Текст книги "Шапка Мономаха"

– Я это уже поняла…

– Мы делаем это вместе, – взяв Нику под руку, я тактично обозначаю наше нынешнее состояние.

Тонкая улыбка Валерия Алексеевича говорит о том, что ему всё уже понятно.

– А вот и мы! – весело объявляет Георгий, подходя к нам в сопровождении Костика и Ольги. – Здравствуйте! – это он поздоровался со своим постояльцем. – Ну как вам?

– Добрый вечер. Только пока извините, Георгий Николаевич, – он поворачивается к Костику. – Костя, дорогой вы мой… Искренне вас поздравляю, и спасибо за доставленное удовольствие услышать вашу игру в прекрасном зале на прекрасном инструменте. Вы знаете, что я уже являюсь преданным вашим поклонником, и поэтому прошу заранее информировать меня, где и когда вы будете выступать. Моя визитка у вас есть.

– Спасибо… Спасибо большое… – Костик забавно смущается. – Я обязательно скажу, если ещё что-то такое будет. Правда, пока сам не знаю… Мне сказали, что ещё подумают и позвонят.

– Мне кажется, Валерий Алексеевич, что при всех дифирамбах, которые ему тут пели, они тоже не знают, что с ним делать, – констатирует Георгий, поворачивается к бывшему ученику и говорит очень серьёзно: – Так что ты, Костя, к сожалению, оказался пока вне системы. Но уверен, что ты пробьёшься, если работать будешь так же, как сейчас, а может, и больше.

– Костенька… – Ника обнимает его, целует и долго не отпускает. – За сегодняшний вечер я очень многое поняла. Ещё раз прости меня… С этого момента у нас будет всё совсем по-другому.

* * *

Да уж… У нас теперь всё совершенно по-другому.

Во-первых, Ника сразу, тем же вечером, заявила, что понимает свой моральный долг и тем более вину перед собственным сыном и готова на что угодно, чтобы искупить прежние ошибки. Именно поэтому решение всех финансовых вопросов, касающихся жизни Костика, перешли к ней. Я не стал этому сопротивляться, понимая, что это в первую очередь нужно ей самой для успокоения совести.

Во-вторых, мы наконец переехали в мою квартиру на Ржевке.

В один из вечеров мне были показаны результаты ремонта. За месяц тут, естественно, была сделана не только косметика… В общем, я на такой комфорт не рассчитывал. Заглядывая мне в глаза, Ника спросила, нравится ли мне, как всё преобразовано. Было видно, что это её очень беспокоит. Конечно, я совершенно искренне поблагодарил, сказал, что всё просто прекрасно, что такого ожидать было трудно, и увидел в её глазах… счастье. Потом мы, как и договаривались, вместе поехали покупать мебель, которую после доставки собирал я сам.

После переезда мы пригласили отпраздновать новоселье нашу молодёжь. Они оценили все изменения. Мы хорошо и тихо, я бы сказал, по-семейному посидели. Когда во время этих посиделок мы с Никой обменивались взглядами, я снова видел в её глазах счастье. Ольгу она называла не иначе как Оленькой, живо обсуждала с ребятами их планы. Сама предложила организовать у Георгия в пансионате Костины выступления, но уже официально, не скрывая, что подходит к этому с точки зрения бизнеса, считая, что ему надо приобретать известность хотя бы таким путём. Очень мягко поддержала моё напоминание насчёт продолжения учёбы в Медицинском университете – хотя бы для того, чтобы избежать армии. Когда же мы потом остались одни, Ника буквально набросилась на меня с поцелуями. Я не отбивался, а она твердила лишь одно слово – «спасибо».

Всё думаю – может, и ей, и мне раньше не хватало подлинного понимания слова «дом»? Ведь дом, конечно же, это не только четыре стены с крышей, где семеро по лавкам. Только сейчас я стал понимать, что дом – это то место, куда стремишься вернуться после какой-то работы, и ты знаешь, что здесь не просто можно будет отдохнуть и что тут накормят и обогреют, но главное, что тут ты будешь понят.

Ну а теперь, в-третьих – о грустном.

