Текст книги "Ком глистов"

Переплетения старого метро полнится бывшими наркоманами. Они уже не люди. Просто тени, отрастившие когти, толстую шкуру, некоторые даже хитин, как у жука. Страшное дело. Однажды я встретился с таким один на один.

Иду я, значит, поздно вечером по переулку дьявола, забитого грязью и блевотиной, так пахнет, что и самому хочется блевать; иду с рабочей смены и думаю только о том, чтобы подняться в свою конуру, использовать свои три с чем-то минуты душа и потом завалиться спать. Кровать у меня хорошая, с ортопедическим матрасом.

Иду, значит, по переулку, и тут из-под земли вываливается это жуткое чудище. Скрежещет клыками, кидается на меня. И тут я думаю, что все, конец мне.

Спас меня тогда гарнизонный военный, проходивший в ту минуту по тому самому переулку. Повезло мне, в общем.

Плотоядный звук выстрела прогремел в окружении кирпичных стен, отскочил от закрытых окон, в которых сгустилась топорная тьма.

Природа света всегда искусственна. Она идёт вразрез реальной природе тьмы. Тьма – это единственная реальная и натуральная плоскость вселенной. Вселенных – и моей, и вашей.

Свет идёт по обратному пути энтропии, поэтому нужно тратить энергию, чтобы он был. Просто был, как бывают стул, стол, кастрюля с борщом. Борщ, например, должны сварить. Бережливая хозяйка должна взять белковую взвесь, сварить ее, добавить приправ со вкусом свеклы, и так далее. Так же и со светом. Нужен направленный поток электронов, чтобы был свет. Иначе никак.

Тьма же, наоборот. Вообще, можно целую диссертацию написать об искусственности света и единственной реальности тьмы. Вселенная вышла из одной точки. И, в конечном итоге, она обратно туда и зайдёт. Вечное возвращение.

До этого будет тепловая смерть – равнозначие тьме. Люблю я всю эту мутотень. Можно болтать все, что хочешь, скосив умную рожу, вводя других людей в заблуждение. Но на самом деле я слишком тупой, чтобы сказать что-то дельное и философское. Просто городу всякое…

Давайте лучше вернемся к сути.

Можно осмотреться, говорит следователь. Черт возьми, чтоб тебя, думаю. Ну зачем ты приперся. Я же не знаю ни про какого соседа. Снизу там, или сверху. Да какая, к черту, разница. Мне. вообще, насрать на моих соседей, да и на всех, кто есть в этом городе.

То есть, с соседями ты ни с одним не знаком, спрашивает следователь. Да с чего бы, говорю я. А ты-то сам вообще выходишь из комнаты. Да, говорю я ему. Конечно. А как бы я зарабатывал на свою жизнь. А кем ты работаешь. Оператором белковых котлов, говорю.

Следователь задумчиво качает головой.

Оператором белковых котлов. Ну и работенка! Недавно выловили чувака из котла. Хрен знает, как так вышло. То ли сам свалился, то ли убили. Но, чтобы в баках подыхали, я такое только в параллельном городе слыхал…

Ну и понес чушь про зеркала, окна и дирижабли.

Вообще, кстати, это может быть интересно. Вам, исследователям с той стороны. Мы параллельны друг другу, и наши миры как бы равны друг другу. Может вы не знаете, но, а давайте-ка я побуду эдаким лектором и расскажу вам, как все это открылось. Не все же так просто, как кажется.

Давайте. Напрягите свои мозги. А то привыкли поглощать масс-медиа и даже не можете хоть немного подумать. Немного фантазии, и все получится. Просто нужно немного по-другому теперь меня представить. Сейчас я, наверное, вижусь вам таким забулдыгой с недельной щетиной, которая скоро перерастет в настоящую бороду, и это так и есть.

Но на несколько минут представьте меня, типа я преподаватель по потоковой физике. Они еще иногда проводят лекции в реальности. Гладковыбритый, в дорогом костюме, подтяжки не видны. На голове – какая-нибудь прическа, как у ваших профессоров. Понимаю, картина слишком общая, да я и не старался придать ей сколько-то реалистичности и выпуклости. Сами что-нибудь придумаете.

