Текст книги "Шиза"

Репетиция

Глядя на летящий под капот асфальт, я думал о том, есть ли у меня в арсенале что-то еще, способное заставить Лекаря сбросить маску, если вдруг Яна не согласится помочь. Есть или нет?

В принципе, если прийти к Либерману, повиниться, сказать, так и так…

Тут я понял, что просто признать неправоту уже не получится. Вчера я выложил заведующему фактически все аргументы. Несмотря на его доводы, прозрачные намеки и предостережения, все же проявил твердость.

И – остался в одиночестве.

Сейчас в случае отступления будет уже непрофессионализм. Этапы «неправоты», ошибочности диагноза благополучно пройдены. Этими возможностями, доктор, ты не воспользовался, пренебрег. Сейчас, по сути, нужна только победа. Безоговорочная!

Единственным оружием, способным принести ее, была Яна. Специалисты майора Одинцова сделают из нее точную копию Киры Синайской. И тогда…

Звонок сотового раздался не вовремя, пепел упал на брюки. Сколько раз зарекался, чтобы не курить во время управления машиной, и все без толку!

– Я согласна тебе помочь, – в голосе Яны улавливалось отчаяние. – Говори, что надо делать, я готова.

Меня смутила столь резкая перемена ее настроения. Еще полчаса назад она хотела помочь отцу стать невменяемым, а теперь собирается играть на моей стороне.

– Приведи себя в порядок, завтра идешь в управление МВД на Комсомольской площади, – тщательно подбирая слова, начал я инструктировать исполнительницу главной роли. – Кабинет майора Одинцова на втором этаже. Я позвоню ему, он закажет тебе пропуск. Поступаешь ненадолго в его полное распоряжение, у него там мастера макияжа, визажисты. Настраивайся как на длительную парикмахерскую. Обещай его слушаться. Ну, или того, кому он тебя перепоручит.

– На какое число запланирована операция?

– Ты прямо как координатор проекта, – сыронизировал я. – Думаю, все свершится завтра. Но перед этим я должен обязательно с тобой встретиться и порепетировать.

– Договорились, постараюсь не подвести. Ты помнишь, что мне обещал сегодня утром?

– Конечно, помню, – уверенно соврал я. – А что?

– Ты обещал, что мы с тобой все еще наверстаем. Пока, – отрапортовала она и отключилась.

Я припарковался у какой-то библиотеки, стряхнул пепел с брюк и задумался.

«Конечно, наверстаем, – ответил сам себе. – Только что именно?»

Как-то чересчур безоговорочно она согласилась. У нее вообще-то нет другого способа увидеться с отцом, кроме как согласиться участвовать в нашей авантюре. Отказываться глупо и недальновидно.

С другой стороны, разве мало за эти дни я видел перемен в ее настроении? Гнев сменялся милостью и наоборот. Среди полного спокойствия вдруг срабатывало взрывное устройство, и, если вовремя не «нырнуть» в укрытие, можно запросто схлопотать осколочное ранение.

Мне не довелось видеть Киру Синайскую нигде, кроме как на фото. Ни живой, ни мертвой. Поэтому судить о том, удалось ли визажистам и стилистам добиться полного сходства, я не мог. Скажу лишь, что первой реакцией на увиденное был тихий скулеж внутреннего голоса: «Вот это женщина!»

– Ну, как я тебе? – поинтересовалась преображенная Яна. – Нравлюсь? Или раньше интересней была?

– Не то слово, – я галантно взял ее руку в свою и, припав на одно колено, поцеловал запястье. – Ты настоящая богиня! Сейчас я как никогда понимаю Бережкова, в такую невозможно не влюбиться.

– Ага, – усмехнулась она, – и невозможно не убить. После того, как влюбишься. А убивать ее было за что, уж поверь.

– Ты до сих пор злишься на свою мать? Я, разумеется, не могу тебя одернуть, приструнить. Кто я тебе?

– Ладно, не парься, проехали. Давай, что я там должна…

Мы около часа просидели с ней в специально выделенном кабинете управления МВД, обсуждая и репетируя нюансы.

