Текст книги "Ком глистов"

Что ждет одинокий камень на дне?

Еще один шаг. Совсем глухой звук. Словно под водой. Должно быть, заложило уши. Барабанные перепонки почувствовали на себе немыслимое давление. Путник морщится, мотает головой, пытаясь избавиться от наваждения. Если идешь по пути в ад, то уж тогда надо идти до конца. Или в рай. Но насчет рая очень легко рассуждать. Тут понятно, зачем и куда идти. А вот об аде говорить гораздо труднее, потому что у каждого ад свой. И пути у каждого разные. Вот у нашего путника. Это Хоринис, это бессмыслица, это незнакомец, который пообещал сокровище, это желание быть кем-то. Только не той незначительной травинкой, которая терпит на себе стопу тяжеловооруженного рыцаря.

Следующий шаг. Сон Марка Туллия становится все глубже. Может быть, это даже не сон, а кома. Как в сказке про Белоснежку. Или про какую-то другую красавицу, сейчас не упомнишь. Хотя раньше я помнил все эти детскиенедетские сказки наизусть.

Коматозное состояние усугубляется, и все сильнее впиваются когти древней провидицы. Сила ее пальцев слишком могуча. Нельзя ожидать такого от дряхлой старухи. Кожа вокруг горла натягивается и грозит лопнуть, порваться по швам, как вечернее платье, в которое нарядилась матушка лича, когда впервые пошла по скользкой дорожке и дошла по ней до прихожей любовника.

Но только не в этом дело. Все взаимосвязано. И платье, и костлявые пальцы, и молчаливый лес, и спуск по ступеням, и нелепое путешествие без цели, куда, куда, никто не знает, и сердце, которое бешено колотится, и сам остров, которому нет места на земле, и которому вряд ли найдется хоть какое-то место во вселенной.

Следующий шаг. Все ниже и ниже. Кажется, в самом низу этого ада уже виден проблеск неяркого света. Этот свет излучают ледяные глаза лича. Марк Туллий еще не знаком с устройством адской машины, соляных полей, ему еще никто не объяснил, что нужно бы по-хорошему скорее причащаться к христианству, иначе тебя ждет что-то подобное, и поэтому, находясь в коме, он чувствует лишь легкое беспокойство. Да, мой дорогой, ты спишь, мы все спим, превращенные сном в собственную колыбель, зацикленные на самих себе, лишенные содержания только потому, что необходимо защитить наш разум от великого безумия, которое стучится в дверь посреди ночи, и нам никак нельзя проснуться от этого стука, никак нельзя, иначе нам придет конец. Безумие ждет на дне колодца, сразу после последней ступени, там, где холодная и костлявая душа древнего лича одержима жаждой человеческой крови. Тысячу лет он хотел выйти наружу, и наконец сделал это, и наконец решил свой вопрос, и отправился в далекое путешествие. Жизнь на поверхности встретила его ослепительным светом и легким ветром, который так и цеплялся за отсутствующее лицо. Лич вдохнул полной грудью этот сильный воздух, и тут же закашлялся.

Да уж! Давно он не видел солнечный свет. Слишком долго просидел в своей пещере, лишился человеческого, и теперь ничего ему не остается иного, кроме пойти в ближайший город и постараться разыскать жертву. Понимаете! Жажда крови немыслима!

Последняя ступень. Нога в грязном сапоге вторглась в мерзлое пространство нечеловеческого присутствия. Холодный туман стелился по черной поверхности. Дальше не видно ни зги, только затуманенная тишина.

Еще один шаг. Теперь по горизонтальной плоскости дна. Да сколько же еще будет этих шагов! Сколько можно! Но, тем не менее. Еще один шаг. Путник поскользнулся и чуть не упал. Но, вскинув руками, он смог в последний момент поймать равновесие. Вокруг – ни души, только блеклый туман, который хоронит в себе любой отблеск света. Картина приглушена и кажется слишком статичной. Но это далеко не так. Перевернутый туман обладает всеми признаками жизни и разума. Растекается под ногами, нога в нем вязнет. Нога тяжела, и грязный сапог тяжел, и дыхание тяжело, и влажный воздух тяжел, обжигает легкие, но путник идёт, идёт. И хотя никто не заставляет его идти вперед, но он идёт, идёт, не может развернуться. Вся вселенная этого одинокого путника выстроилась вокруг холодной неизвестности. Но спустя мгновение он увидел перед собой неяркий свет. Будто маяк для уставшего корабля. И путник идет к нему, ощущая себя частью вселенской картины. Вот он, путник, который прошел слишком дорог, и все бесполезно, вся его жизнь сродни движению по кругу, бесконечной смуте, которая разливается по границе ночи, то есть, границе всечеловеческой смертности, не было бы ее, не было бы и этого абсурдного рассказа, в котором смысла не более, чем в сказке с хорошим концом, все мы знаем, что так не бывает, что конец всегда полон бессмысленной жестокости, так или иначе, герой погибает, просто нам не показывают многолетней агонии, следующей за убийством дракона, потому что убив дракона герой убивает и себя, и в этом случае нет разницы между чудовищем и человеком, это одна и та же сущность, сокрытая в тумане, а все потому, что каждый шаг предзнаменован судьбой, которая гораздо сильнее любого живого создания и говорит с нами на языке причащения. Чьи-то языки жаждут почувствовать на себе тяжесть плоти ангела, плоти духа, совести, радости, на плечах притаился демон старости, как будто это что-то плохое, предосудительное, нелепое. Сквозь туман, путник пробирается к конечной точке своего дальнего путешествия.

