Текст книги "Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz"

Глава 35
В коей трепетно описываются Бунтарские времена Фиглелэнда.

«… с тем. Однако отмена крепостного права, произошедшая в 1961 году от Р.Х. всколыхнула местечковую, застойную жизнь общей великой родины и вынесла наверх целый сомн пламенных агитаторов, звавших в даль светлую и парафинивших на каждом углу законную власть и синод. Агитаторов, которых потом, после прояснения ситуации, долго выслеживали, преследовали и отстреливали по лесам и сажелкам из охотничьих ружей и пойменных каучуковых арбалетов доблестные воины графа Артура фон Кракузе. Особенную память при том деле оставил карбонарий Пётр Кирдыкин, осуждённый впоследствии на виселицу за поедание младенцев и ананизм…

…В ходе пристрастного следствия оказалось, что бунтарь Сип Кирдыкин мечтал о возведении в Нежнотрахове (бывшей Жлобской слободе) широких мраморных Пропилей с Сенатом и каменным Лупанаром, мечтал о надёжных Сатурналиях в центре городской агломерации и народных Вакханалиях с митрополитом во главе бурного местечкового шествия. Мечтал о широких раздачах для народа. Мечтал об общем народном Музеуме с мраморными антиками по всей ампиладе. Время было стойкое, бодрое, заметное, занятное. Всем хотелось в разы увеличить свою пробивную способность, карьеру, депо и шарм. Всем хотелось большого богатства под сенью оливковой удачи и бананового преуспеяния. Места в городской Управе казались легко доступными соляным нуворишам, и выборы в Думу с покупкой голосов и всемерным запугиванием были так модны, как никогда в истории. Кирдыкина же, допросив с пристрастием, колесовали на бульваре Пионеров и выстрелили его бедовой, несмышлёной головой из малой колёсной пушки «Амарант»… Так закончилась сложная жизнь этого удивительного народного заступника и пирата.

Глава 36
Как Бохл создал Землю.

 
О маленькой мыши, плывущей в челне,
Мой дедушка часто рассказывал мне.
Грозою разбужен,
В напёрстке по луже
Плывёт удалой муравей.
Но может ли быть —
Он сможет проплыть
До Альп или до Пириней?
Не блохи ль по блюду
Плывут в Брахмабуту?
На маленьких чёрных челнах,
Я точно не буду
Бренчать отовсюду
О всех, утонувших в волнах.
О маленькой мыши, плывущей в челне,
Мой дедушка тише рассказывал мне.
 

Ну да по порядку, по порядку, сначало Бохл создал земь, твердь и сушу, после чего неделю её утрясал, мял и тютюшкал, следом за чем было вон чего. Это вы прочтёте в Пиплии, которую многие считают такой мировой книжкой, что молятся на неё, как на писаную торбу, кладут её под подушку, думая, что она защитит их от всяких бедствий. Козлы! Я удивляюсь многим людям, честное слово, вроде бы они с виду очень умные, и образованные, а как копнёшь поглубже, ба, чего только из них не лезет – чаще всякая гадость и предрассудки. Тьма египетская лезет! Мне раньше казалось, что на это дело в первую очередь падки женщины, а потом я посмотрел, да нет, и мужчины тоже там, Библию читают. А после они начинают соединять Дарвина с Пиплией и выводят собственные теории о пяти тысячах лет мироздания, и что такой год у Бога мой продолжаться …его знает, сколько лет земных. И находят доводы по поводу любой глупости. Послушаешь их теоретические изыскания, и хоть святых выноси, до того смешно! Сдохнуть можно, какие же они козлы тёмные! Козлы пасут ослов под развесистой синопской клюквой! Бя-я-я-я!

Ну да ладно, я не о том хотел рассказать! Вы меня отвлекли!

