Текст книги "Тайные маршруты Древней Руси. Ушкуйники урочища Обираловка"

Здесь стоит лишь бегло взглянуть на карту В.В. Макаренко [146] (c. 438), где обозначено место нахождения Древнего Рима, чтобы убедиться в очень существенной детали: топонимика самой большой реки не только Африки, но и мира(!), соответствует нашему русскому взгляду о странах света. И здесь все до безобразия просто. Нил, несущий свои воды строго с юга на север, в среднем своем течении образуется из двух рукавов: с запада в общее его русло втекает Белый Нил, а с востока – Голубой Нил. Чтобы убедиться в том, что нам это не показалось, можно взглянуть и на современную карту Африки.

После чего все вышесказанное всплывет и с еще бóльшими подробностями.

Ну, во-первых, оба этих Нила, что Белый, что Голубой, окажутся на территории нами несколько ранее разобранного государства данов – Су Дан.

А, во-вторых, границы нынешнего государства, судя по всему, оставшиеся в неизменности даже после ухода отсюда белого населения страны, в точности указывают приделы некогда здесь располагавшегося Рима Древнего. И не просто древнего, но русского. О чем подтверждает наименование явно рукотворного водохранилища, которым завершается как граница государства Су Дан, так и воды Голубого Нила, составляющие, между прочим, 50% от общих вод этой гигантской реки. Это озеро имеет достаточно не африканское наименование: Росейрес (Росей[ская] рес[публика]?). А уже за границей Судана впадающие в это наше русское водохранилище реки именуются исключительно на местных диалектах: Бэлес, Абай и Дидеса.

Белый Нил имеет приток Собат, что на датском языке означает как слово суббота, так и имя Бога Древнего Израиля – Савваоф (Саббат, опять же – по-датски – Бог субботы). Но после пересечения нынешней границы название Нила вновь меняется. Оно явно недавнее. И присвоено этому маленькому отрезку реки при открытии его европейцами: Альберт-Нил (на карте Ф. Моретта, где Судан значится колонией Египта, этот участок Нила поименован Бахр-эль-Джебель). Явно африканское название носит и находящееся за границей Судана продолжение Нила – озеро Кьога и Мабуту-Сесе-Секо.

А вот по какой причине повествования древних о морских плаваниях к римским берегам следует все же сопоставить с природными особенностями Египта:

«В июле, августе, сентябре и октябре (по новому стилю) бывает период наводнения: в те недели, когда оно достигает наивысшей точки, весь Египет представляет собою сплошное озеро, среди которого там и сям видны города и деревни, соединенные между собою узкими насыпями. Когда вода входит в русло, Египет превращается в громадное поле, на котором начинается работа по возделыванию и обсеменению почвы (с ноября по февраль)… Благодаря этому Египет заслужил название “житницы мира”. Конечно же, такая страна могла прокармливать весьма многочисленное народонаселение… Некоторые предполагают, что в лучшие времена древности Египет прокармливал в полтора раза более жителей, чем теперь (от 7 до 8 миллионов). Греческий историк Геродот готов был даже принять для Египта цифру двадцати тысяч городов…» [187] (с. 26–27).

«Греческий» историк Геродот, что нами выясняется, по В.В. Макаренко, жил на территории древнего государства Израиль. Что и соответствовало (по Макаренко же) Древней Греции. А Египет, то есть «страна городов», как выясняется, в ту пору находился в среднем течении Нила, всеми ему присущими особенностями соответствуя Древнему Риму и загадочной Этрурии, где царили законы не менее загадочных каких-то «12 княжеств» (Колен?).

Но и нами разбираемые путешествия поставщиков льна, что предпринимались с нашей нынешней территории, достаточно четко указывают на те времена, когда по Нилу можно было свободно проходить: что вверх по его течению, при наличии в это время года северного ветра, что вниз. На этот уже раз и еще проще – по течению могучей реки, в это время года превращавшейся в пресноводное море.

Вот как такой период выглядит в описании самого Геродота:

«Когда Нил затопляет страну, только одни лишь города возвышаются над водой почти как острова в нашем Эгейском море. Ведь вся остальная египетская страна, кроме городов, превращается в море» [274] (гл. 97).

И вот еще какие удивительнейшие параллели топонимики связывают тех времен Египет с тех же временами Италией. Геродот упоминает:

«…город Хеммис в Фиванской области близ Неаполя» [274] (гл. 91).

