Текст книги "Страницы прошлого листая… Очерки о русских писателях"

«Ты помнишь ли, поэт?»

Если для женщины любовь – целая история ее жизни, то для мужчины она – скорее всего лишь краткий эпизод.

Анна Луиза Жермена де Сталь

Впервые они встретились в блистательном салоне княгини Зинаиды Волконской, который поистине был островком поэзии среди пошлости фамусовской Москвы. Здесь бывали А.С. Пушкин, Д.В. Веневитинов, Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский, В.А. Жуковский, И.И. Козлов, А.А. Дельвиг. Многие из гостей посвятили прекрасной хозяйке салона вдохновенные строки.

 
Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона.
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И над задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком,
И вьется и пылает гений, —
 

писал, обращаясь к Волконской, Пушкин.

В этом салоне и встретились впервые Адам Мицкевич и Каролина Яниш (Павловой она станет позднее, когда выйдет замуж за известного беллетриста Николая Павлова, и под этой фамилией войдет в историю литературы).

Арестованный в 1823 году за участие в тайной студенческой организации, боровшейся за освобождение Польши, и проведший полгода в заключении, Мицкевич был выслан во внутренние губернии России. Проведя несколько месяцев в Петербурге, а затем в Одессе, он приезжает в ноябре 1825 года в Москву, куда был определен на службу в канцелярию генерал-губернатора.

Древняя русская столица радушно встретила опального польского поэта. Он становится желанным гостем в салоне Зинаиды Волконской.

«Все… полюбили его, – вспоминал впоследствии журналист К.А. Полевой, брат издателя “Московского телеграфа”, – не как поэта (ибо очень немногие могли читать его сочинения), но как человека, привлекавшего к себе возвышенным умом, изумительною образованностью и особенною, какою-то простодушною, только ему свойственною любезностью. Наружность его была истинно прекрасна. Черные выразительные глаза, роскошные черные волосы, лицо с ярким румянцем, довольно длинный нос, признак остроумия, добрая улыбка, часто являвшаяся на его лице, постоянно выражавшем задумчивость – таким был Мицкевич в обыкновенном, спокойном состоянии духа – но когда он воодушевлялся разговором, глаза его воспламенялись, физиономия принимала новое выражение, и он бывал в эти минуты увлекателен, очаровывая притом своею речью – умною, отчетливою, блистательною…»

Особенно восхищали всех гостей салона Волконской вдохновенные импровизации Мицкевича, когда поэт читал вслух чеканные строфы стихов, рождавшиеся тут же, на глазах изумленных слушателей. «Мицкевич был не только великий поэт, но и великий импровизатор, – писал П.А. Вяземский. – Импровизированный стих свободно вырывался из уст его звучным и блестящим потоком. В импровизации его были мысль, чувство, картины и в высшей степени поэтические выражения. Можно было думать, что он вдохновенно читает наизусть поэму, им уже написанную».

Таким увидела Адама Мицкевича девятнадцатилетняя Каролина Яниш.

Увидела и полюбила – навсегда

По воспитанию, образованности, познаниям и талантам Каролина значительно выделялась из числа светских барышень – своих современниц.

Этим она была обязана как собственной незаурядной одаренности, так и своему отцу – человеку поистине энциклопедических познаний. Карл Иванович Яниш был профессором физики и химии Медико-хирургической академии. Несмотря на стесненность в средствах, он сумел дать дочери превосходное и разностороннее образование и сам занимался с нею.

Особенно легко давались девушке словесные науки и языки. С детских лет она превосходно знала немецкий (родной язык отца), французский и английский языки – в роду у матери были и французы, и англичане. Редкостные и многогранные способности Каролины восхищали всех знавших ее. П.А. Вяземский, познакомившись с девушкой, посвятил ей поэтическое послание, отнюдь не походившее на обычный светский комплимент. Вот несколько строк из его стихотворения:

 
Известен мне Ваш ум, его занятья,
Кому раскрыл разборчиво объятья
Сей пламенный воспитанник наук,
Согражданин всех муз разноплеменных,
Жрец алтарей, их вер, равно священных,
И важных дум, и стройных песен друг.
 

Каролина рано начала писать оригинальные стихи – сначала на немецком и французском языках, а после уже на русском, и переводить стихи с одного языка на другой. Ее познаниями и поэтическими творениями будет в скором времени восхищен знаменитый ученый и путешественник Александр Гумбольдт, познакомившийся с Каролиной во время приезда в Москву в 1829 году. Рукопись ее стихотворений и переводов он возьмет с собой в Германию – показать их давнему своему другу И.-В. Гете. Эта тетрадь, как узнает Каролина позднее, будет постоянно лежать на столе в кабинете великого немецкого поэта.

