Текст книги "Тайные маршруты Древней Руси. Ушкуйники урочища Обираловка"

Почему купола в России кроют чистым золотом

Иной путь купцов проходил через замерзшую Ангару в сторону Байкала, откуда он вновь раздваивался. Один шел к Чите, а другой в направлении нынешнего Улан-Батора, который в ту пору именовался Ургой.

Там и менялся наш лен и хозяйственные металлические предметы, исполненные при помощи высочайших технологий мозгового центра мировой цивилизации, на основную продукцию Китая – шелк и чай.

Несколько ранее в числе поставляемых нами товаров, несомненно, были и книги.

Так зачем монголам столь странным образом могли вдруг потребоваться наши русские книги?

Монголам не могли. А необходимы они были тем народам, которые оставили свои наскальные послания древности, писанные русскими рунами, в скалистых верховьях Енисея и на диких теперь чужих берегах Орхона. И исключительно соотечественникам данных древних авторов и предназначался русский лен – ведь сами нынешние обитатели здешних мест, монголы, не мылись никогда в жизни и нашей ткани всегда явно предпочитали шелк, где вши заводятся куда как менее охотно.

Но традиция не мыться, судя по всему, перешла сюда с названием местной речки, которую стали именовать – Орхон, что полностью созвучно прозвищу Драконта в эллинских Афинах (архонта Драконта), появившемуся там приблизительно в то самое время, когда культура Орхона стала перемещаться на запад. И именно драконовские порядки некогда лишь принял к исполнению, но отнюдь не разработал их установление, захвативший некогда власть в этих краях – Чингисхан. По его не иначе как драконовской Яссе за купание в речке следовало суровое наказание: провинившемуся переламывался хребет и обездвиженный человек, еще живой, оставлялся диким зверям на съедение. Вот в каком облике их рисует цвет исторической науки:

«Безобразные и нечистоплотные монголы, считавшие опрятность даже пороком, питавшиеся такою грязною пищею, которой одно описание вызывает омерзение…» [130] (с. 83).

Ну, о каких книгах при подобных порядочках может идти речь?

После воцарения в местных краях ясы архонта Драконта книги стали этим «монголам» не нужны. Совершенно без надобности теперь оказался здесь и наш лен. Потому лишь на период варварского средневековья и приходится упадок этой торговли. Ведь именно в этот период времени о ней нет никаких сведений.

Но прошли годы, и путь вновь возобновился. Имена же стоящих здесь древних городов и рек остались прежними. Вот как выглядит название главного города испокон века принадлежавшей нам этой древней прибайкальской территории.

В рассказе о возвращении из Нерчинской ссылки протопопа Аввакума, читаем:

«Таже с Нерчи реки паки назад возвратилися к Русе. Пять недель по льду голому ехали на нартах» [74] (с. 401).

О каком городе здесь идет речь? Как он теперь называется?

Это, судя по всему, нынешний Улан-Удэ, до революции – Верхнеудинск. А ведь он некогда занимал в данной местности исключительно господствующее положение:

«Этот острог стоит на высокой горе… считается воротами в Даурию…» [73] (с. 254).

Так что еще во времена протопопа Аввакума называемый Русой этот исконно русский населенный пункт полностью главенствовал над той местностью, где проживало со времен еще незапамятных подъясачное Новгородской республике население Сибири.

А между тем сам топоним, означающий название данной местности, представляет собою именно сбор нами дани с туземного населения. Слово Сибирь разбивается на две составные части:

«Си – …значит: себе» [32] (с. 594).

«Биръ – опись, перепись, ценз, подать, имущество» [32] (с. 39).