И это, напомним, в Египте.

И вот какими событиями этот египетский Хеммис знаменит. Местные жители считали, по словам Геродота, что:

«“Персей происходил из нашего города”. Ведь Данай и Линкей были из Хеммиса и оттуда-то на кораблях прибыли в Элладу. Их родословную перечисляли мне жители Хеммиса вплоть до Персея. Прибыл же, по их рассказам, Персей в Египет по той же причине, которую упоминают и эллины, именно за головой Горгоны. Как они передают, Персей приехал к ним в Египет и признал всех своих родственников» (там же).

Так что вот в каком экзотическом месте, близ, что выясняется египетского Неаполя, находилась как голова медузы Горгоны, так и ближайшие родственнички легендарного греко-итальянского Персея. Здесь же находилась и местность, один в один напоминающая собой греческие города-острова, к зиме позволяющие засевать огромнейшие поля злаковыми культурами вообще без применения сохи – лишь с помощью втаптывающих семена в землю свиньями.

Однако ж родство свое с Персеем отмечают и ассирийцы:

«…согласно персидскому преданию, не только предки Персея, но и сам Персей еще был ассирийцем и стал эллином. Предки же Акрисия поэтому вовсе не состояли ни в каком родстве с Персеем, но были, как это подтверждает и эллинское предание, египтянами» [276] (гл. 54).

Потому вообще при определении национальности, согласно свидетельствам древних, следует поставить знак тождественности между древними: египтянами, эллинами и ассирийцами. Все они, что следует из пересказов, представляли собой европейцев.

Вот что о поверхности Египта говорили еще древние античные географы:

«…по словам Эратосфена, особенно требует изучения вопрос, отчего во многих местах внутри материка на расстоянии 2 или 3 тысяч стадий от моря [400–500 км] находят большое количество двустворчатых раковин, раковин устриц, гребенчатых раковин, а также встречаются лиманы, например, говорит он, в окрестностях храма Аммона и вдоль дороги, ведущей к нему на протяжении 3000 стадий [По Аристотелю (Метеорология I, 14, 352b) Ливийская впадина с оазисом Аммона была занята огромными озерами в виде морей, которые пересохли, отрезанные от океана барьером отложений (недавно было высказано предположение, что этот барьер был прорван и моря вытекли в океан) (ср.: Дж. О. Томсон. История древней географии. М., 1953, стр. 137). В этой местности существуют, по его словам, большие отложения устричных раковин; и теперь еще можно обнаружить там пласты соли и струи морской воды, поднимающиеся на известную высоту; кроме того, там показывают обломки морских кораблей» [279] (гл. 3, аб. 4).

О чем это говорит? О задержке в резервуарах африканского материка оставшейся там после Потопа воды?

Может быть. Но географы древности вот как обрисовывают, словно лакмусовая бумага, все более проявляющуюся картину очертаний земной поверхности тех времен:

«Стратон высказывает мнение, что Евксинский Понт прежде не имел выхода у Византия, но реки, впадающие в Понт, прорвали и открыли проход и вода устремилась в Пропонтиду и Геллеспонт. То же самое явление, по Стратону, произошло и в Средиземном море. Ведь в этом случае пролив у Столпов был размыт после того, как море наполнилось водой рек, и во время отлива воды обнаружились мели. По мнению Стратона, причина этого, во-первых, в том, что уровень дна Атлантического океана и Средиземного моря различен, во-вторых, что у Столпов еще и теперь тянется поперек подводная гряда от Европы к Ливии, указывающая на то, что Средиземное море и Атлантический океан прежде не могли быть одним морем… Может быть, и храм Аммона, прежде находившийся на берегу моря, теперь лежит в центре страны вследствие того, что произошел отлив морских вод. Стратон предполагает, что оракул Аммона, по всей вероятности, получил такую широкую известность и славу оттого, что был расположен на море; теперешнее местоположение оракула, столь удаленное от моря, не дает разумного объяснения его известности и славы; и Египет в древности был покрыт морем вплоть до болот в Пелусийской области, горы Касия и Сирбонийского озера. Действительно, даже еще теперь в Египте при добыче соли находят углубления, наполненные песком и ископаемыми раковинами, как если бы страна прежде была затоплена морем и вся область около горы Касия и так называемая Герра представляли собой болото, соединявшееся с заливом Красного моря; после того как море отступило, в этих местностях обнажилась суша, но Сирбонийское озеро осталось; затем и оно прорвалось к морю и превратилось в болото. Таким образом, берега так называемого озера Мериды имеют больше сходства с морскими берегами, чем с берегами реки. Можно допустить поэтому, что значительная часть материка некогда была покрыта водой в течение определенного периода, а затем снова обнажилась… представляется весьма вероятным, что даже если все наше Средиземное море прежде было озером, то, наполнившись водой рек, оно вышло из берегов и излило свои воды через узкий пролив у Столпов, образовав как бы водопад; Атлантический же океан, все более и более наполняясь водой, с течением времени слился со Средиземным морем» [279] (гл. 3, аб. 4, 7).

