Текст книги "Промышленникъ"

А человек свой, допущенный во внутренний круг его сиятельства князя Агренева – моментально догадался бы, что дяде всего лишь довелось ознакомиться с невзрачной такой папочкой. Обложка серенькая, ну или нежно-фиолетовая, а содержимое – сплошь факты. Например, о шалостях одного ученика Императорского Московского технического училища и о его же участии в студенческом кружке весьма сомнительного свойства. Того самого, коим так живо интересуются скромные и неприметные государственные служащие министерства внутренних дел. Или о том, как родственник управляющего удивительнейшим образом миновал все те неприятности, что в изобилии достались остальным его товарищам – взамен же приобрел легкие и почти что необременительные обязанности. Перед Третьим делопроизводством[31]31
  Отдел по надзору за политическими партиями и организациями от Министерства внутренних дел – прямой конкурент и дублер Отдельного корпуса жандармов.


[Закрыть] Департамента полиции Российской империи.

А еще по-настоящему свой человек, ни за что не удивился бы назначению Константина Эдуардовича Барского на столь ответственную должность. Потому что первый заместитель у него был от господина Горенина и заведовал как раз финансовыми вопросами. Главный же стряпчий товарищества «Кинема» еще недавно работал в питерской конторе Лунева, а второй заместитель (по общим вопросам) даже и не прекращал трудиться под началом у Долгина. Какое уж тут удивление?..

– Ну что, Андрей Владимирович, в общем и целом мы вашу ознакомительную поездку закончили; день, самое большее два – на все бумажные дела, и можно отправляться в Москву.

Сонин немного поразмыслил, без малейшего интереса скользя глазами по проплывающему мимо них однообразному летнему пейзажу. Трава, кусты, деревья – деревья, кусты, трава… Ну что же, действительно, его знакомство с Кыштымским горнозаводским округом можно признать состоявшимся. Почти.

– А как же оставшиеся металлургические заводы, Валентин Иванович?

Греве пренебрежительно махнул рукой, заодно отгоняя подбирающихся к нему слепней.

– Да было бы там на что смотреть! Мы же побывали на втором металлургическом – почитай, были и на третьем, и даже и на четвертом заводах. Строились-то они по одному проекту. Разве что номер два уже через полмесяца запустит свою последнюю домну на полную мощь, а его, хе-хе, меньшие собратья только-только собрались первую плавку делать.

Шлеп!

Один слепень бесславно погиб, а другой, недовольно жужжа, переключился на кучера.

– Допустим. А Мотовилихинский машиностроительный?

– Там пока всего лишь большой пустырь с ямами под фундаменты.

– Разве? Хм. А помнится, вы мне говорили, что скоро он начнет работать?

– Это я про Мотовилихинский электромеханический так сказал. Что как только рафинированная[32]32
  То есть очищенная.


[Закрыть] медь с Карабаша пойдет, так он и начнет выдавать свою продукцию.

– О! Прошу прощения, запамятовал.

Дальнейшая беседа увяла, словно нежная листва под жаркими солнечными лучами, и оставшийся путь два путешественника (а также инспектора, начальника, коллеги, компаньона, соседа и так далее) проделали в полнейшей тишине, размышляя каждый о своем. Греве предвкушал скорую встречу с Москвой, вернее, кое с кем, кто проживает в этом славном городе. С некоторых пор его холостяцкая жизнь заиграла новыми красками!.. М-да. Сонин же вспоминал все то, что он увидел и узнал за прошедшие полмесяца.