То есть значение этого термина выглядит предельно ясно: подъясачная территория, откуда подать собирается не на вывоз, в виде дани неким управителям-колонизаторам, но лично себе. То есть тому из новгородцев, кто в этой общественной вотчине соизволит на тот час промышлять. Местные же аборигены, судя по всему, облагаются данью в виде сбора съестных припасов, главным образом для обезпечения всем необходимым русских купеческих караванов. Органы же местного самоуправления производили как денежные, так и иные операции через русские поселки, разбросанные по всей Сибири вплоть до Аляски. Центром каждого такого поселения являлась деревянная церковь. Именно о них в своих рассказах и исследованиях и повествует Барановский.

Но вот какие солидные подъемные при царе Федоре выплачивались нашим переселенцам, отваживавшимся идти для повторного освоения этих ранее исконно наших территорий:

«Для заселения вновь приобретенных обширных Сибирских владений Русскими людьми правительство прилагало большие заботы. Так, между прочим, до нас дошло распоряжение, что в 1590 году велено было выбрать в Сольвычегодске, для отправления в Сибирь на житье, тридцать человек пашенных людей с женами и детьми и со всем имением, “а у всякого человека было бы по три мерина добрых, да по три коровы, да по две козы, да по три свиньи, да по пяти овец, да по двое гусей, да по пяти кур, да по двое утят, да на год хлеба, да соха со всем для пашни, да телега, да сани, и всякая рухлядь, а на подмогу Сольвычегодские посадские и уездные люди должны были им дать по 25 рублей на человека”, деньги громадные по тому времени» [57] (с. 308).

Это что-то порядка миллиона долларов на каждый десяток переселенцев!!!

Вот как ценилось русское население, отсылаемое на освоение земель, некогда являющихся дном Северного моря. И если бы мы не знали, какие колоссальные средства сулят нам караваны, которые должны были возобновить нашу связь с далекой Сибирью, где добывалось так называемое «закамское серебро», то таких очень немалых денег первопроходцам никто платить бы не стал.

И второе. Вот как жилось в ту пору русскому человеку у себя на селе, если за меньшую сумму для обыкновенной перемены места жительства он переселяться не стал бы.

И если истории по истории о наших связях с Сибирью весьма скромно умалчивают, то англичане к 1617 г. об имеющемся пути в Китай были более чем прекрасно осведомлены. А потому, после захвата власти в России масонской династией царей (см.: [210], [214] и [261], а также: «Неизвестное о Романовых» – готовится к печати) требовали этот наш древний путь (нам самим сегодня не известный) передать себе в привилегию:

«Устроив примирение, Джон Мерик прибыл в Москву и заявил со стороны Англии требование важных торговых привилегий. Он просил, между прочим, дозволить для англичан ходить для торговли Волгою в Персию» [130] (с. 392), и, что для нас наиболее в данном случае важно:

«…рекою Обью в Индию и Китай» [130] (с. 392).

Причем путь в Китай указывало еще в XVII веке само наименование озера, из которого в то время вытекала могучая наша восточносибирская река.

Так что путь этот был всем распрекрасно известен. И, очень возможно, что уже и тогда под шумок прекрасно используем нашими купцами. Ведь вот что в тот век, когда закрома России захватившей в нашей стране власть масонской династией оказались открыты для всего мира, у нас изымали за безценок иностранные купцы:

«Из России голландцы вывозили преимущественно восточные товары: сырой шелк…» [130] (с. 392).

И выгодно им его было бы у нас скупать лишь в том единственном случае, если бы он поступал к нам по рекам. Ведь путь через несколько пустынь на верблюдах никак не мог быть дешевле доставки его ими же самими морем на кораблях через Индийский и Атлантический океаны.

А вот и еще все о том же сборе с туземного населения ясака сообщает нам название горного массива на полуострове Таймыр – Бырранга (быр-ранга):

«Ранговые деревни = так в Малороссии назывались деревни, даваемые в награду за службу во временное владение канцелярским служителям (“Опыт повествования о древностях русских” 1818 г. Успенский, ч. II, с. 732).

Ранда – аренда (Карнович)» [32] (с. 542).

