Текст книги "Шапка Мономаха"

Часть 3
Пришла беда – открывай ворота!

Ну и снег валит… То-то уборки дворникам будет завтра!

Спешу домой после очередной сборки. Что-то я сегодня припозднился – большой гарнитур был. А ведь мне ещё с бухгалтерией сидеть… Спасибо Георгию – пристроил к своему приятелю бухгалтером-надомником. Теперь по электронной почте получаю все материалы и работаю вечерами дома.

Костик почти каждые выходные ездит в пансионат и там даёт небольшой концерт, где-то на час. Ольга, конечно, его сопровождает. Сама она, спасибо Нине Васильевне, тоже работает в парикмахерской и очень довольна. Говорит, что у неё даже появились постоянные клиенты. В общем, вроде всё налаживается. Кстати, в финансовом плане тоже, поскольку, когда я очередной раз привёз деньги, Костик отказался, сказав, что у них пока хватает, и попросил не обижаться. А Ольга вообще заявила, что мечтает покататься на той машине, которую я себе куплю, а когда я отмахнулся, улыбнулась и показала мне язык. Шутку я, конечно, принял, но про себя подумал, что очень здорово, что ребята стараются свои проблемы решать самостоятельно. На всякий случай поинтересовался – не звонила ли сыну мать. Не звонила… Вероятно, очень занята, ведь Георгий мне уже говорил, что хозяйка приезжала туда на несколько дней с новым мужиком. Тогда эта его информация была вынужденной, в основном для того, чтобы Костик там с ней случайно не пересёкся. Ох, рискует директор!

Прослушивание в Консерватории состоялось. На Михаила Александровича игра Костика произвела сильное впечатление. Мне Георгий, который при сём присутствовал, рассказал в красках. Он был очень рад, что данная им оценка уровня его бывшего ученика была полностью подтверждена. Результатом прослушивания стало приглашение не студенту выступить в одном из студенческих концертов в Малом зале Консерватории. Я так понимаю, что выступления в пансионате должны ему помочь справиться с волнением перед большой аудиторией. Теперь мы все ждём этого дня. Обязательно пойду послушать.

В общем, жизнь течёт нормально. Я даже доволен всеми событиями, которые произошли за последний период. Есть, конечно, некоторое ощущение одиночества, но на любовные подвиги меня что-то не тянет. Может, это из-за моей постоянной занятости? Или до сих пор так сильно сказывается разрыв с… Да и Бог с ней!

Неужели для меня наступило время переоценок? Наверное, наступило, поскольку однажды я решил повидать свою бывшую и дочку. Просто захотелось встретиться и посмотреть, как они живут. Ведь получается, что, принимая участие в судьбе Костика, я практически выкинул из головы свою собственную дочку. Ну ладно, я ничего не чувствую к Людмиле, но Танюшка… В общем, договорился и съездил… Меня встретили… втроём. У моей бывшей жены появился… бойфренд. Виктор. Нормально поговорили, правда, дальше кухни меня не пригласили и с дочкой я даже не пообщался. Да и как общаться со своим ребёнком, когда ему меня представили «дядей Максимом»!.. Уже потом, когда я попрощался, Виктор вышел со мной лестничную площадку и тихо попросил больше не приходить. Сказал, что надеется на моё понимание ситуации. Я согласился! Мы даже пожали друг другу руки. Уходил я с ощущением того, что меня весьма корректно попросили не мешать чужой жизни. Думаю, что это справедливо. Короче – заслужил!

В нашей квартире на Кронверкском застаю оживление.

– Ой, Макс! Как хорошо, что ты пришёл! – встречает меня соседка Светка. – Как раз для полного комплекта только тебя не хватало.

– То есть… – не понимаю я.

– Агент по расселению пришла. Ну помнишь, мы хотели нашу квартиру расселить?

Действительно… Мы же даже договор заключали.

– И что она говорит?

– Пойдём, сам всё услышишь.

Короче, понятно. На нашу квартиру нашёлся богатый покупатель, и возможно, в скором времени все жильцы получат отдельное жильё у чёрта на рогах. Нет, конечно, хорошо иметь отдельное жильё, но я так привык к центру, что в спальном районе мне будет всего этого не хватать. Хотя всё-таки приятнее жить отдельно, без этих коммунальных неудобств в виде очередей при пользовании коммунальными удобствами. Это сильно достаёт, особенно когда у тебя гости. Помню, как Ника… Ох-х… Ладно! Хотя, когда сегодня подходил к парадной и увидел, как напротив притормозил очень похожий джип, не мог не вспомнить.