Незадолго до того, эдак лет за семьдесят до этого века, на нашу землю упал знаменитый Тунгузский метеорит, но он не вызвал такого шока у публики, а я, кажется, знаю почему – о нём просто никто не знал. В пяти тысячах километрах от самого последнего городишки хряпнулся он на землю, вырыв многокилометровую траншею и повалив вековые сосны в лесах. Где он там упал, упал ли он вообще или до сих пор летает, что там на самом деле было, это ведь никого не интересует по большому счёту. Бабла с такого тухлого дела, как падение какого-то сраного метеорита всё равно не срубишь, я точно знаю. И все знают, не дураки! А про озоновые дырки все усекли сразу, что это дело классное в смысле раскрутки и заморачивания памороков, а поняв это, все тут же изобразили, как будто их это всех касалось, дыры эти, прямо за живое брали, а как все узнали, так любители развесистой клюквы – журналисты стали вовсю строчить об озоновых дырах, да так много и хорошо, да так все эти дыры обсосали и по косточкам разложили, что бабки, читавшие эти несусветные бредни, естественно испугались не на шутку, после чего стали с испугом смотреть на солнце, и кутать внучков в панамки. «Озоновая дыра – путь в Преисподнюю мира». Ну что после таких названий ждать от полуграмотных, бедных людей? Они и без дыр всего боятся, потому что у них дыры в карманах всю жизнь зияют! И в головах дыры! Короче, Павка! Пересрались все страшно, в жизни так не бывает, как пересрались! А как не пересраться, если утром тебе в газете и в телевизоре про снежного человека трепят, в середине дня про озоновые дыры долдонят, а вечером, на сон грядущий – про Лох-Несское чудовище гундосят! А на закуску про Исмуса свои замшелые истории рассказывают! А когда он уже засыпает каким-то чудом добивают его сообщением о летящем прямо на планету земля Астероиде Анграноф-IX-BR. Бр-р! Если бы бабкам про Большой Взрыв астрономы стали бы в такой момент рассказывать, да про большой астероид, который через двадцатьлет землю расколет, как орех, они не только обосрались бы, но и обоссались! О! Как страшно жить! Барон, укройте меня своею вуалью! Как мрачен подоблачный мир! Пусть скроются в дымке за сказочной далью свинья и вампир! Как сложен макет мироздания! А если ещё криминальную статистику подкинуть на закуску – тогда просто святых неси! Тут хочешь-нехочешь, а пересрёшься, в такой стране, как наша! Как она, кстати, называется?

Это, конечно, шутки, но видя всю эту дэвид-копперфильдовскую..ню, я стал понимать, сколько анареев при каждой гниющей ране государства и общества крутится! Бог мой! Их как магнитом тянет к разрухе, беспорядку, хаосу и чужой глупости! Тут они чувствуют себя, как рыба в воде!

Что делать? Не знаю! Я им тут не советчик! Может, и вправду лучше ничего не знать! Жить в тайге, как Агафья Лыкова, есть картоху и Богу молиться несколькими перстами.

И пусть пройдохи со сложными именами доедают твою милую родину, рекрутируя самые дрянные элементы твоих соплеменников. Пусть!

Люди так устроены, что себе не поверят, а в озоновые дыры или Хариста поверят сразу, под честное слово. Так всех и оболванивают, околпачивают и обтюхивают просто потому, что они и без оболванивания – болваны и простофили.

 
Печальна, типа, я смотрю на ваше нафиг поколенье…
Ко мне, не надо слов, явился граф Фарсю,
И выкрал из менажницы печенье,
Чего я графу, честно гря, блин, не просщу!
 

Это я сочинил, я! Я!!! В шутку, конечно, чтобы поприкалываться – вспомнил я этих поэтов шестидесятых, которые сначала с пеной у рта на стадионах за правду матку агитировали, а потом все оказались агентами ЦРУ и отпетыми пройдохами. Пятая колонна агентов влияния. Все эти радетели социализма теперь в Америке в ЦРУ преподают. Фигара – здесь, фигара – там! А в то время люди прямо с ума сходили от их завываний. Всё они пели о митрополитах каких-то, гусарах, мадоннах, столпниках, корнерах, кавалергардах и прочей нечисти стишки сочиняли, вставляли в эти бездарные стишки разные мудрёные, а чаще всего просто дурацкие слова, значения которых сами не знали, и думали, что всё у них хорошо! Потом все как по команде гитарки в руки взяли! Тут уж, ух, держись, симфония! Горожан из себя изображали! Амбивалентно, мол, все! И это амбивалентно, и это! У нас, мол, всё в шоколаде! В столице осели, теперь идём гусиным шагом вверх по иерархической лестнице!

Ну что мне на это сказать? Козлы! Честное слово, козлы!

