Текст книги "Из жизни Олимпийских богов. Зевсиды"

Первая любовь

68

Рад был Зевес возвращенью наследника трона,

Нравились явно ему кузнеца простота,

Схожесть с царём, и глаза, словно синь небосклона,

Сила, смекалка и даже его хромота.

Не замечал металлург лицемерия Геры:

Думала мать, восхваляя его при царе:

«Первенцу Зевс уделяет вниманья сверх меры,

Лучше б сидел тот безвылазно в горной норе!»

69

Но простодушный кователь не видел презренья

И обретённой семье был безудержно рад.

Геру простил он давно, прямо в то же мгновенье,

Как отключил полонивший её автомат.

Жизнь потекла на Олимпе стократ интересней:

Стал украшать ювелир помещенья дворца,

Радовал общество Феб каждый день новой песней,

В коих чудесно воспел он талант кузнеца.

70

Зевс мастерскую позволил создать на вершине,

Так, чтобы та не разрушила весь пантеон.

Кузницу быстро построил сын в горной «брюшине»,

Где мастерил украшенья прелестницам он.

Многих красавиц он видел под твердью гранитной,

Очаровала Гефеста богинь красота,

Быстро он стал для бессмертных фигурой солидной,

И никого не смешила его хромота.

71

Славный царевич трудился и нощно, и денно,

И отдыхал по привычке уже по утрам —

Чтобы творить возле горнов всегда вдохновенно,

Он незаметно для смертных бродил по горам.

Стал собирать драгоценные камни в ущельях,

Чтоб угодить своенравной царице богов:

«Будет прекрасней любимая мать в ожерельях

Из янтаря, изумрудов, морских жемчугов!»

72

Дивные цепи из злата, колье и браслеты

Юноша вскоре сложил в превосходный ларец —

Радугой яркой сверкали на нём самоцветы,

Было не стыдно такой принести во дворец!

Встретила юношу мать со скучающим видом,

Радостью вспыхнула, только подарок узрев:

«Завидно будет Киприде и всем нереидам,

Я буду в злате прекрасней нетронутых дев!»

73

Первенец молча покинул покои царицы:

«Видно, с чудесным ларцом я пришёл невпопад —

Встретила сына она взглядом сонной волчицы,

Словно я в скуке безмерной её виноват…»

Юноша, думая, шёл по большой анфиладе.

«Эй, ювелир, в тронный зал загляни – ждёт Зевес!»

Голос знакомый Гефесту послышался сзади,

Вспомнил кузнец, с кем не тратил он лишних словес.

74

В зал он ступил, и увидел отца изнурённым,

Царь потирал мокрый лоб и седые виски,

Вмиг притворился кователь Гефест присмирённым,

Зная от друга про тяжесть отцовской руки.

«Слушай, мой сын, отвлекись от игрушек на время,

Знаю, что в мире нет равных тебе в мастерстве!

Можешь рассечь аккуратно властителю темя? —

Кто-то живёт беспокойно в моей голове!»

75

«Времени мало займёт это, Тучегонитель,

Но инструмента пока подходящего нет!

Будет изъят мной сегодня назойливый житель!»

«Вот и узрим, кто в моей голове был пригрет!»

Нужное в кузнице мастер нашёл средь поковок

И углубился в свой труд, хоть болела стопа.

Долго его крепкий молот не знал остановок —

Сделан топор был из золота в виде серпа.

76

Зевс умолчал о любовных своих похожденьях —

В тайне хранил он измены от юных сердец…

Молодость часто витает в святых заблужденьях,

И не поймёт этих мыслей ни царь, ни мудрец.

«Разве могу я поведать о дивной Метиде,

Что подарила безумную страсть мне в ночи?

Дети порой остаются надолго в обиде

От осознанья того, как отцы горячи!

77

Не расскажу никому я про дочь Океана

И промолчу, что ребёнка носила она…» —

Воспоминанье о ней захлестнуло тирана,

Словно рыбацкую лодку большая волна:

«Мойры, великие Мойры! Вы – судеб царицы,

Коим неведомы жалость, любовь и обман!

Что ж не закрыли дорогу мне к сердцу девицы?

Я окунулся в любовь, как в запретный лиман!

78

Поздно сказали, что дева подарит мне сына,

Он предначертанно свергнет с престола меня!

