Текст книги "Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz"

Глава 6
Прерывающая исторические сведения и доносящая до читателя Чисто Теоретические Излияния Автора, неожиданные для него самого.

Глямур! Амур! Тужур! Бонжур!

Я не злопамятный, просто я злой и память у меня очень хорошая!

Ну что, работаем без рояля, как завещал нам великий маэстро Алим Шостаковский? Нас волнует проблема перевода? Нет, не волнует! Все великие музыканты понимали, что их судьба зависит целиком от тех, кто исполняет их музыку! Бетховен считал, что нет никого, кто может его сыграть. Бах презирал ноты и формальных исполнителей. Великий Похлёбкин всю жизнь ожидал Единственного Интерпретатора, который послан Предвечерним Господом для водворения Нирваны и Кармы. Он так и умер, не дождавшись их. А Блок с его поисками «Предвечерней Дамы»? Что это? Что за …ня такая, не пойму? Что ж… Хм! Переносим музыку на нотный стан сразу, минуя бумагу? Свежее впечатление не должно засохнуть в мытарствах сочинительства! Живая кровь должна пульсировать там, где текут реки настоящего искусства! Все-за? Против нет? Гм! Хорошо! Не ожидал такого примерного единомыслия! Не ожидал! Да! Что ж… Не будем тянуть резину? Тогда – начали! Прошу вас, маэстро!

И выплыла из тьмы мира маленькая квулая филаргмония с её чёрноликим грифоном на фасаде, кучка людей на освещённой светляками улице, напротив помпезного входа, и обшарпанные кассы с высоченным кессоннированным потолком, и старый зал, шумящий, как роящееся пчелиное гнездо – сегодня полный под завязку, месье, и толстый визгливый конферансье с вкрадчивыми речами ни о чём (нос как ятаган… что-то вспомнить… что-то вспомнить), хитрые карие глаза 30-е годы 30-е годы быстрое воистину стремительное явление маэстро Фрола Клюквинского в чёрном фраке ба с розовой бабочкой в горошек фуфло полное фалдами цоп-цоп не на что посмотреть не глядя в зал гордое брезгливое худое лицо тварь настоящего аристократа кинжальный взгляд нах в суфлёрскую будку небожитель как вышел так сразу строго палочкой по пюпитру бенц-бенц-бенц прошу внимания мол господа тварь сверху вниз трудно содержать оркестр а все музыканты снизу вверх смотрят с ненавистью как зверушки в глаза питону с ненавистью и полным непонимэ потные отожидания ненавичтного начала ненавистный ты смошник и чего тут ваще происходит вон хрюшка хрю-хрю вон зайчик-стребальчик пиу вон соня с полой виолой а вот мышь девочка ты что тут забыла в норку кыш и чего ты явился мучить нас насиловать нас и чего хрю-хрю ква-ква цып-цып и грянем лучшее что можем Бородина потому что на другое мы совершенно не способны кто тут сука вообще живёт А по… ть!

И местные голоса слитно шумят в зале.

– Товарищ! Пригласите лучше шлюх! Пусть пляшут танец Тин-А-Тун на журнальном столике! Жизнь должна быть прекрасной!

– Ну что вы, доктор, что вы? О чём вы?

– А то! Будете знать! Да! Сейчас не время книг, сейчас время революционной ломки! Мы должны быстро продвигаться вперёд в меняющемся времени, мы должны оповещать других о своём выборе! Ивестиции стоят в повестке дня! Остро стоят! Страна стала снова готовиться становиться на ноги! Эпоха маломощности, фуфлыжничества и министерской безграмотности позади! Гип-гип ура!

– Гм!

– Что он говорит? Что он говорит? Пусть он помолчит! Здесь так шумно! Так шумно! Так накурено, что ничего не слышно!

– Он говорит об оповещении!

– А надо о музыке! Здесь не ОПСОСПАС! Это филаргомния!

– Что? Что оно говорит? Кто он такой? Это что за фрукт?

– Кто?

– Да этот – слева от вас!

– Вы обо мне! Любитель музыки! Модельер, Визажист с большой буквы и имиджмейкер божьей помощю Натаниэль Елдашкин!

– А тот, белый, как церковная мышь?

– Жазист местный! Шторкерзман! Вернее, он алкоголик, но числится жазистом! Очень надменный, когда нажрётся! А нажирается он до полного умопомрачения! Но как играет, когда нажрётся, как играет! Виртуюзя!

– Ах, значит так? Буржуи проклятые! Нажрались, значит, нашей крови, натрахались до умопомрачения, а теперь уж им и деньги подавай! На блюдечке с голубок каёмкой! Нет уж! Нетушки! Выкусите, господа! Не позволим! Петушков таких перевидели! Нас на фиро не возьмёшь! Всё равно, не будет по-вашему! Не будет вам денег! Обосрётесь, господа!