 
Сидел правитель на толчке,
Клочок бумаги на крючке —
Ни Плавта, ни Конфуция,
А наша Конституция!
 

А тогда я по примеру этих светил литературы не только этот, но и другие стишки сочинял, ещё более клёвые, к примеру – такое:

 
Тревога.
Когда в ночи уляжется тревога
Моей души, то явится Она,
Припудрена, под градусом немного,
Вся дивного томления полна.
Я ей скажу задуманное слово,
Я прокричу ей таинство в ответ
На то, что в прошлом сказано сурово
На стыке юных и прошедших лет.
И долго будет теплиться беседа,
Под утро с опустевшей головой
Я на подушку упаду от бреда,
Ещё не мёртвый, но едва живой.
Бутыли погрузив в большие сани,
Пойду по снегу в тарный магазин,
И буду думать: «Неужели – ангел
Ко мне крылатый ночью приходил?..»
 

Вы и без меня, сами знаете, что страх может сотворить даже с очень хорошим и храбрым портняжкой, этаким шварцнеггером с примусом, если заползёт в его когда-то храброе, а теперь гнилое сердце… А о том, что страх делает с банальновыми орбитателями Фиглелэнда – существами по преимуществу интеллигентными, но квёлыми, болезненными, но лживыми, об этом и говорить нечего – он их просто втаптывает в грязь. В навоз. Люди от страха облик человеческий теряют и забывают, как их назвали в детстве мамы. В церковь от страха бредут! В разные партии вступают. Это я знаю точно, тут нечего со мной спорить. Я не вру. Я ведь знаю миленьких обитателей Фиглелэнда, как облупленных и вижу их всех насквозь. Никому из этой свинской публики меня больше не обмануть! Мы то ведь не в центрусе мира живём, не в Нью-Йорке, не на передовой линии мировой науки и производства, а чёрти знает где, в Гни-ло-у-ри-и. Многие в мире даже страны такой не знают, и скажи им про Фиглелэндаю, они долго будут расспрашивать, да где ж она находится, да чем живёт, да какие там нравы, да что там едят и пьют; а в итоге всё равно ничего не поймут, а когда до них как до жирафа дойдёт, наверняка будут смеяться, просто умрут от смеха, так им это будет смешно всё. Потому что и нам, честно говоря, иногда смешно, как мы тут живём. Но если другие смеются, нам живущим здесь, не до смеха, настолько всем нам надоело это смехотворное б…о. Да, это так! Хотя народ тут совершенно героический, страшный народ, и на врага идёт даже с голым пузом и без оружия. Немало таких примеров было, нам их в школе каждый день в голову вбивали, чтоб и мы потом последовали примеру этих беззаветных героев, всех этих чернозёмных Сципионов, Цезарей и Ганнибалов, и свои жизни где-нибудь там положили. А других даже разогревать почти не надо на такие славные делишки… Надо только чучело Матери-родины вынести из притвора и три раза дико прокричать: «Вставай, народ, наоборот, горит твой бедный огород, война идёт, война идёт! Вперёд!!» И народ уже, смотришь, уже в подобие каре уже строится, в руки берданы музейные уже берёт, а частично по полю петляет в драных парижских калисонах и лоптях, какие при Кутузове были в моде, кое-кто уже висит на амбразуре, до конца выполнив долг и устав. Бр-р-р-рр! Язык в колючке застрял. Видимо, он это делает оттого, что таким извращённым способом скорее хочет с жизнью расстаться и больше ничего здесь не видеть. Героизм и пьянство – это у нас две самые распространённые формы самоубийства. Поэтому героизм тут всегда пьяный, а пьянство героическое. Так всё обрыдло на родине рядовому гражданину. А порядочные вообще блюют на крижали. Бюа!