То есть смысл этого топонима предельно ясен: сданная в аренду местность с проживающим на ней туземным населением. А ведь это самая северная оконечность самого ледяного края! И даже она, находящаяся, казалось бы, на самом краю света и в самых неблагоприятных погодных условиях, все равно: облагается налогом, о чем и поведало нам ее древнее наименование.

Тут, правда, следует все же оговориться. В разделе про субарктический и субантарктический пояса сказано:

«…зимой на горах значительно теплее, чем в долинах» [2] (с. 20).

Так что именно в горах, как это ни странно, и спасались от холода местные жители, платящие ясак за эти свои «особые условия».

Главным же городом, во владениях которого находилась вся эта величайшая своею безкрайней территорией страна, где новгородцы с местного туземного населения искони собирали ясак, являлся населенный пункт с достаточно специфическим названием – Руса!

Откуда он тут появился и когда?

Думается, что появился вместе с прибытием десяти колен Израилевых. Ведь он с самого начала являлся ключом к возникшему уже тогда сообщению с коленами, в то же время расселившимися в Европе.

А как ключ подменить отмычкой?

Очень просто: нарыть под крепостными стенами подземных ходов.

А ведь именно их здесь сегодня в преизобилии. Теперь в древние подземелья даже водят экскурсии.

Как же удалось впоследствии справиться с этими ходами?

Отнесением границы севернее этого места. Рынок по обмену наших товаров на восточные перекочевал на 250 км вверх по течению Селенги:

«Кяхта – крупнейшая торговая слобода, сюда везут ситцы, пресловутые тульские самовары, волжскую икру; сюда везут шелка, а больше всего чай…» [73] (с. 255).

Да уж, судя по всему этот самый знаменитый теперь на весь свет «тульский самовар» начал некогда свое шествие по миру из села Котлы, находящегося на территории нынешней Москвы.

Но ведь еще выше по течению реки, которую надвое рассекает сегодня русско-монгольская граница, находится столица нынешней Монголии – Улан-Батор. И много ранее наши ладьи могли легко подниматься и туда.

А ведь древнее название этого города – Урга. Что указывает на явное какое-то более чем прямое отношение нынешней столицы Монголии к Русе, которая некогда прикрывала от нашествия кочевников сибирскую страну, именуемую Даурией, где и сегодня в верховьях рек имеется Становое нагорье и Становой хребет. Но ведь это полное совпадение с временным проживанием Палека: Пале стан, откуда и появилось название местности – Палестина.

Мало того, совпавшие корни древней страны в Прибайкалье и главного города в Монголии соответствуют халдейскому городу Ур, откуда и пришли сюда из мест своего пленения Израилевы колена. А ведь именно от сооруженного белыми людьми города Урга и могло появиться нарицательное этого народа в качестве обратного прочтения данного термина – гя-ур.

Однако ж местные жители, судя по всему, как приняли драконовские порядки афинского архонта, так и потеряли связывающие их с культурой предков особенности.

Но потеряли все-таки не все. Ведь практика поддержания тела в чистоте сохранилась на Востоке у японского племени самураев, которые и по сей день требуют в гостиницах соблюдения именно их древней традиции: смены постельного белья ежедневно.

И именно они, судя по всему, как и проживающие в данной местности маньчжуры, скупали наш лен и какие-то сооружаемые на дороге сюда из Киева таинственные котлы, которые затем сменили самовары. Наиболее же ходовым товаром, приобретаемым русским купечеством у китайцев, был чай. И этот напиток до такой степени совершенно таинственным образом всегда был популярен у нас еще с незапамятных времен, что лишь один этот удивляющий теперь факт, ничем иным более не подтверждаемый, как вышеописанной бойкостью древнейшей в этих местах оживленной торговли, полностью обосновывает высказываемую на эту тему догадку.

Вот как нашим людям, попавшим в Европу во времена войн с наполеоновской Францией, было дико увидеть столь у нас распространенный чай продающимся исключительно в аптеках:

«Очень удивительно было русским, что в немецких лавчонках не найти чая. Он продавался в аптеке, как лекарство» [83] (с. 198).