Кыштымский проект его сиятельства… Теперь, когда он более-менее вник во все, проект просто поражал своими масштабами. Здесь строили не отдельные предприятия – нет, здесь рождался гигантский промышленный район. Со своими рудниками и шахтами, заводами и фабриками, училищами, больницами и поселками для рабочих. Все свое! Масштабность и невиданная доселе рациональность использования всего, что только могло принести пользу общему делу, просто поражали. И отчасти пугали. Ибо даже немцам, с их врожденной скуповатой практичностью и педантичностью, было далеко до князя Агренева. У которого бросовые отходы одного производства становились ценнейшим сырьем для другого, ветер вовсю использовался для наполнения водонапорных башен, а плодородная земля из-под заводов бережно собиралась и увозилась в другое место. Бесполезным доменным шлаком засыпали выработавшие свое шахты, а ядовитейший газ, неизбежно возникающий при плавке медной руды, оказался вдруг хорошим источником серной кислоты. Да что там газ. Камни! Обыкновеннейшие камни с полей и берегов речек и то собирали. Чтобы затем использовать при возведении фундаментов и стен цехов. Все продумано, все учтено, все на пользу его сиятельству.

– Тпр-ру! Приехали, ваши благородия.

Разомлевшие от июньской жары пассажиры вывалились из брички, аккурат напротив недавно отстроенной на деньги компании гостиницы. Огляделись, сделали ровно пять шагов и приняли холодного (что называется, до ломоты зубов) кваса. Ржаного, духмяного, с микроскопическими пузырьками газа и крупицами хлеба – до того вкусного, что каждый влил в себя никак не меньше ковшика.

– Ох, хорош!

Андрей Владимирович немедля согласился с этим утверждением. А дополнительно освежившись в своем номере (прохладный душ сотворил с ним настоящее чудо), он вновь ощутил, что готов к трудовым подвигам. Разложив прямо на обеденном столе большую карту, он с видом настоящего генерала осмотрел ее поистине орлиным взором. И опять задумался, тихо присев на стул. Еще год, самое большее полтора, и все работы в Кыштыме будут закончены. Часть заводов и шахт уже приносит прибыль – небольшую, непостоянную, но все же. А когда все наладится, прибудут чешские волонтеры и доучатся свои рабочие, да все предприятия заработают на полную мощь! Это будут уже не просто большие деньги. Десятки миллионов полновесных серебряных рублей прибыли в год, тысячи опытных мастеровых, целые составы с сырьем и продукцией, в том числе и военной… Это уже политика. А где политика, там очень легко сломать шею, особенно свою.

Бросив последний взгляд на карту, Сонин тихо-тихо пробормотал себе под нос, словно бы опасаясь, что его могут подслушать:

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, Александр Яковлевич.

В один из воскресных вечеров в большой квартире семейства Бусыгиных внезапно стало многолюдно. А еще очень шумно, но, несмотря на веселые выкрики и многоголосый гам, никто из соседей даже и не думал возмущаться столь возмутительным беспорядком. По очень уважительной причине – большей частью именно они и сидели за накрытыми аж в трех комнатах столами, через одного являясь как подчиненными Мартына Егоровича, так и просто хорошими знакомыми из соседних цехов. Ну а хорошими людьми они и подавно были все, поголовно. И так уж издавна повелось на Руси, что для хорошего человека ну ничего не жалко!.. Особенно если кое-что по мелочи (картошечки там, капустки квашеной или даже штоф беленькой) для застолья тот принесет сам, а его супружница немного подмогнет хозяйке дома на кухне. Причина же, по которой все они собрались… Ну, причина была очень уважительной. Вернее, таковых было сразу две. Нет, даже три! Сегодня Бусыгины впервые «официально» познакомились с будущим сватом и сватьей – подросла дочура, чего уж там, скоро улетит из гнезда родительского под мужнино крыло. Скоро, да не совсем – вот вернется ее отец из поездки в чужедальние края, тогда уж и честным пирком да за свадебку. Заодно и на швею доучится, время будет. Второй причиной было заслуженное (и все это единодушно поддерживали) повышение бригадира Бусыгина аж до должности мастера все того же экспериментального цеха. Которое вообще-то тоже должно было состояться лишь после его возвращения из заграниц, но это же не причина так надолго откладывать положенное по такому случаю обмытие?! Ну и третье, на фоне первых двух выглядевшее не причиной, а скорее уж незначительным поводом, – очередная полугодовая стажировка Мартына, на сей раз в цехах Швейцарской промышленной компании. Разумеется, по месту нахождения этих самых цехов. А вот прошлая была у Круппа…

– З-завидую тебе, Егорыч! Белой завистью. У одних немчин в гостях был, теперь к другим в гости поедешь, не то что мы, дурни сиволапые, дальше околицы и носу не кажем.