Вот постоянно гоню все эти воспоминания, но не получается. Мыслями постоянно возвращаюсь на четыре месяца назад и отдаю себе отчёт в том, что тогда был счастлив. Но, увы, моё счастье растоптала та же женщина, которая мне его и подарила. Причём, как говорится, ни за что ни про что… Да и потом ещё начала всех вокруг гвоздить своими наказаниями. Ничего не поделать – влиятельная персона. Одно слово – хозяйка! Нет, не хочу, чтобы у меня была хозяйка. Я человек самостоятельный и поступать буду так, как сам считаю нужным, не оглядываясь на чьё-то мнение.

* * *

Сегодня все мы держим кулаки за Костика. Сидим в Малом зале Консерватории и ждём, когда наступит его очередь выступать. Среди собравшихся здесь я вижу много седых голов, а значит, это солидные люди, может даже, профессора какие-нибудь! И все они будут слушать нашего… мальчика.

Рядом со мной справа сидит Георгий, а слева Ольга.

– Макс… – шепчет она мне на ухо. – Я так за него боюсь.

– Я тоже.

– А я – нет, – ухмыляется мой сосед справа. – Это очень хорошо, что сегодня одни пианисты. Поверьте профессионалу, те студенты, которые уже выступили, ему в подмётки не годятся. Я серьёзно!

Что ж, дай Бог! Я знаю, что Костик решил играть Вторую балладу Шопена. Естественно! Ведь это его любимый композитор, которого он, как говорят те, кто понимает, печёнкой чувствует.

Ну вот… Объявили просто имя и фамилию. Про других говорили ещё, какой курс и кто преподаватель. Выходит. Мне почему-то кажется, что наше беспокойство относительно его волнения напрасно. Он спокоен! Только кланяется деревянно.

И вот началось… Это что-то… Опять же сравниваю с тем, что уже слышал. Конечно же, тут такой зал и такой рояль… Какие звуки! Смотрю на Георгия. Сцепил до белизны руки, лежащие на коленях, и весь подался вперёд. А Костик действительно весь там… Мне кажется, что он и на клавиатуру почти не смотрит. Но всё-таки – какие звуки! Кажется, моя жизненная ситуация начала меня примирять с Шопеном, в котором я раньше ничего, кроме музыкальных рюшечек, не замечал. Только теперь я чувствую, насколько здесь всё… трагично.

Уф-ф… Музыка кончилась. Костик, как и тогда в пансионате, продолжает сидеть. Он ещё весь там… Знакомый бледный профиль. Голова чуть приподнята, и непонятно куда направлен взгляд. Скорее всего – в себя. В зале тишина.

– Браво… – в этой тишине раздаётся чей-то тихий голос. Мне показалось, что интонация сказанного была такова, что это было скорее адресовано произнёсшим самому себе, а не исполнителю.

И аплодисменты… Это что-то! Похоже, всех проняло то, что сейчас происходило.

– Я знал… Я знал! – повторяет Георгий, не жалея своих ладоней.

А аплодисменты всё не стихают… И Костик снова то ли деревянно кланяется, то ли смущённо кивает. С первого ряда поднимается какой-то очень пожилой человек, подходит к сцене и что-то ему говорит. Костик теперь уже совершенно отчётливо согласно с готовностью несколько раз кивает. Человек садится на место.

– По-моему, его оценили, – бормочет Георгий. – Неужели это сам… – и называет какую-то фамилию.

Аплодисменты так и не стихают, а есть ещё те студенты, которые тоже должны выступить, – наверно, поэтому этот же пожилой человек снова встаёт, идёт на сцену, берёт Костика под руку и уводит…

Мы продолжаем слушать других исполнителей, но видно, что зал всё дальнейшее воспринимает уже совсем не так.

Ну вот уже и закончились все выступления. Непонятно, что теперь нам делать и где Костик.

Георгий достаёт мобильник и кому-то звонит.

– Сейчас нас отведут, – сообщает он, закончив разговор.

