно, словно карабин был сделан из хрупкого стекла, принял его из рук главаря.

– Теперь снимай с предохранителя, – жестко наставлял его Голова, – поднимай и целься. – Он с удовлетворением убедился, что Мелкий подчинился его командам. – Точнее, точнее!

– Он сам помог направить ствол под нужным углом. – Пли! – вдруг неожиданно заорал он в самое ухо перепуганного парня, и тот, зажмурив глаза, выдал сразу три выстрела подряд.

Голованов сейчас же подскочил к трупу и сделал вид, что внимательно ищет входные отметины на его теле, хотя ясно видел, что перед самыми выстрелами карабин Мелкого опять увело в сторону. Через некоторое время он восторженно заорал:

– Есть! Две из трех все же всадил! Молоток! – Он одобрительно огрел Мелкого по спине, а тот, съежившись при словах Головы о его попадании, отвернулся в сторону и его тут же вывернуло наизнанку – оказавшийся рядом Сокол едва успел отдернуть руку. Этим он вызвал цепную реакцию и теперь уже Сокол с Умником, отвернувшись, начали усиленно извергать из себя остатки так и не прижившегося до конца алкоголя. Сдержались только Дрын с Головой, хотя последнему это далось с большим трудом – преодоленная было тошнота неумолимо подступила вновь…

Через некоторое время компания уже сидела в блиндаже и с жадностью, без всякой закуски, которая все равно никому не лезла сейчас в глотку, допивала оставшуюся водку. Голова, без устали меля языком, внимательно приглядывался к Мелкому, стараясь делать это незаметно – поведение подельника его очень беспокоило. Когда того, наконец, забрало от выпитого и парень поднял понуро опущенную голову, попытавшись вступить в разговор, главарь перевел дух. Он боялся, как бы этот щенок не расклеился и не начал плакаться про содеянное где-нибудь на стороне. Вообще-то Голованов был настроен весьма решительно, он чувствовал, что мог бы и Мелкого в случае чего отправить вслед за бомжом – сейчас, запив впечатления совершенного преступления водкой, все произошедшее недавно уже не казалось таким уж страшным, как это было вначале, наоборот, все это уже будоражило кровь. Он чувствовал себя каким-то зверем, вкусившим теплой крови своей первой жертвы. По хищному выражению, появившемуся в глазах у друзей, он с облегчением понял, что они испытывают примерно то же самое. Теперь им действительно совсем не было страшно, а некоторые эпизоды даже смаковались быстро напившейся шайкой:

– А как он дернулся под выстрелами, ты видел!.. А этот… Голова… Ты, говорит, будешь расстрелян! Ха-ха-ха!

А вы видели, как он обмочился со страху?.. А ты помнишь… – Каждая новая фраза встречалась оглушительным ржанием подвыпивших парней и даже Мелкий под конец заявил с пьяной гордостью:

– Ну что скажете?.. Два из трех-то я попал, а?..

Под конец Голованов вспомнил, что тело бомжа надо бы зарыть, но сейчас никому не хотелось этим заниматься. Решили закопать его на следующий день, только надо будет набрать еще водки – ведь завтра тот будет уже совсем холодным, и как тогда к нему прикасаться… На какое-то время после этих кем-то высказанных слов нависла угрюмая тишина, отозвавшаяся у каждого холодком внутри, и только Дрын пьяно заявил:

– А мне по херу! Я когда дядьку хоронил, матери все-все помогал делать. Я даже и обмывать умею…

– Ну, уж его-то мы обмывать не будем, перебьется, – шуткой разрядил обстановку Голова и все с облегчением заржали вновь…

– А, вспомнил наконец-то! – позлорадствовала жена Мышастого, который посетил ее будуар, расположенный в особняке как можно дальше от его спальни. – Не прошло и полугода, как ты вспомнил-таки о моей просьбе. – Она явно пыталась его завести, чтобы с головой окунуться в приятные волны так обожаемых ею скандалов. – Ну, и что ты от меня хочешь?

Мышастый, стараясь скрыть нарастающую снежным комом брезгливость, смотрел на свою дражайшую половину… Альбина Георгиевна сидела перед трехстворчатым зеркалом, расположенном в своей как всегда неприбранной спальне с неприбранной постелью, измятыми одеялами, разбросанными там и сям в живописном беспорядке вещами, а из-под кровати даже торчал – он вначале просто не поверил своим глазам – ночной горшок!