И вот на какую причину произошедшего указывает Страбон:

«…морское дно то поднимается, то опускается, а вместе с ним происходят поднятие и опускание моря; ведь при поднятии уровня моря вода будет затоплять берега…» [279] (гл. 3, аб. 5).

И если, после резкого поднятия вследствие вулканических извержений какого-нибудь подводного сколько-нибудь объемного горного хребта, масса воды где-то вдруг устремится пускай пока в узенькую щелочку, то затем она, изменив разницу уровней еще на несколько сантиметров, позволит обрушиться в это малюсенькое пространство огромным массам воды, запертым гигантским бассейном Средиземноморья. Что повлечет за собой и еще большее размывание этого участка берега, а потому и еще больший напор масс воды.

Все это произошло некогда, судя по многим оставшимся вещественным доказательствам, на которые указывали еще древние, что с Гибралтаром, что с Босфором, что с некогда запирающим внутренние моря Месопотамии теперь размытым перешейком. Все это же произошло некогда и с каким-то внутренним морем на Африканском континенте.

Потому многим и неясны теперь указания древних на фрагменты географии земной поверхности, относящиеся к тем далеким теперь от нас временам, когда уровень мирового океана был на 50–130 м ниже нынешнего, а уровень внутреннего Евро-Афро-Азийского водоема – на 20–50 м выше нынешнего. От чего какой-то всеобще почитаемый храм на территории то ли Египта, то ли аккурат того самого еще Рима – Древнего, находился на морском острове на 600 км в глубь материка.

А вот насколько выше в то время был уровень Черного моря. Об этом нам сообщает Плиний (I в.):

«…от Керкенитского залива начинается Таврика: прежде она омывалась морем со всех сторон и даже там, где теперь простираются степи» [291] (гл. 26, аб. 85).

К какому уровню нами обнаруженного гигантского внутреннего Афро-Азиа-Европейского общего водоема следует привязать данные сведения Плиния?

Очень похоже, что тем временам вполне могут соответствовать развалины Судакской крепости. Ведь самая из высоко расположенных ее башен нависает над огромным стометровым обрывом. Зачем, спрашивается, древним ее строителям требовалось забираться на такую высоту? Да и вся остальная часть крепости находится слишком высоко над уровнем моря, чтобы можно было хоть попытаться из нее контролировать морской берег. И ко всему прочему Судакская крепость не обезпечена хоть сколько-нибудь сносной бухтой.

Однако ж подними уровень моря хотя бы на два-три десятка метров выше – и тогда суда поднимутся к самым стенам крепости. Мало того, войдут в защищенную со всех сторон прекрасную бухту.

Так что крепость эта, судя по всему, отнюдь не средневековая, как принято считать. Но выстроена еще тогда, когда перемычка в районе нынешнего Гибралтара запирала воды Средиземноморья, которые заливали половину территории нынешнего Египта и степи Таврии, окружив нынешний Крымский полуостров со всех сторон водой.

А всему вышеизложенному соответствует и версия о проживании в далекой древности нашего народа в знойной сегодня Палестине. Ведь потому и плавания из Средиземноморья вглубь Месопотамии, о чем сообщают как наши былины, так и летописи, в те времена являлись делом куда как более обыденным. Ведь перепад высот направляющихся с Ливанских гор в Средиземное море рек был куда как более равнинным, чем теперь. То же следует сказать и о некогда более спокойных Тигре и Евфрате, если учесть существование некогда имеющейся на их пути серьезной преграде в виде размытого затем перешейка. А уж за плавания кораблей из Палестины в Египет и говорить теперь нечего. Ведь следовать при попутном северном ветре требовалось теперь не вверх по течению Нила, но куда и еще проще – по глади морской акватории, достигающей территории древних Фив. Которые, очень возможно, в те еще времена находились на острове. Вода же в этом море была близка к пресной, а потому с ловлей рыбы в данной местности проблем не возникало. Но и более чем благодатный здесь климат позволял снимать колоссальные урожаи не только с моря, но и с земли.