Действительно, приходит тот самый Михаил Александрович. Это несколько погрузневший мужчина с заметной плешью.

– Пойдёмте! – приглашает он.

В результате мы оказываемся в некоем классном помещении. Классном не в смысле – отличном, а в предназначенном для занятий. Костик за роялем, а пожилой мужчина, который его увёл со сцены, стоит тут же, прислонившись к стене. Странно, но та музыка, которая сейчас звучит, берёт меня сразу. В ней такая страсть, даже ярость! И рояль сейчас звучит совсем по-другому!

Когда стихают последние звуки, Костик, как обычно, долго сидит неподвижно с взглядом в себя. Наступает тишина. Единственный до нашего прихода слушатель тоже смотрит непонятно куда и молчит. Потом подходит к нему…

– Константин, вы где учились или ещё учитесь?

– В медицинском…

Анекдотичность ответа становится очевидной всем, и мы дружно прыскаем.

– Я спросил про вашу технику владения инструментом.

– Сам… Я часто играю для себя. Ну и просто тренирую пальцы тоже…

– Судя по тому, что за эти полчаса вы сыграли мне и Листа, и Моцарта, и, вот сейчас, Бетховена, я вижу, что у вас достаточно широкий… кругозор.

– Спасибо… – и Костик краснеет от смущения.

– Мишенька, мы этого молодого человека уже ничему не сможем научить. Вспомни Валеру Кулешова! Тот тоже всё сам… – поворачивается пожилой экзаменатор к Михаилу Александровичу. – Почти идеально. Есть, конечно, некоторые огрехи… Но ведь совсем идеально не бывает ни у кого. Но какое же проникновение… Можно не со всем в его исполнении соглашаться, но это его личное понимание этой музыки.

– А что ему надо сейчас делать в его нынешнем… качестве? – осторожно спрашивает Георгий.

– Сложный вопрос вы мне задали. Выступать ему не только можно, но и нужно. Вы же слышали, как его сегодня приняли. И это было совершенно справедливо! Но вся официальная концертная система организована под… консерваторские кадры, а значит, какой-то диплом у него должен быть. В общем, Константин, я должен подумать, кое с кем поговорить, а там уже решим, что с вами делать.

На улицу выходим всей нашей компанией. Ольга держится за согнутую руку Костика и восторженно поглядывает на него снизу вверх, а он так бережно прижимает к себе её руку. Так приятно смотреть на них! Судя по взглядам, которые Георгий бросает на «голубков», он разделяет моё мнение. А я, чёрт возьми, снова слегка завидую…

От метро двигаюсь к своей парадной. Уже довольно поздно, ведь мы задержались в Консерватории после концерта. Нападавший несколько дней назад снег из-за очередной оттепели чавкает под ногами. Переходя Кронверкский, пробираюсь к тротуару между тесно припаркованными машинами. Вдалеке опять стоит какой-то «крузак». С некоторых пор я стал обращать внимание на автомобили этой марки. И чего в них хорошего? Огромный, много жрущий аппарат для богатеев. Мне бы хоть какую-то небольшую тачку, главное, чтобы ездила! Ну да ладно, как-нибудь, когда-нибудь… Пока надо работать и для себя, и для моих подопечных, а всё остальное со временем придёт. А что всё?..

Забавно понимать, что мы с Костиком как бы поменялись ролями. Теперь он с Ольгой, а я один.

* * *

Собираю очередной гарнитур.

Звонок мобильника слышу не сразу, и пока добираюсь до своей сумки, из которой звучит привычная мелодия, звуки прекращаются.

Кто звонил? Костик? Странно… Обычно мы созваниваемся вечерами, а тут одиннадцать утра… Очень странно. Может, что-то случилось? Звоню сам.

– Привет, Максим! – голос Костика звучит как-то необычно. – Хорошо, что ты перезвонил. Есть новости…

Он замолкает, будто обдумывает, как эти новости мне изложить.

– Что случилось? Вести из Консерватории?

– Нет… Речь совсем о другом. Мог бы ты сегодня вечером приехать?

– Что-то ты меня сильно напряг… Что наконец случилось?

– Вчера вечером приезжала… мама.

– О как! – вырывается у меня. Дальше почему-то хочется позубоскалить. – Все живы? Жертв и разрушений нет?