Это была для плененья Метиды причина,

Больше она не узрела ни ночи, ни дня —

Деву в себя поглотил, уподобившись Крону,

Не дожидаясь явления свету дитя.

Ныне Гефест с топором должен влезть под корону —

Боль в голове истерзала меня, не шутя!»

79

Нюкта сошла на Олимп из неведомых далей,

Грозный Борей на прощанье коснулся крылом,

Зевс восседал на престоле уже без регалий,

Думал, кто выйдет на свет из него сквозь пролом.

«Если там мальчик стучит нестерпимо ногами,

То буду свергнут я сыном чрез год или два,

Я воевать не способен ни с ним, ни с богами,

Иль пусть болит, как и прежде, моя голова?»

80

Но не успел царь смекнуть о другом варианте,

Как торопливо вошёл в зал с секирой кузнец:

«Боги все спят, тишина на земной доминанте,

Не помешает никто при леченье, отец!»

И посетили Кронида сомнения тени,

Но нерождённое чадо кольнуло копьём,

Зевс наклонился, упёрся руками в колени:

«Сын, приступай, будем в зале мы скоро втроём!»

81

Стукнул прицельно Гефест по затылочной кости,

С треском она раскололась, как грецкий орех,

Взвыл повелитель от боли ужасной и злости:

«Не наруби в голове мне ненужных прорех!»

Трещина плавно раскрылась, как лотос на Ниле,

Вышла оттуда юница, доспехом горя:

«Долго же я пребывала в тебе, как в могиле!» —

С явным упрёком сказала, взглянув на царя.

82

«Дочь родилась! – Зевс согнулся в глубоком поклоне. —

Сын мой, скорей на затылке закрой этот зев,

Пусть остаётся Метида в божественном лоне!» —

Молвил властитель, меняя на радость свой гнев.

Бросил кузнец долгий взгляд на малышку в доспехе —

Девочка быстро росла, как волна в ураган,

Юноша напрочь забыл об отцовской прорехе,

В сердце его просыпался любовный вулкан…

83

«Что ты недвижно стоишь, как скала в океане,

Выпустить хочешь всю мудрость Метиды на свет?

Очаровавшись девчушкой, забыл ты о ране?

Быстро захлопни затылок отца… сердцеед!»

Мигом очнулся Гефест от любовного плена,

Спешно он кости сомкнул на затылке отца,

И, глубоко не вникая в секрет феномена,

Бросился юноша вон из покоев дворца…

84

Долго он думал о Ней у привычного горна

И попытался забыться в любимом труде,

Понял он скоро, что чувство рукам непокорно,

И опустился к заливу, к спокойной воде.

Сердце стучало в груди, словно волны о скалы,

Мысли о деве витали в его голове:

«Жаль, не могу сочинять я, как Феб, мадригалы

И бесконечно с любимой парить в синеве…

85

Я, как Гермес, обольстить не сумею девицу

И не смогу ей промолвить красивую речь!

Но для неё изготовлю любую вещицу:

Будь то копьё, самоходное кресло иль меч…»

Сидя на камне, размял он увечную ногу,

Яркая мысль посетила внезапно творца:

«Чтобы прелестницу мне побудить к диалогу,

Буду с подарками к ней посылать я гонца!

86

Думать у моря – для каждого будет полезно —

Светлые мысли витают над лёгкой волной,

Можно ловить и использовать их безвозмездно…» —

Грезил Гефест о девице красы неземной.

Эос вонзила персты в небосвод равнодушный,

А вдохновлённый Гефест шёл, хромая, к себе,

В спину его подгонял ветерок непослушный

И понуждал кузнеца к торопливой ходьбе…

Сватовство к Афине

87

Утром был собран Совет во дворце властелина,

Царь всем представил прекрасную деву с копьём:

«Это – Зевсида, а имя ей будет – Афина,

Коей мы дали свободу с Гефестом вдвоём!»

Гера подпрыгнула в кресле от царского слова:

«Как это чудо свершили без женщины вы?»

«Так получилось во время свиданья ночного —

Сын помогал выйти ей из моей головы!»

88

Гера упала на место, теряя рассудок,

Злоба мгновенно испортила женщины лик:

«Нужно тебе, словно Крону, очистить желудок!» —

Взвизгнула вдруг, перейдя на пронзительный крик.

«Мудрой супруге хватило бы царского жеста,

Чтобы властитель не мог пожелать ей замка!»

«Сын, он о чём?» – посмотрела она на Гефеста.