Мне казалось, мы учли все, что по крупицам удалось раздобыть за последнее время: и подмеченное тетушкой Тамарой, и откровенно рассказанное жертвами, и то, о чем поведала мне потерявшая ноги Мария Федорчук…

Наконец, результаты моих непосредственных многочасовых бесед с Лекарем – они тоже не прошли даром.

– Вспомни маму, – наставлял я девушку. – Как она двигалась, ее темперамент, походку… Стремительно, почти молниеносно или медлительно?

– Тут ты прав на все сто, – качала головой Яна. – Уж чего-чего, а молниеносности у нее было хоть отбавляй. Резкая, дерганая, как взведенная пружина, которую спустили с фиксатора.

Приглашенная специально для «идентификации» коллега по работе Киры Станиславовны, увидев Яну, всплеснула руками:

– Господи, такого не может быть! Вылитая Кира!

Потом она разгримировалась, и я вез домой прежнюю Яну, остро чувствуя, что надо бы что-то сказать, не молчать, но нужные слова, как назло, рассыпались горохом по неровному асфальту, в голове теснились одни банальности. Остро требовалось какое-то напутствие, сочувствие… Завтра девчонке – ни много ни мало – предстоит в образе матери появиться перед отцом, которого никогда до этого вживую не видела. Архисложная задача даже для профессионалов. Шутка ли!

Молчала и Яна, глядя в одну точку. Меня подмывало рассказать ей про свою дочь, возможно, история тронула бы ее, вызвала сочувствие. Однако в этом случае получалось, что я прошу ее помочь лично себе. А за смерть своей дочери я должен поквитаться сам.

Подумав, я решил воздержаться.

Что-то будет завтра… Вспомнив последний разговор с Либерманом, где он провел параллель с голливудским судебным процессом, где адвокаты берутся защищать откровенных преступников, я поразился психологической точности этого сравнения. Отличие было лишь в том, что заседание суда можно прервать или перенести, а у нас завтра все решится прямо в кабинете.

Стоя вечером на балконе с сигаретой, впервые почувствовал, насколько устал за эти две недели. Не физически, нет. Устал ждать новых провокаций Лекаря, особенно если они касались моей семьи. Пусть утраченной, но моей. Каждая из них походила на нокаутирующий удар.

Устал постоянно ловить его на лжи, проверяя каждое сказанное слово. Так убедительно, так изощренно за время моей врачебной практики еще никто не врал. Ложь была ему к лицу, как бы это парадоксально ни звучало. Он чувствовал себя в ней как рыба в воде.

На чистую воду

Увидев видеокамеру, Бережков злорадно усмехнулся и посмотрел на меня. Еще бы: сегодня он не будет возмущаться, ведь съемка ему на руку. Как только почувствует, что я хочу «впаять» ему вменяемость, тотчас переведет стрелки на события десятилетней давности, озвучит мой кровный мотив его посадить, и – все, можно будет «сушить весла».

Но это в том случае, если до этого я не докажу его полную вменяемость. Тогда будет неважно, какой у меня был мотив и был ли он вообще. О том, что случится, если я не успею, сейчас думать не надо. Надо успеть! Надо, и все!

Все еще впереди, доктор, ничего пока не случилось!

– Проходи, Константин, присаживайся, – пригласил его Либерман. – Как твое самочувствие? Есть ли жалобы?

– Жалоба только одна, – заметил Лекарь, усевшись на предложенный стул. – Но какая! Невинного человека держите в психушке. И совесть вас не мучает. Вообще-то сенсация! Спрашивается, как такое может быть?

Заведующий покачал головой, дескать, другого мы ничего и не ожидали. Посмотрев в мою сторону, он кивнул.

– Давайте послушаем лечащего доктора Илью Николаевича. Он сейчас нам доложит, как обстоят дела.

Я поднялся, взял историю и уже набрал в грудь воздуха, как вдруг в кармане у меня запиликал сотовый. Сколько раз я зарекался ставить его на вибрацию перед такими ответственными мероприятиями и всякий раз забывал! Склеротик!

Извинившись, я достал телефон и вышел из кабинета. При этом от меня не укрылись ни вспыхнувшая озабоченность на физиономии Лекаря, ни раздражение на лице Либермана.