– Э! Тебе ли про околицу говорить, седая башка? Ты еще в Калуге на пяти заводах поработать умудрился, пока в Людинове не осел. Да и там время от времени от Проньки своей сбега́л, вроде как на заработки.

– Га-га-га!

– Да его только могила исправит!..

– Не дождетесь, ироды!

Дружно грохнувшие хохотом гости тыкали пальцем в покрасневшего мастерового, надувшегося в мнимой обиде. Не стесняясь при этом в полный голос обсуждать подвиги известного ходока до женского полу, умудряющегося с завидной регулярностью огребать от благоверной за свои не менее регулярные блудни. А вот хозяину досмеяться не дали – легкое прикосновение ладони жены и пара слов в подставленное ухо заставили его покинуть насиженное место, дабы встретить новых гостей. Которых он не пустил дальше порога – собственно, он и на порог их тоже не пустил, предпочтя выйти и плотно притворить за собой дверь.

– Ты где шляешься в такой день?!

– Так ведь смена, брат.

– Закончилась…

Мартын достал из кармашка серебряные часы с дарственной надписью от Герта и ловко отщелкнул крышку. Покачал перед лицом Федора циферблатом (а заодно и крепким кулаком, в котором была зажата цепочка) и заметил с укоризной:

– …сорок минут назад. Все твои тут, а ты что? Или не уважаешь?!

– Да ты что, брат!

– Вот то-то же.

Бусыгин перевел взгляд на двух других мужчин и спокойно заметил:

– А вас я не приглашал.

Федор тут же встрепенулся, но сказать, вернее, объяснить так ничего не смог, направляемый рукой старшего брата в квартиру:

– Иди-иди, тебя там штрафная стопка уже заждалась.

В очередной раз притворив дверь в свою квартиру, ее хозяин оглядел стоящих перед ним мужчин и тихонько вздохнул. Про себя.

– Ну?.. Помолчать я и за столом могу.

– Что, даже к себе не пригласишь?

– Афанасий, так ты выпить пришел, что ли? Давайте уж, говорите, с чем до меня пожаловали.

Мастеровые помялись, переглядываясь, затем начали излагать:

– Мартын, кхм, Егорович. Ты ведь на фабрике не последний человек, тебя начальство слушает. Сделай милость, похлопочи за нас, век благодарны будем.

– А что такое?

Очередное переглядывание завершилось жалостливым вздохом:

– На Викентия артельный его ополчился, деньгу урезает, придирается постоянно, и все по мелочам. А меня вот охрана второй раз смертным боем бьет, вовсе ни за что.

– И-эх, работнички! Ладно. Что артельный твой говорит, страдалец? Из-за чего штрафует-то?

– Говорит, брака много гоню.

– А работаешь в бригаде давно ли?

– Позавчера три месяца исполнилось.

– Да уж. Может, тебе другое что попробовать? Я вот вчера слыхал, в тарный цех опять кто-то требуется?

– Так там задельное меньше платят! Да и что я, хуже других, штоль?!

– А как насчет?..

Бригадир опытного производства звонко щелкнул пальцами себя по горлу, намекая на зеленого змия.

– Ну… бывает иногда. Но все как у людей – чинно, благородно. А с утра – как все, к станку.

– С запашком. Па-анятно. Вот что я тебе скажу, милок – бригадир твой против общества не пойдет.

– А при чем здесь?..

Мартын отмахнулся, не пожелав говорить дальше. В самом деле, как объяснить человеку, что, если он постоянно гонит брак и приходит на работу с перегаром, причем довольно часто, остальные бригадники могут и не захотеть оплачивать запоротые заготовки из своего кармана? Не, никак.

– Ну, а тебе, Афоня, я когда еще говорил – нечего тебе сюда ехать?

Бывший сельчанин криво ухмыльнулся, стараясь не шевелить лишний раз подбитым глазом:

– Чего ж так? Я за чужими бабами не бегал.