Стою я за кафедрой, попиваю кофе, смотрю на студентов. Лица у них у всех скучные, сразу видно, не выспались. Ну да мне как-то все равно. Похрен. Я пришел сюда не учить этих проходимцев, а просто протараторить учебный материал, чтобы получить денег на шлюх (зачеркнуто) на походы в настоящий театр. Такой только один остался на Невском проспекте. Я там, был, кстати. И, могу сказать, ничего особенного. Никогда не понимал все эти оперы. Певички рвут глотки ради аплодисментов. Так себе развлечение.

И вот, я включаю микрофон и начинаю свою нудную лекцию.

Поток нам включили около десяти лет назад. Вышки, ток эфира, все дела. Ну, вы и сами слышали о таком. Потоковые уравнения. Да, точно должны были слышать. Все дело в них, этих чертовых уравнениях. Слой за слоем мы решаем эти уравнения. Будто это какой-то математический лук, или что-то типа того. Снимаем один слой, а за ним еще один, и еще один, и так далее. Неизвестно, доберемся ли мы когда-нибудь до сердцевины всего этого, но, если вдруг доберемся, то это будет что-то вроде теоремы всего. Вот такая штука.

И при решении одного из слоев, мы вывели формулу параллельного города. Параллельный Петербург. Вначале только теоретическую возможность. Открытие это мы совершили два года назад. Открытие это произвело самый настоящий фурор в научных кругах. И ваш покорный слуга, когда услышал такую шутку, выронил из рук открытую бутылку белкового хереса. Бутылка разбилась, а я так и остался стоять столбом, посреди засранной комнаты. Меня почему-то это новость очень сильно выбила из колеи.

А потом – следующий уровень уравнений решился, и выяснилось, что можно передавать в тот мир информацию в двоичном коде. Ну это вообще атас.

Теперь, вот, думаю, что, если через несколько лет окажется, что можно путешествовать между мирами. Перескочим теперь пару пустых разговоров и поразмышляем, мой дорогой читатель, который все никак не хочет закрывать эту сраную книгу, насчет того, что будет, если нам можно будет попасть на ту сторону. Только давай не будем сочинять ничего банального насчет того, что там есть такой же чувак, как я. Да, наверное, есть, но это не так интересно. Пишет, наверное, сейчас эту хрень про параллельный Петербург, чтоб ему пусто было!

Нет, давайте на максимум выкрутим теперь нашу способность к размышлению и фантазию. Что бы вы захотели узнать от соприкосновения с параллельным городом? Я бы, например, захотел бы узнать, насколько они продвинулись в изучении пространственно-временного континуума. Могут ли заглядывать в будущее или прошлое? Все же мы знаем, что этот континуум – это как буханка хлеба, уже испеченная и поданная на праздничный стол. Стоит и ждёт, пока ее разрежут.

Каждый из нас проживает в своей плоскости разреза. Боже мой, когда я рассказываю об этом, меня начинает тошнить, и пробивает такой жуткий озноб, словно заходишь в древнюю гробницу, где обитает великая и смертельно опасная истина…

А следователь, такой, говорит, я, конечно, не хочу тебя отвлекать, но давай сходим посмотрим на этого жмурика. Сначала я хотел послать его куда подальше, но потом ответил, что, мол, что тебе тут нужно. Вроде как, ты уже понял, что я ничего не знаю. Ну так что. Показываю на дверь. Говорю, что пора уходить. Но он ни в какую. Знаешь, говорит, что случилось с тем парнем, этажом ниже. Да мне все равно, говорю. С чего бы, чтобы мне была интересна судьба какого-то придурка этажом ниже. Ну, не такой уж он и придурок, говорит следак, следаковская метка, ненавижу таких, как только припираются, то сразу же жди неприятностей. Это как пить дать. Не такой уж он и придурок. Ученый какой-то. Работал над потоковыми уравнениями. Ну а чего он тогда жил в этой дыре, если такой умный, говорю. Небось у него много денег, чего он здесь-то ошивался.