Я, если честно, никогда и не был с женщиной. Всегда их боялся. Для меня они с самого детства были сродни кракену, спящему на дне ледяного озера. Глаза его закрыты, из запертой пасти вырываются мелкие пузырьки. Теперь я все это себе представил.

Моя мама была сексуальной женщиной. Я представлял ее в образе древнеримской женщины, роскошной женщины, которая в обнаженном виде прохаживается по просторным комнатам своего особняка.

Свет! Нужен повсюду свет!

Свет, который мог бы возвеличить ее красоту. Свет этот должен литься со всех сторон. И с потолка, и отталкиваться от стен, и даже пол должен светиться. Пол, на котором изображены архетипы, становление единым, достаточно только опустить взгляд, посмотреть, и не отлипнешь.

Хочешь расскажу, о чем эта фреска, сказала она. Я молча кивнул. Эту историю я еще не слышал. Никогда не слышал. Сейчас попытаюсь вспомнить.

Несколько молодых героев очнулись перед входом в лабиринт. Стены высокие, наверное, метров пятнадцать. Над головой – тяжелое, красное, будто налитое кровью, небо. Один из героев, назову его Номер Один, оборачивается и видит огромную круговую стену.

Номер Один остановился и взглянул на своих товарищей. В его глазах была решимость, но и страх смешался с этой решимостью. Как им пройти через этот лабиринт? Не зря же его создатель так уверенно заявлял, что никто еще не смог выбраться из его ловушки.

Но Номер Один знал, что это не значит, что их приключение закончится неудачей. Он был готов к тому, чтобы победить. Его друзья были настроены так же, как он, и он был готов возглавить экспедицию.

Они поднялись на холм, чтобы осмотреть местность. Там они увидели огромный лабиринт, который выглядел непроходимым. Стены были высокие и казались неприступными. Но Номер Один знал, что это только на первый взгляд.

Мы можем пройти через этот лабиринт, – сказал он своим друзьям. – Нам нужно только найти правильный путь.

Они спустились с холма и начали обходить стены лабиринта. Каждый раз, когда они находили угол, они видели новый путь, который мог бы привести их к цели. Они действовали быстро и решительно.

Вскоре они обнаружили одну из стен, которая выглядела слабой. Кажется, что ее можно было легко разрушить. Номер Один сказал своим друзьям, чтобы они помогли ему разрушить эту стену. Вместе они принялись за работу.

Сначала они били стену камнями, но это не дало никакого эффекта. Затем они попробовали использовать свои мечи, но это тоже не помогло. Наконец, они решили воспользоваться магией.

Один из героев начал заклинание, и воздух зазвенел от его магической силы. Стена начала трескаться и скрипеть, и вскоре рухнула.

Мы справились! радостно воскликнул Номер Один.

Они вошли в лабиринт, готовые к испытанию. Их подстерегали многие опасности: ямы, падающие потолки, ловушки с острыми шипами. Они были готовы к этому и прошли через все препятствия.

Нет, давайте на максимум выкрутим теперь нашу способность к размышлению и фантазию. Что бы вы захотели узнать от соприкосновения с параллельным городом? Я бы, например, захотел бы узнать, насколько они продвинулись в изучении пространственно-временного континуума. Могут ли заглядывать в будущее или прошлое? Все же мы знаем, что этот континуум – это как буханка хлеба, уже испеченная и поданная на праздничный стол. Стоит и ждёт, пока ее разрежут.