Такой была эта девушка, полюбившая Мицкевича.

Однако перенесемся вновь в салон Зинаиды Волконской. Перед юной Каролиной встала нелегкая задача: как обратить на себя внимание Мицкевича, окруженного признанными красавицами, среди которых была и сама «царица муз и красоты»? Девушка решилась на хитрость: она попросила родителей, чтобы Мицкевич был приглашен в их дом… в качестве учителя польского языка.

Расчет Каролины оправдался полностью – отец охотно исполнил просьбу дочери. Почтенный профессор, знавший о ее склонности к изучению языков, понимал, что лучшего учителя польского языка в Москве трудно будет найти. Недаром русские друзья Мицкевича хлопотали об открытии при Московском университете кафедры польского языка, которую он смог бы возглавить. Однако их старания не увенчались успехом, и стесненный в средствах поэт, надо полагать, охотно согласился давать уроки дочери профессора Медико-хирургической академии.

Теперь Каролина часто могла видеть Мицкевича в скромном домике на Мясницкой, где обитало семейство Янишей. Ничто не препятствовало постепенному сближению учителя и ученицы. О чем они беседовали после занятий? Об этом мы можем только догадываться. Тем для разговоров было немало. Их роднили любовь к поэзии, к словесным наукам, способности к языкам. (Известно, что, приехав в Россию, Мицкевич почти не знал русского языка, однако уже через год говорил на нем совершенно свободно, почти без акцента.)

Прошло несколько месяцев, и девушка поняла, что и Мицкевич не равнодушен к ней. 10 ноября 1827 года – этот день Каролине запомнился навсегда – поэт объяснился ей в любви и сделал предложение. Это произошло на балу, на который были приглашены и он, и она.

Много лет спустя, воскрешая в памяти тот день, Каролина писала, мысленно обращаясь к Мицкевичу:

 
Ты вспомнил ли, как я, при шуме бала,
Безмолвно назвалась твоей?
Как больно сердце задрожало,
Как гордо вспыхнул огнь очей?
Взносясь над всей тревогой света
В тебе, хоть жизнь свое взяла,
Осталась ли минута эта
Средь измененного цела?
 

Стоит ли говорить о том, с какой радостью предложение Мицкевича было принято! Родители не препятствовали счастью дочери. Казалось, ничто не противится соединению возлюбленных. Однако, как это порой бывает, на их пути возникли неожиданные препятствия.

Родителей Каролины нельзя было назвать состоятельными. Некогда у них был свой дом в Москве и имение в Смоленской губернии. Однако в разгар «грозы Двенадцатого года» дом сгорел при пожаре Москвы, а имение было разорено французами. Однако у Каролины был дядя – человек богатый и бездетный. От него зависело благосостояние семьи Янишей – все свое состояние он завещал племяннице. Он-то и воспротивился решительно браку любимой племянницы с безродным неимущим стихотворцем, к тому же находившимся на дурном счету у правительства, полагая, что она вправе рассчитывать на лучшую партию.

Каролина надеялась убедить дядю не препятствовать ее счастью. Но для этого нужно было время. Мицкевич уехал в Петербург хлопотать об издании своих сочинений – в Москве не оказалось ни одного цензора, знавшего польский язык. Он постоянно помнит о своей возлюбленной, осведомляется о ней у оставшегося в Москве друга Киприана Дашкевича (позднее, после отъезда поэта из России, влюбившегося в Каролину и покончившего с собой от несчастной любви), пишет письмо Карлу Янишу и посылает в Москву два томика своих стихов парижского издания, сделав на одном из них надпись: «Каролине Яниш посвящает ее бывший учитель польского языка А. Мицкевич, 1828, 25 декабря».

Так, в ожидании любимого, юная поэтесса провела десять томительных месяцев – часы казались ей годами, а дни – столетиями. Наконец, пренебрегая правилами светского приличия, девушка сама отважилась обратиться с письмом к Мицкевичу. «Я не могу долее выносить столь продолжительной неизвестности, и этого томительного ожидания, и этой вечной тревоги, – писала она. – Надобно, чтобы ты – так или иначе – решил мою судьбу. Я была бы спокойна, если бы знала, что мне нечего больше терять. Десять месяцев прошло со времени твоего отъезда, многое передумала я за эти десять месяцев твоего отсутствия. Я убедилась, что не могу жить без дум о тебе, убедилась, что моя жизнь всегда будет только цепью воспоминаний о тебе, Мицкевич! Что бы ни случилось, душа моя принадлежит тебе одному. Если же мне суждено жить не для тебя, то жизнь моя будет похоронена, но и это я приму безропотно».