Все-таки интересно стало. Не бог весть какая причина, чтобы оставить этого следака на своем пороге еще хоть на пару минут, но.

Да кто ж его знает. Может, прятался от кого, может, еще что, говорит следак. Но не в этом суть. А суть в том, что его нашли сегодня утром. Нашли его сегодня утром. Сегодня утром нашли. У него, короче, в доме капсула. Ну, потоковая. Да непростая. Какие-то свои там проводки, программы. Из вены торчит игла с трубкой, ведет к баку с питательной жидкостью, ну, то есть, огромный такой бак, и там была питательная жидкость. Но, судя по всему, давным-давно закончилась. Короче, ученый наш с голоду помер и мумифицировался. Прикинь, прямо как хренова мумия в мавзолее. Или где там. Ну, короче. В левой ладони маленький синий писюн. Вся капсула в засохшей сперме. Ну, короче. Издрочился весь человек.

Очень интересно. А я тут причем?

Ну как же. Сосед, все-таки.

Да я его и знать не знаю.

Ну, дрочил-то он, наверное, долго, может, какие шумы были, звуки.

Я начинаю терять концентрацию. Иногда такое бывает. Будто заплываешь за буйки, далеко-далеко в море, в океан, в пустошь водного постоянства. Перекрестия волн, заплыв в вечность. И нет больше ничего, что напоминало бы о доме. Да и где мой дом? Не там, ведь, где я сношаюсь со своими дешевыми шлюхами, которым нужен крепкий белковый алкоголь и не менее крепкий стоячий член. Может быть там, где далекое детство, неизменное чувство утраченного времени, того, что уже никогда не вернется, никогда, никогда. Да, наверное. Вот, только, трудно вспомнить. Продраться сквозь пелену нейрогаза, вспомнить хоть что-то.

Детство. Далекое. Безбрежное. Разве не это – лучшее наше время, осколки которого мы потом с таким трудом собираем в памяти? Это не сюжет. Это даже не подобие логичной последовательности сцен, как у хорошего драматурга.

Вот чего я точно не люблю, так это сраных хороших драматургов. Вечно лезут со своими правилами композиции, построения диалога, экспозиции и развязки. Нет уж, друзья мои. Мне такое не по душе. Никогда этого не понимал. Что мне с того, как воспримут люди твое произведение. Если хочешь заработать, иди занимайся другими вещами. Обманывай, кради, убивай. Но зачем совмещать искусство и деньги. Не понимаю. Я не для того отдираю от себя куски, чтобы заработать себе на пропитание. Повторять одно и то же. Те же самые мотивы, те же самые архетипы. Блевать тянет.

Я помню, в детстве у меня был перочинный ножик. Складной и острый. Хороший ножик. Однажды я им пырнул в живот мальчишку из соседней деревни, потому что он захотел у меня его отнять. Лицо его сразу же побледнело. Ладони прижались к ране, из которой хлестала темно-красная кровь. Прорывалась сквозь коротенькие пальчики. Он пытался что-то сказать, шептал что-то.

Мы были одни в космосе его судорог. Лес, темный, доисторический, с воронками от взрывов грязных бомб. В одну он упал. Еще одна жертва страшной войны. Я не хотел его убивать, но, как сейчас понимаю, это просто гены. Нельзя идти против них. Я даже ничего особенного не чувствовал. Вам кажется, что убить человека – это сложно, нужно переступить через себя. Да ничего подобного. Иногда так бывает, что по-другому не поступишь. Конечно, скажете вы, что мне сделал бы этот мальчишка, который хотел отнять мой нож.

Но вы же не знаете, какое тогда было время. Голодное и мерзкое. Хоть по прошествии времени и кажется, что далекое позабытое детство было чем-то вполне сносным, даже хорошим. Но это просто так работает память. Плохое стирается, остаются только хорошие воспоминания. Я никому (и ничему) не мог доверять. Даже в своей деревеньке.