Каждый из нас проживает в своей плоскости разреза. Боже мой, когда я рассказываю об этом, меня начинает тошнить, и пробивает такой жуткий озноб, словно заходишь в древнюю гробницу, где обитает великая и смертельно опасная истина…

А следователь, такой, говорит, я, конечно, не хочу тебя отвлекать, но давай сходим посмотрим на этого жмурика. Сначала я хотел послать его куда подальше, но потом ответил, что, мол, что тебе тут нужно. Вроде как, ты уже понял, что я ничего не знаю. Ну так что. Показываю на дверь. Говорю, что пора уходить. Но он ни в какую. Знаешь, говорит, что случилось с тем парнем, этажом ниже. Да мне все равно, говорю. С чего бы, чтобы мне была интересна судьба какого-то придурка этажом ниже. Ну, не такой уж он и придурок, говорит следак, следаковская метка, ненавижу таких, как только припираются, то сразу же жди неприятностей. Это как пить дать. Не такой уж он и придурок. Ученый какой-то. Работал над потоковыми уравнениями. Ну а чего он тогда жил в этой дыре, если такой умный, говорю. Небось у него много денег, чего он здесь-то ошивался.

Все-таки интересно стало. Не бог весть какая причина, чтобы оставить этого следака на своем пороге еще хоть на пару минут, но.

Да кто ж его знает. Может, прятался от кого, может, еще что, говорит следак. Но не в этом суть. А суть в том, что его нашли сегодня утром. Нашли его сегодня утром. Сегодня утром нашли. У него, короче, в доме капсула. Ну, потоковая. Да непростая. Какие-то свои там проводки, программы. Из вены торчит игла с трубкой, ведет к баку с питательной жидкостью, ну, то есть, огромный такой бак, и там была питательная жидкость. Но, судя по всему, давным-давно закончилась. Короче, ученый наш с голоду помер и мумифицировался. Прикинь, прямо как хренова мумия в мавзолее. Или где там. Ну, короче. В левой ладони маленький синий писюн. Вся капсула в засохшей сперме. Ну, короче. Издрочился весь человек.

Очень интересно. А я тут причем?

Ну как же. Сосед, все-таки.

Да я его и знать не знаю.

Ну, дрочил-то он, наверное, долго, может, какие шумы были, звуки.

Я начинаю терять концентрацию. Иногда такое бывает. Будто заплываешь за буйки, далеко-далеко в море, в океан, в пустошь водного постоянства. Перекрестия волн, заплыв в вечность. И нет больше ничего, что напоминало бы о доме. Да и где мой дом? Не там, ведь, где я сношаюсь со своими дешевыми шлюхами, которым нужен крепкий белковый алкоголь и не менее крепкий стоячий член. Может быть там, где далекое детство, неизменное чувство утраченного времени, того, что уже никогда не вернется, никогда, никогда. Да, наверное. Вот, только, трудно вспомнить. Продраться сквозь пелену нейрогаза, вспомнить хоть что-то.

Детство. Далекое. Безбрежное. Разве не это – лучшее наше время, осколки которого мы потом с таким трудом собираем в памяти? Это не сюжет. Это даже не подобие логичной последовательности сцен, как у хорошего драматурга.

Вот чего я точно не люблю, так это сраных хороших драматургов. Вечно лезут со своими правилами композиции, построения диалога, экспозиции и развязки. Нет уж, друзья мои. Мне такое не по душе. Никогда этого не понимал. Что мне с того, как воспримут люди твое произведение. Если хочешь заработать, иди занимайся другими вещами. Обманывай, кради, убивай. Но зачем совмещать искусство и деньги. Не понимаю. Я не для того отдираю от себя куски, чтобы заработать себе на пропитание. Повторять одно и то же. Те же самые мотивы, те же самые архетипы. Блевать тянет.

Я помню, в детстве у меня был перочинный ножик. Складной и острый. Хороший ножик. Однажды я им пырнул в живот мальчишку из соседней деревни, потому что он захотел у меня его отнять. Лицо его сразу же побледнело. Ладони прижались к ране, из которой хлестала темно-красная кровь. Прорывалась сквозь коротенькие пальчики. Он пытался что-то сказать, шептал что-то.

Мы были одни в космосе его судорог. Лес, темный, доисторический, с воронками от взрывов грязных бомб. В одну он упал. Еще одна жертва страшной войны. Я не хотел его убивать, но, как сейчас понимаю, это просто гены. Нельзя идти против них. Я даже ничего особенного не чувствовал. Вам кажется, что убить человека – это сложно, нужно переступить через себя. Да ничего подобного. Иногда так бывает, что по-другому не поступишь. Конечно, скажете вы, что мне сделал бы этот мальчишка, который хотел отнять мой нож.