Мицкевич не остался безучастным к этому призыву любящей девичьей души – он поспешил в Москву, на встречу с Каролиной. Однако грустной была их встреча. Нет, Мицкевич не разлюбил ее, не увлекся другой. Все было гораздо проще – и гораздо сложнее. Польский поэт давно мечтал обрести свободу, мечтал покинуть пределы Российской империи, где даже дышать он не мог свободно. Об этом знали его друзья – они просили за поэта. И вот теперь, наконец, долгожданное разрешение было получено – так неожиданно для самого Мицкевича! Воспользоваться им следовало незамедлительно – в любой момент могли произойти перемены в «высших сферах», грозившие закрыть опальному поэту выезд за пределы империи навсегда.

Между тем Каролине так и не удалось убедить дядю переменить свое решение. Мицкевич должен был уезжать один, без нее! Он обещал возлюбленной сразу же вернуться, как только это станет возможно. Но и он, и она понимали, что при существующем режиме его возвращение в Российскую империю не будет возможно никогда.

На прощание Мицкевич вписывает в альбом Каролины посвященные ей стихи:

 
Когда пролетных птиц несутся вереницы
От зимних бурь и вьюг и стонут в вышине,
Не осуждай их, друг! Весной вернутся птицы
Знакомым им путем к желанной стороне.
Но, слыша голос их печальный, вспомни друга!
Едва надежда вновь блеснет моей судьбе,
На крыльях радости помчусь я быстро с юга
Опять на север, вновь к тебе.
 

Уже в дороге поэта догнало прощальное письмо его возлюбленной:

«Прощай, мой любимый! Еще раз благодарю тебя за все – за твою дружбу, за твою любовь. Я поклялась быть достойной этой любви – быть такой, как ты пожелаешь. Не допускай никогда мысли, что я могла бы нарушить эту клятву – вот моя единственная просьба.

Это, наверное, последние мои слова, обращенные к тебе. Верь им, а когда ты забудешь о них, перечитай этот листок и подумай, что данное тебе обещание для меня свято, и я должна сдержать его, ибо люблю тебя. Друг мой! Я буду верить, что ты исполнишь последнюю мою просьбу и, думая обо мне, не станешь ни в чем упрекать себя, не захочешь обмануть мою надежду. Если я буду знать, что ты никогда не изменишь своего мнения обо мне, я смогу быть довольной, спокойной, счастливой. Я счастлива и теперь, расставаясь с тобою, быть может, навеки. Все окончилось очень хорошо, и если даже я никогда более не увижу тебя, то всегда буду убеждена, что это лучше для нас обоих, ибо такова воля Божия. Быть может, жизнь моя еще будет прекрасна, что бы ни случилось в будущем. Я буду извлекать из глубины моего сердца драгоценные воспоминания о тебе и с радостью перебирать их, ибо каждое из них – алмаз чистой воды.

Прощай, любимый! Я не скажу тебе более ничего, ибо то, что могла бы сказать, я не смогу облечь в слова. Но, как бы то ни было, ты понимаешь меня, и ты знаешь мою любовь, даже если она безмолвна. Мне очень тяжело окончить это письмо, думая о том, что никогда я, быть может, уже не скажу тебе ни единого слова. Но так должно быть. Прощай, мой любимый. Все же я знаю, что ты любишь меня. Прощай!»

Каролина Яниш ждала возвращения Мицкевича. Единственное препятствие, стоявшее на пути возлюбленных прежде, исчезло вскоре после его отъезда: умер дядя Каролины – тот, что был противником их счастья. Исчезло одно препятствие, но появились другие. Каролину отделяли теперь от Мицкевича многие тысячи верст, границы многочисленных государств – она оставалась в Москве, он после скитаний по Европе поселился в Париже.