– Да тихо вы, невежды! Тут музыка, музыка! Горловая капелла Юэлто Фавна! В программе прочитал! «Сиракуззские печали». Соло на народной анарейской дудке Пис Шпиерзон! Чудо! Сейчас этот отчубарит Бородина, повинность эту сраную, и вразу же капелла начнёт …ярить! Ну, тише же! Тише! Отключите, пожалуйста, сотовые телефоры! Дышать темно!

Дирижёр надувается воздухом. У него вырастают заячь микимаусовые ухи, и бабочка на груди начинает трепетать шёлковыми крылышками. Палочка идёт вверх, на секунду замирает у потолка, а потом рушится вниз вместе с первыми кривыми звукам великого оркестра. «Венский Филаргомнический окресрт». Объявляли: призрак короля Датского и иже с ним суфражистка Анна Чехова. По девкам пойдём, или как?

Полная тишина в зале.

Ах, музыка, пилюляот печалей грешного мира! Как нам без тоби?

Грянули! Пошло!

Глава 7
Первое практическое введение читателя в реальный современный НежнотраховЪ с ознакомлением с местным языком и нравами.

Это было в то далёкое время, когда на столичных телевизионных студиях внезапно вошли в моду молодёжные реликт-шоу и надолго водворились безграмотные толстые дикторши, бочки пивные, поперёк себя шире, всякие там телефонные килеры, развязные юные парни в цветастых капроновых жилетах замелькали в жуть каких бездарных сериалах – знаете, такие чрезмерно наглые ребята. А старое поколение, не успевшее ничего сказать о своём ужасном уделе и бедности, тихо ушло в молчащую сырую землю. Обо всех мне не рассказать, потому что вся моя земля обильно полита нашей кровью, их было столь много – этих людей, и никто никогда не сможет описать наших страданий и нашего былого счастья. Да и вроде бы считается, что о плохом не принято писать, мол, это нехороший тон, неприлично! Я знаю, что такое неприлично! Неприлично, это когда все славяне абы кто, с метлой ходят, а все начальники – инородцы! Вот что такое называется – неприлично! Я так думаю, и чем больше живу, тем больше так думаю. Так я думал, когда увидел этого кретина, с которым мы ещё не раз столкнёмся в нашем повествовании. Маленький помощник мамы! Этот кретин тоже был горазд речуги толкать, этого у них не отнимешь. И вот что он говорил дёргающимся ртом:

– Вот вы говорите – Пушькин, Пушькин! А что Пушькин? Что Пушькин? Пушькин-Пушькин! Взяли себе за правило Пушкиным всё затыкать! Все дырки? То же мне ещё! Мерило! Пушкин! Ну и что Пушькин! Пушкин – это вам не галион! Он, что, по воде хотит, или накормил всех рыбой? Откуда вы его взяли? Ну откуда? Пушкин… Пушкин! Что Пушькин? Что Пушкин? Это раньше был Пушькин! Это раньше было наше всё! Сто лет назад при пещерном коммунизме, о котором Пушкин слыхом не слыхивал! Тогда и разговоры были и юбилеи, и гонорары за найденную туалетную бумажку с мадригалом скверному обеду или описанием только что осквернённых ножек. Этой засраной бумажке радовались, как второму пришествию никогда не радовались! А теперь бабки – наше всё! Бабки – нашь Пушькин!

Этого вифлеемского малыша хотелось удавить сразу. Взять – и удавить на глазах у его мамы! Лучше бы сама мамуля, раскаявшись, удавила его! Чтоб потом не было ни двадцати веков мерзкой демагогии, ни этих поганых Румских Пап с треугольной землёй, клобуками, индульгенциями и чётками, ни вонючих монахов с вервиями на гульфах, ни чудовищных процессов ведьм с кострами и прокажёнными страстотерпами, ни бесконечных толп этих жалких, всегда обманутых кретинов с крестами! Взять – и тихо удавить! Как Арина Родионовна удавила обидчика Сашеньки Мэтью Попкорна в 1803 году пополунди. Как Анна Каренина удавила Вронского. Как Дон Кихот заколбасил доблестного Санчу Пансо, когда тот отказался быть губернатором острова Борнео.

Он, конечно, горячился, визжал, шипел и соплями брызгал предупредительно в разные стороны, как Кампанела. Всю улицу заплевал. От рва до Главной городской башни. Бесился от своего Эго! И ушёл, как последний пароход из Крыма, увозя на пупырчатых шеях графьёв ворованные народные бриллианты.

Он любой разговор, любую тему рано или поздно сваливал к Пушкину и его героическому дэкабрийскому окружению. Я его послушал и прослезился, так он меня достал этим Пушькиным. В гробу тому вращаться дай бог без устали и печали, как он меня достал! Но слушал его исправно, надеясь на хорезмский алмаз в потоке ньюйоркских помоев.

– А что делать с челобитчиками? – вопрошал он.