Царь ей в ответ: «Чтоб смирить злобный пыл языка!»

89

Стали черты у жены неприятны и грубы,

Блеском невиданной злобы сверкнули глаза,

Пальцы дрожали, и сжались красивые губы,

Вскинула голову, как в нападенье гюрза.

Мать не увидел Гефест в это злое мгновенье,

Трепетный взор устремляя на деву небес,

Ясно представил он с нею в ночи вожделенье

И не заметил того, что промолвил Зевес.

90

«И в заключенье, – послышался голос тирана. —

Всех олимпийцев сейчас приглашаю на пир!»

Двери богам распахнула поспешно охрана,

Только у трона остался стоять ювелир.

Вмиг окружили богини девицу Афину,

Только Аргея их круг обошла стороной,

И обратился тогда ювелир к властелину:

«Как я хочу, чтоб Афина мне стала женой!

91

Часто бывал ты охваченным чувством любовным,

Знаешь, что нет для влюблённых досадных преград

Я не хочу показаться тебе многословным,

Как поступить мне, скажи без привычных тирад?»

«Сын мой, тирану знакомы любовь и страданье,

В сердце щемящая боль от потерь и разлук.

Но для подлунного мира важней созиданье,

И пребывать в вечной неге – богам недосуг!

92

Каждая женщина, сын мой – жемчужина в мире,

В коем мужчина быть должен прекрасным ловцом!

Не обязательно нужно играть им на лире,

И обладать, как отец твой, красивым лицом!

Дочерь моя не уступит в красе Афродите,

И замечаю, Гефест, справедлива она.

Каждая дева мечтает о мужней защите,

Думаю, сила твоя для Афины важна…»

93

Царь улыбнулся, прочтя кузнецу наставленье,

Замер на миг, будто мысль посетила его,

Речью короткой тиран завершил вразумленье:

«Счастлива младость, пока не узнает всего!

Можно жениться, чтоб не было лишних конфузий,

Счастья получишь ты гору превыше небес!

Свадьба порой избавляет от многих иллюзий…» —

Хитро в усы усмехнулся великий Зевес…

94

В кузнице стал пропадать ювелир вдохновенный,

Пламенной страстью к прекрасной Афине горя.

И вспоминался ему разговор откровенный,

Не покидала сознанье тирада царя.

Дивные цепи, колье красоты несказанной

Каждое утро прелестнице слал он с гонцом,

Та отправляла назад без улыбки жеманной,

Дар отдавая обратно с холодным лицом.

95

Был ювелир поведеньем Афины расстроен:

«Не поступают красавицы так, как она!

Разве искусный творец лишь отказов достоин?

Кажется, в деле любовном мне смелость нужна!

Сам отнесу ей… – сказал повелитель вулканов. —

Только что именно нужно? Всё сделал бы я!

Есть самоцветы и золота девять курганов…

Знаю, что ей не хватает! Большого копья!»

96

Выковал за ночь изделье из прочного сплава

И «нарядил» в золотую «одежду» копьё,

Вмиг закалили его хладный ветер и лава,

А украшало оружие бронзы литьё.

С лёгкостью им пробивались гранитные стены,

И не ломалось оно под напором быков,

Это копьё стало чудом для всей Ойкумены —

Было оно пострашнее звериных клыков!

97

Полюбовавшись копьём, вдруг подумал кователь:

«Для несравненной сестры не хватает щита,

Что не имеет ни Вестник, ни Феб-воспеватель…

Будет такой! Поразит всех его красота!»

Вновь окунулся Гефест-Огневластец в работу,

Горны его запылали хвостами комет,

Бог позабыл про еду, сладкий сон и дремоту —

Долгие дни наблюдал он лишь пламени свет.

98

В кузнице юноши всюду лежали пластины:

Прочные сплавы, латунь и куски серебра.

Щит многослойный ковался для милой Афины,

Чтоб закрывал он её от лица до бедра:

Вырезал бог на фасаде прекрасные сцены:

Грифы в полёте и совы на ветках дерев,

В дикой пустыне – газели, а рядом – гиены,

Возле огромной пещеры – скучающий лев.

99

Впадину с ручкой исполнил кователь зеркальной,

Чтобы Афина могла зрить свою красоту.

Залюбовался работой своей уникальной:

«Может быть, с ней воплощу я о свадьбе мечту?»