Из бесприданницы Каролина превратилась в богатую невесту. К огорчению родителей, она отклонила несколько предложений, хотя, по мнению многих, партии были весьма выгодными. Молодая девушка обладала безусловной властью над сердцами мужчин – порою непреодолимой. Покончил с собой от несчастной любви к Каролине Яниш друг Мицкевича Киприан Дашкевич. Многие годы безнадежно любил ее поэт Николай Языков – об этом убедительно свидетельствуют его многочисленные стихотворные послания к ней. Когда Иван Киреевский напечатал восторженный отзыв о сделанных Каролиной Яниш переводах творений лучших русских поэтов – А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, А.А. Дельвига, Д.В. Веневитинова, Е.А. Баратынского, Н.М. Языкова – на немецкий язык, злые языки обвинили его, что он влюблен в переводчицу!

Каролина любила только одного Мицкевича. В глубине ее сердца теплилась надежда: быть может, случится чудо, и он вернется. Но чуда не произошло. Минуло шесть лет разлуки, и из далекого Парижа девушка получила известие, горестнее которого трудно было представить. Мицкевич женился! Каролина долго не могла этому поверить. Однако известие оказалось верным. Избранницей сердца Мицкевича стала дочь прославленной пианистки Марии Шимановской – той, в которую был влюблен великий Гете. Отчего же было ее дочери не стать спутницей жизни другого великого поэта?

Теперь надеяться было не на что. Каролине исполнилось тридцать лет, когда, наконец, она вышла замуж.

Поэтесса решила связать свою судьбу с известным писателем Николаем Филипповичем Павловым, снискавшим славу лучшего русского беллетриста. Вышедшая в свет незадолго до этого его книга «Три повести», объединившая «Именины», «Ятаган» и «Аукцион», заставила говорить об ее авторе всю читающую Россию. «Три повести г. Павлова очень замечательны и имели успех вполне заслуженный, – писал А.С. Пушкин. – Они рассказаны с большим искусством, слогом, к которому не приучили нас наши записные романисты».

Дом Павловых на Рождественском бульваре в Москве сделался литературным салоном, слава которого могла соперничать со славой салона «царицы муз и красоты» – княгини Зинаиды Волконской. Здесь блистали самые яркие светила, взошедшие на литературный небосклон – среди гостей можно было встретить Н.В. Гоголя, В.А. Жуковского, П.А. Вяземского, Е.А. Баратынского, Н.М. Языкова, Аксаковых, братьев Киреевских, А.С. Хомякова и вместе с тем – А.И. Герцена, Н.П. Огарева, Т.Н. Грановского, а также молодых, только входивших в литературу писателей – А.А. Фета, И.С. Тургенева, А.А. Григорьева, Я.П. Полонского. Здесь в мае 1840 года провел свой последний московский вечер М.Ю. Лермонтов перед отъездом на Кавказ. Здесь же два года спустя вся Москва – литературная, музыкальная, артистическая – рукоплескала гостю древней русской столицы – молодому, но уже знаменитому Ференцу Листу.

Казалось, жизнь Каролины Карловны Павловой складывается благополучно. Разнообразное и многочисленное собрание гостей ее салона, несмотря на различные и порой диаметрально противоположные литературные пристрастия и политические воззрения, проявляло искренний интерес к ее поэзии. Вот что писал о ее переводах В.Г. Белинский в 1839 году в статье «Русские журналы»: «Удивительный талант г-жи Павловой (урожденной Яниш) переводить стихотворения со всех известных ей языков и на все известные ей языки начинает, наконец, приобретать всеобщую известность. В нынешнем году вышли ее переводы с разных языков на французский… и мы не могли довольно подивиться, как умела даровитая переводчица передать на этот бедный, антипоэтический и фразистый по своей природе язык благородную простоту, сжатость и поэтическую прелесть «Полководца» – одного из лучших стихотворений Пушкина. Но еще лучше (по причине языка) ее переводы на русский язык: подивитесь сами этой сжатости, этой мужественной энергии, благородной простоте этих алмазных стихов, алмазных и по крепости, и по блеску поэтическому».

И позднее критик не изменит мнения о переводах поэтессы. «Г-жа Павлова (урожденная Яниш) обладает необыкновенным даром переводить стихами с одного языка на другой, – напишет он в 1843 году, – …г-жа Павлова с таким удивительным искусством передала на французский язык стихами “Полководца” Пушкина и “Орлеанскую деву” Шиллера».