Звонил, как ни странно, Сябр.

– Илья Николаевич, это дело, конечно, не мое, но сегодня мы с Янкой… Короче, мы с ней тут накоротке кое-что перетерли…

– Слушай, Сябр… Или как тебя там… – прошипел я почти по-змеиному, – у меня времени в обрез, сообщай, что хотел сказать. Кстати, откуда ты знаешь номер моего сотового?

– Вы же сами мне вчера визитку оставили, разве не так?

– Так, – вспомнил я свою мини-лекцию о вреде наркотиков. – Зачем Яна к тебе забегала, она не планировала… Во всяком случае, мне вчера ничего не сказала.

– Во-первых, она частенько забегает, мы живем рядом. Во-вторых, она хочет помочь отцу, то есть спасти его от тюрьмы. Советовалась, как быстро дать ему понять, что она – не мать, что это всего лишь грим.

– И что ты посоветовал? – поинтересовался я, чувствуя, как паркетный пол под ногами вдруг теряет твердость и начинает уплывать куда-то в сторону, будто это плот из нескольких бревнышек.

– Мы долго спорили, наконец решили, что сразу же в дверях, как только появится, она крикнет ему: «Не узнавай меня, папа!»

– Так, приехали, – изо всех сил пытаясь сохранить в ускользающих словах логику, я спросил совсем не о том, о чем хотел: – А почему она пришла советоваться именно к тебе? Кто ты ей – сват? Брат?

– У нас с ней было несколько раз… Мы вроде как… С ней…

– Почему вчера молчал? – неожиданно для себя крикнул я. – Почему она мне ничего не сказала?!

– Вы не спрашивали, – растерянно пробубнила трубка. – Это во-первых, а во-вторых, это личное дело. Или я ошибаюсь? Зачем ей трепаться об этом налево-направо?

Доктор, ты что, ревнуешь ее к этому наркоше?

Опомнись! Откуда в тебе столько злости на него? Что ты орешь, как хряк недорезанный?! Он тебя предупредил, а ты… Да, что-то у них было, но тебе какое дело?!

Тут я обнаружил, что стою в коридоре с отключенной трубкой в руке. По коридору прохаживается охранник, а коллеги ждут меня в кабинете, чтобы заслушать, как протекает экспертиза, каких успехов я достиг.

Я уже хотел вернуться в кабинет, как вдруг услышал размеренный стук каблучков по паркету. Что-то заставило меня отступить в сторону, и, сделав знак охраннику, чтобы тот помалкивал, укрыться за выступом стены.

Вместе со стуком каблучков до меня донесся приглушенный голос:

– Не узнавай меня, папа, не узнавай…

Яна репетировала! Еще мгновение, и она зайдет в кабинет. Зайдет и все испортит!

Я стоял с налитыми свинцом ногами и не мог пошевелиться. Как в детстве, когда мне кричали «Замри!».

Каблучки затихли совсем рядом. Белый силуэт девушки был мне едва виден из-за выступа.

– Извините, пожалуйста, – обратилась она к охраннику. – Не подскажете, где заседает… комиссия по Бережкову?

– Здесь. Подождите, вас пригласят.

До назначенного свидания оставалось еще полчаса. Яна специально пришла раньше. Так… Сделав глубокий вдох, я сбросил с ног свинцовые гири и что есть силы крикнул, появляясь из своего укрытия:

– Кира Станиславовна! Что ж вы опаздываете? Мы вас заждались!

Округлившиеся глаза точной копии Синайской-старшей были мне сигналом, что пара секунд для овладения ситуацией у меня есть. Всего две секунды, не больше!

– Помнишь, ты зубной щеткой у меня пользовалась? – скороговоркой выпалил я ей в ухо. Уловив кивок, продолжил: – Я ее отдал на анализ ДНК. Только что пришли результаты: никакие вы не родственники! – Это была ложь во спасение. – Успокойся. Говори, как условились…

Я взял ее за плечи и подтолкнул к кабинету, про себя отметив, что девушка в шоке.