Вышел довольный Гефест из горячей пещеры,

Полною грудью вдохнул, глядя вниз с высоты,

Сильно устал он от жара и запаха серы,

Заулыбался, увидев на склоне цветы.

100

В кузницу он устремился, привычно хромая:

«Буду недолго с подарком таким одинок!

К сердцу любимой богини дорога прямая —

Это из редких каменьев и злата венок!»

Сплёл он основу венка из богатых металлов

И применил изумруд, чтоб создать в нём листки,

А из рубинов и белых подземных кристаллов

Сделал средь листьев зелёных «живые» цветки.

101

Робкие мирты сверкали, как пики Кавказа,

Алые розы пылали любовным огнём,

Блеском росы стала мелкая россыпь алмаза.

Горд был кузнец, и любовь снова вспыхнула в нём.

«Это – не сладкие, долгие речи Гермеса,

Коими он соблазняет невинных дриад,

Не красота Аполлона иль пылкость Ареса —

Скажет всё деве венок мой без лишних тирад!»

102

Долго смотрел Огневластец на труд вдохновенный:

«Трудно представить её без щита и копья!

На голове засверкает венок несравненный,

С ним – на войну… но подумал нелепости я…

Нужен ей шлем, чтоб сверкал ярче солнца в зените,

С гребнем из конских красивых и сильных волос!

Чтобы защита была и челу, и ланите,

А не веночек, сплетённый из мирта и роз!

103

Шлем я Афине скую, и не будет такого

Ни у Ареса, ни даже у Зевса-отца!

Может, тогда я услышу желанное слово

Иль поцелуем коснусь дорогого лица?»

Юноша сам удивился, подумав так здраво.

Вновь под дворцом олимпийским гремел камнепад,

Снова калились поковки из прочного сплава —

Был на фантазии в деле умелец богат…

104

Образ красавицы часто являлся пред взором,

И потому созидатель не ведал проблем —

Дивный талант засиял в гребешке златопёром,

Что украшал для Афины сработанный шлем.

Быстро настроился пылкий юнец на свиданье,

Не покидала высокая страсть кузнеца,

Вспомнив мгновенно и ясно отца назиданье,

Двинулся юноша смело в покои дворца.

105

С гордостью нёс он копьё золотое в деснице,

В левой руке – остальные дары на щите.

С нежной улыбкой явился умелец к девице,

Вновь поражаясь её неземной красоте.

«Дева Афина, я – мастер ремёсел различных

И научился владеть грозной силой огня,

Но избегаю речей громогласных, публичных,

За неуменье глаголить прости ты меня!

106

Ты вдохновила творца на созданье изделий,

Что самолично вручаю с волненьем тебе!

Не принимала ты посланных мной ожерелий,

Но снизойди же к моей безыскусной мольбе!

Ты разожгла в сердце юноши пылкие страсти,

В лоне вулкана не зрил я такого огня,

Я над тобою желаю супружеской власти,

Знай, что согласьем на брак осчастливишь меня!»

107

Вспыхнула дева, покрылись румянцем ланиты,

И отвернулась Афина, вздохнув тяжело:

«Женщины, мастер – не камни, металлы, граниты —

Не вызывает ответную страсть ремесло!

Я родилась и жила много дней в Громовержце,

Страстью кипучей мужчины, поверь мне, сыта!

Стало мне ближе правителя властное сердце,

Не для супружеской жизни моя красота!

108

Брат наш Арес слишком любит кровавые войны,

Для справедливости битв я на свет рождена.

Стану следить, чтоб победа давалась достойным,

И потому оставаться я девой должна!

Слышать отказ от меня, вижу, юноша, больно,

Ты без жены не останешься, добрый Гефест!

Я принесённым оружием очень довольна

И укажу на других, подходящих невест».

109

Замерло сердце в широкой груди ювелира,

Душу его омрачил сватовства диалог,

Мигом погасло пред ним всё сияние мира,

На пол упал изготовленный к свадьбе венок…

Дары кузнеца

110

Славный Гефест с головой окунулся в работу,

Горечь свою не топил он в потоках вина:

«Выжжет мой горн из души вожделения квоту,

Выгорит опыт печальный до самого дна!

И воспылаю я заново чувством прелестным,

Не пожалеют вулканы для счастья огня!

Жаль, не владею, как брат, я талантом словесным,

Но понимаю, риторика – лишь головня!