Вадим, как и обещал, начал активные действия по отъёму у Ники её бизнеса. Его ловкие адвокаты, лихо передёргивая реальные события, начали формировать у суда мнение, нужное истцу. Мне показалось, что она, всё-таки до конца не веря в возможность таких действий со стороны мужа, готовилась к цивилизованному разделу имущества, предполагая всё поделить, то есть одну фирму оставить себе, а другую отдать. Причём себе она собиралась оставить ту, которая у неё была ещё до замужества, где в настоящий момент трудились надёжные кадры вроде Нины Васильевны и Георгия. Однако, выворачивая всё наизнанку, противоположная сторона утверждала, что только с появлением у ответчицы мужа в лице Вадима дело получило должное развитие. Свидетельские показания сотрудников отметались с утверждением, что работники просто не в курсе дел хозяев. Решение, подготовленное стороной истца, предполагало всё отдать ему, а ответчице присудить лишь небольшую финансовую компенсацию в счёт того, что, выходя замуж, она уже что-то там такое имела. Я вижу, как адвокаты Ники стараются в поисках аргументов и документов, подтверждающих справедливость требований сегодняшней хозяйки, но они жалуются, что ощущают включение на всю катушку административного ресурса. В общем, тяжба продолжается, набирая обороты.

Конечно же, Ника сильно переживает. Часто говорит, что, взрастив и вскормив свой бизнес, теперь видит в нём дело жизни. Вечерами я успокаиваю её, как могу. Молодых мы не очень посвящаем в судебные проблемы. Пусть лучше занимаются проблемами музыкальными. Тут есть некоторые подвижки: кто-то выложил в Интернет выступления Костика в Консерватории. И первое, и второе. Георгий, который добровольно курирует своего бывшего ученика, на мою электронную почту прислал ссылку. Мы с Никой с удовольствием посмотрели. Хорошо будет, если такая информация правильно повлияет на его будущее. Сам Костик после разговоров на наших посиделках на новоселье теперь даёт уже официальные мини-концерты раз в неделю в пансионате. Некоторые слушатели приезжают туда специально, чтобы услышать его игру. Как-то Георгий, усмехаясь, сказал, что, может, в конечном итоге такие выступления помогут ему превратить вверенное заведение из дома свиданий в культурный центр. Что ж… с некоторых пор я стал совсем по-другому относиться к таким заведениям и теперь думаю, что такой поворот был бы неплох.

* * *

Как всегда, некстати во время очередной сборки звонит телефон.

Гм… Костик?

– Слушаю, – недовольно бросаю я в трубку.

– Максим! Беда случилась! – почти кричит он. – Мама попала в аварию.

Ника сегодня с утра поехала в пансионат к Георгию, чтобы обсудить с ним завтрашнее заседание суда. К вечеру должна была вернуться. Судя по почти истеричному крику, случилось что-то страшное.

– Жива?

– Говорят – да.

– Что значит – говорят?

– Мне позвонили из больницы, куда её привезли. В её телефоне в меню нашли слово «сын» и позвонили. Сказали, что идёт операция и что исход неизвестен.

– Где эта больница?

– Посёлок Чистые Озёра. Районная больница.

Только какой-то районной больницы с соответствующей квалификацией персонала нам ещё и не хватало.

– Узнал, как туда ехать?

– Да. Почти так же, как к Георгию Николаевичу.

– Встречаемся на вокзале, – решаю я и назначаю время.

Так… Делаю звонок в свою фирму, объяснив причину, прошу меня заменить на этом адресе. Теперь звоню Георгию. Я должен поставить его в известность.

– Значит, она в Чистых Озёрах… – он какое-то время молчит и выдыхает с неожиданными для меня словами: – Хоть в чём-то повезло…

– Не понял…

– Потом вам объясню, – и так же, как я с Костиком, решает: – Встречаемся в больнице. Я выезжаю.

Костик, Георгий и я сидим на стульях в приёмном покое чистоозёрской больницы. Кого-то привозят на «скорой помощи», кто-то приходит сам… А вот сейчас словно какой-то перерыв наступил, поскольку мы одни.

Нам сказали, что операция всё ещё идёт и надо ждать. Подробностей состояния Ники мы пока не знаем. Про ДТП известно только то, что выехавший при обгоне на встречку какой-то «Мерседес» смял «Фокус» в хлам. Перед столкновением Ника пыталась отвернуть, и поэтому удар пришёлся в водительскую дверь.