– Максим, ты не смейся… Приезжай вечером, и поговорим.

Понимаю, что ему не хочется серьёзные вещи обсуждать по телефону, но я не могу терпеть до вечера.

– Ты хоть скажи – очередной ссоры не было?

– Успокойся, не было. Вечером всё расскажу, – повторяет Костик.

Скорее бы вечер, а то у меня какое-то беспокойство.

Вечер.

Мы с Костиком на его кухне. Ольга, поставив передо мной тарелку с ужином, ушла в комнату. Для меня это явилось знаком, что разговор, на который я вызван, касается меня лично, и она деликатно дает нам возможность поговорить одним.

– Рассказывай! – вздыхаю я, стараясь подавить в себе дурные мысли. – Что тут произошло?

– Всё случилось совершенно неожиданно. Звонок в дверь, Оля пошла открывать. Слышу из комнаты, что кто-то про меня спрашивает, выхожу в прихожую, а там – мама… У неё был такой неуверенный вид! Спросила, можно ли ей войти… Потом она спросила, та ли это девушка, которая у неё работала…

Просветление у неё наступило, что ли? Поворот на сто восемьдесят?

– Максим, мне стало её так жалко! Повторяю: у неё был такой подавленный вид! Я позвал её на кухню. Оля сделала ей кофе и ушла в комнату. Мы сначала сидели молча. Я понимал, что такой человек, как моя мама, должен сделать над собой усилие, чтобы после очевидного разрыва вот так прийти… В общем, потом она начала говорить, а потом и… плакать. Правда! У неё были слёзы! Я ещё никогда не видел, чтобы моя мама плакала. Я же её всегда знал твёрдой, решительной, властной, а теперь в ней будто что-то сломалось…

– А о чём она говорила, – я спрашиваю, чтобы подтолкнуть Костика к какой-то конкретике, потому что пока одни только эмоции.

– Она сначала попросила у меня прощения, сказала, что очень виновата буквально перед всеми: передо мной, перед тобой, Максим, перед Олей… Сказала, что ей очень плохо, что она, находясь всегда с кем-то, тем не менее всегда одна, что ей надоели все её светские тусовки и что Вадим её стал раздражать.

– Понятно…

– Ну а потом… она стала говорить про тебя. Да-да! Про тебя, Максим! Сначала спросила, часто ли мы с тобой видимся. Я ей рассказал всё, как есть. Правда, про Георгия Николаевича и музыку сказать побоялся… Просто сказал, что ты нам во всём помогаешь, про деньги сказал… Про то, что ты помог Оле найти работу.

– Ты и про Нину Васильевну ей тоже сказал? – спрашиваю с беспокойством, ведь мне очень не хочется, чтобы этот хороший человек пострадал ещё раз.

– Мама мне сама про неё сказала. Оказывается, Нина Васильевна однажды решила всё-таки поговорить с ней, заставила её выслушать и всё объяснила. Тогда, как сказала мама, ей стало стыдно… Именно после этого рассказа я увидел слёзы. А о тебе она говорила много. Говорила, что пыталась тебя забыть, найти замену, но не получилось, поскольку любит только тебя. Сказала, что ты хоть и совсем молодой, но в чём-то оказался мудрее её. Оказывается, она теперь часто подъезжает к твоему дому и, сидя в машине, ждёт, чтобы увидеть, когда ты пройдёшь в парадную.

– Понятно теперь, какой «крузак» я часто вижу припаркованным вдалеке, – усмехаюсь я.

– Максим, ты сейчас это сказал таким тоном, что мне стало понятно: ты её не простил, – вздыхает Костик.

Правильно почувствовал!

– Какой-то классик, кажется, сказал что-то вроде: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Не помню, правда, кто.

– Это у Грибоедова в «Горе от ума».

– Значит, я не хочу, чтобы у меня от моего ума опять случилось горе из-за барыни.