– С какими челобитчиками? А-а! С этими?!.. Челобитчиков молодцевато бить палками по ягодицам и гнать взашей! Прочь с глаз моих! Не хочу вас больше видеть пред… это… А теперь скажи, осмотрел ли ты хоромы, убедился, заперты ли все двери? Целы ли склады и запасы? Кормлены ли куры и сурки в пентхаузе? Там ведь вся чечевица и фасоль нашей республики! Не просочилась ли вода в катакомбры? Не повреждены ли пломбы на амбарах, где хранятся серые острожные валенки и едкая кубовая соль? Где враг?

– Нет! Всё будет сохранено для подомков!

– Что нет, что-то пропало?

– Нет, просто я этим не занимался! Не проверил!

– У тебя всё просто! Молодца! Борю Годунова подвёл! Ну, тогда я сам проверю! Ключи сюда! Ключница! Где ключник?

А потом он испарился. Его место сразу занял мой приятель, имени которого я не буду называть – выпивоха, плут, каких ещё поискать надо, любитель высокого искусства, анахорет, решивший сейчас развлечься, не к месту присев к компьютеру и делясь излюбленными мыслями со своей любимой женщиной – довольно высокой блондинкой. Она иногда любила его тело, но душу не любила. Не находила её человеческой.

Они иногда встречались в его разваленной квартире, которая столь же походила на человеческое общежитие, как и на пещеру святого Маэля.

Там они оттягивались лососиной, развлекались тимпанами, слушали музыку, сауременую, фа-соль-си, дьявол её задери, исчадие ада ваша музыка, и вообще делали всё, что вздумалось. Ни у кого не хватало смелости упрекнуть их в бахвальстве и самоуправстве, кои признаются везде самыми смертельными грехами, исключая, разумеется, прелюбодеяние и неискоренимый старческий маразм.

В момент его самой высокой грёзы она, как обычно по пятницам, подкралась к нему сзади и, напевая древний мотив «Хероусак уехал в Ватикан», томно вылила томатный сок на его лысую античную голову. Она вылила полный стакан томатного сока на его античную, слегка ассиметричную голову! Вылила! Даже не отпила прежде! Вот сучка! Вылила сок и тем прервала высокий полёт его мыслей о родине. Падла!

Когда мысль улетает слишком высоко, её лучше всего охлаждать томатным соком. Вылила и тем показала, как она на самом деле уважает его. Унавозила его иссушенный, истощённый ум! Показала, как она любит его неистово и серьёзно! Как Пока любит Чачу, как Машенька любит медведя!

Дико каркая, над ними, в высоком небе пронеслась стая прип..днутых архангелов. Их удивлённые лики вытягивались на тонких шеях, и крылья резко рвали воздух над зелёными холмами. Они долго кружились над землёй, как вороны, что-то высматривая в круглом ландшафте, а потом спикировали, как «Штуки» на Салоники и разом сбросили зверские портерные бомбы.

О бог Люфт! Верим в тебя! Знаем всё о тебе! О бог Люфт! Как хороши твои авионы! Как ладно пикируют «Штуки» на врага! Боже, защити их, благослови их в деяниях их!

– Да вы – Ромео! Настоящий мужлан! Витиеватка! – сказала она, пока он поворачивал голову в сторону пикирующих, ещё не успев предать себя неистовому гневу.

И медленно поворачивал он выю, ещё не осознавая свершёного в мире.

Он вскочил, вытирая проплешь, и согретая архангелами, уже нёсшимися в обратном направлении, стая клинических мыслей закопошилась в его мокрой голове.

Я хотел сказать – «кинических», да не мог…

А в мокрых ушах звучал мистический, сырой голос, призывавший его к гармонии и братству, говоривший такие современные, острые, правильные слова:

«Мы – славяне! Мы тысячи лет живём на своей собственной земле, которую у нас отняли, живём, словно гости какие, без места в жизни, без неба и надежды. Уже вытеснили нас всех потихоньку на обочину жизни, на помойку; обманули, разорили, поморили, в трёх соснах поводили в охотку, поубивали в войнах кучами, поколениями, пластами, не считая, не уважая. Как скот нас гнали, сволочи, на эти мерзкие войны, перебили всех, а теперь ещё и смеяться стали над немногими уцелевшими в потраве, над их обедневшими детьми, потешаться стали – мол, какие мы глупые, какие смешные, какие уродливые, неловкие, как выродился наш род, как измельчал! Смейтесь-смейтесь! Я тоже смешной перед вами! Глупый, перед вами – умниками свинскими, стою один! Я слушаю ваши подлые речи, я внимаю вашим гнусным словам! Говорите! Ведь шоу продолжается, не так ли? Не так ли, господа?

Что ж… Мы, немногие, лучшие люди, рассеянные по землям, будем надеяться на крах этого мерзкого, маргинального Харистианского мира, будем молиться своим незапятнанным Богам, чтобы это произошло, ибо только на обломках старого мира возможно появление Нового Языческого Мира. Это будет другая история, наша Новая История.