А вот это что-то новое, – подумал он и хотел было открыть рот, чтобы спросить, с каких это пор она так обленилась, что ходит уже едва ли не под себя, но в последний момент усилием воли сдержался – ведь такая оплошность с его стороны послужит прекрасным поводом для истерики, которого она наверняка с нетерпением дожидается. Внимательно наблюдая за ее крупными дряблыми руками, сноровисто втирающими в обвислые щеки какую-то дрянную массу, по виду напоминающую творог перемешанный со сметаной, только какого-то отталкивающего серого цвета, он удивился – этой комковатой дряни, по его мнению, самое место в мусорном ведре. Ее даже в руки было бы взять противно, а уж чтобы втирать такое в лицо… Но и про дрянь эту, он естественно, ничего не спросил, отметив еще только, что жена, как всегда, в своих любимых бигуди, которые служили ей, если он только не ошибался, не один десяток лет. Они не подвергались никаким изменениям, их место так и не заняли какие-нибудь новые, красивые, импортные, хотя он и понятия не имел, существуют ли такие вообще. Нет, это были старые добрые бигуди из дырчатого аллюминия, с почерневшими от грязи резиночками, которые, как он однажды случайно заметил, хранились в целлофановом мешочке рядом с каким-то мятым тряпьем в ее прикроватной тумбочке, под рукой…

Хоть бы любовника завела себе, что ли… – подумалось ему и эта мысль нимало его не смутила. На те деньги, что она от него получает на всякие расходы, могла бы найти не очень притязательного молодого хлыста – их сейчас развелось столько… Глядишь, и преобразилась бы в лучшую сторону. Нет, сам-то он в любом случае не намеревался с ней спать, что в последний раз делал лет этак с пяток назад. Для такого его шага не хватило бы никаких ее чудесных преображений – ни потеря веса, ни хоть тысячи пластических операций, ни возвращения с помощью волшебной палочки лет на десять назад – нет, это нежелание делить с ней супружеское ложе давно стало уже каким-то патологическим, но все одно, было бы чуть приятнее, заимей она другой вид. И на различных презентациях может не пришлось бы тогда с первых же минут сбагривать ее кому-нибудь на руки и убегать, изображая обилие срочных дел. И вообще…

– А хочу я то, – начал он, твердо про себя решив не отвечать ни на какие ее провокационные выпады, – что я только что у тебя спросил. Я хочу, чтобы ты напомнила мне – кому я там должен по твоей же просьбе помочь? У кого рванули дверь универсама или что там еще? – На самом деле он помнил фамилию этого человека – ну если не лично, так у секретарши где-то было помечено, – просто он хотел уточнить, не отпала ли необходимость в этой помощи. Тот мог передать это через Альбину, а она, естественно, забыть, и тогда он попадет не то что бы в глупое или неприятное, но абсолютно ненужное ему положение, как бы навязываясь этому… Как же его…

– Я уже сто раз тебе повторяла, – раздражено заявила супруга, закончив наконец втирать в щеки серую гадость и с восторгом разглядывая в зеркале результаты своей работы, – он приятель одной моей приятельницы, муж которой…

– В общем, его фамилия? – нетерпеливо переспросил Мышастый, с запоздалым ужасом отмечая, что совершил непоправимую ошибку, которая может привести к весьма печальным для него последствиям – он совершил немыслимое кощунство, – он перебил Альбину!.. Как ни странно, она не обратила на это внимания – может потому, что как раз увлеклась в этот момент перемешиванием в какой-то грязной на вид колбочке какой-то очередной целебной дряни. На сей раз это было что-то вроде вареного сгущеного молока, которое он любил когда-то в детстве.

– В общем, его фамилия Романов, – на удивление спокойно ответила жена и посмотрела содержимое склянки на свет. Мышастый вдруг виновато подумал, что возможно он ошибся и эта склянка не такая уж грязная. Может он просто пристрастен ко всему, что касалось его жены? Это было бы в высшей степени несправедливо – признал он, благодарный ей за то, что она без истерики позволила себя перебить, пусть даже возможно просто этого не заметила… – Да, именно Романов Сергей Георгиевич. Очень приличный и вежливый молодой человек.

– Ого, какая фамилия! – Он неожиданно развеселился. – Не из династии ли он бывшего нашего царя батюшки? – Глядя в ее бесцветные, холодные, какие-то рыбьи, что ли, глаза, он опять с запозданием – констатируя, что у него какая-то замедленная сегодня реакция, – вспомнил, что с некоторых пор его жена не входит в круг людей, с которыми можно обмениваться шутками. И раздражаясь от факта наличия целой серии допущенных им сегодня подряд промашек, решив, что терять ему теперь все равно нечего, попятившись к выходу, уже сжав в пальцах ручку входной двери, с отчаянием смертника, которому все уже далеко безразлично, с торжеством в голосе заявил:

– И вообще, ты ошибаешься. Это было никаких не полгода назад.

Ты мне рассказывала об этом совсем недавно. Неделю – ну, максимум десять дней!.. – Все! Дело было сделано, выстрел был произведен и Мышастый с отчаянным торжеством выставляемого из класса мальчишки, не смог отказать себе в последнем удовольствии – он хлопнул дверью! Ну, пусть не хлопнул, но закрыл ее чуть громче, чем обычно!