Была там такая кнопка. Маленькая красная таблетка на кухонном столе. Но, что бы вы опять не подумали, что я бегу впереди паровоза, давайте я вам опишу планировку то место, где я жил в детстве. Ну, я-то точно не помню, но поток смог ее восстановить из осколков моей памяти. Итак.

Это была небольшая коммуна, каких было разбросано по пепельной России многое множество. Люди прятались от войны. Они не хотели воевать, и поэтому убегали в леса, пытаясь начать новую жизнь. Беспилотники кружили над их головами, а они прятались, прятались, сажали хлеб, растили детей, и прятались, прятались, любили друг друга, изменяли друг другу, прятались, прятались, просыпались по ночам в холодном поту, потому что было до ужаса страшно за себя и за детей, оглядывались по сторонам, когда шли собирать валежник в черный изувеченный лес, обнимали своих жен, любимых, родных жен, с которыми прошли и огонь, и воду, и пряталась, прятались, от беспилотников, от кровожадных бандитов, рыболюдей, полулюдей, кентавров, дьяволов, морских чудовищ, грязных бомб, пуль дум-дум, в вечном ожидании смерти, смерти, безвестной гибели, от чего угодно; пока пашешь землю, держи ухо востро, пока занимаешься любовью, держи ухо востро, пока стираешь свои вещи в реке, держи ухо востро. Всегда держи ухо востро.

Слушай. Внимательно слушай шепот ветра.

Моя семья жила в маленьком одноэтажном домике, где был большой дубовый кухонный стол, который отец сделал своими руками, пол, грубо собранный из досок разной ширины, покрытое туманом лицо матери, звонкий голос сестры, которая с трудом просыпалась к первому уроку в крохотной местной школе, солнечный свет, ложащийся на пуховую перину возле окна, каменная печь, как в древних русских сказках, готовых слететь с языка при первой возможности, потускневшая лампочка под потолком, питавшаяся электричеством с подстанции неподалеку.

А еще в этом доме, на большом дубовом кухонном столе, была большая темно-синяя кнопка. Загораясь, она предупреждала о том, что нужно было прятаться в подвал. И тогда мы всей семьей, в полном составе, спускались в твердое укрытие с кирпичными стенами, неярким светом одинокой лампы и спертым запахом страха и запустения.

Обычно для того, чтобы нейрогаз выпарился из поселка, нужно было просидеть в укрытии пять или шесть часов. В это время отец рассказывал байки про свою жизнь до коммуны. Конечно, все его слова были ложью. Наглой, противоречивой, искусственной ложью.

Про всех этих коммунистов, антиглобалистов, райанистов, онанистов, букинистов, антипрививочников, испанцев, крахмальных, труспичеров, потоковых искателей, детективов, американцев, китайцев, петербуржцев, наркоманов, надсмотрщиков, гонщиков, любовников и любовниц, генномодифицированных людей, уже и совсем не-людей, с зелёной кожей, огромными рыбьими глазами и крабьими клещами…

Пойдем поднимемся к твоему соседу, говорит следователь в черной дерматиновой, такой скрипучей, куртке. Такую куртку сейчас можно купить только в Рыбацкой деревне, в этой смрадной обители грязных проституток.

Меня всегда удивлял тот факт, что кому-то нужны проститутки, за которых нужно платить. Не могу представить себе, зачем люди платят за секс, если его и за бесплатно навалом. Особенно после Гражданской войны. И после этой ужасной эпидемии нейронаркомании. Мужчин почти что не осталось. Женщины сами прыгают на любой член, который еще способен встать. Даже посмотреть на меня. Да я же самый обыкновенный неудачник. Но война и наркотики настолько расчистили мне дорогу, что теперь самые красивые девочки раздвигают передо мной ноги только из-за того, что я умею пользоваться зубной щеткой и принимаю душ.

Пойдем поднимемся… Да зачем мне куда-то подниматься? Мне что, больше заняться нечем. Я ничего не знаю про этого онаниста номер один. Мало ли он кого убил. Да мне все равно. Всегда было всё равно на всех. Даже на себя.