Через приёмный покой быстро проходит худощавый несколько узкоплечий молодой человек в белом халате и с живописной русой шевелюрой. Георгий вскакивает и идёт буквально ему на перехват.

– Здравствуйте, Иван Николаевич. Ну как там? – торопливо и очень нервно спрашивает он, беря его за руку.

– Здравствуйте, Георгий Николаевич… Позвоночник, слава богу, не пострадал, но частично тазовые кости, левое бедро, внутренние органы… – вздыхает врач и поясняет: – Сам Александр Николаевич уже третий час стоит у стола. Ассистирует Новиков…

Не встреваю, понимая, что, раз идёт такой разговор, значит, Георгий тут некоторых людей неплохо знает.

– Кто это был? – спрашиваю я, когда мы опять остаёмся одни.

– Иван Николаевич Серёгин – замечательный врач. Работает вместе с Елизовым. Именно он возился с моей женой.

– А кто такой Елизов?

– Александр Николаевич Елизов – тот специалист, к которому сюда чуть не со всей страны ездят. Лежавших долгие годы поднимает на ноги, людей буквально с того света возвращает… А по должности – заместитель главного врача. Я познакомился с ним, когда сюда жену привозил.

Понимаю, что причину выяснять нетактично.

– Он хирург?

– Елизов – специалист в разных областях, но хирургия – это его своеобразное хобби. Практика показывает, что то, что может он, вряд ли сумеет кто-то другой. Именно поэтому я сказал, что повезло. Совершенно неординарный человек!

– Почему? – вырывается у меня вопрос.

– Очень специфичен. Иногда мне даже кажется, что он спокойно читает мысли собеседника, да и вообще просто видит его насквозь. Говорят, что даже может безошибочно предсказать будущее… Я, например, в его присутствии не могу чувствовать себя спокойно. Почему-то страшновато!

В это время открывается дверь лифта и оттуда выходит ещё один довольно молодой мужчина, но явно старше, чем подходивший к нам Серёгин. Тоже худощавый, но широкоплечий, с обильной ранней сединой. Его облачение мне подсказывает, что это и есть тот, кто оперировал Нику. Идёт прямо к нам. В ожидании напрягаюсь.

– Здравствуйте, Александр Николаевич, – поднимается ему навстречу Георгий.

– Здравствуйте, кажется… Георгий Николаевич? – без улыбки приветствует его хирург и пожимает протянутую руку. Видно, что он очень устал.

– Как она? – перебив ещё не начатый разговор, без всяких политесов выпаливаю я вопрос.

Елизов переводит взгляд на меня и какое-то время молчит. Будто изучает!

– Будет жить, – наконец говорит он. – А об остальном, Максим, мне с вами надо поговорить отдельно и серьёзно. Пойдёмте…

Совершенно не понимая, как этот действительно странный человек узнал, что меня зовут Максимом, иду за ним. На двери в кабинет табличка «Доктор Елизов» – и всё. Значит, этим всё и сказано!

– Садитесь, – он указывает на обычную медицинскую кушетку, а сам садится за стол.

Сажусь, куда велели. Теперь мы сидим друг напротив друга, и в течение новой паузы, видя, как он меня рассматривает, чувствую явный неуют. Пытаюсь понять, что в его взгляде. Складывается впечатление, будто для этого человека я являюсь открытой книгой, которую он уже прочёл, понял в ней гораздо больше, чем я сам, и теперь не знает, как с высоты своего особого знания объяснить неразумному элементарные, с его точки зрения, вещи.

– Вы спросили, как она, – слегка усмехнувшись, начинает говорить врач. – Повторяю: жить она будет, но не говорю, что самое страшное позади.

– Нужна ещё одна операция?

– Нет… – слегка морщится он и, очередной раз взглянув мне в глаза, усмехается однозначно с сожалением. – Простите меня, но вам пока недоступно понимание того, что действительно страшно. Не вдаваясь в подробности, скажу, что многое мы складывали буквально по кусочкам. Дай Бог, чтобы всё срослось правильно… – теперь он смотрит куда-то вверх, будто молится. – А за то, чтобы она встала и начала ходить и чтобы ещё левая нога не стала короче правой, придётся побороться. Это всё я вам говорю, чтобы вы понимали объём проблем.