– Она спросила, вспоминаешь ли ты её. Я честно сказал, что стараешься не упоминать вообще. Тогда она спросила, есть ли у тебя кто-то сейчас. Я ответил, что у тебя, кроме работы, сейчас никого и ничего нет. Сказал, что вечерами ты ещё и бухгалтерией занимаешься, чтобы иметь возможность помогать нам с Олей. Тут у неё совсем начались слёзы в три ручья. Назвала себя старой дурой…

– Костя! Я кое-что такое уже от неё слышал. Результат ты знаешь, как и я. Поверь, мне очень не хочется повторно попадать в ту же ситуацию. Барыня – она всегда барыня. А халдеем я быть не хочу – противно!

– Максим, ну хоть встреться и поговори с ней! Поверь, она страдает! Тем более она собирается разводиться с Вадимом. Сказала, что уже почти решила… Что он ей давно уже стал чужим человеком.

Последние слова, сказанные буквально вскользь, заставляют меня по-иному взглянуть на весь Костиков рассказ. Сижу и молчу, уставившись в тарелку с остывшими сосисками и макаронами.

– Мы разговаривали очень долго, – продолжает он. – И всё время о тебе! Я даже немного испугался.

– Чего ты испугался?

– Того, как она тебя любит… Испугался, потому что, несмотря на то что происходит в последние месяцы, я не уверен…

– Во мне? – догадавшись, прерываю я его.

Молча кивает в ответ.

– Понимаешь, Максим, думаю, то, что произошло, во многом следствие твоих прежних любовных похождений. Она считает, что в твоём лице встретилась с таким же восприятием человеческих взаимоотношений, какое было у неё до недавнего времени, – вздыхает Костик. – Но при всём этом сказала, что готова принимать тебя таким, какой ты есть. Именно этого я и испугался, ведь это значит, что она будет терпеть… Любить, терпеть и страдать!

– Костя, я не понимаю твоих опасений. Я ведь уже всё сказал. Горько признаваться, но её слова «пошёл вон!» помню до сих пор. Понимаю: вы оба – и она, и ты – знаете меня как ветреного ловеласа. Понимаю, что происшедшее является следствием моей прежней жизни, но любимым так не говорят! Прошлого не убрать. Что было – то было. И поэтому я не хочу жить под постоянным подозрением. Хотя… Знаешь, как я ждал, что в мой день рождения она позвонит и меня поздравит?

– Значит, ты любишь её!

Молча развожу руками.

– Ну так что же тебе мешает?

– Всё то, о чём я уже сказал. Повторяю: вы оба сомневаетесь в том, что я способен на подлинные чувства. Прости меня, но я не хочу никому ничего доказывать.

– Но если ты её любишь, почему не доказать любимой женщине, что для неё ты готов стать другим?

– Я и стал другим, если ты заметил… – с холодностью, удивляющей самого себя, цежу я. – Но только я это понял, меня сразу же жёстко приземлили. Ведь она-то этого не заметила! Больше доказывать никому ничего не собираюсь.

– То есть ты обиделся…

– Называй это как хочешь.

– Максим… Ну ты же не прав! Я понимаю: ты полюбил, и именно это заставило тебя измениться. Я вижу, что ты и сейчас её любишь. Да, собственно, ты и сам этого не отрицаешь. А если ты убьёшь в себе любовь, то вернёшься к прежнему… восприятию мира.

– Не знаю. Теперь я боюсь обмануться.

– Не веришь в её чувство?

– Не знаю… Наверно, нет.

– А я поверил маме. Поверил в её раскаяние. После этого нашего разговора я готов ей простить всё, на что таил обиды с самого детства, – Костик замолкает и привычно для меня переводит взгляд в окно. Потом снова поворачивается. – Когда она сказала, что хочет разводиться с Вадимом, я спросил её, что тогда дальше. Она ответила, что дальше будет ожидание и жизнь от одного свидания с тобой до другого, если они, конечно, будут.

Молчу. А что я могу сказать?

– Когда она уходила, то подошла к Оле, попросила прощения и сказала, что готова взять её на работу туда же, в салон к Нине Васильевне, – продолжает Костик. – Мы не знаем, что делать.

– Потом обсудим, – отмахиваюсь я, будучи занятым только что появившейся мыслью. – Вот смотри! О своих музыкальных успехах ты ей не поведал. Её отношение к этому ты знаешь, и что произойдёт, когда она узнает, что от неё опять что-то скрывают? Ты об этом подумал? Прости, но вынужден открыть тебе ещё одну тайну. Георгий был у неё в моём качестве ещё до Вадима. Он был хорошим музыкантом, а твоя мать практически сломала ему карьеру, и в результате он стал тем, кем является сейчас. Именно из-за их прежней связи она постаралась отодвинуть его от тебя!