Вернувшись к себе в комнату, он произвел несколько телефонных звонков:

– Самойлов? – Это он говорил со своим заместителем, кабинет которого находился рядом с его личным, только имел отдельный вход, зато не имел молодой красивой секретарши и комнаты отдыха. Самойлов, в отличие от Ворона, был заместителем по легальной, чистой работе, требующей незаурядных умственных качеств, которыми он в полной мере и обладал. Услышав приветствие зама, он продолжил:

– Подбери мне все, что только возможно на… – Он секунду помедлил, вспоминая. – На Романова Сергея Георгиевича. Сделай распечатку к моему приезду. Все.

Затем он позвонил Бугаю, своему шоферу-телохранителю:

– Бугай? Ты где, уже в гараже? Да, да, подавай машину, я сейчас выхожу…

Выезжая с коротенького участка частной дороги на общую проезжую часть, Бугай проворчал:

– Когда же они дорогу-то в порядок приведут? А то трясет, качает… Как шторм, баллов этак в семь.

– А ты разве флотский? – с любопытством повернулся к нему Мышастый.

– А как же, Антон Алексеевич, – с некоторой даже обидой проговорил тот. – Что ж вы думаете, я сызмальства, да все по тюрьмам, что ли? Флотский я. Боцман. А Бугай – и кличка, и фамилия – совпало вот так.

– Борис Афанасьевич, верно? – поднапрягшись, блеснул своей памятью Мышастый.

– Верно, – на мгновение оторвавшись от руля, с уважением посмотрел на него Бугай. – Надо же, помните…

Мышастый припомнил, что действительно как-то раз в бане с любопытством разглядывал усеянное татуировками тело своего охранника и больше половины из них, как он успел заметить, было на морскую тематику. У него же самого хватило ума не сделать ни одной, – с удовлетворением подумалось ему. А то хорошо бы он выглядел по телевизору, когда его как-то раз с группой отдыхающих бизнесменов снимали на пляже для местных теленовостей.

– А сел-то за что, Афанасьевич? – полюбопытствовал он опять.

– Да за пустое, – оторвав от руля мощную лапу, отмахнулся тот, – с флота прямо и загремел. Ну, как водится, по пьянке… Выпили мы тогда сильно, поцапались… В кафе это было… – не умея произносить длинные речи, односложно бросал Бугай. – С офицерами, в общем, подрался… С нашими же, флотскими, из-за бабы. Хороша была девка, до сих пор помню… – Он с удовольствием причмокнул губами. – Ну, в общем, помял я их маленько. Вот и все дела. Говорю ж, пустое.

Мышастый про себя усмехнулся, представив, как именно «маленько» мог помять этих несчастных офицеров бывший боцман. Ему уже приходилось видеть того в деле и он прекрасно отдавал себе отчет, каким образом видится Бугаю это слово.

– И сколько? – коротко спросил он.

– Четыре дали, – так же коротко ответил Бугай.

– Четыре? – попытался что-то подсчитать в уме Мышастый.

– А когда же ты…

– Да потом еще накинули, – поняв недоумение патрона, объяснил Бугай. – Уже там, в тюряге… И пошло-поехало.

– Что? Там опять кого помял? – усмехнулся Мышастый.

– Да пришлось. Сами знаете, лезет шантрапа всякая.

– Да уж знаю, – подтвердил Мышастый.

– А вы, Антон Алексеевич, извиняюсь, сколько тянули? – опять повернулся к нему Бугай.

– Ладно, следи за дорогой, – беззлобно посоветовал шеф, закрывая тему…

В офисе на столе его уже ожидала компьютерная распечатка – все, что нашлось по этому самому Романову, которого угораздило попасть в жернова мельницы Лысого в общем-то по ошибке, но сам бедолага об этом не подозревал, а посему сейчас имелась возможность слегка его подоить. Мышастый быстро пробежался глазами по скупому перечню данных: год рождения… Ого! – вспомнив слова жены, сказал он сам себе, – не такой уж он и «молодой человек», как-никак, полтинник уже стукнул. Хотя, после того, как он подарил ей антикварные серьги – ведь это наверняка его работа, – сразу и стал очень приличным и вежливым молодым человеком. Так, дальше… Недвижимость… Универсам… Ага, вот, это уже очень интересно… Собственно, он и вспомнил-то об этом ничтожном человечке только потому, что случайно узнал об этом особнячке, принадлежащем… Так, находится он на тридцать шестом километре от Мшанска по восточному шоссе… Кажется, это именно то, что ему нужно для реализации своего проекта, который он затеял и в котором уже заручился согласием Воловикова и Желябова. Если ему не изменяет память, это не слишком престижный, довольно глухой район. Когда-то ожидалось, что в том месте вырастет целый поселок таких вот особнячков, дач, но дело почему-то заглохло и сейчас там пустовало множество недоведенных до конца строений. Отлично…