Кто виноват, государство ли это ничтожное, пятая колонна, глупость и доброта наша – какая разница, в конце концов! Есть результат, и он таков. попросту говоря, он плачевен! Теперь начальство, правда, уже почувствовало, что кругом палёным всё сильнее воняет, фу, фу, что-то не так в королевстве Обломском, что-то изменилось в мире, нах, трансформировалось прежде всего – в нас самих, поняло, что тихой сапой в рай теперь по нашим трупам не пролезть, и этой шушере, какая нами сейчас руководит, не дано будет на пенсии цветочки на грядке разводить, слава те господи, а скорей всего ей предстоит убиенной в земле гнить, как раньше прихордилось нашим предкам. Или слинять за границу, где их килеры будут одного за другим патронить из цейсовских оптических прицелов! Шпок! Шпок! Скоро вашей конституции здесь не будет, господа! Другая будет! Новая! Не такая хреновая! Скоро здесь сообще будет национальная революция! Ура! Мы, славяне, её ждём, как ману небесную! Молимся ей! Вот мне никто не верит, что будет, а я знаю это! Я знаю! Она Будет! Я никогда ещё не ошибался! И у нас будут паспорта, где никаких двуглавых не будет, а будет написана наша великая национальность в первой графе, и стоять древний арийский знак, от которого все жрецы шарахаются в разные стороны с перекошенными мордами и ртами, как оглашенные чмыри! Всё – будет! Чай-какава «Зимний» будет вам! И в телевизоре я больше никогда не увижу эти мерзопакостные чужие рожи с их гнилыми, пустыми речами! Не хочу их больше слушать! Не хочу их видеть! Прочь!

Да здравствует национальная Революция и освобождение моего народа от векового гнёта! Да сбудутся наши вековые мечты! Ура!»

Ничего себе – речуги!

Да вы, сюдарь – кар-бо-нарррррр!!!

Глава 8
Довольно длинная, в коей впервые появляется белокурый, героический герой Алесь Хидляр и произносит некоторые зажигательные речи, сочиняет великолепный гимн И-И-Исмусу Харисту, бичует кривду, а также видит странные пророческие сны.

«Ну, вот, это я – Алесь Хидляр! Теперь все расскажу по порядку! Хотя не знаю, есть ли у меня сейчас то, о чём я могу рассказать? Начинать можно и со вчерашнего дня и с дней юности! Ты ведь давно петляешь по её просторам, парень! Не правда ли?

Жизнь так изменилась, и надо признать, не в лучшую сторону! И люди тоже! Только я не меняюсь!

Только Провидению доступно спасти мой народ и страну!

Сегодня я лёг спать довольно поздно и уже стал потихоньку кемарить, воображая зрелых женщин-брюнеток в минуту абсолютного любовного исступления, томления и восторга, как услышал со двора голос моего милого, ненаглядного соседа. Я не знаю и никогда не узнаю, как зовут этого доброго человека, принадлежащего, по словам знатоков, к НежнотраховЪской мафии. Его все боятся! В своё время он сколотил капитал на рулетке, рэкете и взятках! Молодца! Тут не бывает других соседей! Все такие! Всегда у нас так, вот только начнёт человек мечтать и думать о чём-нибудь хорошем, как какой-нибудь козёл всё испоганит и «День Победы» петь начнёт! Всегда так! Только я успел подумать, что не дай бог какой козёл начнёт петь «День победы», как он запел «День победы, как он был от нас далёк»…И всё такое прочее… Наверное, мысли мои на расстояние передаются. Всегда так, только я успею подумать очём-нибудь, как вот оно что – уже тут! Пел он, как Алябьев трахнутый, таким премерзким, бабьим, сырым голосом, и так громко, что я был готов прослезиться от умиления. Но когда я включил свет и взглянул на часы, моё детское умиление сильно поубавилось – было уже три часа ночи. Недецкое времечко! Они что тут, совсем ох…, эти негоцианты с рекитерским прошлым? Сон испарялся, сменившись раздражением. Три часа ночи! Это не то время, когда хочется любить родину и петь ей боевые песни! Совсем не то! Это время спать и видеть сны про блондинок и брюнеток, сны про шатенок с глазами газелей наконец! А не это фуфло в майке слушать! Я ведь всегда умудрялся довести своё видение этих женщин до визгов и сучьей поволоки в глазах.

Иногда останавливаясь, чтобы передохнуть, мой сосед благополучно довёл до конца свою ночную серенаду и, разогнав своих верных девок, для которых, как оказалось, он и старался, удалился, грохоча деревянными башмаками и часто падая в тёмном лестничном пролёте.

Я долго ворочался, а потом всё же уснул.

И снился мне сон.