– Посмотрите, кто к нам пришел! Кира Станиславовна любезно согласилась…

Остолбеневший взгляд Лекаря, перекошенное лицо Либермана и раскрытый рот Ираклия – все пронеслось перед глазами подобно картинке за окном поезда. Главное было – не сбавлять темп, не снижать давления, наращивать энергетику.

– Она… согласилась зайти к нам, чтобы…

Яна предательски молчала, словно в ее легких мгновенно кончился воздух. Лекарь замер в испуге. Пауза затягивалась.

– Кира Станиславовна, узнаете? – Мне приходилось перестраиваться на ходу.

– Бережок?! – притворно вскинулась опомнившаяся Яна. Я уловил, как дернулась его щека. Значит, он на взводе! Значит, его надо дожимать во что бы то ни стало. – Костик, ты все еще мечтаешь покататься со мной на катамаране?..

– Кто вы? Я вас не знаю! Не помню!

Было заметно, какая борьба происходит сейчас у него внутри: он побагровел, глаза округлились, руки задрожали.

– …и как я пришла к тебе перед экзаменом по литературе, ты тоже не помнишь? – Яна присела на край стола так, чтобы обнажившаяся коленка была в самом фокусе его взгляда.

Охранник неслышно оказался сзади Лекаря, состояние которого тем временем менялось на глазах. Испарина над верхней губой, сжатые кулаки, бегающие глаза… Неужели он действительно так боялся того, что будет сказано через мгновение?!

– Или тебе напомнить, как ты напал на меня там, под аркой?

– Врете! – вскочил он, играя желваками. Набухшие на шее вены норовили вот-вот порваться. – Она не пошла тогда под аркой. Она пошла через больничный городок…

Тут он понял, что проговорился. Как робот, у которого заржавел механизм, Лекарь дернул головой в одну сторону, потом в другую, потом рванулся так, что подпрыгнул стол, на котором были два работающих диктофона и телефонный аппарат.

– А в подвале, – продолжала Яна, входя во вкус. – Ты обещал освободить всех, если я соглашусь стать твоей.

– Хватит! – Он трясся, удерживаемый охранником. – Это не Кира! Я видел, как брызнули ее мозги! Киры больше нет! Это самозванка!

– Ты же говорил, что в подвале убили Олесю Федорчук, – напомнил я, оказавшись сзади Яны и беря ее под локоть.

Лекарь проигнорировал мои слова. Его обезумевший взгляд упал на руки Яны.

– Надо же, даже татушку нарисовали! А ведь Кира вывела ее перед самой смертью…

Сработало! Он признал, что перед ним не Кира! Его Кира осталась там, в подвале, с разбитой головой! Он ясно отличал реальность от бреда! Он отдавал отчет в содеянном!

Поняли это и все присутствующие в кабинете. Мысль о его вменяемости словно материализовалась и коснулась каждого из них.

Все как-то разом зашевелились. Ираклий поднялся, разведя руками, будто извиняясь перед подследственным, дескать, теперь тобой будут заниматься другие. Либерман порывался несколько раз что-то сказать, но так и не собрался, махнул рукой. В ту же минуту охранник потащил Лекаря на выход.

– Папа, – по напудренным щекам Яны бежали крупные слезы. – Папа, прости…

Взглянув на Яну, я решил позвонить медсестре. Вот-вот могла начаться истерика. Либерману также не помешало накапать чего-нибудь.

– Скажи, ты предвидел такую концовку? – шепнул мне на ухо Ираклий, взяв за локоть и выводя из кабинета. – Только честно.

– Я надеялся… Я стремился к такому результату. Но что получится именно так, не предполагал. Даже в мыслях не было.

– Ты оказался прав, он абсолютно адекватен. Адекватнее нас с тобой, кстати! Тебя можно поздравить, признаюсь, я не верил.

Когда Лекаря вывели из кабинета, ко мне, пошатываясь, подошел Давид Соломонович и пожал руку:

– Поздравляю, Илья Николаевич, тебе удалось нырнуть в него так глубоко и схватить его там так крепко, как он никак не мог ожидать. Сначала «Кира Станиславовна, узнаете…», потом сразу же про какие-то катамараны… Признайся, кодовые моменты? – Он легонько ткнул меня в ребра ладонью. – Какая психика выдержит такую деформацию? Это все равно что льду стать сразу же паром, минуя стадию воды, и обратно кристаллизоваться в лед. Похоже, по-другому и нельзя было никак! Лично у меня не осталось никаких сомнений в его полной вменяемости. Акт подпишем сегодня же.