– Так когда тебе, за своей-то еле-еле успеваешь. Кстати, а за что ты ее в последний раз лупцевал?

– За дело!

– Не знаю я твоих дел. То, что ты пьяный при этом был, знаю. То, что она временами от тебя по соседям прячется, с детворой вместе, – слышал. И про палец ее поломанный тоже что-то такое поговаривали. А уж как она иногда ходит интересно после твоих ночных поучений, и вовсе сам видел. И раз уж зашел об том разговор…

Дверь приоткрылась, донося застольный шум, и кто-то невидимый осведомился звонким девичьим голоском:

– Тятя, тебя мама потеряла. Ты скоро?

– Иду уже, Аннушка, иду.

В третий раз притворив дверку и для полной уверенности подперев крашеную филенку собственным плечом, Мартын продолжил:

– Я на фабрике давно уже, кое-что повидал, кое-что понял. Поэтому дам тебе добрый совет. Фима твоя – звеньевая у сборщиц пятого оружейного. Бабы ее уважают, на работу она цопкая, сметливая, ответственная. Мастер постоянно хвалит, опять же. По всему – именно ему и надоело смотреть, как она постоянно от всех синяки свои прячет.

– Ну?..

– А охрана тебя второй раз пометила. Так?

– Ты к чему это ведешь, Мартын?

– Да ни к чему. Тронешь ее еще раз – и станешь калекой.

Афанасий открыл было рот, сказать что-то едкое…

– И поверь мне, за Хозяином такое не заржавеет.

Мастеровой-бракодел испуганно перекрестился, а чересчур ревнивый (или что у него там?) муж медленно захлопнул рот – было что-то такое в голосе Бусыгина, до крайности убедительное.

– Тебе бы радоваться, дураку, что баба больше тебя зарабатывает. Да еще успевает всю семью обстирывать, обшивать, кормить-поить и терпит все твои дела пьяные. Пока терпит. И соседи твои терпят. Пока. А вот если бы она хоть раз пожаловалась…

– Так что ж теперь, я в собственной семье не хозяин?! И даже и пальцем ее не тронь? А если она при всем честном народе всяким-разным улыбается?! Да еще неизвестно, из-за чего так охрана старается! Может, у нее хахаль там завелся!.. Да не один!

Мартын отвалился от двери и взялся за ручку, не собираясь и дальше портить себе день.

– Ну уж нет, я это дело так не оставлю. И на мордоворотов этих управа найдется – понадобится, так я и до главного инспектора дойду!!!

– Ага, давай. Только он тебя еще быстрее закопает, правдолюбец ты наш. В общем, так – я сказал, ты услышал. И это… не ходи ко мне больше, Афоня. Никогда.

Однако ж встретиться им все же пришлось, и довольно скоро. В кабинете господина главного инспектора, куда Бусыгина вызвали прямо с проходной, и не только вызвали, но еще и проводили, навевая таким эскортом самые нехорошие предчувствия. Которые еще больше усугубились, когда в конечной точке своего путешествия он увидел всех участников разговора, состоявшегося всего лишь два дня назад. Правда, кроме них присутствовали еще трое, и именно их наличие заставляло надеяться на то, что все обойдется: начальник и сменный мастер пятого оружейного цеха буквально сверлили Афанасия недовольными взглядами, а бригадир третьего штамповочного незамысловато (и очень многообещающе) поглаживал кулак, косясь в сторону своего изрядно скукожившегося подчиненного.

– Садись.

У Мартына ноги словно сами собой подогнулись. Все же наболтал он тогда, стоя на лестничной площадке, много такого, чего по трезвому делу не то что говорить – даже и думать бы не стал.

– Раз все в сборе, приступим. Викентий Загосин. Читай!

Долгин небрежным жестом пододвинул к мастеровому его собственный контракт, и тот вполне сносно (хотя и спотыкаясь на каждом втором-третьем слове) продекламировал:

– С правилами начисления заработной платы, внутреннего распорядка и трудовой дисциплины ознакомлен, в чем и расписался – собственноручно.