Вот, помятуя об этом, я и решил порассказать вам кое-что о моей стране, дай-то ей бог, рассказать в частности и о моём фекальном городишке Нежнотрахове, где я родился и живу уже больше полжизни, уф, где другие тоже прожили свою донельзя осмысленную жизнь, может быть тот, кто прочитает мои немудрёные заметки, после учтёт наши ошибки, поймёт, куда он прётся и где и как по-настоящему нужно жить, и на наших ошибках хоть чему-то научится. А то, что, как классики, грязное бельё перемалывать, что-ли? Обломовы, Собакевичи, Коробки, в общем, весь литературный мусорный синклит – это всё хоть и очень хорошо, да уж больно замылено и уж даж и не актуально! Всё это уже как бы в общемировом тумане! В дымке! Полное сфумато, как говорил Леонардо да Винчи. Мировая история, короче! Бродель и Родриго Гарсиа Маркес. Не-е! Я не хочу так! В общем, я надеюсь, вам понравится моё маленькое эсце о моей родине. Тогда – за дело! Только три раза сплюну перед началом, на удачу!

Тьфу! Тьфу! Тьфу!

Глава 37
Посвящённая милиционерам и хлюпикам, а также доводятся разговоры разных патриотичных алкоголиков.

 
Эй вы, пауки!
Это я, мальчик с предгорий,
Честный и бравый,
Пришёл основать своё дело
В мире, горланящем песни,
В мире недобром и странном!
 

…Зазёванные, зарёваные и заблёванные после оглушающей попойки у соратника Репина они возвращались домой кратчайшим путём, через овраг, поле, луг, болото, заброшенные военные склады и полуразбитые пакгаузы неназванной железной дороги. Не было вокруг ни одного огня, кроме невнятных звёзд и заляпанного кефиром окошка склада.

Так Данте, напрасно прожив половину своей жизни, шёл через чужой сумрачный лес навстречу испытаниям.

Буйно, видный через черемшину, вилдо шлюбо браво соколину, цвёл гороховый вереск отвязно, колосилась поспешная великоросная гречиха, и премудрая птица Рух, сидя на сваленном древе, вращала остроклюквовидной борзопёрой головой, ви вчора в садочку у тихому куточку жде девчина жде.

И смерклось как-то сразу, как это бывает в ускоренных фильмах про вампиров и всякую другую нечисть. В едва видных прогалах бились вершины столетних древес.

– Кирдыкин, посодействуй! Я х-хочу быть космонаутом! Х-хочу! – насмешливо сказал идущий впереди. Пионэр Иона Шмакодявликов! Так как он выпил, ему хочется поболтать. А у меня голова не работает! Очень жаль, что мы не услышали ранее сказанное им. Как нам кажется, его зовут Алесь Хидляр и сейчас он шутит.

– Лупше ска-ажи, выпить хочешь? – спросил второй, протягивая в темноте продолговатый предмет, в котором плескалось нечто неописуемое, но прекрасное, – посмотри в акварий!

Но первый, как Саул, с омерзением отрёкся от приношения.

«Не надо! Не мельчи! Идея не терпит соглашательства!» – смутно продумал он.

– Неужели же весь этот дихлофос предназначался мне? Неужели? – сказал император Алесь, снимая виртуальные лайковые перчатки и отбрасывая воображаемую турецкую отоманку угрюмым взглядом, – Я не этого хотел! Я хотел в космус! На планету Альфарус-D6! Видишь, вон она мерцает в небе? Видишь? Вон там! Вон там! Сияет, одинокая, как сталактит!

И показал пальцем в усеянное звёздами небо, а великий палец его закрыл сразу нескольких галактик, пару звёздных скоплений и две маленькие чёрные дыры. В том числе он закрыл и замечательную галактику Гомерон XXIV-vi, о которой десять лет назад писали в газете «Звёздная пыль», хотя никто ничего не знает и никогда, судя по развитию электронных микроскопов, не узнает.

Он, конечно, иронизировал. Падла маргинальная! Обсос злокозненный!

Тут из тьмы раздались препротивные свистки, и, спотыкаясь о чёрные паровозные башмаки, они убежали прочь в поросль не то мака, не то масляной высотной конопли.

– Всё! Идите-тка, товарищи! Сё! Я ас при-ик-рою! Кто-й то там? А-а! Это ты? Визабуй непуёвый! Сиклитей! Тю! Сигай в ил! Фью! Ват ис зис грамбл дейт фулиш бестерд? Ес? А эсэ-эсовский пат-труль я б-беру на себ-бя! Нихт шнейль! Шайзе шиссен! – сырым голосом сообщил пьяный герой и плашмя, всей великой своей силищей, подняв фонтан брызг и ошмёток, упал в канаву, к прожорливым пятнистым тритонам в лапы. Свидетельствую вам, братья – он просто вырубился.