111

Больно любить, и познать безответности холод

Но неудачей я буду, как сплав, закалён!

Только наивность из сердца не «выбьет» мой молот —

Знаю, что снова я буду безмерно влюблён!»

Как-то устал от работы кузнец молчаливый

И на закате спустился к заливу с горы.

С моря прохладу гнал к берегу ветер игривый,

Дивную сушу спасая от сильной жары.

112

Чёрные зубья увидел кузнец над волнами,

Вмиг превратился залив меж горами в затон,

Только внезапно вскипела вода бурунами,

Вышел неспешно из волн бог морей Посейдон:

«Видел недавно копьё у Зевсиды Афины —

Великолепный подарок устроил ты ей!

А над трезубцем моим уж смеются дельфины:

Не подобает такой властелину морей!

113

Дева копьём пробивает гранитные скалы,

Людям даруя в высоких горах родники!

Чтоб усмирять на морях ураганы и шквалы,

Нужен могучий трезубец для царской руки!»

Юноша выполнил просьбу владыки морского,

И получил золочёный трезубец Кронид.

Вскоре Гефест слушал просьбу от дяди другого —

К сыну Зевеса явился суровый Аид…

114

«С просьбой к тебе заглянул, – молвил царь подземелья. —

Я, как и ты, не люблю ни веселье, ни свет.

Мне не нужны из блестящих камней ожерелья —

Я очень скромен в желаньях, и спутницы нет.

Мне посчастливилось видеть доспехи Афины,

Дева прекрасна без всяких цветных диадем!

Очаровали щита расписные картины,

И восхитил превосходно исполненный шлем!

115

Можешь ли дядю порадовать шлемом магичным,

Пусть не сверкающим, словно лучистый алмаз?

Но будет он от других атрибутов отличным

Тем, что укроет владельца от вражеских глаз…»

В думу кузнец углубился, замедлив с ответом:

«Не понимаю, зачем нужен дяде такой!

Он не воюет ни с Кроном сейчас, ни с Япетом,

Не нарушает никто во владеньях покой!

116

Он на Олимпе бывает достаточно редко,

Не принимает участья в весёлых пирах.

Кто-то, я слышал, сказал про него очень метко:

«На окружающих всех навевает он страх!»

Бог очень молод, красив, неулыбчив и строен,

Очи Аида темны, словно сажа в печи,

Глядя на руки, не скажешь, что доблестный воин,

Не интересны ему ни щиты, ни мечи…»

117

«Просьба моя, Огневластец, скажи, выполнима?»

«Да, но ответь, чем так важен магический шлем?»

«Я возжелал по земле побродить, друг, незримо,

Не создавая живущим на свете проблем!»

«Понял, могучий Аид, я тебя с полуслова!

Будешь ты скоро незримым бродить по земле!

Дам обязательно знать, как всё будет готово —

Молотом я постучу по огромной скале!»

118

Выполнил просьбу Аида потомок Зевеса,

Скрылся из виду Незримый в самой мастерской…

Следом за ним принял юноша брата Ареса,

Тот по плечу ювелира похлопал рукой:

«Не обижайся, Гефест, на меня, мы же – братья!

С толку меня сбил, поверь, твой неряшливый вид.

Будем дружны мы с тобой после рукопожатья,

Не затаи на душе, Огневластец, обид!»

119

«Что ты хотел получить от меня, забияка?

Я, как ты понял давно, не пугливый муфлон!

Ты не ошибся пещерой, как прежде, вояка?

Мне неприятны твои снисхожденье и тон!»

«Я – бог войны!» – «Не войны, братец мой, а раздоров!

Кровь проливать – это подвиг, увы, небольшой!

Ты в мастерской кузнеца укроти быстро норов,

Здесь диалоги ведутся с открытой душой!

120

Знаю, что нужно тебе, вдохновитель сраженья,

Будешь гордиться оружием скоро, Арес!

К брату не стану испытывать я отторженья,

Но не хочу проявлять и большой интерес…»

Вскоре Арес появился в сверкающих латах,

Хвастался долго оружием он во дворце,

Дивный доспех осмотрели с восторгом в палатах

И отозвались с большой похвалой о творце.

121

Ловкий Гермес появился в пещере нежданно:

«Редко я вижу тебя, брат, в покоях дворца!»

«А появленье здесь Вестника разве не странно,

Или ко мне ты пришёл по веленью отца?»