Но вы же не знаете, какое тогда было время. Голодное и мерзкое. Хоть по прошествии времени и кажется, что далекое позабытое детство было чем-то вполне сносным, даже хорошим. Но это просто так работает память. Плохое стирается, остаются только хорошие воспоминания. Я никому (и ничему) не мог доверять. Даже в своей деревеньке.

Была там такая кнопка. Маленькая красная таблетка на кухонном столе. Но, что бы вы опять не подумали, что я бегу впереди паровоза, давайте я вам опишу планировку то место, где я жил в детстве. Ну, я-то точно не помню, но поток смог ее восстановить из осколков моей памяти. Итак.

Это была небольшая коммуна, каких было разбросано по пепельной России многое множество. Люди прятались от войны. Они не хотели воевать, и поэтому убегали в леса, пытаясь начать новую жизнь. Беспилотники кружили над их головами, а они прятались, прятались, сажали хлеб, растили детей, и прятались, прятались, любили друг друга, изменяли друг другу, прятались, прятались, просыпались по ночам в холодном поту, потому что было до ужаса страшно за себя и за детей, оглядывались по сторонам, когда шли собирать валежник в черный изувеченный лес, обнимали своих жен, любимых, родных жен, с которыми прошли и огонь, и воду, и пряталась, прятались, от беспилотников, от кровожадных бандитов, рыболюдей, полулюдей, кентавров, дьяволов, морских чудовищ, грязных бомб, пуль дум-дум, в вечном ожидании смерти, смерти, безвестной гибели, от чего угодно; пока пашешь землю, держи ухо востро, пока занимаешься любовью, держи ухо востро, пока стираешь свои вещи в реке, держи ухо востро. Всегда держи ухо востро.

Слушай. Внимательно слушай шепот ветра.

Моя семья жила в маленьком одноэтажном домике, где был большой дубовый кухонный стол, который отец сделал своими руками, пол, грубо собранный из досок разной ширины, покрытое туманом лицо матери, звонкий голос сестры, которая с трудом просыпалась к первому уроку в крохотной местной школе, солнечный свет, ложащийся на пуховую перину возле окна, каменная печь, как в древних русских сказках, готовых слететь с языка при первой возможности, потускневшая лампочка под потолком, питавшаяся электричеством с подстанции неподалеку.

И вот… Новая сцена. Освещение поставлено идеально. Вначале камера направлена на лицо путника. Эмоции на его лице – от напряженного удивления до едва осознаваемого ужаса.

Ужаса.

Далее камера поворачивается на сто восемьдесят градусов.

Мы видим, как посреди пыльного помещения мерцает серебристый саркофаг. Внутри него чернеет огромный ком глистов. Путник столбенеет. Не может ни убежать прочь, ни подойти к этому странному феномену.

Ком глистов, на самом деле, оставлял невероятно тягостное впечатление. Глисты, образовывающие сферу, были крупными и казались склизскими, премерзко копошились, издавали липкие звуки, но, кажется, не представляли для путника никакой угрозы.

Путник чувствует злость. Неужели, его надули?

Что это за чепуха! Где сокровища? Ух! Только бы повстречать этого проходимца, я бы ему голову открутил! К несчастью путника, вскоре его желание будет исполнено.

Легкий низкочастотный гул втирается в доверие, пытается показаться своим. Но путник замечает неладное и отграничивает свои мысли от мыслей безумного чудовища, спрятанного в клубке безмерного без-пространства. Оно говорит. Похить свое сердце и принеси мне его. Похить свою душу, стань со мной единым целым, единой волной, которая опоясывает всемирный берег. Глисты мельтешат перед глазами, и путник теряется. Разве ты не помнишь, говорит голос в его голове, с чего все это начиналось? Помнишь свое детство? Или не помнишь? Вдруг это все сон, который тебе сейчас снится? Или не тебе?

Скажи. Кому снится этот сон? Не тебе. Это точно. Древнему человеку, который говорит на древнем языке или человеку будущего, который говорит на языке будущего? А, может быть, это сон совсем не человека?

Какого-то великого чудовище который спит очень долго и видит сны о римских легионерах которые в рывается покои варварского короля.