А в голове его звучало непрестанно: «Будьте мужественны и никогда не сдавайтесь!»

Его патриотический порыв не был оценен никем. Крылатая женщина с минуту осталась стоять над ним, качаясь, как мать солдата, а потом улетела с чёртовыми кликами, подобная сове Минёра.

– А я думала, вы – хлюпик! – уважительно сказала она после раздумья, вернувшись из парения.

Второй затаился в буше, колеблемом таинственным ночным ветром, и, боясь жёлтых карликовых львов, признаков жизни не подавал.

Милиционер, хоть и крался тихо в зеленях, подобный ночной рыси, никого не заметил и, разочаровавшись, отбыл в кильдим досыпать. Он оставил железнодорожную станцию на произвол судьбы и бога.

Скоро и первые петухи закричали, гоня крылатых кровососов в тину болотную. Вампиры ушли утречать в еть. Греческая сойка подала голос из торфяного гнезда, вызывая соя. Тихо. Туманно. В такой тишине, в таком покое так и хочется послушать знаменитого поэта Ивана Негодина – певца рассветов, закатов, барда нелёгкой мужицкой доли.

Ходят атомоходы под волнами мирового океана, карауля коварного врага. Летят быстрые ракеты к солнцу и иным планетам своими путями, неся наши воинственные послания будущему. Машенька уже спит. Маша мыла раму. Леры рыло было в иле!

Спи, малютка! Спи! Алкоголики родины надёжно хранят твой покой! Не просочится враг в замочную скважину мимо наших неусыпных героев!

Эта мизинсцена как будто бы завершена.

Никто не утонул, и то – слава богу!

Аминь!

Глава 38
В которой звучат «Стансы» и другие не менее впечатляющие стихи.

Это то предрассветное время, когда волк очень хочет есть, козлятушки чистят зубы на ночь, а привинциальный поэт Апанас Тыква в своей мансарде сочиняет бессмертное стихотворение «Станцы». Когда-то в детстве он присел на сочинении АСПушкина с точно таким же названием, и с тех пор его не отпускает. Он так никогда не узнает о двух сомнительных типах, бесцельно скитающихся сейчас в придорожной мгле, близ станции Тричеква, однако это не изменит того факта, что поэт родился всего в трёхстах метрах от происходящего, в будке обходчика Смилова, задолго до появления одноимённого стихотворения. Он запишет его на свитке, чтобы положить в макитру в ожидании Годо, а потом и на музыку:

 
Апанас Тыква
СТАНСЫ
от 7 сентября 1867 года
 
 
Союз писателей, любимый и родной!
Сюда вхожу я с дерзновенною душой!
Приют моих всегдашних вдохновений,
Где каждый – человек, и каждый – гений!
Здесь Гоголи застыли на стенах
В дубовых, тяжких рамах, словно мухи
В шинелях, эполетах, орденах
Со слуховою трубкой в каждом ухе.
Что слушают они, природы ль вечный шум,
Иль гомон праздных толп, однообразный рокот
Английских кораблей в пустыне Каракум
Или коней весёлый цокот?
О чём грустить? Ведь всё предрешено!
Нам не уйти от тяжкого вопроса,
Когда запор, то всё кругом – г…,
Но не дай бог дождаться нам поноса
(В научном лексиконе – «гуано»)!
 
 
А ты, зоил, клеврет плачевных дней,
Сатурн, карбонар, ферт, кривляка, Беверлей,
Герой доносов и народного смущенья,
Ты кончишь век бесславный среди пней
И (Чтоб тебе!) народоисступленья!
Не так нам виделся Миллениум родной!
Не в грозных всполохах народного пожара,
Который вкупе с злачной саранчой,
Над миром разгорался яро!
 