Елизов снова смотрит на меня, но теперь уже испытующе. В голове у меня полный кавардак. Почему-то первая мысль, которая приходит, – пройдёт ли инвалидная коляска в дверь лифта.

– Мне кажется, вы начали понимать истинное положение вещей, – с лёгкой, будто обозначающей облегчение улыбкой говорит он.

Господи… Неужели действительно читает мои мысли?

– А теперь я буду говорить, а вы будете внимательно слушать… – усмехаясь, спокойно продолжает Елизов.

Зачем-то сглатываю и киваю.

– Много лет назад я оказался в схожей с вами ситуации. Мне надо было поднять на ноги одного бесконечно дорогого мне человека. Тогда один мудрый старый доктор мне сказал, что такой больной для выздоровления может рассчитывать только на мою любовь. И я дал ему свою любовь… да и, собственно говоря, отдал всего себя, – я чувствую, как он, рассказывая о пережитом, подбирает слова. – В общем, моё к нему отношение в конечном итоге вывело меня на правильные действия. Я подчинил всю свою повседневную жизнь только одной цели и победил. Благодаря своему отношению к этому человеку я сумел поднять его на ноги, тогда ещё не будучи врачом. Он не только встал, но и ходит, и бегает, да и вообще прекрасно себя чувствует. Когда я вам сказал о самом страшном, то имел в виду страх потерять надежду на хороший исход всех трудов, страх что-то недоделать, что-то забыть сделать или сделать не вовремя. Страх того, что любимый человек, потеряв надежду, захочет сдаться и прекратит сопротивление болезни. Кроме всех этих разных страхов существует ещё каторжная жизнь, полностью подчинённая всем трудностям, а порой и капризам другого человека. Теперь вы понимаете, что вас ждёт?

– Силюсь понять, – бормочу я. – Поверьте, я буду стараться выстроить свою жизнь в новых условиях так, как это нужно для того, чтобы Ника встала. Я люблю её!

Елизов снова испытующе смотрит на меня.

– Я это понял и лишь поэтому решил с вами говорить так, как говорю сейчас. Повторю вам то, что тогда мне сказал тот старый доктор: она может рассчитывать только на вашу любовь. Запомните это! И ещё… В её ситуации успешный исход вполне вероятен. Такие случаи уже бывали. Вряд ли вы знаете, что с подобной травмой давно, ещё в прошлом веке, успешно боролась замечательная певица того времени Анна Герман, тоже попавшая в автокатастрофу. Сначала так же лежала, а потом благодаря любви и трудам мужа и, конечно, своим трудам встала, начала ходить и снова давать концерты. Они победили вместе! Вы понимаете?

Киваю.

– Александр Николаевич, говорят, что вы можете заглянуть в будущее… – вспомнив рассказ Георгия, робко начинаю я.

– Я не гадалка! – резко обрывает он меня. – Вы должны усвоить, как «Отче наш», что всё только в ваших руках. И всё зависит от того, как вы поставите дело, от того, как будут выставлены приоритеты.

Ну и сказал… Неужели он действительно что-то выудил из моей головы?

– Считайте, что Господь послал вам испытание, – абсолютно серьёзно говорит Елизов. – Думаю, что оно для вас самого будет полезным. Уверен, что вы меня правильно поймёте.

– А можно будет к вам обращаться за советами?

– Нужно! Я готов вам помогать. Рекомендации по медицинским вопросам обязательно будут. Главная же рекомендация, я на это особо обращаю ваше внимание, Вероника Михайловна должна быть убеждена, что она вам очень нужна в вашей жизни. А в остальном… приедете через два дня, поговорите с ней, а потом уже получите от меня инструкции.

– А сегодня?

– Сегодня, завтра и послезавтра я вас к ней не пущу. Она сейчас в реанимации. И будет находиться там до вашего приезда.

Он встаёт, давая мне понять, что разговор окончен. Тоже встаю и пожимаю протянутую руку.

– Я всё сделаю, чтобы поставить её на ноги, – зачем-то говорю я.