Ты не представляешь, говорит следователь. Там такая капсула интересная. Внутри очень много всяких разных интересных слишком уж современных вещей. Трубочки всякие. А снаружи, как будто, древний саркофаг. Что значит, древний саркофаг, говорю я. Ну то и значит. Знаешь, в каком саркофаге похоронили Тутанхамона? Это которого потом засунули в огромную пирамиду. Так в такой же примерно и нашли этого гаврика. Может быть, он сам сделал себе такую странную капсулу. Ну, типа, фанат Древнего Египта.

Мне больше нравится Древний Рим, говорю я. Я иногда, когда засыпаю, переношусь в древнюю историю и превращаюсь в какого-нибудь раба, которого мутузят плетьми по спине, так сильно и так больно. Но, вообще, я во сне больше домашний раб. Тот, кто выполняет всякие мелкие поручения по дому и по придомовому хозяйству. Ну там, знаешь, виноградники, оливки, апельсины, и что там еще? И вот, я самый обыкновенный раб у какого-то там патриция. Не помню, как его зовут. Но бьет он по спине очень больно. Я никогда не кричу и не возмущаюсь, потому что если я буду кричать и возмущаться, то он будет бить еще сильнее.

А так он добрый. Но странный. Ходит все к своим чревовещателям или как их там. Те, кто разговаривает с богами. Ходит к ним за советами. Рассказывает им про свои загадочные сны, а они ему в ответ говорят о том, как ему должно жить.

Пришел однажды домой и заявил, что ему больше не нужны рабы. Что он должен жить в одиночестве, что он должен сам себя обслуживать. Растить виноградники, делать оливковое масло и продавать его на местном рынке. А тебя… тебя я освобождаю. Теперь ты волен делать все, что хочешь. Жить так, как ты хочешь!

Я был ошеломлен. Я ничего не мог ему сказать. Как же так? Кем я, тогда, буду? Я всю свою жизнь был рабом. Я делал только то, что мне приказывали. Я всегда был лишь придатком своего хозяина. А теперь мне говорят, что я могу быть свободным. Но что, если я не хочу быть свободным? Что, если мне нужно, чтобы меня били по спине?

А они, правда, разговаривали с богами, спросил следователь.

Откуда я знаю, сказал я.

Ну а ты как думаешь?

Не знаю. Не знаю. Не знаю. Не знаю.

Боги всегда были слишком непредсказуемыми. Они просто играли с нами, никогда не раскрывая своих лиц. Если ты посмотришь на небо, то никогда их не увидишь. Даже если ты заглянешь глубоко в свою душу, тоже вряд ли их отыщешь. Их нужно искать в самой темной и самой глубокой яме. Там, где злость и дрожь человеческого бытия сходятся в одной точке, пролегает божественное…

Вот в этом и состоит вся история мира. Глубокие ямы рождаются великих правителей которые уничтожают старый мир и возвеличивают новый, превращает его в кузницу современного бытия. Многие люди слишком слабы и слишком глупый чтобы понять это.

Но однажды кнопка не сработала, и, когда деревню накрыло огромным газовым облако. Было уже поздно спускаться. Жителей деревни охватил смертоносный вирус нейрогаза. Проник в кровь, заставил людей охотиться друг на друга, поедать друг друга. Вся моя семья превратилась в плотоядных животных.

Но мне повезло. У меня редкая генетическая мутация. Нейрогаз как бы бы вшит в генотип, и поэтому меня никакой нейрогаз не берет.

Отец сначала перегрыз горло моей матери, а потом моей маленькой сестре. Помню, как они кричали, захлебываясь кровью.

Я убежал. Далеко, далеко. Отец преследовал меня, пыхтел, исходя слюной, за мной почти до церкви, которая находилась от нашего дома (как бы вспомнить, ну, где-то полкилометра). Рядом с церковью его самого загрызли.

Я еле выбрался из коммуны. Перебрался в город. Холодный и отчаявшийся Петербург. Так и началась моя взрослая жизнь. Полное одиночество, бессмысленность, судорожные попытки выжить. Это было сложно.