Мой слушатель опять смотрит в окно. Молчим.

– Знаешь, после нашего разговора мне всё равно, кем был у неё Георгий Николаевич. Уверен, он хороший человек! И мне сделал столько добра… А что мама сломала ему карьеру… Она ведь раскаялась! Тогда мама была совсем другой.

– Возможно… Короче! Прости, я не знаю, что должен делать. Скажу честно: ты меня во многом поколебал. Буду думать…

– Прошу тебя, если она к тебе приедет, не руби с плеча. Очень прошу! Видишь, как странно получается – когда-то я к вашим отношениям по-другому относился. Что-то перевернулось…

– Ладно… Обещаю не рубить. А перевернулось действительно – теперь уже я боюсь повторного разочарования.

* * *

Выйдя от Костика, медленно иду к метро и так же медленно думаю.

Да, я обижен! «Пошёл вон…» Вот я и пошёл. А она теперь страдает. У меня нет ни малейшего сомнения в словах Костика. Наверняка всё точно так, как он рассказал. Одумалась… Но ведь если подумать, то кто у неё есть в этой жизни? Сын… Она пришла к нему как к единственному родному человеку, чтобы повиниться и найти поддержку. И совсем молодой парень понял и простил. Ещё она надеется, что у неё остался я… Если бы не надеялась, то не говорила бы обо мне с ним. А ведь я когда-то предложил ей прислониться. Тогда мне стало её искренне жаль. Не знаю уж, каким чувством, но я почувствовал: она фактически признаётся, что заигралась в этой жизни, а когда осмотрелась, то поняла, что рядом нет никого, кто мог бы поддержать в трудный момент. То есть человек запутался. Какой она была со мной после моего возвращения из Москвы! Да… Честно говоря, с таким удовольствием вспоминаю это время! А когда я серьёзно ошибся на работе и получил справедливую выволочку, как она переживала! Я её тогда успокаивал… Может, права Нина Васильевна, говоря, что сильно обиженная женщина способна на крайние поступки? А она, когда эта стерва Лизка, её мастер, выдала ей про Ольгу свои соображения, конечно, сопоставила их с моей прошлой жизнью. Вот и получилась… картинка. Но ведь могла же она хоть попытаться разобраться! Однако всё-таки – сильно обиженная женщина… Ведь спрашивала у Костика, есть ли кто сейчас у меня! А у меня никого нет! Никого! А почему? Ох… Да потому что никто мне не нужен! Может, кроме неё, никто не нужен?

Выхожу из метро. После того как Костик сообщил, что она приезжает к моему дому, почему-то не хочется разглядывать припаркованные машины. Вдруг стоит её «крузак»? И что мне в этом случае делать? Не знаю я, что мне делать в этом случае, да и вообще не знаю, что делать, после того, что узнал сегодня.

Иду, сосредоточенно глядя под ноги.

– Максим!

От произнесённого своего имени непроизвольно вздрагиваю и поднимаю глаза. Сквозь не спеша падающий снег вижу тонкую фигурку. Приехала… На какой-то момент останавливаюсь, по-прежнему не зная, что предпринять, но потом всё же делаю несколько шагов навстречу. Остальные шаги, преодолевая разделяющее нас расстояние, делает она.

– Здравствуй, Максим…

Она стоит передо мной и напряжённо смотрит мне в глаза, будто… Хотя что значит «будто»! Она ищет там… меня! Меня прежнего, ещё того.

– Привет… – выдыхаю я, и наступает молчание. Мы просто смотрим друг в друга.

Во всём её облике есть что-то ждущее, вернее, распахнутое настежь для всего, что случится дальше, чем бы это ни оказалось.

– Я виновата… – тихо срывается с её губ. – Одна виновата во всём… и перед всеми.

После сказанного она отводит взгляд и опускает голову.

А у неё снег на волосах… Значит, долго меня ждала.