«С личною просьбой пришёл, Огневластец ретивый…»

Хмыкнул Гефест: «Видно, хочешь быть мысли быстрей?»

«Но почему, ювелир, ты со мной неучтивый,

Или считаешь себя ты превыше царей?»

122

«Ты иногда опускайся на землю, посланник,

И на людей устреми острый взор мудреца —

Ясно узришь то, что царь, как небесный избранник,

Вовсе не выше портного, ткача, кузнеца!

Часто руками владеть не умеет правитель,

Слуги покорные делают всё для него,

Он – не творец, а роскошной еды потребитель,

Кто не оставит в веках от себя ничего!

123

Разве не ты помогаешь купцам стать богаче,

Им уделяя вниманье во множестве стран?

Косвенно ты угнетаешь творцов, а иначе

Был бы дороже богатства от Феба пеан!

Я не услышу, уверен, здесь просьб Аполлона,

Чтоб изготовил сандалии или «чепец»!

Он, как известно, не терпит вещизма полона,

А потому что наш брат светлокудрый – творец!»

124

«Не виноват я, Гефест, что такой я с рожденья —

Нравятся мне, если честно, интриги, обман!

И понимаю прекрасно твои рассужденья,

Что золотая казна не ценней, чем пеан!

Не попрошу я изделий из чистого злата,

Для кадуцея[1]1
  Кадуце́й – жезл Гермеса, обладавший способностью примирять враждующих.


[Закрыть] достаточен блеск серебра.

Сделай, пожалуйста, этот подарок для брата!

Знай, что Гермес никогда не забудет добра!»

125

«Можешь идти и спокойно взирать на товары,

Будешь летать ты по миру быстрее гусей!»

Выковал юноша Вестнику крыльев три пары

И серебристо-сияющий жезл-кадуцей…

Вышел на берег залива кователь усталый,

Сел на огромный валун у прохладной воды,

И с удивленьем смотрел на закат ярко-алый,

На небосклоне узрев волокуши следы.

126

«За день работы измучились мощные кони,

Гелиос вынужден был погонять их кнутом.

Кто у кого оказался навеки в полоне?

Кажется мне, это тот, что в венце золотом!

Надо ему облегчить управленье конями,

Чтоб не терзали копытами те небосвод,

И не пугал окровавленный след за санями,

Сделаю лёгким для солнца закат и восход!»

127

«Как это сделать надёжно, пока неизвестно,

Но голова не напрасно мне Зевсом дана!

Быть волокуша на небе должна легковесна» —

Стал размышлять ювелир, резко встав с валуна.

Камень огромный немного скатился по склону,

Грохот его вмиг привлёк острый взор кузнеца:

«Если он сам может двигаться сверху к затону,

Значит, опора саней будет в форме кольца!»

128

В эту работу кузнец окунулся, как в воду —

Сосредоточился он на большом колесе:

«С лёгкостью Гелий покатится по небосводу,

Чтоб показаться планете в слепящей красе!

Кажется мне, одного колеса маловато —

Станет дорожка титана по небу крива!

Сделаю всё я из прочного сплава и злата,

И обязательно – ось, и колёс будет два!»

129

Вскоре и осень сменилась зимою бесснежной,

Гелий своей волокушей черкал небосвод…

Но совершенно нежданно на кромке прибрежной

Что-то затеял кователь, оставив свой грот.

Жизнь в олимпийском дворце потекла в ожиданье:

Что собирается строить там вольный кузнец?

Кузницу, дивный корабль иль прекрасное зданье?

Выведать это не смог и Зевеса гонец!

130

Часто на брег выходили морские девицы,

Нимфы лесные являлись и вместе, и врозь…

Собраны были златые ободья и спицы,

Кресло большое, оглобля и крепкая ось.

Первым с Олимпа примчался посланник тирана:

«Ты для кого изготовил повозку, кузнец?»

«Грустно смотреть мне на тяжкие сани титана,

Коий над миром несёт светозарный венец!»

131

Важно посланник богов обошёл колесницу:

«Гелиос будет в повозке красив и богат!»

Ловкий Гермес с хитрецою вдруг сузил зеницу:

«Хочешь, Гефест, переправлю её на закат?

Мне не составит большого труда – я с крылами,

Да и повозка твоя для посланца – не вес!

Надо заняться тебе, брат, другими делами —

Ждёт кузнеца с нетерпеньем могучий Зевес…»