Город никогда не был гостеприимным. Может быть, для других, он и был таким, но для меня – никогда.

Когда-то я был женат. Я помню это. Но уже, честно сказать, не помню лица своей супруги. Все подвергается коррозии, материя разрушается, а память… память истончается, становится такой тягучей, но такой непостоянной.

Когда-то мы жили счастливо. Хотя, откуда я могу знать, что такое счастье? Я же настолько пуст, как старинная амфора, в которой когда-то давным-давно было вино, а теперь только пустота.

А я, когда сплю, обычно вижу сны про далёкое будущее, говорит следователь. Типа, знаешь, какую-то ерунду про перевернутое время. Перевернутое время, спрашиваю я. Да, перевернутое, говорит следователь. Мне иногда кажется, что я работаю следователем вот в таком вот перевернутом мире.

Что значит – перевернутое время? То и значит, говорит следователь, что время там перевернуто. Возьмем, к примеру, курицу. Обычную курицу, которая бегает по двору и клюет зерно. Пока ей не отрубили голову, она живет. И если она проживет достаточно долго, то превратится в цыпленка.

А цыпленок – в яйцо, спрашиваю.

А цыпленок в яйцо.

Ну и как это так происходит, спрашиваю.

Обычно, отвечает. Для того мира странно было бы то, если бы из яйца получался бы цыпленок. Вот, где, действительно, загадка. Мы все привыкли двигаться из прошлого в будущее. Но никогда не задумываемся о том, что направление не так важно, как сила, которая тянет нас из одной стороны небытия в другую.

К смерти, что ли, спрашиваю.

Ты опять ничего не понял. Никакой смерти нет, понимаешь. Это как в космической опере, которую показывают в пиратской бухте N547FD, слыхал о такой, или, может, видел.

Попадает человек в ад. При том, что он, вроде как, еще не умер. Смекаешь, да. И первым делом ему на глаза попадаются древние философы. Сократ, Шопенгауэр и Заратустра. Ну, там еще были какие-то другие философы, вообще, их было много, но сейчас всех не упомнишь. И давай рассказывать нашему герою про то, как им грустно и скучно. Здесь ничего не происходит, в этой адской пустоши, совсем никаких развлечений.

При жизни мы ходили и радовались новому дню, предпочитали выпить пару коктейлей, для того чтобы скрасить вечер проведённый в осознании собственного великолепия. Но теперь в этом аду для нас ничего не важно. Мы можем только ходить вдыхать страдать и беспокоиться о том как нас будут воспринимать потомки. Хотя с другой стороны какая нам разница на то как на нас посмотрит будущие поколения. Дело даже не в том что мы привыкли постоянно работать трудиться писать свои великие произведения. Дело в том что христианское мировоззрение поместило нас в ад для того чтобы показать что необходимо верить в бога. Но мы же и сами при жизни были богами. Почему же нас поместили в ад?

Философы смутили нашего героя и он задумался действительно почему так. Почему если человек вёл праведную жизнь и был примером для подражания для своего поколения, он всё равно должен был быть навеки вечные запечатан в аду. Пускай даже на первом кругу это не так и важно поскольку сам по себе от является лучшим местом пространства и времени. Но наш герой так и не пришел какому-то ответу. И пошёл дальше.

Тропа вела его всё дальше и дальше вглубь времён столетий веков 1003-й центуриев римских сандалий мелких камушков которые врезается в подошву, далекая и суровая тропа. Он не знает что произойдёт в самом конце и никто не знает потому что каждый идёт по своему аду и единственным спасением для путника является его незнание.

Он не знает какие печали на двинуться на него и сможет ли он пережить ненависть горе печаль злобу бессилия империализм коммунизм фашизм сотни 1000 лет бесконечного бессилия готового превратиться в единую жёлтую точку пространственно-временного континуума. И он даже не будет человеком при всём при этом патамушта это ещё надо заслужить чтобы называться человеком.