Кстати, а не в замкнутости ли Средиземноморья в глубокой древности заключается следующая фраза Страбона:

«Тартесс был известен по слухам (в Гомеровские времена) как “самый крайний пункт на западе”» [280] (гл. 1, аб. 12)?

Ведь если не существовало в ту пору Гибралтарского пролива, то попасть в Атлантику можно было лишь единственным способом – направив океанские суда через Тартес вверх по течению реки Эбро. К тому же уровень воды на тот момент в Средиземном море был на несколько десятков метров выше, чем теперь. Что сильно облегчало это плавание.

Но, заметим, лишь в одном направлении – с востока на запад.

Потому и путь этот именовался как односторонний – «из варяг в греки».

Но не только сами природные особенности данной местности позволили заселить ее многочисленными потомками 12 Израилевых колен, которые и прозвали данную местность возвращением евреев – Европой (теперь эта местность должна именоваться Древней Европой). Здесь вернувшиеся из странствий по Дальнему Востоку представители высочайшей на то время цивилизации проявили все свои таланты:

«Новые поселенцы мало-помалу приспособили долину Нила к своим потребностям разными сооружениями, которые должны были, с одной стороны, делать безвредными чересчур большие разлития Нила, с другой, задерживать воду в тех случаях, когда ее было слишком мало. Только благодаря устройству каналов и плотин, а также особых искусственных вместилищ для воды, долина Нила сделалась удобною для земледелия, так что своим процветанием Египет обязан не одной природе, но и труду и искусству своих жителей» [187] (с. 27).

Что же касается обнаруженного теперь в данной местности высочайшего искусства гидросооружений древних ее жителей, то здесь не следует особо гадать над именем того единственного на планете народа, который в данной области как был наиболее сведущ в те отдаленные эпохи, так и остается по сей день.

И вот кто руководил этими достаточно сложными и трудоемкими работами:

«Во главе “Верхнего и Нижнего Египта” стоял царь» [187] (с. 27).

Между тем, практически все выше сказанное о Египте полностью соответствует описанию начального периода Древнего Рима на Апеннинах. Ведь до республиканской власти и там во главе государства стоял Царь. Но и 12 княжеств этрусков здесь также соответствуют наиболее привилегированной части египетского общества. В Египте:

«…существовало двенадцать царьков, что греки назвали додекархией, то есть двеннадцативластием. Впрочем, большею частью Египет оставался соединенным под одной властью» [187] (с. 28).

То есть все практически то же, что и в Древнем Риме. Ведь если вся страна была подчинена возведенному этрусками Риму, то сами строители делили себя на двенадцать независимых друг от друга княжеств, судя по всему, – Колен.

«В 525 г. Египет превратился в персидскую провинцию и после этого большей частью уже не возвращал себе национальной независимости» [187] (с. 29).

Так что по нашим вычислениям получается, что Древнюю Европу, то есть возвратившихся после странствий по Дальнему Востоку евреев-европейцев, захватил в 525 г. до Р.Х. ассирийский (российский [АССУР=РУССА]) Царь Кир. Потому и вероисповедание, что наглядно видно из писем спартанцев и римлян к своим единоверцам в Иудее (Палестина VI–I в. до Р.Х.), что зафиксировано в книгах Маккавеев, было у всех единым – ветхозаветным: Ассирия, Иудея, Спарта и Рим.

Но и вообще вся история Древнего Рима, а также и Священное Писание, настойчиво утверждают, что много ранее, еще до вторжения в Древний Рим эллинских языческих божков, здесь исповедовалась иудейская древняя вера в Бога Творца, запечатленного даже в одном из достаточно крупных притоков западного – Белого Нила (Собат – Бог субботы). То есть вероисповедание здесь было в ту далекую пору ветхозаветным. Таким же, что и у всех иных народов Ближнего Востока. И лишь приход в эти страны эллинских полчищ Александра Македонского производит какую-то историками оставленную за кадром перемену вероисповедания и уход в чужебесие многих проживающих на тех территориях народностей. Начинается эпоха эллинизма.