«Красное солнце вставало на закате, темня глухой лес. Честный Заяц по имени Фрол Красноглазка пугливо пробежал по кровавой стрехе, оглядывая собственные уши всевидящими, прозорливыми, воистину божественными глазами. То ли то? Кругом дюди, самодвижущиеся механизмы, охотники. Заяц обалдел от беготни по кустам и мечтал теперь только о тихом покое. Его натренированное в Лужниках серое тело подрагивало в прекрасных, ритмических движениях, не описанных в человеческих словах. Прыг-скок! Заяц-заяц! Ему никогда не осознать свою абстрактную жизнь, не запечатлеть её в твёрдой памяти. Его цели ясны, а намеренья расплывчаты.

 
Заяц есть Заяц,
А Крот есть Крот,
Им суждено быть в м…,
Пока Господь их не уе..т
На страшном Господнем Суде!
 

Что есть заяц? Заяц – это не Пушкин! Это не Гоголь! Не Толстой и не Тургенев! Это малое дитя Матушки Природы! Всего лишь! Индивидуй истинный! Не мне вам объяснять такие банальности! Он не понимает и на понюх Пиплии и не перреносит человеческой речи. Не знает слова «консенсус» и не писает мимо унитаза. Его счастье в том, что у него нет унитаза, и если из зайца посреди дремучего леса ударила струя, это ещё не означает, что он писает. Ему чужда толерантность и отвратительна релевантность! Ему не нужны коммунизм и Харистианство! Он может позволть себе открыто не любить анареев! И ещё всех тех, кто ел его капусту. И даже скача по лужку в Европе, заяц может не признавать халокост, ничуть не рискуя сесть в тюрьму!!! Он не хочет знать ни Моисея, ни Авраама, ни Адоная, ни Адама и даже Юдифь для него тьфу!!!!! На… нужна зайцу эта мутная Юдифь? Такой уж это типок, такой! Заяц – Большие Уши!!!!!! Но как многого он достиг!!!!!!!

Пока мы тут рассуждаем о пуповинной, неразрывной связи анарейских пророков с зайцем-стрибальцем, в мире уже многое произошло.

В Ираке взорвали несколько грузовиков со взрывчаткой, в Сомали умерло от голода несколько тысяч человек, слесарь Толя Бабаев напился вдупель в подвале дома на Малой Рыночной, потом поехал в трамвае по Малой Арбейтской улице, неся на коленах своих огромный арбуз. Там же, в трамвае его накрыл приступ белуги, и он стал неистово кричать: «Что это за срана? Что это за срана, я говорю?..»

Никому и в голову не пришло объяснит ему, как называется наша незыблемая родина. А он продолжил инсинуации и выкрики с мест. Пассажиры заметили, что у него белуга только тогда, когда он стал по отечески нежно разговаривать с арбузом и даже просить у него за что-то прощения. Потом он резко, как корнет, откинулся головой назад и впал в прострацию. А может, и умер…

А под бронзовым Сашей Пушкиным в несколько рядов уже строились добролицые, широкоплечие негры – адвентисты Седьмого Дня Страшного Суда Втуницы, строились, чтобы провыть песню о добром посланце небес Исмусе Харисте.

Их пастор евангелист Пётр Каракатин-Гиря сказал сегодня такие слова, такие слова! Что же им чтожеим сказал еванледист Пётр Каракатин?

Сегодня он говорил долго, но когда совсем распалилися, понёс истинные откровения:

«…Вот уже вторую неделю идёт на телевидении наша передача «Час Харистианского Слова». Вторую неделю наши лучшие специалисты нашей Проточной церкви посвящают своё время и силы духовному совершенствованию уверовавших в Исмуса и познавших тайну Харистовых благ. Лозунг нашей программы – «Подари свою квартиру Господу!..

…Неважно то, что мы думаем о Боге! Важно то, что Бог думает о нас! И те, кто уже навсегда полюбил слово Исмуса и сделал его своей плотью и кровью, и те, кто бродят во тьме безверия и греха и под давлением дьявола до сих пор сомневаются в несомненном, Боге – сомневаются, присоединится ли им к братьям по вере – в конце концов все они ждут милости Божьей и готовы сами оказать милость своему ближнему и Богу! Наша церковь своей программой «Подари квартиру Господу» указует путь милости и сострадания, пройдя который каждый человек обретёт свет мира и радость великую!..»

Как дальше обрабатывались пастором сыны Харистовы, мы не знаем. Не знаем мы, последовал ли за зажигательной речью пастора приказ идти на площадь к Пушкину распевать песни, или не был? Прислали ли их церковные иерархи, дабы посланцы своим примером вдохновляли неверующих страдальцев, пришли ли они сами собой в порыве фанатизма, кто знает! Мы не будем допрашивать и пытать их, не будем узнавать, как они завтра распорядятся своей квартирой, ибо дело безнадёжное, и послушаем то, что они исполнят…

Они были серьёзны, как никто никогда, и Харистос, будь он их слушателем и зрителем, точно усмехнулся бы в свои шоколадные усы. Точняк!