 
Здесь Ломоносов на картине
Склонился в буклях над столом
И судя по печальной мине,
Он только чт проглотил железный лом.
Не бзди! Учёный божьей властью,
Придут иные времена,
И ты откроешь в одночасье
Химический состав говна!!!!!!!!!
А это Пушкин с носом как сосиска
Над белым листиком склонился низко.
Себе он на уме, чего-то там скребёт,
И тихо Родину поёт,
А он поёт, нах, Ваша Честь,
Такой, какая она есть,
Отдельных недостатков не скрывая —
Она у нас великая такая!
Описывая бодрые поля,
Он говорит, что будущность прекрасна,
И что ещё подрасцветёт земля,
И будущее будет ясно!
(Умеет чудно местное ворьё
Признать разнообразие её
И от жилетки рукава
Пришить к гульфу под Покрова!)
Вот здесь висит огромная картира,
Изображающая Буратино.
Не склонен он к прискорбной показухе,
От коей геморрой и дребезжанье в ухе!
Перо летает над страницей
Не надо нам людских похвал!
Чего ему там снова мнится?
Кому он пишет мадригал?
Что он задумал на досуге
В тиши ночей, в тени дубрав,
И чем он удивит нас, други,
И в чём он прав, а в чём неправ?..
Во всём он прав
И знаем мы заранее,
Что там напишет наше Достояние…
 
 
Его отчизна величаво
Несёт назло свои струи,
Гляди-тк, у пристани курачаво
Толпой скопились корабли…
Из разных стран, по миру куролеся,
Пришли они в порты, к нам завозя
Немало меди, поташа и леса,
На зло персидского царя.
О как причудлив лес мачтовый, волны
Ласкают и качают корабли,
А между ними смоляные чёлны
Летают вдоль трепещущей земли!
Вон мужики канат из тины тянут,
Влачат товарищи байду,
Мечты их точно не завянут
Ни в вторник, нах, ни в середу!
Да, я люблю, сказать вам если честно,
В упор рассматривать российскую словесность!
Она мила мне, я её любил
Во времена терзаний и сомнений,
Когда ещё ребёнком был
Ваш пок. слуга – нерукотворный гений!
Я ей горжусь, как гражданин и сын
Двух оттоманок и дивана.
Любить её есть несколько причин,
Хоть, правду говоря, всё в оной странно!
Во-первых, гениальность многих членов —
Великих баснописцев, шоуменов,
Могучих эссестов – смехачей
С змиёй в устах и мёдом их речей,
С высоким орараторским искусством
И смачным благородным чувством.
Они снуют по пыльному ковру,
Как чёрные монахи по притвору,
Чтой т ищут-рыщут, где им быть, камору
Или какую-нть пещеру (я не вру)
Надыбать для растущего потомства,
Прожорливость чью не умерить нам…
Какое сверхуместное знакомство!
Как мил литературный сей вигвам!
А во-вторых, и шкурный интерес
Меня волнует и зовёт далёко
Туда, где, кажется, Исус Харистос воскрес,
По Галилее шляясь одиноко
В сообществе своих учеников,..
На сей союз давно точу я око!
Да, был он, не был, но он был таков!
А мы ль не чтим анарейского пророка?!!!
В годину бедствий трам-парам-пам-пам!
Отчизна! Там парам-парам-парата!
Татита-тита, тита-тита храм-там-там!
О! Я её любил любовью брата!
Сыны Великие Фиглелэнда! Там-парам!
Вы всё поклали в основанье
Грядущих дней, где попран пошлый Хам,
Журя Яфета в назиданье!
Меня зовёт не праздная мечта,
Не мираж мира неземного…
Я отмочу такого вам вольта,
Что вы меня запомните сурово!
Нет, не для тех, кто лживо восхищён
Я написал высокое посланье,
Готовясь к испытаниям времён,
Нет, нам дал Господь совсем другое знанье!..
 
 
Однако, хоть мы тароваты,
Вернёмся всё ж в отчие свои скорей пенаты…
И озарим волшебным фонарём
Те лица, что мелькают здесь всечастно,
Я их хочу, я их люблю ужасно,
И мы их в полной мере воспоём!
Порой здесь никого… Лишь тишина…
И радостный чертог, объятый тишиною
Тих и туманен в этот миг сполна,
И в этой неге благолепной странен.
 