Спутник идёт дальше и не видит даже птиц и никакой живности. В огромной многовековой пустыне даже нет ветра. И он идёт и его начинают падать сомнения нужно ли ему здесь быть зачем он сюда пришел для чего он захотел узнать правду. Правду который на самом деле может и не быть а если она есть то мерзкая её суть все равно заставила бы его отвернуться и бежать прочь прочь прочь. Но он почему-то идёт вперёд. Через много километров он увидел цена поля огромная бесконечная поля где из сухой земли торчат головы еретиков. И все они кричат молят о помощи. Герой подходит к одной из голов и спрашивает у неё: за что с тобой так поступили? Почему тебя заставили вечно страдать? Говорящая голова отвечает я не знаю как насчёт остальных на свою историю я могу тебя повидать одно что я был очень крупным правителем очень крупной страны это было очень очень давно. Я устанавливал законы нападал на другие страны убивал людей захватывал в рабство женщин которых потом насиловал и на каждый день у меня была новая прекрасная рабыня. Устав после очередного дня когда мне нужно было управлять своим великим войском я приходила обратно в свой дом в свой дворец раздевался догола и занимался с рабыней анальным сексом. Но к сожалению никто меня не любил на самом деле а я ведь любил всех этих людей которыми правил я действительно хотел вам только хорошего. У меня была большая страна с богатыми закромами пышногрудыми девицами страшными песнями жёлтыми нивами голубым голубым небом в котором едва заметно проступали звезды. Я любил свой огромный дворец любил женщин которые ласкали мои тестикулы, брали в рот по самые яйца я кончал им прямо в желудок а они ничего мне не могли сказать патамушта не был королём всего. Но однажды настал последний день моей жизни. В тот день как я как обычно встал размял ся съел яичницу выпил газировки. Я и не сразу понял что у газировки был странный привкус и только потом когда увидел мерзкий смеющийся взгляд у вас самого преданного слуги я понял что меня отправили меня предали. И мне ничего не оставалось кроме как схватиться за горло и помереть.

Спустя секунду я уже оказался здесь зарытые по шее его в обжигающего адскую землю. Ты даже не представляешь насколько она раскалена. Насколько я страдаю. А наслаждение я прожил всего лишь короткий миг страдаю я уже целую вечность. Разве стоило это короткое наслаждение моего бесконечного бесцельного беспробудного страдания? А наш герой и ничего ответить не может патамушта рот его забился золой. Ему стало так невыносимо мерзко так невыносимо противно что он со всех ног убежал от этого велика царственного распутника. И бежала бежала по полю задевая ногами в пылающие головы. И вдруг земля разверзлась перед ним и он упал в кромешную тьму девятого круга.

Там его встретил самый большой грешник всех времён и народов Адольф Гитлер. Он был привязан к огромному деревянному столбу и орёл терзал его внутренности забирался глубоко далеко острым клювом разрывал кровоточащая печень. Гитлер молча сносил все удары судьбы. Из живота его хлестала жгучая красная кровь но на его сморщенным лице не дрожал ни один мускул. Наш герой медленно и с осторожностью подошел к нему. Сначала Гитлер не замечал его но потом опустил взгляд и посмотрел на одинаково путника. Чего тебе сказал Гитлер. Я искал правды сказал путник и кажется её нашел но потом понял что мне это правда не нужно потому что она мне неприятно потому что она калёным железом проходится по моему сердцу.

То есть тебе не нравится правда сказал Гитлер. Но с другой стороны почему же она должна тебе нравится. Правда это тебе не красна девица чтобы все нравится и у неё не алые пухлые щечки. Я хотел бы одним своим маленьким яичком оплодотворить всех женщин на свете. Но к сожалению я привязан к столбу и навечно меня будет мучить моя судьба. Я хотел построить 1000 летний рейх но не справился с товарищем Сталиным. Не забывайте мои дорогие мои бесценные люди что фашизм это самое страшное что может быть на земле. Миллионы разрушенных судеб сотни 1000 семей которые так и не нашли своего счастья патамушта пришел я её сказал всем идти на войну. Этим людям которых я отправил на фронт им бы растить детей радоваться новому дню работать в полях и на заводах сидеть в душных офисах перебирая бумажки перекладывая их из одной кучки в другую, или работать на белковый ферме или же быть следователем и гоняться за преступниками. К чему это я. Опасайтесь фашизма. Если бы я знал к чему приведёт моё рвения я бы стал самым миролюбивом человек на земле.