И на почве именно эллинизма, привнесенного сюда, судя по всему, из долины далекого Орхона, и происходит переориентировка от поклонения Богу истинному к поклонению божкам, на самом деле, с Ермона, которых обученные нами премудрости письмá, на свою же голову, ранее безграмотные немцы, застают на Олимпе. Потому Ермон они и переносят на Олимп. Что и создало теперь в наших головах столь невообразимую путаницу. После же победы над язычеством Христианства, чьи службы всегда велись исключительно на СЛОВЕ Бога Слова, в качестве диверсии, изобретается некое для тюркоязычных народностей эсперанто – латынь. Именно это «слово», для подмены СЛОВА Бога Слова, теперь и разносится по миру с огнем и мечом, в попытке возврата к языческому объединению мира, которое некогда осуществил Александр Македонский, достаточно странно сгинувший во цвете лет от неизвестной болезни. Что, собственно, затем повторят: Петр Великий и Великий же Ленин, канувшие, в свое время, все туда же отнюдь не в предельном же своем возрасте. Но уже от достаточно известной болезни – от сифилиса. Может, и Александр Великий закончил свою языческую реформацию точно от того же недуга? Как знать…

Однако разговор не о нем, а о последствиях, приведших мир к явному оязычиванию. То есть, что нами постоянно выясняется, к переводу богослужений Ветхого Завета на эллинский язык. И здесь лишь стоит вспомнить о переводе Библии 70-ти толковниками, среди которых был и Симеон Богоприимец. Ведь они переводили наше Священное Писание не с хананейского, то есть с языка рабов славяноязычных израильтян, но именно с нашего старославянского СЛОВА на привнесенную Александром Македонским модную в те времена импортную мову. То есть на язык иафетян, заполонивших в те времена планету уже по полную завязку. Древнегреческий язык, судя по всему, и является изобретенным в ту дохристианскую пору эсперанто для объединения мира под предводительством эллинистических божков. Перевод же 70-ти – не является попыткой обучения иафетян азам нашей религии, но, наоборот, попыткой введения, параллельно с церковнославянским, эллиноязычного богослужения. Тогда же, судя по всему, появляется и хананейский («древнееврейский») вариант Библии. То есть мы обучаем других, а они, переписав все на себя, становятся сегодня эдакими нашими протеже в области нашего же исконного святоотеческого вероисповедания.

То же, после победоносного шествия по Европе Христианства, было затем предпринято и со внедрением латыни – эдакого, после греческого, уже нового эсперанто для все тех же иафетян. Здесь диверсия шла все по тому же пути: подмене богослужебного языка – нашего СЛОВА – на латынь. Этот новый вид ереси пытается подчинить себе и православных славян. Потому нам приходится держать границу на запоре: на Западе, где рвутся в наши земли извечно враждебные рыцарские ордена и на Востоке, откуда лезут на Русь орденские орды служителей тартара (татар): монголов, тюрков, готов.

Но мы вновь выстояли. Археологические же раскопки указывают нам на полную нашу, в случае удержания в неприкосновенности своей веры, физическую неистребимость. Ведь фиксируя некоторую примесь тюркской крови у обитателей центральных областей коренных губерний России в датируемых XV–XVII вв. раскопках, более поздние захоронения уже показывают на тот удивительнейший факт, что некогда полученная примесь тюркской крови от смешения русских людей с туземным населением уже почти полностью очищена. И люди, имеющие ежедневное молитвенное обращение к своему Творцу, теперь вновь своей внешностью максимально приблизились к Тому, по образу и подобию Которого они и были когда-то сотворены: кожа вновь посветлела, став «цвета Адама», волосы порусели, приблизившись к волосам Создателя (Русы Ие), глаза поголубели.

В чем причина этого ухода огромных масс населения к своим корням? Какие факторы повлияли на столь удивительнейший сдвиг в сторону изначального своего еще допотопного состояния – обрусения? И этот ранее нигде не встречаемый феномен был отмечен не когда-нибудь, но уже совсем недавно – в самом начале XX века. Почему именно в эту эпоху?