Но и в теплой Турции чай по тем временам был не меньшей редкостью, что подтверждается в применении российским послом чая в качестве презента в дипломатических играх. См.: [83] (с. 243).

А вот что сообщается о владениях в Сибири Господина Великого Новгорода:

«…у новгородцев есть закамское серебро. В сибирских странах с незапамятных времен велось добывание руды и обработка металлов. До сих пор так называемые чудские копи по берегам Енисея служат памятниками древней умелости… Новгород, владеющий… частью Азиатской России под именем Югры, получал оттуда серебро…» [130] (с. 105).

И вот с каких пор об этой добыче имеются упоминания в сохранившихся письменных источниках:

«…мы нашли, что эта земля платила дань новгородцам уже около 1187 года…» [266] (с. 76)

Странная и, казалось бы, полностью противоречащая мнению современной исторической науки версия. Ведь всем нам со школьной скамьи известно, что Сибирь к нам была присоединена только после нескольких походов Ермака.

Однако ж вот что на эту тему сообщает нам пусть и историческая наука, но еще XIX века. А.Х. Лерберг:

«Мы стали бы повторять довольно уже известное, если бы вздумали здесь описывать подробно, как Ермак в 1580 г. завоевал страны у Туры, а осенью 1581 г. завладел Сибирью… Но для утверждения нашего объяснения должны мы заметить, что Царь Иван Васильевич не очень обрадовался известию о первом Ермаковом походе: даже в грамоте к Строгановым от 16 ноября 1582 г., он жестоко упрекает им за то, что они приняли казаков и вооружили их против народов, которые платят дань. Он возложил на них ответственность за весь вред, могущий произойти оттого государству и приказал им возвратить казаков из Сибири (МСРИ. VI, 309)» [266] (с. 76).

Так что на поверку, что выясняется, не присоединял к России Ермак Тимофеевич новые неизведанные страны. Эти страны по тем временам исправно платили нам ясак!

Почему же мы столь уверены, что и страны иные, простирающие свои просторы вплоть до Лены, где, судя по всему, и находился географический центр столь упорно разыскиваемой нами Югры, дани этой нам в ту пору не платили? Ведь известно, что еще предок Грозного:

«Иван Васильевич осенью 1499 г. послал войско в отдаленный северо-восток, где оно в следующую зиму покорило власти его северную и южную Югрию» [266] (с. 72).

В недавнем прошлом нам податные страны после монгольского нашествия, на время, прекратившие поставлять нам ясак. И пусть южную Югрию, то есть фактически территорию Сибирского ханства, завоеванную затем Ермаком, и отобрали некоторое время спустя татары (опять же – лишь на время), но до северной Югрии, а точнее до северо-восточной ее части, то есть отрезанной болотами от монгольских степей части исконной нашей территории, где и шла добыча закамского серебра, они добраться не смогли. Потому новгородцы так все и продолжали походы сюда за ясаком. Лишь, судя по всему, с маленькими на время серьезных войн перерывами. Потому эта наша исконная территория никогда никаким завоевателям своих сокровищ и не отдавала.

Не перевелся этот драгоценный металл и в Московии – наследнице Новгорода Великого. Матвей Меховский свидетельствует (начало XVI в.):

«Страна богата серебром…» [246] (с. 116).

А ведь именно эта статья дохода, судя по всему, и лежит в основе столь удивительно моментального возвышения Москвы. Ведь очень неспроста наша молодая столица в столь сжатые сроки умудрилась и отстроить просто драгоценный по тем временам белокаменный город, и, в то же время, вооружить самым современным оружием 250-тысячное русское войско, уведенное затем Князем Дмитрием на совершенно не случайно ставшее победоносным поле Куликово. Так ведь еще и татарам следовало выдавать требуемую ими дань, очень ощутимую для бюджета любого государства.