И как только господин Гитлер закончил изливать свою душу наш путник вдруг оторвался от земли и полетел в холодные бескрайний космос. Долго он летал между планет между звёзд долгие долгие столетия проведённые в одиночестве не ставили от его человеческой психики ничего. Он сам стал планетой которая нашла свою звезду и бесконечно крутилась на её орбите. На этой безымянной планете примерно через 3 500 000 000 лет из первичного бульона зародилась жизнь. Спустя ещё около 1 000 000 000 лет эту планету стали начислять разумные треугольники. Они строили огромные кубические дама – храмы в которых проводились Песнопение во славу великого бога планеты. Но это уже совсем другая история.

Ну а что с этим, который умер в капсуле, спрашиваю.

А что с ним, спрашивает следователь.

Кто его мог убить.

А я разве говорил, что его убили. Вроде нет. Кажется, я сказал, что он найден мертвым в потоковой капсуле. Скочурился от истощения. Держался за свой стручок даже после смерти.

А что там ему показывали, спрашиваю.

Ты хочешь знать что ему там показывали сказал следователь. Я бы мог с тобой поделиться этой информацией если ты нальешь мне чаю. Ты же можешь налить мне чаю?

В этот момент я столкнулся со сложным выбором. Я мог бы выгнать следователя и продолжить отдыхать либо всё-таки налить ему чаю и послушать его историю. Немного поразмыслив я выбираю второе.

Все-таки, заинтересовал, стервец. Я отхожу от двери, делаю пару шагов к кухонному столу сажусь и показываю ладонью на другой стул. Щелкаю чайник. Вода быстро закипает.

Дермантиновая куртка следователи скрипит, когда он садится за маленький кухонный стол. С причмокиванием пьет чай. У меня почему-то этот звук очень сильно раздражает но я ничего не говорю ему. Так что насчёт этого жмурика спрашиваю. Вы же по любому зарезали в логи его капсулы. Что в них?

В них говорит следователь сокрыта самое для меня большая тайна. Однажды я расследовало уголовное дело которое было связано с генетическими наркомании. Вместе с употреблением новых наркотиков эти наркоманы подключали себя к определённой бухте потока. До неё невозможно было добраться через обычный поток необходимо было подключаться через выделенные соединение. Я-то конечно в этом ничего не понимаю говорит следователь но эксперты сказали что уровень потока там гораздо более глубокий чем который мы с вами пользуемся. Новая глубина в решение уравнений этого не может быть говорили причём здесь наркоманы а вот это секрет либо кто-то технология либо ну я либо они её просто украли. Ну так вот говорить следователь. А чем это я? В той капсуле в которой умер этот извращенец и архитектуре видео архитектуре используется ещё более глубокие уровни и то что он там видел невозможно описать простым языком так чтобы ты на 100 процентов понял. Ну так объясни хотя бы наполовину говорю ему. Здесь следователь напряг свои брови захлебнулся ещё немного чая потом поставил на стол опорожнение стакан и попросил добавки. Я с нетерпением выполнил его просьбу и налил ему ещё чаю.

Как известно поток состоит из множества слоев. И кажется этот человек о котором мы сейчас говорим он каким-то образом смог добраться до самый самый сильный поток там где встречаются все пространство и все времена в одной точке и происходит нечто странная что чего не может понять ни один из ныне живущих людей вроде как создание новой вселенной или зарождение совсем новый жизни только жизнь это не материальное жизнь в потоке. Подожди говорю и как это связано с тем что человек весь из дрочил ся? Ну видимо говорит следователь тайны мироздания такова что ожидает неистовое желание дрочить. И человек просто напросто не может остановиться он дрочет до тех пор пока у него есть силы чтобы держать в своем кулачки пипиську.