– Не сомневаюсь, – и он странно усмехается.

Выйдя из кабинета, вижу унылого Костика и нервно меряющего приёмный покой Георгия.

– Ну что? – подходит он.

– Инструкции буду получать через два дня, после разговора с Никой.

– А когда можно будет к маме? – нервно спрашивает Костик.

– Тоже через два дня. Она пока в реанимации. Поехали!

– О чём вы говорили с Елизовым? – интересуется Георгий.

– О том, что мне предстоит… – и, обращаясь к обоим, неожиданно жёстко говорю: – Запомните! Я её не брошу, какой бы она сейчас ни была. Я буду за неё бороться. Вы оба должны быть в этом уверены.

Дома заваливаюсь на нашу кровать. Настроение… соответствующее.

В памяти всплывают откровения Ксюхи, моей московской любовницы. Как она тогда говорила? Не хочет быть привязанной к инвалидной коляске? Вот ведь как всё перевернулось… Не любила она своего мужика! Бедняга он… А я люблю! Люблю эту несчастную женщину, которая поначалу была такой же любовницей, а потом стала для меня, наверное, всем… Ну куда же я без неё? Конечно же, никуда. Мы будем жить здесь вместе, и я стану для неё сначала сиделкой, потом… Короче, буду делать всё, что потребуется. Не брошу я её!

Реально себе представляю, как буду жить без секса. А ведь Влад, мой гостиничный сосед, как говорил? Измена только в голове… А тело к этому, значит, не имеет отношения. Нет… Шалишь! Только сейчас я понял, что после своего возвращения из Москвы перестал интересоваться другими женщинами. Не нужны мне они! Да и не нужен мне теперь секс! У меня есть и будет Ника. Вот поставлю её на ноги…

Странно как-то со мной говорил Елизов. Чуть ли не намёками. И откуда он знает, как меня зовут? И его слова про испытание, которое будет для меня полезным… Может, заглянул в моё прошлое? Если это так, то понимаю, что он теперь обо мне может подумать… Ну это если я вообще буду ему интересен.

А как он говорил про мою будущую жизнь… Будто гвозди заколачивал. Значит – знает… А чего бы ему не знать, если у него в прошлом было что-то похожее. Так сказать, по личным впечатлениям. А как он усмехнулся и ответил, что не сомневается, когда я сказал, что сделаю всё… То ли верит мне, то ли, опять-таки, просто знает. Но я действительно сделаю всё. И буду делать это ежедневно и ежечасно. Это будет моим приоритетом.

* * *

Когда Георгий мне рассказал, что в этой больнице есть палаты для людей, которые могут оплатить для себя повышенный комфорт, мы с ним попросили после реанимации разместить Нику в одной из них. Оплачу такие условия я с одного из двух счетов, открытых на моё имя.

Наряженные в обязательные здесь белые халаты, вместе с Костиком входим в спецпалату. У меня в руках цветы… Вид Ники с ввалившимися глазами, на растяжках, ещё с какими-то трубками в носу, с капельницей в вене левой руки меня впечатляет. Мы сегодня только вдвоём. Георгий поехал на заседание суда.

– Мама! – бросается к ней Костик.

– Костенька… Родной мой… – она пытается его обнять одной правой рукой. – Вот видишь, как всё получается…

– Мама, всё будет хорошо… Обязательно будет хорошо, – повторяет он, глотая слёзы. – Доктор Елизов сказал, что ты поправишься. Георгий Николаевич говорит, что он классный врач!..

– Костенька мой… Сыночек мой… – Ника тоже плачет и пытается гладить его по голове.

Для меня эта сцена тяжела. Пора прекращать.

– Так… Костя, тебе надо привести себя в порядок, – говорю я решительно. – Да и нам надо пообщаться. Подожди-ка ты меня в коридоре.

Костик послушно идёт к двери и там оглядывается.

– Давай-давай… – я делаю указывающий взмах рукой и, сев на край кровати Ники, беру её за свободную руку. – Здравствуй!

– Вот и всё, Максим… – она долго на меня смотрит и еле слышно произносит: – Счастье кончилось…

– Нет… – качаю я головой. – Оно ещё только ждёт нас впереди.