Но вот у нас хватило. И совсем не случайно:

«Иван Данилович потребовал от Новгорода этой статьи дохода, которая в то время называлась закамским серебром» [130] (с. 105).

Так что мы в Сибири хозяйничали с очень давних времен. Причем, что прослеживается теперь все более ощутимо, и сама нынешняя столица Монголии принадлежала нам же: нам подъясачная Югра более чем явно созвучна древнему «монгольскому» топониму – Юрга. К тому же: сухопутным монголам, какой смысл иметь свою столицу на нашем речном торговом пути? Потому больше она походит на нашу бывшую торговую факторию, лишь много позже переписанную на себя нынешними жителями этой местности, несколько переиначившими наше наименование своим выговором.

А ведь имеются и сведения о том, что Югра находилась от нас именно на сходном с монгольской столицей Юргой расстоянии. Когда в 1194 году новгородцы потерпели поражение от югорцев, то:

«В Новгороде целую зиму ничего не знали о войске… до тех пор, пока спасшиеся возвратились в столицу уже под исход лета следующего года» [266] (с. 49).

Сама же Юрга лежит как на пути следования наших товаров, так и в том самом месте, откуда предпочтительнее всего отправляться на собаках (или на кораблях) в загадочную Сибирь. То есть является Гордиевым узлом наших тех времен внутрирусских торговых путей.

Так что сообщение с Китаем выглядит ну уж слишком накатанной дорожкой.

Потому и шелк для транзитной торговли русскими купцами приобретался с не меньшим энтузиазмом: ведь изъедаемой вшами не знающей бань загранице он был необходим куда как более, нежели не только продаваемый втридорога в аптеке чай, но и просто – вода для глотка.

Вот что сообщается о наличии в древности этого маршрута через Русский Север:

«…в Европу шел по северному пути китайский шелк. В странах Запада он ценился на вес золота» [341] (с. 231).

Но и столь алчное желание англичан присвоить себе наш торговый путь многое теперь объясняет. Вот почему им всегда столь выгодно было принимать у себя русских купцов: перевозка чая и шелка через наши торговые пути обходилась значительно дешевле, чем англичанам на своих морских судах в обход Африки. Потому им самим столь и хотелось снять нашу руку с глотки не знающей бань Европы, взяв в руки свои собственные их главное средство по борьбе со вшами – шелк.

И лишь когда руководство нашей страной захватили масоны (подробно см.: [210], [214] и [262]), наша чрезвычайно выгодная торговля с Востоком стала отдаваться на откуп иноземным купцам.

Но до начала смут XVII в. наш государственный колосс, обладая наиболее ценным при доставке товаров достоянием – льдом и снегами, представлял собой самую неуязвимую богатейшую торговую республику, диктующую миру цены на проходящие через нее транзитом товары. Свою цену мы также устанавливали на наши меха, лен и коноплю. Что же касается всех остальных товаров, то и здесь следует отметить: у нас имелось практически все самое необходимое – связи с заграницей нам были вообще ни к чему! Россия практически во всех областях в те времена являлась самой передовой страной мира. Потому мы могли им что-либо продавать, но ведь могли и не продавать: лишь они были всегда зависимы от нас, но не мы от них.

Но не только Верхнеудинск, то есть Руса, столь оказался знаменит в предгорьях Саянского хребта. Много севернее и тоже на речке Уда, что означает на русском языке член тела, вниз по течению Ангары, имеется город Нижнеудинск, в прошлом Шиверск (Сиверск – на Сиверском озере, например, расположен Кирилло-Белозерский монастырь [168] (с. 5)). Вот как местное придание гласит о проходе по данной местности диких орд Чингисхана:

«Той тропой, что ходил через Саяны Чалот, никто не ходил. Тяжела человеку дорога богатыря. Только раз, много веков спустя, совершая набег на Русь через Семиречье, Хорезм и половецкие степи, Чингисхан провел по ней дикие рати свои. Усыпал костями, оружием павших в походе воинов топкие болота, крутые взъемы хребтов; смрадным пожарищем прокосил тайгу» [89] (с. 233).