– За систематическое нарушение пункта семь-три и семь-двенадцать – штраф в размере месячного заработка, в пользу твоей бригады.

Артельный еле слышно, но с большим облегчением выдохнул и посмотрел на своего слесаря без прежней неприязни. За регулярный выход на работу «с душком» и недобросовестное выполнение рабочего урока такое наказание было очень даже божеским… Рано радовался!

– Осип Бродин, бригадир, за небрежение своими обязанностями – штраф в размере половины месячного заработка, в пользу компании. За регулярное потворство недобросовестному отношению к своим трудовым обязанностям и грубое нарушение системы качества со всей одиннадцатой бригады – штраф в размере двухмесячного заработка, в пользу компании. Вопросы? Нет вопросов. Свободны!

Пока двое мужчин шли на выход, один из них еще сдерживался. Но стоило двери закрыться, как из-за нее тут же донесся очень характерный звук удара, сдавленное оханье и приглушенное шипение:

– Ах ты ж, сука!.. Куда собрался – я за тебя перед мужиками объясняться буду?.. Пшел!..

Афанасий невольно посерел лицом, явно примеряя ситуацию на себя, тем более что его прегрешения были заметно тяжелее.

– Рябушкин.

По столу заскользил очередной контракт.

– Читай.

– Да чего там. Расписывался, помню.

– Пункт семь-три, правда, достаточно редко. Десять-два – систематическое причинение телесного вреда работнику компании. Тринадцать-один – прямой ущерб производству компании. Пятнадцать-семь – нарушение общественного порядка в ночное время.

– Э-э?..

– Это когда ты вчера за женой с ковшиком в руках бегал и соседей далеко посылал.

Буквально охреневшие от такого разнопланового списка прегрешений, мастер и начальник цеха переглянулись и с немалым интересом уставились на «героя дня» в ожидании не менее длинного списка кар. Дождались:

– Штраф в размере месячного заработка, в пользу пострадавшего от…

– Это жены, што ль?

Долгин заткнул мастерового взглядом и негромко предупредил:

– Еще раз перебьешь, пеняй на себя. И отвечая на вопрос – для компании она в первую очередь ценный работник, в обучение которого вложены немалые средства. Что она носит, юбку или штаны, – дело десятое.

Придвинув контракт к себе, он тут же сбросил его в верхний ящик. Оттуда же достал лист бумаги с перьевой ручкой, откинул колпачок на чернильнице, после чего и продолжил с прежнего места:

– И выговор – первый и последний. Также, удовлетворяя поступившее прошение о переводе на другое место работы, компания направляет Афанасия Рябушкина на Кыштымский кузнечно-прессовый завод номер два, с переводом на должность разнорабочего, с удержанием трети заработка в пользу семьи. Коя остается по своему нынешнему месту жительства.

Хозяин кабинета ласково улыбнулся и кивнул в сторону Мартына, превратившегося в одно большое ухо и глаз:

– Или можешь выбрать то, о чем он тебя предупреждал. Неволить не будем.

Проследив, как на белоснежную бумагу легла довольно-таки корявая подпись, главный инспектор подытожил:

– Отправление сегодня, охрана проследит. Свободен! Господа, вас я тоже более не задерживаю.

Начальник цеха коротко кивнул и вышел, не оглядываясь, а сменный мастер немного задержался. Не обращая более никакого внимания на неудачливого мужа своей работницы, он с искренним чувством произнес:

– Благодарствую, Григорий Дмитрич!

И получил не менее искренний ответ, приправленный легкими нотками удивления:

– Да не за что, это моя работа.

Оставшись с всесильным главным инспектором наедине, Бусыгин опять занервничал. Герт – вот его потолок, выше он и не пробовал лезть со всеми своими предложениями да делами. А тут!.. То ли второе, то ли третье лицо в компании!

– Ты на хорошем счету. Если хочешь, чтобы так было и впредь… Думай, что говоришь. Где говоришь. И особенно – кому. Свободен!