Очень похоже, что когда вступили на престол ряд Русских Царей, очень серьезно поддержавших Православие, тип проживающего у нас человека, пусть и имеющего некоторые инородные примеси, за счет пользования нашим святоотеческим вероучением, стал явно приобретать свои исходные формы. А ведь ничего подобного никогда и нигде не наблюдалось. И это доказывает, почему именно русскому человеку смешанные браки никогда не угрожали исчезновением с лица планеты. Ведь православный человек имеет полную возможность вернуть себе свой первозданный вид, не прибегая к практике расизма, часто используемого на Западе в культовых приемах самовосхваления. Где любовь к собственной персоне, среди варварского населения этих стран, постоянно и порождает их средневековые человеконенавистнические обычаи, грозящие полным истреблением всем народам, не принадлежащим как к их родословной, так и к их диким вероисповедническим доктринам.

Но что мы наблюдаем в среде тех народов, которые ушли к поклонению богу нечистот?

Национальность, которая прочнее всех иных удерживает свою монголоидность, компактно проживает в окрестностях озера, которое замарано грязью колдунов, ежегодно проводящих на его берегах свои сборища. Лишь, пожалуй, тувинцы, их не столь далекие соседи, могут поспорить по крепости с бурятской кровью, очень сильно им и самим сродной.

Все это подтверждает тот факт, что отход своими вероисповеданиями в сторону мутантов Вавилона и сам внешний вид носителей этих исповеданий возвращает к исходной их внешности времен Вавилонского столпотворения.

Но монголоиды в глубинах нашей Сибири являются все же народом пришлым. О том, что Великая Степь некогда была плотно заселена белыми людьми, говорят многие факты раскопок. На опубликованном снимке в работе Нечволодова «Сказания о Русской Земле» сосуда из Керчи:

«Видно, что все скифы на этом рисунке одеты в кожаные шаровары… сапоги мягкие, без подборов, как нужно для людей, которые всю жизнь проводят верхом на коне. Кроме того, все скифы имеют длинные волосы и большие бороды…» [54] (с. 32).

То есть на рисунке изображены, несомненно, белые люди. И, судя по бороде и длинным волосам, очень похожие на нас. Но что в их облике является слишком чуждым для внешности русского человека?

Первое: это полное отсутствие одежды из льна. Ведь даже штаны – и те кожаные.

Второе: короткие ровные сапоги.

Но ведь даже наше казачество, которое редко с коня слезало, сапоги имело длинные и обязательно с подборами.

Третье: голова этих скифов покрыта каким-то остроносым никогда не встречаемым у русского человека головным убором, чем-то напоминающим колпак куклуксклановца.

Все это говорит о том, что эти совершенно правильно поименованные людьми с кивы проживающие в Причерноморье землепашцы и скотоводы, скифы, уж к нашей нации не имеют и малейшего отношения. А похожи эти запечатленные на пластинах белые люди на готов [54] (с. 32).

Очень возможно, что как тюркские степные племена, так и готские всегда называли по роду их вероисповедания – тартарами. То есть людьми тартара. Сами же они о том своем наименовании, что называется, – ни сном ни духом. Это подтверждает и Татищев:

«Татария от европейцев названа, а они сами оного не употребляют…» [113] (Гл. 18).

На картинке Большого Китайского сборника XVI в. в глаза бросается изображение человека из племени Дин-Лун, который имеет чисто европейского толка подстриженную клинышком бородку и усы, а вместо ног у него, как у изображения ангела на фасаде самой респектабельной из английских масонских лож, – копыта. И такое неспроста – ведь еще у себя в Палестине израильтяне Данова колена являлись ревностными служителями Ваала. Вот и здесь это обстоятельство позволило китайскому художнику подрисовать представителю этой народности слишком свойственный ее вероисповеданию атрибут: копыта [54] (с. 10). И уж такие просто врожденные поклонники бога нечистот, оказавшись в этих местах, ну никак не могли бы миновать рассматриваемого нами сатанинского капища на острове Ольхон.

Вот за то их и прозывали тартарами.

«Русские историки хотя их татарами именуют, но они сами оного не употребляли, а именовались монгу и монгалы, как в грамотах ханов их и князей указано. До сих пор, как выше сказал, кроме европейских, сами татарами не зовутся. Что же крымские, астраханские и пр. татарами зовутся, то они, слыша от европейцев оное и не зная значения названия, не за поносное приемлют. Сему пример, мы германцев именуем немцы (то есть, говорить не умеющие), и потому иногда у нас находящиеся германцы, на словах и в письмах по-русски изъясняясь, именуются немцы. Имя тевтон, которое сами германцы употребляют, если оное из сарматского, то значит мертвецы или беснующиеся… иногда народы приемлют данные названия от других и не ведая, что то есть поносное» [113] (Гл. 18).