Однако далеко не все было благополучно в гостеприимном и радушном доме Павловых. В семейной жизни Каролина Карловна была глубоко несчастлива. Прошло некоторое время после свадьбы, и она поняла: Павлов женился на ней по расчету. Он оказался завзятым карточным игроком и постоянно проигрывал ее деньги. Не случайно Пушкин в одном из писем не советовал П.В. Нащокину играть с Павловым. Но главное – муж открыто ей изменял. Разрыв был неминуем…

Как и прежде, поэтесса часто вспоминала Мицкевича. Он оживал в ее думах, мысленно она беседовала с ним. День, когда поэт сделал ей предложение, по-прежнему оставался самым счастливым днем в ее жизни. Стоит ли удивляться, что в стихах Павловой встречается памятная ей дата – 10 ноября.

 
Среди забот и в людной той пустыне
Свои мечты покинув и меня
Успел ли ты былое вспомнить ныне?
Заветного ты не забыл ли дня?
Подумал ли, скажи, ты ныне снова,
Что с верою я детской, в оный час,
Из рук твоих свой жребий взять готова,
Тебе навек без страха обреклась?
Что свят тот миг пред Божьим провиденьем,
Когда душа, глубоко полюбя,
С невольным скажет убежденьем
Душе чужой: я верую в тебя!
 

Несчастлив был и Мицкевич. Вдали от родины для поэта наступило время страданий. Горек был хлеб изгнания – во Франции написанные на польском языке стихи не приносили денег. В поисках средств Мицкевич был принужден обратиться к преподавательской деятельности – сначала в Лозаннском университете, затем в Коллеж де Франс, где возглавил кафедру славянских литератур. Лекции его имели большой успех. Они приносили деньги, но препятствовали вдохновению.

Душевные страдания поэта усугубила трагедия, произошедшая в семье. Жена Мицкевича, поэтическая и музыкальная натура, тонкая и очень впечатлительная, не вынесла тяжелых испытаний. Ее разум померк, она погрузилась в сумрачный мир призраков.

Кто знает, быть может, в тягостные минуты и Мицкевич вспоминал далекую Москву и оставшуюся там девушку, которую он считал своей невестой…

…Далеко не сразу отважилась Каролина Карловна порвать со всем, что ее окружало. Однако она решилась на это. Брак распался, состояние было расстроено окончательно. Поэтесса оставила Москву, затем покинула Россию. После длительных скитаний по Европе судьба, наконец, забросила ее в Дрезден. Ей пришлось пережить все – разлуку с единственным сыном (он остался в России вместе с отцом), потерю состояния, положения в обществе, даже имени – кто знал в Германии русскую поэтессу Каролину Павлову?

Скромно и одиноко жила Каролина Карловна в Дрездене. Чтобы не умереть с голоду, она принуждена была заниматься поденной литературной работой, причем писать на немецком языке. Положение ее улучшилось после знакомства с графом Алексеем Константиновичем Толстым. Два русских поэта, встретившись на чужбине, почувствовали глубокую взаимную симпатию. Толстой выхлопотал поэтессе пенсию, помогал напечатать написанное ею в русских журналах. Изредка поэтесса приезжала в Россию. Литературные связи с отчизной постепенно прерывались – один за другим умирали близкие ей люди. Последним умер Алексей Константинович Толстой.

Тягостно было поэтессе доживать жизнь в полном одиночестве. И вдруг золотым лучом солнца в серой бесприютной старости нежданно блеснуло столь дорогое ей имя – Мицкевич.

Это произошло в апреле 1890 года. Через три месяца Каролине Карловне исполнялось восемьдесят три. Тридцать пять лет уже не было в живых великого польского поэта. И тем не менее она получила письмо от Мицкевича.

Это был его сын Владислав. Разбирая архив отца, он отыскал два письма, некогда написанные Каролиной Яниш. И теперь Владислав просил рассказать ее о знакомстве с самым дорогим ему человеком.

Каролина Карловна откликнулась на эту просьбу, она написала о своей любви к Адаму Мицкевичу:

«Воспоминание об этой любви и теперь составляет величайшее счастье для меня. Время, вместо того, чтобы ослабить, только усилило эту любовь. Минуло шестьдесят лет с того дня, когда я в последний раз видела Вашего отца, а он все еще жив в моей памяти. С благодарностью вспоминаю о том благословенном дне, когда он спросил меня, желаю ли я быть его женою.

Передо мной его портрет, на пальце я ношу кольцо, которое он мне подарил, на столе стоит маленькая вазочка, подаренная им мне. Для меня он не перестал жить. Сегодня я люблю его так, как любила на протяжении стольких лет разлуки. Он мой, как был моим когда-то».