В один присест они запели свою немудрёную песню, да так ладно и стройно, как только однажды пели солдаты Седьмого драгунского гвардейского полка, расквартированные двести лет назад в Алапуевских казармах по случаю осады Кимр и Белого Городка.

Они покачивались, как волны чёрного моря, но если бы песню пели китайцы, море было бы Жёлтым:

 
«Он был хорошенький такой,
Всё время шёл вперёд,
Пока не пострадал герой,
Отправившись в поход.
 
 
Его прибили к палке
Античные весталки.
 
 
Это был Исмус Харистос
В белом венчике из роз.
 
 
Наш Харистос – рыбак в Генисарете.
У него большие невода.
Любят его взрослые и дети,
Проходя небесные Врата!
 
 
Исмус, Исмус
Несёт груз, несёт груз!
Несёт груз, несёт груз
Исмус, Исмус!
 
 
Он идёт к нам с милыми дарами,
С веточкой оливковой в руке.
Мы его все встретим в божьем храме,
С ласковой улыбкой на лице.
 
 
Исмус, Исмус
Несёт груз, несёт груз!
Несёт груз, несёт груз
Исмус, Исмус!
 
 
У Хариста за пазухой тепло нам,
Будто вечный огнь во тьме горит.
Он расскажет правду этим клонам,
Он вампиров мигом просветит.
 
 
Исмус, Исмус
Несёт груз, несёт груз!
Несёт груз, несёт груз
Исмус, Исмус!
 
 
Наш Харистос – рыбак в Генисарете.
У него большие невода.
Любят его взрослые и дети,
Проходя небесные Врата!
 
 
Исмус, Исмус
Несёт груз, несёт груз!
Несёт груз, несёт груз
Исмус, Исмус!
 
 
Наш Харистос – рыбак в Генисарете…
Наш Харистос – рыбак в Генисарете…
Наш Харистос – рыбак в Генисарете…»
 

Вот чего они пели, думая, что лучше их песни на свете ничего лучше и сыскать невозможно. Я чуть на..пу не упал при этой простой мысли! Пушкин, бронзовый Пушкин, возвышавшийся над ними, как член над плоскогорьем, хоть и был бронзовым буратиновидным истуканом, но чуть не захлопал глазами от их рулад. Кажется, он даже покачивался в такт их куплетам. Не ожидал!

Бедный Пушкин поневоле как бы дирижировал этой камарильей, и было видно, как ему это занятие нравится. Талант! Талантище! Супер-чилаэк!

Осматривая причудливую картину выкликания Исмуса из Назарета, Алесь Хидляр задумался и мигом улетел мыслями так далеко, как не улетал никогда.

Он очутился на незнаемой планете, XIV-A-IVS, до отказа кишашей коммунистами-бомбометателями и попами, как труп прокажённого червями. Планета была экспериментальной, и на неё только недавно запустили людей – революционеров и попов.

– Это вы, Ярокимчук? – спросил меж тем слепой, раненый комиссар Гафно, полулежавший в бинтах на лавочке у крыльца дома абсолютно глухого жреца Лада Свиярцева, в миру Мирона Тихохмиркова, – Давайте подзорвём этот мир! Этот подлый мир! А? Кто это там поёт? Это что за жизус такой? Это о ком так? Как больно! Дайте воды!

Как будто не знал таких важных вещей, какие знают даже дети.

Комиссару Гафно выкололи глаза подлые беляки ещё аж в девятнадцатом годе, и он смотрел на мир теперь пятой точкой. Гуру! Он умирал уже не первый день, ныл, требовал уважения, и всем до смерти надоела как его уходящая жизнь, так и предстоящая смерть.

– Это что, опять ты, злой..здун? – ответствовали яму прямо в пятак в крайнем раздражении, как будто волк проорал из норы.

А министр безопасности верный Нил Свешников, кравшийся вдоль забора, тайно услышал их разговор, несказанно удивился, невменяемо пьяный дошёл вдруг до дома и притом совершенно ничего не сказал супруге. Такова была планета XIV-A-IVS, находившаяся в созвезди Альдебарана, левее Больших Медвежьих протуберанцев, в Седьмом квадратиусе. Что бы это значило?

И всё. Планета удалилась мгновенно, померкла и исчезла среди мириадов других звёзд, заполонивших ночное небо. Молчала вселенная! Только Альдебаран и Земля оглашались в это время пьяными криками матросов. А Алесь Хидляр в это время тихо ёрничал в восточной полушарии планеты Земля, ёрничал, ибо у него был повод:

«Вопреки всему этому бедламу я встал рано утром и первым делом зарядил в розетку мой розовый революсионный бумбокс. Было пол – седьмого утра. Утро прекрасного летнего воскресного дня. Время подводить итоги прошедшего дня и строить грандиозные планы на будущее. Время работать не по децки! Время осмысления своего места в извечном мироздании. Время дерзаний. Время поисков своего сакрального Я. Это не шутки какие-нибудь! Не фуфло майское! Солнце вставало над дровяными домами во всей своей первозданной красе. Сосед давно угомонился и спал в кроватке, свесив волосистую ногу в восточном направлении. Я на секунду задумался о своей печальной судьбе на этой как бы, нах, родине и врубил «Дойче зольдатен унде официрен» – мою любимую песню. Святую песню. Кррутую! Сильную! Незабываемую! Я посвящал это эсклюзивное исполнение моему соседу, негоцианту и сутенёру! Спишь, мудлон? Проснись! Не время спать! Не время! Время петушиных боёв! А раз не время спать, то получи, приятель, фашизтзкую гранатку в тёплую буржуйскую постельку! На, брат, держи!!