Набег на Русь, как нам известно, совершал уже Батый. Но вот в Хорезм из Монголии Чингисхан мог попасть и действительно – исключительно через Сибирь: по пустыням его огромное войско пройти бы не смогло.

«Заросли раны на теле Руси, и на месте черных пожарищ зазеленела новая тайга, а страшный след похода грозного хана остался навеки; его впитало предание, сохранила легенда» [89] (с. 233).

Чья легенда и чье предание?

Так ведь исключительно того народа, на чьем теле и заросли эти раны от того дальнего похода монгольских орд – чей город некогда и преграждал вход в нашу Сибирь – в страну Даурию. А город этот имел слишком удивляющее для якобы неизвестной нам страны наименование – Руса.

Но ведь и вся топонимика этой местности говорит о нашем здесь некогда более чем явном присутствии:

«Саяны, горная страна…» [108] (Т. 7, с. 255).

Вот теперь и разберем – чья же это страна.

Ну, во-первых, какое название имела иная горная страна – та, откуда и пришли 10 колен Израилевых?

Мы свою святую гору Сион, что запечатлено в русском устном народном творчестве – былинах, на которой и стоит город Ие Руса лим, всегда называли: Сиян-гора.

«Не один из семитских языков, в том числе иврит и арабский, не дают этимологии топонима Сион… Наоборот, русские паломники в Палестину – люди зачастую высокообразованные для своего времени, с глубоким знанием уже недоступных нам исторических данных, упорно называли гору Сион – Сиян-горой…» [238] (с.16).

Но ведь Саян и Сиян – это практически одно и то же!

Теперь проследим за отношением исключительно к нашему языку топонимики названий многочисленных рек и речушек вытекающих с Восточного и Западного Саяна:

«Важнейшие реки С[аян]: Енисей, Абакан, Туба (Казыр), Мана, Уда, Ока, Китой… Реки замерзают в конце октября, начале ноября, вскрываются в конце апреля – начале мая…

В пределах С[аян] имеются месторождения жел. и медных руд, золота, графита, асбеста, слюды…» [108] (Т. 7, с. 255).

Вот откуда на Русь поставлялась так необходимая для ее широких окон столь недоступная Западу: слюда.

Но и на европейской территории России она тоже имелась. И в достаточно серьезном количестве, о чем писал еще Олеарий:

«Среди ископаемых самое важное место занимает слюда, которая в иных местах получается из каменоломен и употребляется для окон во всей России» [252] (с. 158).

Но и во времена Ивана Грозного, о чем свидетельствует Генрих Штаден, этот минерал был ничуть не менее популярен. И стоил очень дорого:

«…слюда под названием “московского стекла” была очень ценным товаром и важной статьей русского экспорта: давали 350 четей ржи за 1 S чети слюды» [318] (с. 65 прим. 5).

В XV в., о чем имеются упоминания, этот ценнейший минерал, добываемый, судя по его наименованию лишь у нас, был и еще много дороже:

«…слюда тогда стоила дорого. Цена за лучшие сорта достигала 150 рублей за пуд» [126] (с. 23–24).

«…слюда не только доходила до самой Москвы, но и вывозилась в Западную Европу, где была известна под именем “мусковита”» [126] (с. 24).

Ну, раз этот минерал носил имя страны, откуда поставлялся в Западную Европу, то здесь следует утвердительно заявить о том, что и здесь мы являлись единственными поставщиками этого чуда в невежественные безграмотные страны, где, для наименьшего количества затрат на эту баснословную здесь роскошь, оконные проемы прорезались чрезмерно узенькими. Они были загранице необходимы лишь для того, чтоб нос себе в темноте не расквасить. О чтении у таких микроокошечек нечего было и думать.