 
Сюда заходят и Свирид с охапкой
Рассказов о пожарниках с бранспойтом
И много замечательных..ёв,
Которых по традиции не знаю,
Хоть знаю то, что все они -..и!
Вот ушлый …ович – гений фразы,
Сбирающий ошмётки у великих,
Больший и невеликих е. ланов…
Куда от нас он хочет увести
Шекспиров и Беконов?.. я молчу,
Сразивший Змия, блин, одним ужасным словом
«Гетерогенный», Бог его прости!
Вот Бим Обноскин, главный друг собачий,
Ветеринар и славный борзопис,
Измеривший земную грудь лопатой
И по канавам мявший чернозём
Своим гузном широким и главою,
Дабы воспеть его святое эго
И турбулентность… Как он был хорош
В своих дубовых фразах, оборотах
И диалогах мёртвых и святых!
Пусть через годы оживляет кто-то
Сии благие тексты во весь дых!
Здесь женщины трагической судьбы
С любовными стишками проползают,
И знают все, как надо их жалеть
И гладить грудь их Ленинским сонетом!
Они, они торят пути в грядущий
День новый, замечательный, зовущий…
У шкафа отвлечёмся от чреды
Надменных ходоков и юмористов…
Вот тут стоят заветные труды,
Начертанные нашим общим другом,
Издательство доведшим до беды,
Когда в конюшне этой, впрягшись цугом,
Его мы волочили вдоль елды.
А между тем он нам остался другом!
Величия надменного следы!
О Парки!!! Мои Музы! От балды
ИМ всем скорей воздайте по заслугам!!!
Вот час пробил… Трейголка! В сёртуке!
По холлу носят пламенного деда…
(Увы, увы! Фамилию забыл!)
Он так хотел, он так мечтал… Любил…
Ужо!.. Ужо!.. Свершилося!
«Победа».
Посрав в криницу опосля обеда,
Микула басню сочинил…
 

Вау! Наконец тыква закончилась! Если его послушать в здравом уме, то понять, где у него мать, а где перемать – совершенно невозможно.

Где Алесь спустя годы откопал эту смехотворную чушь, я не знаю, и у него об этом не буду спрашивать, а то подумает ещё чего. Может, это кто-то в шутку сочинил, чтобы поприкалываться и душу отвести. А Панаса Тыкву выдумал. А мы будем волновать приличного человека. А может, поволнуем? Уж очень прикольная фамилия! У человека такой не может быть, ручаюсь! Сейчас многие люди чёрти что творят и сочиняют, чтобы приколоться. Время, говорят такое. А я уже не понимаю этого времени, не по мне оно. Не знаю, как Алесь Хидляр это выносит, не знаю. Я бы не вынес, правду говорю. Я бы сразу в торец дал. Я ведь родился совсем в другие времена, и мне эти приколы по барабану, умными я их не нахожу. Вот так. И никто меня в обратном не переубедит.

Читатель, конечное дело, сейчас начнёт фыркать и фозмущаться и права качать, мол, а причём тут, мол, эта Тыква, как эта тыква укладывается в романное действие, что эта тыква вообще делает на страницах нашего повествования? Во-во! К чему тут такие отклонения от оси? А?..

А я ознакомлю вас с ещё одним стихотворением литературного Овоща, тем более, что оно в отличие от первого авангардное.

 
Мама мыла храму харю.
Тётя тюрю впарив дяде,
Говорила государю,
Прямо в очи строго глядя:
 
 
«Сюжет.
Вор рыл ров.
У рва рвало его.
ВАкула! Рапалло – поспешный договор,
В вагоне заключён!
И крыса в красном, не смутясь нимало,
Решила заманить сестёр
На завтрак грозного Ваала
Чтоб всех, как в басне, на костёр!
Ало!
Покинув втайне свой шатёр,
Я ёрник, да не свой!
Об этом знала Шакунтала!
Над ними бог крыла простёр…
Тостер.
И мысль вилась велеречиво
Как флаги долгого залива,
И ветер трепетал…
Простор!
 
 
Прости меня, читатель бледный,
Что я отвлёкся темноте,
Нахмуря лоб дубово-медный,
Не зная, кто я, как и где…
 

 
Нам дан был гад,
И год,
И с Бошем
Мы все мечтали о хорошем…»
 

…Честно говоря, я и сам ещё не знаю, зачем сюда влезла эта сельскохозяйственная Тыква, но Провидение наверняка знает. Наверно Тыква – ружьё, которое обязательно когда-нибудь выпалит, но только в не в пятом акте. А сейчас у нас третий. Поживём-увидим! А пока пусть читает стишки! Не расстрелять же её, живую тыкву, за это?