Вернувшись вечерним поездом в Сестрорецк после более чем недельного отсутствия, фабрикант с удивлением обнаружил, что его с нетерпением ждали. Ну прямо копытом рыли – уж так хотелось отделу экспедирования устроить себе небольшую и внеплановую ночную тренировку, так хотелось! Правда, не все в этом самом отделе были в курсе такого своего желания… Ну да ничего – главное, что их начальник, господин Долгин, про это знал, так что его подчиненным (а заодно и князю) в полной мере удалось насладиться стрельбой, беготней и, разумеется, сопутствующим всему этому делу мордобитием, по правилам «все против всех». Одним словом – лепота!.. Вдоволь позанимавшись как первым, так и вторым, и конечно же уделив достаточное внимание третьему, его сиятельство всего три часа спустя добрался-таки до любимой сауны. В коей незамедлительно (и с большим удовольствием) смыл со своего бренного тела так надоевшую пыль странствий. В основном угольную (да здравствует железная дорога!), но встречались среди нее и отдельные мазки родимой сестрорецкой глины.

– Зацепили-таки?

– А, ерунда!

Александр пренебрежительно помахал рукой, заодно показывая, что начинающий уже багроветь синячище на правом предплечье его абсолютно не беспокоит. Впрочем, так оно и было на самом деле – ушиб больше выглядел страшным, чем был таковым. Ну и высокий болевой порог тоже давал о себе знать, не без того. Когда время от времени на теле живого места нет, все ноет, болит-тянет да щиплет, а надо нормально ходить и абсолютно естественно улыбаться, какой-то там синяк начинает восприниматься как небольшое недоразумение.

– Вы меня в последнее время вообще разбаловали – разве что вот как сегодня, на ночной, отмечаете.

Григорий налил себе и командиру по маленькой литровой кружечке густого темного пива и слегка обиженно уточнил:

– Ну, положим, кое-что и после наших занятий с саблей остается. И руками с тобой когда помашем – тоже, бывает.

– Ты себя-то не равняй с остальными экспедиторами! Из них разве что Тимофей мне умудряется синяки ставить, и то через раз. В отличие от тебя, ирода.

– Кхм! Так меня в казацкую науку едва ли не титешником взяли. Да и ученик я был не из последних.

Долгин, получивший очередное зримое подтверждение своей исключительности, приосанился и расправил плечи. Особенно же у него расправилось правое плечо, позволив руке достать аж до вяленой воблы, лежащей себе до этого тихо и мирно аж на противоположном краю столика. С наслаждением вдохнув аромат натурального продукта и с легким треском согнув его в дугу, Гриша покосился на ярко-алую груду вареных раков справа от себя, затем на что-то непонятное слева, вздохнул и принялся счищать жесткую броню золотой чешуи.

– Командир, а это что за веревка такая поджаренная на столе лежит?

Александр тем временем запахнул простыню на манер древнеримской тоги, затем покосился на парилку, но все же решил повременить со вторым заходом.

– Сыр. Соленый. Называется «косичка».

– Это откуда же такое диво?

Вобла оказалась временно забыта, а подкопченная «веревка» перекочевала в крепкие мозолистые руки большого фабричного начальства.

– Иностранщина, поди?

Князь с наслаждением глотнул свежего венского лагера и принялся крушить броню раков – а заодно просвещать друга о новинках имперского сыроварения. Кое как раз недавно и при этом весьма заметно двинул вперед господин Верещагин, умудрившийся в кратчайшие сроки освоить (вернее, почти на пустом месте разработать) выделку русского аналога итальянского пармезана, а заодно и адыгейского сыра чечил и сулугуни. Причем не только освоил, но даже и прислал наиболее удачные образцы на пробу своему главному меценату, а по совместительству еще и доброму другу князю Агреневу.

– Н-да?..

С видом как минимум великомученика Григорий отщипнул пару прядок и несколько раз их жевнул. Потом отщипнул еще чуть-чуть, еще немного, еще малость – не забывая при этом время от времени недовольно морщиться и отхлебывать глоток-другой из своей кружки.

– Как поездка, командир?

– Исключительно удачно. Скоро у тебя…

Кр-ра-ак!