И лишь много позже венецианское стекло, то есть опять же – наше изобретение (Венеция – страна славян венетов), позволило безграмотной загранице получить возможность заглянуть в книги, которых они были, чисто технически, до этого момента полностью лишены.

Но что это были за деньги?

При Василии III:

«…лошадь стоила рубль, корова – три четвертака…» [56] (с. 291).

Но ведь это была цена слюды пока только в самой Москве! А на какую сумму она вырастала при продаже в не имеющей в своих недрах этого минерала части света – Европе?!

Таким образом, чтобы западному феодалу остеклить средних размеров особняк, приходилось русскому купцу, доставившему груз слюды по назначению, выдавать сумму финансовых средств, эквивалентную огромному лошадиному табуну! А сколько таких пудов мог поднять наш океанский корабль (а они были в восемь раз своим водоизмещением больше каравелл Колумба)?!

Так что к пользуемуся в то время несомненно огромным спросом русскому льну, всегда идущему на Запад вне какой-либо конкуренции, следует добавить и всегда находящуюся просто в астрономической цене слюду, поставляемую туда исключительно из наших заповедных сибирских земель.

Сюда же следует прибавить и дорогостоящие меха, и серебро, и золото, и алмазы. Кедр, между прочим, является таким же богатством, в таком колоссальном количестве произрастающем лишь здесь.

Так что выгода от провоза грузов по просторам Сибири была просто колоссальной. Потому судоходство Сибирских рек могло быть достаточно оживленным и в древние времена. А все эти речки, в подтверждение вышесказанному, даже на самый первый взгляд, в своих названиях несут чисто русские корни.

Енисей (Енос сей):

«Енос – …сын Сифа [Быт 4, 26; 5, 6–11]» [32] (с. 175).

В нашей отечественной богослужебной литературе ему уподоблен Митрополит Московский Алексий:

«…радуйся новый Енох, угодивый Господеви» [46] (с. 26).

И за это благочестие:

«…Енох был взят живым на небо» [32] (с. 487).

Так что это имя для русского человека – не пустой звук.

«Сей – (древн.–слав. сь, си, се) = этот…» [32] (с. 589).

Иркут (Ир-кут) – созвучно Веселому Куту, а народ иров, судя по всему, именно отсюда и переехал в Ир-ландию.

Так кто ж такие эти загадочные иры?

«Китайцы называют пришельцев “героями”, как величает их в своем посмертном послании и Тегинь, а именно: Иръ, иро, иры (герой, герою, герои)» [23] (с. 83).

То есть здесь, в Иркутске, пережидали внесезонную «нелетную» погоду перегоняющие по Ангаре товары эти самые иры, туземным населением именуемые ироями (Ие роями). Потому их здесь кут так и остался зафиксирован в топонимике. Город же в устье Иркута получил, что и вполне естественно, нынешнее свое название – Иркутск.

А что они там пережидали, мы уже чуть раньше определили: дождавшись прочного льда на реке, русские купеческие караваны из Братска отправлялись в полутысячекилометровый зимний поход до Иркутска, где и проводили остаток внесезонья до вскрытия Ангары.

И проводили они все свои длительные ожидания в тесной компании с этими загадочными ирами, везущими огорячительные напитки уже теперь из близлежащего Китая. Они тоже ждали вскрытия рек. Но для того, чтобы отправиться до Братских порогов, которые, между прочим, несут в себе несколько эзотерическое название – чисто масонское. А именуемой нами этим термином нацией, как ни странно, являются буряты. Этот народ:

«…русские называли “братским”» [130] (с. 574).

Внешне же этот народ от нашего уж слишком отличен. Мало того, смешанные браки производят на свет бурятов в совершенно неизмеримом количестве поколений (у пятого колена рождаются все равно буряты). А потому в смысле некоего такого родства этот странный термин со смыслом совершенно не увязан.

И лишь одной причиной можно объяснить это несоответствие: наименование туземного здесь населения сообщает о проживании в данной местности братьев масонов. Потому расположенный на их территориях город и назвали – Братск.