– Нас… – она пытается усмехнуться. – Кому я теперь такая нужна…

– Мне! Я люблю тебя!

– Я видела один старый испанский фильм… Там было сказано, что жалость не надо путать с любовью…

– А у нас в России жалею – значит, люблю! Я люблю тебя любую, – и прижимаю её руку к своей щеке. – Я хочу, чтобы ты мне верила. Ты мне очень нужна!

– Правда?..

– Правда, – и целую её ладонь.

– Ну и что ты со мной такой собираешься делать?

– Привезу тебя к нам домой. Буду за тобой ухаживать… Кормить, лечить… Я очень хочу, чтобы мы были вместе.

– Но ведь я же сейчас наверняка останусь без всего… – грустно улыбается она, явно имея в виду свой бизнес.

– Да и наплевать! Мне нужна ты, а не твой бизнес.

– А Костя?

– Ничего, прорвёмся! Поможем и ему, – и опять несколько раз целую её руку. – Тебя вот на ноги поставим, и всё у нас будет хорошо. Я уверен! – и добавляю, опять заметив на её глазах слёзы: – А вот плакать больше не надо. Ты должна всегда улыбаться и быть уверенной, что всё будет хорошо.

Всё-таки не зря меня Елизов вчера воспитывал, если Ника наконец пытается улыбнуться.

– Нагнись немного… – еле слышно просит она.

Наклоняю голову и чувствую, как её пальцы трогают, а потом гладят мои волосы…

В коридоре нахожу угрюмого Костика. Сажусь рядом.

– Слушай меня внимательно, – тихо говорю я ему на ухо. – Прекрати разводить тоску-печаль. Твоя мама должна видеть только нашу уверенность в том, что всё будет хорошо. Мы все вместе должны стараться создавать ей только хорошее настроение.

– Да какое у неё может быть хорошее настроение, когда она понимает, что теряет всё! – поворачивается он ко мне.

– Запомни! Главное, что она должна понимать, что нас она не потеряет никогда. Понял меня? Она должна знать, что все мы вместе с ней. По крайней мере, я буду с ней в любой ситуации. Надеюсь, ты мне веришь.

– Максим, я верю тебе. Да и как после всего я могу тебе не верить! Но ведь надо же её как-то лечить! Поднимать с кровати!

– Елизов обещал помогать. Сейчас я пойду к нему за инструкциями, а ты меня подожди в приёмном покое.

Елизова нахожу в уже знакомом кабинете.

– Здравствуйте, Максим! – приветствует он меня, отрываясь от каких-то бумаг и рентгеновских снимков. – Садитесь. Сейчас я закончу…

Некоторое время жду и исподволь наблюдаю за ним. Интересно, я вижу его реально интеллектуальный труд. Вот только что на его лице была написана явная досада, а теперь оно начало светлеть и даже появилось подобие улыбки. Набирает номер на местном телефоне…

– Это я… Ивана пригласите… Ванюха, я, кажется, знаю, что надо делать в этой ситуации… Конечно, всё непросто, но, думаю, выход есть. Попозже обсудим… Угу… – и, положив трубку, поворачивается ко мне: – Ну вот…

– Александр Николаевич, я готов всё записать… – начинаю я, видя, что он освободился.

Снова усмешка, которую я видел при первой встрече.

– Вы сейчас напоминаете мне меня в том прошлом, о котором я рассказывал. А думать вы готовы? – и, видя моё откровенное недоумение, поясняет: – Когда всё, даст бог, срастётся правильно, нужно будет тренировать ослабшие мышцы, а значит, делать разные упражнения. Мы, конечно, будем подсказывать, учить, но возможно, некоторые из них вам, как человеку, живущему рядом, придётся придумывать самому. Так что придётся думать каждый день…

Молча киваю.

– А вообще вам повезло! Вы получили возможность пройти своеобразный тест на человечность, то есть доказать, что вы красивый человек… не только внешне, – и врач смотрит мне прямо в глаза.

Чувствую, что краснею. Чёрт бы побрал мою внешность!