Рачья клешня просто-таки выдающихся размеров (ее хозяина вполне можно было назвать речным омаром) с протяжным скрипом треснула, обнажая нежнейшее розовое мясо.

– …появится заместитель по вопросам охраны труда.

Переложив на свою тарелку еще одну «веревку» и убрав с лица большую часть сомнений насчет ее вкусовых качеств, Долгин с интересом осведомился:

– Что за человек?

– Хороший человек, дельный, и предки – из служилых дворян. До недавнего времени трудился в штаб-ротмистрских чинах при штабе Отдельного корпуса жандармов, в третьем отделении. Копался в грязном финансовом белье, так сказать.

– Ты же говорил, что бывших жандармов не бывает?

– И сейчас скажу. Иван Иванович Купельников жандармом был, жандармом и остался, да только верность его принадлежит не трону или своей бывшей службе, а империи. Ей он верен, ее он любит, ради нее пойдет на все. А раз так – он наш, причем с потрохами, хотя сам пока об этом и не подозревает.

Гриша согласно кивнул, совершенно машинальным жестом отправляя в рот очередной соленый жгутик чечила. Подумал и решил уточнить кое-какие мелочи – нет, он конечно же знал, что получит на своего заместителя всю возможную информацию, да только когда это будет! А узнать хотелось именно сейчас.

– Отчего же он тогда в отставку вышел?

– Его в оную скорее выперли.

– О как?..

– Я особо подробностями не интересовался… Пока. Но кое-что все же выяснил, через Васильева. Иван Иванович во время своей службы умудрился заметить пару-тройку неприглядных делишек собственного начальства, после чего в оном разочаровался совершенно. Но тогда еще смолчал и стерпел, ибо далеко не дурак. А вот когда он раскопал нечто подобное на какую-то достаточно высокопоставленную особу, а ему не дали довести все до логического конца!..

– Правдоискателей у нас не любят, хе-хе. А сколько же ему годков, что он этого еще не понял?

– Да их нигде не любят, но ведь и совсем уж без них нельзя… А годков ему столько же, сколько и тебе, то есть тридцать один. В общем, Купельникову сначала несколько раз намекнули, чтобы успокоился. А потом открытым текстом сказали, что таких непонятливых Отдельному корпусу жандармов не надо.

– Хм. А что за высокопоставленная особа?

Александр пожал плечами, в который уже раз поправляя упорно сползающую вниз простыню.

– Кто-то из свиты великого князя Николая Николаевича-младшего, но кто именно – сие тайна великая есть.

Кр-ра-к!

Очередной речной исполин лишился своей хитиновой брони.

– Ладно. Что у тебя, новости есть?

– У меня нету, а вот Гурьян радует. А заодно сам, хе-хе, радуется своей новой игрушке – фотоаппарату.

Погрузневший от выпитого пива оренбургский казак величаво поднялся, дошагал до аккуратно уложенной (спасибо армии за правильные привычки) формы и вернулся с тонкой стопочкой фотокарточек.

– Лицо у господинчика вроде бы и знакомое, да все никак не могу вспомнить, где же я его видел?.. А ведь видел, точно.

Поглядывая попеременно то на сыр, то на командира, Гриша едва не упустил тот краткий момент, когда лицо друга хищно заострилось. И тут же расслабилось.

– Господин Генрих Нейгель, личный порученец Фридриха Круппа… Что ж, ожидаемо.

Повертев в руках остальные фотокарточки, фабрикант на мгновение о чем-то задумался. После чего положил добычу Гурьяна (и Эммы, его учительницы-напарницы) на краешек стола и кивнул на чуть приоткрытую дверь сауны:

– На второй заход?

– Это можно!

Через некоторое время, распаренные и благодушные, два друга опять уселись за небольшой столик. Жгучий сухой пар, обжигающая прохлада воды в бассейне, опять жаркий парок – напрочь выгнали дневную (а еще вечернюю и ночную) усталость, освободив место для сладкой истомы и даже (кто бы мог подумать!) некоторой неги. Которая, впрочем, совсем не мешала тихому разговору, перемежаемому время от времени небольшими глотками темного лагера.