Из этого населенного пункта торговцам спиртным требовалось переправиться через горный хребет в притоки могучей сибирской реки Лены, где их товар среди местного якутского населения был в качестве валюты. Или отправиться к тунгусам, где тот же бизнес приносил не меньшую прибыль. Потому место, где специлизирующиеся исключительно на данном промысле купцы во внесезонье несколько скрашивали свое унылое сиденье, и являлось кутом иров, везущих в тайгу спиртное.

Вообще термин кут в топонимике земель, некогда заселенных славянами, встречается достаточно не редко.

«Если ИРКУТСК – “закуток”, “пристанище ИРА”, то индийский город КАЛЬКУТТА – пристанище, приют КАЛЕК – КАЛИК КУТА, а город КУТАИСИ – просто КУТА ИСИ – ЗАКУТОК на караванном пути, где могли останавливаться “калики прохожие”. Зато ВОРКУТА издревле пользовалась дурной репутацией: ВОР КУТА…» [184] (с. 143).

«Воръ – др. р. воры = ограда из жердей… то же что забор, тын» [32] (с. 94).

«Кутъ, куть, кутиица = место или лавка для сидения под красным окном» [32] (с. 276).

И если Веселый Кут повествует все же о веселом сидении, то есть сидении под красным окошком после принятия веселящих напитков, то Воркута своим названием повествует пусть так же о сидении, но уже за достаточно внушительной оградой. То есть в тюрьме. А так как данный город сегодня является центром огромного промышленного района, использующего богатства залегаемых здесь полезных ископаемых, причем, во многом используя принудительный труд находящихся здесь заключенных, то следует предположить, памятуя на расшифровку древнего наименования центрального здесь населенного пункта, что подобное же предназначение этот город имел и много ранее. То есть где-нибудь эдак лет семьсот назад здесь распрекрасно могли «мотать срок» еще средневековые уголовники. О том поведала нам расшифровка названия города Вор-кута, чье родство просматривается от Веселого Кута до Иркутска и по расшифровке топонимики рек.

Итак, подытожим, какой же все-таки язык заложен в основание наименований рек, сбегающих с продублированной на нашем языке Сиян-горы. Той самой, на которой находился некогда главный город Древней (то есть еще до переезда на Русскую равнину) Руси: Ие Руса лим:

Ока – это по-нашему – глаза. Обычно такие же голубые, как и сама в этой чистейшей горной речке вода. То есть данное название, своим цветом, является полным синонимом Бирюсы.

Бирюса – бирюза (цвет ее голубой).

Китой – указывает на путь в Китай.

Белая – белая.

Ия – в значении: и я [ст. сл.: и они ]).

Уда – член тела (ст.сл.).

Гутара – разговорчивая река.

Рыбная – богатая рыбой.

Мана – манна (небесная).

Урик – уменьшительно-ласкательное от Ур Халдейский.

Ида – и да.

Куда – куда.

Зима – зима.

Пойма – пойма.

Да наша это страна – что тут говорить. Ведь революционеры, как ни старались названия под наречия местного туземного населения попереисковеркать, но совсем не на многие нашлось наименований из фольклора туземного данной местности населения, которые как-либо серьезно претендовали бы подтереть нашу память теперь и в здешних затерянных на просторах Сибири местах.

А вот и еще дальше – то же самое:

Лена – Елена (Лена). Это жена Константина, водрузившая Крест Господень над Иерусалимом.

«Обь – река в Сибири. В санскритских корнях можно указать в данном случае ап, апа, что значит вода… лат. o p иa – изобилие… (сибирские крестьяне произносят «Опь»). Что это, действительно, так – подтверждением может служить перенос того же названия на другие русские реки – Упу (в тульск. губ.) и Уфу (См. Первобыт. славяне, В.М. Флоринскаго, ч. И, с.21)» [32] (с. 1065).