Но дыма без огня не бывает. И если немцев называют немцами, то это значит, что они не иначе как немые. Если же неких галлов из «Галилеи язык» именуют слугами тартара, то и такое отнюдь не безпочвенно. Ведь это лишь в очередной раз подтверждает все повадки именно данного типа скифов, которые и представляли собою Великую Степь.

Так их описывает Геродот:

«Военные обычаи скифов были таковы: молодой скиф первый раз, как убьет врага, должен обязательно напиться его крови, а головы всех врагов, убитых в сражении, относят к царю, потому что только те Скифы получают свою долю при дележе неприятельской добычи, которые представили неприятельскую голову, причем доля эта увеличивается в зависимости от принесенных голов. С неприятельской головы Скифы снимают кожу… она употребляется как утиральник, и Скиф привешивает ее к уздечке той лошади, на которой ездит сам, и гордится этим. Тот, кто владеет наибольшим числом таких утиральников из кож с неприятельских голов, почитается доблестнейшим человеком. Многие скифы приготовляли себе из неприятельских человеческих кож плащи, в которые и одевались; для этого кожи сшивались вместе, как козьи шкурки. Многие Скифы снимают также кожу с правых рук убитых врагов и приготовляют из этих кож колчаны для своих стрел» [54] (с. 27).

Что это нам так удивительно напоминает? Почерк какой нации всему вышесказанному наиболее созвучен?

Это отголосок Освенцима и Бухенвальда. Ведь там подобные же нелюди, с копытцами вместо ног, срезали с человеческих голов беззащитных узников скальпы в сотнях тысяч экземпляров, а из человеческой кожи изготовляли абажуры и перчатки…

« “Один раз в году, каждый начальник в своем околотке приготовляет чашу вина, из которой пьют лишь те Скифы, которые умертвили врагов; те же из них, за которыми нет никаких подвигов, не вкушают этого вина и как обезчещенные садятся в стороне; это самый тяжкий позор для них. Напротив, если кто из Скифов убил очень много врагов, тот получает две чаши и пьет вино из обеих разом”.

Божества у Скифов были те же самые, что и на далекой арийской родине; прибавился только бог войны Арей. Ему одному приносились человеческие жертвы – взятые в плен на войне неприятели…» [54] (с. 28).

Так что эти людоеды, именуемые по наименованию своего кровожадного божества – арийцами, помимо всего вышеизложенного, занимались еще и чисто ритуальными убийствами захваченных ими в плен людей.

А вот и способ захоронений их царьков вполне соответствует этой загранице и ее нравам:

«…хоронят одну из наложниц покойного, предварительно задушивши ее, а также виночерпия, повара, конюха, приближенного слугу, вестовщика…» [54] (с. 29).

Но этим кровожадность тризны по царьку не исчерпывается:

«По прошествии года, Скифы возвращаются на могилу и совершают следующее: из оставшихся слуг выбирают пятьдесят самых лучших, которые были особо угодны покойнику… затем удавливают… вынимают из них внутренности, вычищают брюхо и, наполнив его отрубями, зашивают» [54] (с. 29).

Но это не россказни иноземцев о неведомых дальних странах:

«Рассказы Геродота об этих похоронных обрядах Скифов, несмотря на их необычность для нашего времени, совершенно справедливы и подтверждаются постоянно раскопкой курганов, в большом количестве разбросанных по югу России» [54] (с. 30).

Однако ж всю эту германскую кровожадность и чумазость наша историческая наука, основанная самими же немцами, поспешила побыстрей перекинуть с больной головы на здоровую. С себя на нас. Спрашивается: почему?

Так ведь не хотелось их «науке» признавать в найденных дикарях-каннибалах своих родственничков. Потому так «мило» и перекинули принадлежность этих людоедов с себя на нас.

Вот и Нечволодов такому явному несоответствию сильно удивляется:

«Из рассмотрения приведенных рисунков найденных предметов в наших курганах, мы видим, что Геродот замечательно правдиво описывал Скифские нравы и обычаи.

В этих нравах и обычаях нас, конечно, больше всего поражает необыкновенная кровожадность и жестокость наших древних предков. Сдирание кожи с трупов врагов, обделка черепов родственников, с которыми поссорились, в чаши для вина, наконец, удушение стольких преданных слуг на могиле вождей, – все это не может не поражать нас» [54] (с. 36).