– Пока Вероника Михайловна лежит здесь, мы будем делать всё необходимое. Постараемся помочь ускорению процесса сращивания костей. От вас же требуется не оставлять её одну. Я не имею в виду уход. Тут можете не волноваться – персонал у нас хороший, сами всё сделают. Согласитесь, что если вы будете ежедневно сюда приезжать и хотя бы держать её за руку…

– Буду! Обязательно буду!

Похоже, у меня это прозвучало слишком пылко, но это так и есть!

– Вот и хорошо. Обязательно сначала попытайтесь создать, а потом и поддерживайте у неё хорошее настроение. Постарайтесь организовать всё так, чтобы у неё не оставалось свободного времени. Она должна быть всё время чем-то занята. Не телевизором в палате, а делом! Заставьте её захотеть встать поскорее. Такое желание очень поможет нам, врачам, оно в определённой степени будет стимулировать заживление и восстановление.

Елизов снова внимательно смотрит на меня, будто проверяет – дошло или нет. Но ведь я же не дурак, в конце концов!

– Вижу, что вы меня поняли, – с удовлетворением замечает он. – Пропуск вам сделают постоянный, как для любого посетителя тяжелобольных. Если у вас возникнут вопросы, то мы на них ответим. Если буду свободен – отвечу сам, если нет – вас проконсультирует доктор Иван Николаевич Серёгин. Он полностью в курсе и будет её лечащим врачом. На сегодня это всё, что я могу вам… порекомендовать.

Выйдя из больницы, вижу машину Георгия, а сам он уже идёт мне навстречу.

– Здравствуйте, Максим! Как она?

– Вроде ничего, бодрится… Я теперь буду сюда ездить каждый день после работы. Мне постоянный пропуск даже сделали. Елизов сказал, что все мы должны стимулировать у неё хорошее настроение.

– Хорошее настроение… – вздыхает Георгий. – К ней, между прочим, её пока ещё супруг собирается. Чтобы оттянуть все разбирательства, в суде я сказал, что ответчица попала в аварию и в тяжёлом состоянии находится в больнице. Вадим сразу с удовлетворением заявил, что если она не дееспособна, то он как муж имеет право представлять везде её интересы. Смешно… Вы же понимаете, как он их собирается представлять! Наши адвокаты сказали, что в любом случае ему нужна генеральная доверенность. В общем, завтра к ней будет визит.

– Ну это если его к ней ещё пустят. Вы же знаете, как здесь всё строго.

– На удивление. Я давно заметил, и это здорово! Попасть к ней он сможет только вечером, в приёмные часы. В другое время не пустят.

– Вот и слава богу!

* * *

Приезжаю в больницу. На очередном адресе постарался сделать всё побыстрее, и вот на часах пять, а я уже здесь. Купил Нике соков и конфет, ведь знаю, что она – сластёна.

– Вы в спецпалату к Веронике Михайловне? – осторожно спрашивает меня охранник, которому я показываю пропуск.

– Да…

– Александр Николаевич просил вас сначала зайти к нему.

Послушно иду в кабинет доктора Елизова.

– Здравствуйте, Максим! – буднично здоровается хозяин кабинета. – Садитесь.

Сажусь.

– Сегодня утром к Веронике Михайловне пытался прорваться некий посетитель…

– Это её муж, Вадим, – торопливо вставляю я.

– Я знаю, – безразлично роняет он и добавляет: – Мерзкий тип. Я позвал вас, чтобы предупредить: мы не имеем права не пускать родственников в обозначенное для посещений время. Утром его не пустили, но вечером он наверняка заявится снова. Думаю, ей для успешности нашей терапии такие визиты не нужны. Я полагаю, что этот человек сюда приезжал совсем не для того, чтобы проведать больную. С ним были ещё… двое.

Да… Почему-то я уверен, что Елизов уже всё понял в нашей кухне! А те двое – скорее всего адвокат и нотариус для оформления доверенности.

– Александр Николаевич, но ведь я пока при ней никто, а он пока ей муж… Я же не могу с ним драться тут, в больнице.

Он озадаченно морщится и вздыхает.

– Да уж… Не хотелось бы… Я дал команду охране, чтобы мне о его новом приходе доложили сразу, и, когда он снова заявится, сам с ним поговорю. Скажу, что больная всё ещё в реанимации и я к ней никого не пускаю. В общем, постараюсь…

– Вы нас простите за лишние хлопоты, – бормочу я.