– Так что насчет доносчика из бухгалтерии, командир?

– Ну какой же это доносчик, Гриша? Это уже полноценный вражеский шпион, можно сказать, золотая добыча любого контрразведчика. М-да. Письма его у тебя?

– Так точно.

Согласно кивнув, Долгин совершенно нечаянно зацепился глазами за длинные плети «косички» на столе. Поводил головой, выбирая между нежно-коричневым сыром, золотистой воблой и ало-красными раками, и не поленился дотянуться до остатков изрядно погрызенной «веревки».

– Завтра утром занеси мне любое из них.

Главный инспектор чуть было не спросил, почему любое, но вовремя вспомнил, что работает на друга один литвин с очень интересными каллиграфическими талантами. Вспомнил и промолчал.

– Далее. Выбери среди ребят двоих-троих с явным актерским талантом, подготовь реквизит по варианту три и будь готов убедить нашего шпиона к самому плодотворному сотрудничеству.

– Всегда готов, командир! Кхм. А после, как мы с ним посотрудничаем, может, его… того, ненароком?

– Боюсь, он и этого не переживет.

– Какая жалость.

Синхронно улыбнувшись, приятели в очередной раз убавили уровень пива в своих кружках.

– А после того как мы порадуем Нейгеля небольшим театральным представлением, можно будет заняться и остальными. Примерно через месяц, а может, чуть раньше.

– Угу-м.

Очередная порция сыра помешала Григорию ответить более внятно.

– Кстати, не забудь позаботиться о враче – собрание получится большим, мало ли кому станет плохо?..

– Все будет в самом лучшем виде, командир.

Примерно через полчаса, убедившись, что в пятилитровом бочонке венского лагера, фигурально выражаясь, показалось дно (то бишь струйка из бронзового краника стала до неприличия тонкой), главный инспектор Русской оружейной компании кое-как оделся (лишь бы добраться до навечно закрепленной за ним комнаты-спальни). Прихватил с собой жалкие остатки сыра, вкус которого ему ну никак не получалось разобрать, и тяжелым, но в то же время неслышным шагом удалился в темноту ночного дома. А сам хозяин еще раз навестил парилку, немного поплавал в бассейне и, блаженно пофыркивая, растекся телом по лавке-лежанке, даже и не собираясь никуда идти – ему и здесь неплохо поспится. Закрыв глаза и поудобнее устроив недовольную очередным синяком руку, Александр опять вернулся мыслями к Круппу – вернее, тому подарку, который он собирался сделать «пушечному королю» всея Европы. Бойтесь данайцев, дары приносящих!

«Перевербовать бы Генриха!.. Но что-то сомневаюсь, что получится, – поймать практически не на чем, предложить тоже нечего… Кроме денег. Еще можно «выдоить» досуха на предмет информации о Круппе и скромно похоронить. Возможно?.. Нет, тоже не вариант. Ну что же, значит, свалится скоро на старину Фридриха нежданный дар судьбы. Такой, что и проигнорировать невмоготу, и забыть не получится, а значит, что он обязательно в него вляпается, по самую что ни на есть маковку… Вляпается и потеряет больше, чем приобретет!»

Легкую полудрему, имеющую все шансы развиться в полноценный здоровый сон, прогнали прочь легкие и почти неслышимые шаги. И очень знакомые – принесшие с собой не только запах цветущей ромашки, но и едва заметное касание к руке:

– Александр Яковлевич, опять синец[33]33
  Синяк.


[Закрыть] себе посадили?

Тонко звякнула стеклянная крышка на флаконе с бодягой, прошуршало платье, и в бок Александру уперлось что-то упруго-округлое, безошибочно определенное организмом как женское бедро. Приятная прохлада примочки притушила боль от синяка, затем ловкие пальцы забегали по спине, надавливая, сжимая и поглаживая. Время от времени спины касались и два полушария, не менее упругих, нежели бедро, – Наталья очень ответственно подходила к порученному делу, прикладывая всю возможную старательность. Работодатель, разумеется, не возражал, тихонечко растекаясь по лежанке от удовольствия.