Отпускаю пальцы, и сумка с инструментом падает на заснеженный тротуар. Обеими руками прижимаю её за плечи, и она сразу зарывается носом в мой шарф. Я не знаю, что надо говорить сейчас, да и говорить ничего не хочется. Хочется просто вот так стоять…

– Прости меня, дуру старую… – слышно бормотание снизу. – Я больше так не буду…

От своеобразной детскости произнесённого прижимаю её ещё крепче.

– Я тебя очень люблю… – продолжается бормотание. – Прости меня, пожалуйста.

– Я тебя тоже очень люблю, – наконец признаюсь я. – Потому тогда и обиделся. И ты вовсе не старая…

– Поцелуй меня, пожалуйста, – она поднимает голову.

Очень нежно её целую и понимаю, что этого мне реально не хватало.

– Я вчера была у Костика…

– Знаю. Он после этого позвал меня для разговора. Я сейчас от него.

– Спасибо ему, – вздыхает Ника. – Он очень переживает. Вот так из-за одной моей глупости… столько неприятностей… всем.

– Тогда давай сделаем так, чтобы это всё прошло.

– Ты правда этого хочешь?

– Да!

Её пальцы цепляются за рукава моей куртки, а лицо снова утыкается в шарф. Неужели плачет?

– Ты что?

– Ничего… – и шмыгает носом. – Я даже не знаю, как теперь мне с тобой себя вести после всего.

– Я постараюсь тебя понять…

– Правда?

– Правда.

– А у тебя правда никого нет?

– Никого… Кроме тебя!

– Господи! Какая же я дура… – и ещё плотнее вжимается в меня.

Стоим, а снег всё падает, и, наверно, из-за этого скоро мы превратимся в два сугроба. Странно, но чувствую в себе некоторую растерянность. Тоже не знаю, что мне сейчас делать и как себя вести. Приглашать Нику к себе? Она решит, что я хочу сразу же её затащить в койку… А у меня сейчас нет такого настроения! Может, первый раз в жизни я ощущаю возникшую некую очень тонкую атмосферу нашего общения, которую не нужно прерывать низменными порывами. Ни фига себе у меня мысли!.. Костик отдыхает… Но ведь правда! Мне так хочется продолжать стоять и прижимать к себе эту хрупкую, несчастную в своём одиночестве женщину.

– Мы скоро превратимся в два сугроба… – с улыбкой озвучиваю я свою недавнюю мысль.

– Тебе надоело стоять под снегом? – Ника поднимает на меня взгляд. – Ты хочешь… чего-то другого?

– Не знаю… Но мне приятно так стоять и прижимать тебя к себе.

– И мне приятно, когда ты меня прижимаешь…

– Так до утра и простоим.

– Ага… – покорно соглашается она, теперь укладываясь щекой на мой шарф.

Тут до меня доходит, что ей может быть холодно! Простудится ещё…

– Ты замёрзнешь. Пошли ко мне. Чаем согреемся.

У меня в комнате целомудренно, сидя с противоположных сторон стола, обжигаясь, пьём горячий чай. Ника не сводит с меня глаз.

– Ты чего? – не выдерживаю я.

– Не знаю… – зябко ёжится она, и снова этот взгляд.

Подсаживаюсь и прижимаю её. Сразу же голова оказывается на моём плече.

– Мне не хочется уходить, – тихо произносит она со скрытым вопросом.

– Тогда не уходи.

– Костик тебе сказал, что я буду разводиться?

– Сказал. Ты Вадиму уже сообщила?

– Да… Сразу, как вернулась от Костика. Он устроил мне скандал. Кричал, что нельзя всё в один день разрушить, что я не подумала про его карьеру, ведь ясно, что про него скажут в нашем обществе…

– А что скажут?

– Он же без меня – никто! Собственно, это и ему известно, да и не только ему. Это ведь я его в администрацию устроила через свою клиентку, жену начальника одного из департаментов… Сейчас Вадим там начальником какого-то отдела. В моих салонах много жён тамошних чиновников бывает. Иногда по-бабски судачим… Его почему в Москву часто гоняют – здесь занять нечем! Хотя, когда я пробивала мужу карьерную дорогу, рассчитывала, что он будет способствовать моему бизнесу. Правда, однажды он помог с одним помещением под спа-салон. Но после этого целый год всё вспоминал об этом, говоря, что теперь ему приходится чувствовать себя должником одного влиятельного человека. Мелочный он!..