Короче, я врубил музон на полную катушку! Классный немецкий хор проревел песню так сильно и слаженно, как никогда. Эти Тевтолийцы хорошо потренировались для этого исполнения, да и оркестр не подвёл! Грянули, ахнули не за страх, а за совесть! Руку даю на отсечение, я не лгу, я знаю эту песнь до мельчайших деталей – точно, это было новое исполнение! Я отпал! Если вы тоже любите брутальные немецкие хоры, вы меня поймёте! Поняли, ну молодцы! Это чудо, а не песни!

«Вот идут солдаты, а им девушки машут из окон платочками!» – пелось в песне. Слова обычные, мирные! А звучало это так: «Не подходи, враг, яйца оторву!»

Многие считают эту песню чуть ли не гимном нацизма, а она родилась ещё в дни наполеоновских войн! И слова в ней довольно мирные, как вы уже угадали. Мол, «вот идут солдаты и девушки машут им платочками и кричат из окон». Да-а! Что и говорить, я был расстроган таким невиданным исполнением, что неожиданно для себя прослезился. Уже через две минуты внезапно пробудившийся сосед, осознав происходящее, начал как божья птица-дрозд биться в мою дверь, жалобно голося, что «надо остановить музыку», а не то он «покалечит и убьёт всех». О да, он понял мой мессидж, и уже не заботясь о своём имидже, полыхал, оскорблённый в самых сильных, самых интимных своих чувствах!

Сквозь глазок я заметил, что он в одних трусах ко мне заявился, бедолага! А для чего же он ко мне заявился? А заявился он ко мне для того, чтобы не согласиться ни с текстом моей лучшей песни, ни со словами, и что всего хуже – не согласиться с её исполнением! Солдаты ему, видите ли идущие не по нутру! Ха! Деушки, оказыватца, ему не нужны! Платочки их крахмальные ему не пондравились! Ах, ты гад! Предатель! Вражина!

– Прекратить диверсию! Иначе я за себя не отвечаю! – орал он, как резаный гренландский бегемот, а потом выдал писклявым голоском уж такую педерастически интеллигентскую фразу, что я заржал: «Мне не нравится, – пискнул он, что в моём микрорайоне (вы слышали, что он сказал: в микрорайоне!) звучит такая музыка, вызывающая такие эмоции у ветеранов чего-то такого!»

Ему не понравилось! О как! О как страшно стало жить! Человек мирным жителям кровь хочет пустить только за то, что они слушают песню про девушек и платочек! А мне его полночная музыка понравилась? Все эти «вставай да поднимайся» мне понравились, я спрашиваю? Этот подонок не просто ничего не понимал в хорошей музыке, так он ещё был неисправимый эгоист! Великан-эгоист! О как! Нет! Музыку остановить нельзя, товарищ! Мы же взрослые люди! Музыку можно останавливать только в случае, если его девушка танцует с другим! С немилым! Когда я прокручу эту прекрасную песню в тысячный раз, он признает свою ошибку! Я знаю это! И примет эту прекрасную песню, как родную! Убьёт!? Ха! А теперь он хочет убить нас! Даже не на выбор, а сразу всех и гуртом! Злодей! Убийца! Киллер! Вор! Маньяк! Преступник! Гламурный партизан Печкин! Славное Солнце Поднебесной! Фундамент Наших Вечных Побед! Хищный Глаз, Смотрящий Вдаль Истории! Сокол Непоколебимой Правды! Армавил Кривой Коготь!

Нет! Так нельзя жить! Нельзя! Я не люблю тебя, малыш! Не люблю! Тебя не любит никто! Разбей своё холодное, злое сердце о мою дверь! Испорти себе печень и селезёнку завистью и поношением! Бди! Убейся головой о притолоку! Вывернись наизнаку! Напейся, как свинья!! Ходи вниз головой! Делай что хочешь! Я не заплачу! Я прощу! Иссзыдь! А Музыку ты будешь слушать! Финифть коцаная! Пионер!!

Я ему сказал нежно: «Иди на …!», – и отошёл от двери.

По истошным крикам я понял, что его ещё больше проняло. Он уже бился лысиной по паркету, показывая всё своё недовольство. Завершив благодарственную молитву словами: «Гусары в дерьме не тонут!», я снова пошёл спать.

Сон мой был благ. Он был таков.