Извинившись, я оставил коллег и вернулся в душный кабинет, где, казалось, все еще слегка искрило после того, что только что произошло.

Заплаканная Яна сидела на месте Лекаря и всхлипывала. Стоявшая рядом медсестра капала ей в стакан валерианку. На мое появление обе никак не отреагировали.

Взяв у медсестры флакончик и стакан, я попросил оставить нас вдвоем. Когда медсестра вышла, я поставил посуду на стол и подошел к девушке.

– Как ты? – поинтересовался я, положив руку ей на плечо.

– Скажи, ты ведь соврал мне насчет зубной щетки? – прохрипела она.

– Скорее, насчет результата экспертизы, – признался я.

– Ты все подстроил, – ядовито прошипела вдруг она, скинув мою руку с плеча. – Кто ты после этого? Знаешь?

– Надеюсь, что твой друг.

– Друг… Я потеряла и мать, и отца! – Она внезапно поднялась и направилась к выходу. – Не провожай меня! И не звони мне больше!

Мне хотелось ее задержать, но я не стал этого делать. Когда стук каблучков стих в коридоре, в кабинет заглянул Ираклий:

– Чуть камеру не забыл из-за этих эмоций.

– Подожди, – встрепенулся я, замотав головой. – Она что, все это время работала?

Коллега подмигнул:

– Не волнуйся, все ненужное вырежем.

Он за все ответит

Спустя пару дней Одинцов пригласил меня на прогулку по набережной. Дождей не было уже целую вечность, город выглядел запыленным, как после археологических раскопок.

– Говорят, атака на Лекаря была проведена безупречно. Я очень жалею, что не присутствовал.

– Атака чуть не сорвалась, – честно признался я. – Наша загримированная актриса решила сыграть в свою игру. В самый последний момент она нашла и прочитала дневники матери. Из них узнала, что Лекарь – ее отец. Сработал комплекс безотцовщины. Она решила спасти его, чуть не выпалила в самый неподходящий момент: «Папа, не узнавай меня!»

– Очень интересно. Какова фразочка, а! Можно сказать, афоризм!

– Пришлось импровизировать по ситуации. Помогла и татуировка на запястье Яны. Мы, кстати, не знали, что Кира успела ее вывести.

– Как сегодня поживает наша героиня Яночка? – сменил он неожиданно тему. – Как у нее настроение?

– Вы не поверите, собралась подавать документы в Медакадемию. Хочет стать психиатром. Видимо, под воздействием увиденного.

– В том, что она поступит, я не сомневаюсь, – майор развел руками. – У нее такой куратор. Вы, конечно же, ей поможете.

– Я предложил, но она категорически отказалась. Сказала, никаких протекций и помощи ей от меня не требуется. Все еще злится за отца.

Несколько минут мы шли молча, затем майор нарушил паузу:

– Скоро суд. Все свидетели опрошены, материалы отправлены. Думаю, Бережков-Ягодкин получит по полной, – он неожиданно остановился, мне пришлось остановиться тоже. – И за вашу дочь, Илья Николаевич, он тоже ответит!

– Вы в курсе? – я слегка оторопел от неожиданности. – Но как вы узнали? И почему не отстранили меня как лицо заинтересованное?

Он устало усмехнулся:

– Узнать как раз было несложно. Фамилия девочки, которую оперировал в областной детской Бережков, меня сразу же насторожила. Я тоже отец, у меня есть дети. И не все в этой жизни можно решить в соответствии с буквой закона. Бережков-Ягодкин получит по заслугам.

– Спасибо, – срывающимся голосом поблагодарил я.

– Можно напоследок маленький совет?

– Конечно, о чем разговор.

– Яну не оставляйте. Ей сейчас очень трудно.

Я кивнул в ответ, и мы обменялись крепким рукопожатием.