Потом опять молчим. На часах уже одиннадцать.

– Ты меня не выгонишь? – почти шёпотом спрашивает она.

– Нет.

– Тогда давай ложиться… Ты же ведь, наверно, на работу встаёшь рано?

Киваю.

– Ты извини, что я тебе сломала вечер. Костик мне сказал, что ты вечерами ещё и дома работаешь.

Это так забавно звучит сейчас, что невольно улыбаюсь.

– Ничего… Завтра наверстаю.

Под одеялом Ника прижимается ко мне и тихо вздыхает.

– Что, снова скажешь про шалаш с милым? – и снова улыбаюсь.

– Скажу… Знаешь, как мне захотелось вернуть это всё после разговора с Ниной Васильевной. А ведь я сначала не хотела её слушать… Она даже цыкнула на меня… В общем, настоящие друзья – совсем не те, кто наушничает. Завтра обязательно поеду к ней… Спасибо ей скажу. Огромное спасибо… После разговора я просто растерялась. Понимала, что только сама могу и должна всё исправить, но мне было страшно. Боялась, что… вы все меня… не примете. Дура… Понимаешь, Максим, всё то, чем и как я занимаюсь в бизнесе, приучило меня к мысли, что… – она замолкает, подбирая слова. – Что все вокруг… какие-то неверные… Что людям до конца верить опасно! Я боялась, что и ты, и Костик накажете меня… непрощением.

– Ты действительно – дура, – шепчу ей на ухо.

– Угу… – тихонько соглашается она. – Но я очень хочу быть с тобой. Хоть иногда… Даже если ты будешь… Ты же молодой… красивый…

– Слушай, прекрати! Все эти месяцы у меня никого не было. Мне ни одна женщина не была нужна!

– Спасибо тебе, Максим…

– Пожалуйста, не благодари меня за любовь.

Уже который раз Ника называет меня полным именем, как Костик.

* * *

Наверное, ночь помогла нам перевернуть неприятную страницу, ведь утром Ника, перед тем как нам выйти из моей комнаты, сначала долго смотрела мне в глаза, а потом, пригнув мою голову, стала нежно целовать куда только можно и наконец, пробормотав, что не может расстаться, отпустила.

С работы набираю номер Костика.

– Привет… Выдохни. Мы помирились. Так что можешь быть спокоен.

– Уф-ф… – действительно вздыхает он. – Спасибо тебе, Максим, что понял маму.

Блин! Ещё один такой же… Тоже – спасибо…

– И тебе спасибо, что… посодействовал. Только всё равно нам с тобой надо пересечься и обстоятельно поговорить по вашим делам в изменившейся ситуации.

– Конечно! – с готовностью соглашается он. – Давай сегодня? Насчёт устройства к маме мы с Олей сомневаемся…

– Правильно сомневаетесь. Об этом тоже поговорим. А насчёт сегодняшнего вечера я не знаю. Понимаешь, мы утром… – и осекаюсь, понимая, что сказал, наверно, лишнее. – В общем, мы пока не договорились, что будет вечером.

– Максим… Я услышал твою… осечку, – как-то очень мягко, скорее всего с улыбкой произносит Костик. – И, как уже большой мальчик, всё понимаю. Поверь, после того, что сказала мне мама, я искренне рад за вас.

– Ну а раз всё понимаешь, то называть ли меня папой – решать тебе самому, – с хорошей долей ехидства говорю я, напоминая ему его прежние слова.

– Я подумаю над этим, папа, – уже с явной ухмылкой отвечает он и вдруг добавляет: – Максим, ты для нас с Олей столько сделал, сколько не каждый отец сделает. По крайней мере, мой отец со мной не встречался со времени развода с мамой. Это я уже серьёзно.

Закончив разговор, сразу вспоминаю про свой визит к бывшей жене и дочке и чем он закончился.

Знакомый номер агентши, расселяющей нашу квартиру, высвечивается на телефоне одновременно со звонком.

– Слушаю!

– Здравствуйте, Максим! Это ваш агент по расселению беспокоит.

– Я вас узнал.

– Спасибо. Вы могли бы сегодня посмотреть ещё одну квартиру?

О как! Дело двигается! Правда, если это будут такие же дрова, как и те две, которые я уже успел посмотреть, то даже и не знаю…