Мне приснилась победа Империи в Великой войне и растущее и крепнущее величие Европы под руководством Единой Гурмании. На вновь отстроенной площади Империи в Борлене, перед своими войсками и соединениями союзников Вождь Гурманского Государства Торф Зиглинг произносит парадную речь по случаю великой победы. И все люди по всей Европе прильнули к динамикам, ловя каждое слово величайшего оратора, философа и пророка. Всем ясно значение этой минуты. Европа входит в эру Порядка, Свободы и Справедливости. Явно волнуясь и долго подбирая слова, сначала медленно и серьёзно, а потом всё более эмоционально и раскованно великий Гурманский Вождь говорит о том, что благодаря Провидению и Богу героическим вермахом одержана величайшая победа из всех, какие начиная с античных времён знал мир, таким образом, страшная война, затеянная большевилами и заправилами с Уолл-Стрит, война, продолжавшаяся пять долгих лет, теперь позади, позади страдания и жертвы мецкого народа, других союзных с Тевтолией народов, и теперь Единая Европа воссияет в мире и двинется вперёд по правильному, единственно верному пути – пути национального возрождения. В Европе ход истории изменён. В Фиглелэнда положен конец анарейско – большевильскому бреду. Счёт преступлениям этого мерзкого режима неисчислим. Ещё предстоит осмыслить масштаб этих неописуемых преступлений! Векам Харистового бреда в течение считанных месяцев будет положен конец, и лично он, Зиглинг, клянётся, что этот вопрос для него – дело чести. Он не будет арестовывать святош и взрывать церковные строения, он лишь отдаст давно ожидаемое всем народом распоряжение привести налоги с церковных владений и латифундий к законному уровню. Это давно следовало сделать, но у государства ввиду экстренных обстоятельств военного времени просто не доходили до этого руки. Церковники должны жить по общим законам, и если они занимаются хозяйственной деятельностью и торговлишкой, получают прибыль со свечей, а иногда и сверхприбыль, то должны платить все положенные налоги. Сами люди, уверен он, наконец-то стали понимать, в каком бреду воспитывала их харистовая церковь! Теперь дело за малым – за консолидацией этих настроений среди повзрослевшего и ставшего в годы войны зрелым нашего европейского сообщества. Вне всяких сомнений, скоро сами люди попросят церковных мышей убираться из домов! Мы должны очиститься от предрассудков и ханжества, убивавших нас веками! Новое Время сулит нам новые возможности и перспективы! Навсегда будут сметены межгосударственные и таможенные барьеры. Больше не будет позволено преступным сообществам разворовывать национальное достояние под видом демокрадии и плюрализма! Рационализация наших трудовых усилий ставится теперь во главу угла! И новые времена, последовавшие вслед за столетиями разбоя и несправедливости, теперь уже на тысячу лет, на тысячелетия будут временами мира, справедливости, правды и процветания. Кровь неисчислымых жертв, павших в борьбе за правое дело национального возрождения и антибольшевилизма прорастёт будущим долгим и крепким миром на всей планете Земля. Правильное устройство мира – это не абстракция, не фантом профессорских мозгов, но единственный способ дать всем жителям земли спокойную, человеческую жизнь. Далее он говорит о том, что Жук и Сталл – всемирные военно-политические преступники, давно разыскиваемые на оккупированных территориях, изверги рода человеческого, на чьих руках кровь тысяч емцев и десятков миллионов славян, были наконец выслежены, изолированы  и дегустировали крысиные деликатесы в подземной норе под городом Чмошск, что на Хотче. Возможно, их умертвили их ретивые слуги, вышедшие из повиновения хозяев. Пауки в большевильской банке пережрали друг друга, предварительно высосав и обескровив свой бедный, наивный жертвенный народ! Такой конец подлости и лжи! Они использовали славян в своих гнусных, преступных целях, использовали, как презерватив; методом обмана и жестокого, невиданного в истории принуждения заставили сопротивляться освободительной миссии нашей армии. Итак, злодеи мертвы! Это хорошо, ибо расчищен путь новым людям вести свои народы к нормальному европейскому правлению. Это прискорбный факт, ибо, загнувшись в бозе, признанные всеми злодеи ушли от Международного Суда Справедливости и скрылись в аду! Был найден мёртвым в штольнях Оклахомы и последний президент САШ деланый Рузен Фульд, попытавшийся скрыться от возмездия в безлюдных и диких местах Оклахомы. Не получилось! Даже у индейцев с их умением маскироваться не удалось этим пентюхам научиться искусству скрываться от возмездия Провидения! Наверно до нашего появления он ел там акриды, питался диким мёдом и маной и читал святые книги своего великого народа?? Этим дряным людишкам уже нечего делать на земле, бог им не помогает, и они сами убираются с неё в ад! Там, где есть мы, там им нет места! (шквал аплодисментов) Хороших котлов им и горячей смолы, счастья в аду, друзья!