– Ладно, идите к ней.

Захожу в палату. Слава богу, у Ники уже нет этих трубок в носу.

– Здравствуй, любимая! – сажусь на край кровати и целую её теперь уже в губы. – Ну как ты?

– Стараюсь… – и она действительно старается улыбнуться.

– Вот и старайся, – и целую её снова. – Скажи, как тут за тобой ухаживают?

– Максим, ты не беспокойся. Тут такой замечательный персонал! Я даже не думала, что можно так внимательно относиться.

– А врач был? – на всякий случай спрашиваю я.

– Приходили Александр Николаевич и Иван тоже Николаевич… Не перепутаешь. Мне сестра объяснила, что они, оказывается, братья.

– У них же фамилии разные!

– Они сводные… Долго меня смотрели. Я поняла, что Елизов что-то объяснял Ивану Николаевичу, давал указания…

Я смотрю на Нику, и мне приятно видеть хоть и небольшой, но всё-таки энтузиазм, с которым излагаются последние события.

– Знаешь… Хоть мне и сказали, что Александр Николаевич меня чуть не по кускам собрал, но я его почему-то побаиваюсь… – со смущённой улыбкой признаётся она. – Такой суровый… Иногда так строго посмотрит…

– На меня он тоже так смотрит. Иногда даже кажется, будто что-то вытягивает…

– Ага! Мне тоже так показалось. А Иван Николаевич – такая лапушка… Такой добрый! Взял меня за руку и так посмотрел… Я даже заулыбалась…

– Короче, ты в него влюбилась, – ехидно подытоживаю я.

Она тянет меня к себе и целует.

– В кого я ещё могу влюбиться, когда у меня есть ты…

– Есть… А у меня есть ты… Любимая моя… – и мы опять целуемся.

– Ой, Максим… Так не хочется о делах… Но надо! – вздыхает Ника. – Я же ничего не знаю. Суд вчера был?

– Нет. Георгий взял паузу из-за твоей болезни. Адвокаты оформили перенос.

– Знаешь, я думаю, что на него надо оформить доверенность… Ты не против?

– Конечно, нет! Тем более Вадим уже сегодня утром пытался к тебе пробиться с нотариусом для того же. Елизов его не пустил.

– Спасибо ему… Тогда надо спешить! Александр Николаевич мобильник у меня забрал, чтобы не беспокоили. Так что ты позвони Георгию, чтобы он сегодня же приехал с адвокатом и нотариусом. Хорошо?

– Конечно! – в своём телефоне набираю нужный номер и, услышав в трубке голос, сразу даю её Нике: – На! Рули!

Я интуитивно понял, что ей сейчас необходимо почувствовать себя в деле. Вон, даже глаза заблестели! Прав был Елизов!

Тихим голосом она дала все команды, сказала, что ждёт, и протянула мне телефон.

– Спасибо.

– Знаешь что? – я обозначаю хитрую паузу. – Вот когда сделаешь на Георгия доверенность, я попрошу Елизова отдать тебе мобильник, и сама будешь рулить процессом. Ты будешь головой, а мы твоими руками и ногами. Понятно?

– Иди сюда… – просит она, чтобы я нагнулся.

Мы опять долго целуемся.

Когда я выхожу, охранник снова просит меня зайти к Елизову, но чуть подождать и сделать это после его приёма. Действительно, около его кабинета пока ещё есть люди. Странно, оказывается, он ещё принимает и как обычный врач.

– Я этих выпроводил. Сказал, что Вероника Михайловна ещё в реанимации и будет там до завтра, но муж тут так расходился… – недобро усмехаясь, сообщает Елизов, едва я вхожу. – Был очень недоволен. Он вроде какой-то большой чиновник в городской администрации и всё грозил, что доберётся до меня.

– Простите нас, Александр Николаевич…

– Ладно! Не волнуйтесь, мне не страшно. И не таких видел. Тем более он работает в администрации Питера, а здесь область, вообще другой субъект. А вам я сказал про его визит, чтобы вы были готовы к возможной встрече.

– Вы нам помогаете даже в… немедицинских вопросах, – смущённо бормочу я. – Там ведь развод и суд по разделу имущества.