Ком глистов говорит (а путник внимает): когда я был маленьким мальчиком, то любил кататься на велосипеде и есть мороженое. Когда повзрослел переехал в провинцию Лигунь, это было в 10357 году. Там я впервые встретился с эффектом перевернутого времени. Перевернутого пространства. Я был счастливым студентом, когда зашел внутрь исследовательского корпуса, выпрямил спину, встретился глазами с изобретателем, поговорил с ним. Тогда он показался мне очень добродушным малым. Он поблагодарил меня за то, что я согласился участвовать в его эксперименте. Мне это показалось очень интересным, ответил я. Хорошо, сказал ученый и приглашающе протянул руку. Она у него была старой, выглядела намного дряхлее лица, да и всего остального тела. Но в тот момент меня это нисколько не удивило, не испугало, как будто, так и должно быть. Мы прошли в просторное помещение, белоснежное помещение, свет лился непонятно откуда, и я раскрыл рот от удивления. В этом помещении ничего не было, кроме располагающейся в центре капсулы депривации. Капсула была вполне себе обычной – у меня такая же стояла дома. Поток четвертой версии. Сердцевина самой сердцевины. Ну в общем, райское наслаждение. Сейчас нужно погрузиться в капсулу и закрыть глаза. Как обычно ты делаешь, сказал экспериментатор. Что меня ждет, спросил я. Если я сейчас тебе расскажу, то эксперимент не получится. Хорошо, сказал я. Я доверял этому человеку в белом халате. Знаешь ли, сама по себе концепция белого халата предполагает доверие того, кому на глаза попадается этот белый халат. Белый цвет – это цвет чистоты. Ему можно доверять. По крайней мере, нам хотят это внушить.

Я кивнул и залез внутрь капсулы. Двери плавно закрылись, и меня поглотила теплая, удушающая тьма. Прошло, кажется, всего несколько мгновений, прежде чем двери раскрылись. Но вместо лица экспериментатора, я увидел темную давно покинутую пустоту. Испуганным голосом я позвал экспериментатора, но ответа не последовало. Несколько минут я не в силах был двигаться, слишком был напуган. Но потом… потом мне ничего не оставалось, кроме как, скрепя сердце, выйти из капсулы, поставить ногу на холодный потертый настил покинутого помещения. Но, стоило мне сделать несколько шагов, как помещение как бы восстало из мертвых. Стало светло – это из-за того, что широкие ставни разъехались, обнажились длинные высокие окна, в которых мерцало изумрудное небо. Я такое небо никогда не видел. Я подумал, что это окна такого цвета, потому что знал – небо у нас красное. И всегда, насколько я помню, было красным. Но нет, когда я выбрался наружу, то понял, что небо, действительно, имеет насыщенный изумрудный цвет. Вокруг не было ни души. Покинутый город. На улицах – невнятная одинокая пустота. Я поискал глазами дату, которая должна была высвечиваться на небе, где-то в северном направлении, но привычных светящихся цифр я не увидел. Честно сказать, только тогда я и заметил, что город, в котором я находился, который вначале мне знакомым, или я просто не обратил на это должного внимания… но только тогда я заметил, что нахожусь в совершенно незнакомом мне городе. Может быть, и год был совсем не тот, в котором я вошел в эту злосчастную капсулу! Оттого и небо изумрудное! Я напрягся, пытаясь мыслями дотянулся до мамы. Но связь была непривычно пуста, и я еще сильнее перепугался. Мыслительная связь должна была работать, даже если бы мы находились в разных концах вселенной, но мой открытый разум натыкался на стену, каждый раз, когда я пытался дотянуться хоть до кого-нибудь.

Она благодарила Джона за помощь и решила продолжить свою работу в тайне. Она знала, что у нее есть еще много работы, чтобы раскрыть все тайны, которые скрывались внутри небоскреба.

Ого, подумал я. Вот это история. Но я так и не понял, масоны они или нет. Ты же, вроде, в самом начале рассказа говорила о том, что масоны не имеют к этому небоскребу совсем никакого отношения.

Ты опять ничего не понял, сказала она и рассмеялась. Пойдем лучше потрахаемся. Опять, сказал я. Ну, пошли.

Она прошла мимо меня и начала подниматься по лестнице небоскреба. Я осторожно следовал за ней, не зная, что делать. С одной стороны, я был заинтересован в расследовании, с другой – весьма привлекался к Лане.

Когда мы добрались до вершины небоскреба, Лана развернулась ко мне лицом и приложила свои губы к моим. Я был потрясен и не знал, как реагировать. Она взяла меня за руку и повела к одному из помещений на вершине здания.

Мы закрыли дверь и оказались в полной темноте. Я не видел, что происходит, но чувствовал, как Лана раздевается рядом со мной. Моя голова кружилась от таких событий.

Ты опять ничего не понял, – услышал я голос Ланы. – Почему ты такой серьезный? Давай отключимся от работы и насладимся друг другом.

Она начала ласкать меня, прикасаться к моему телу. Я постепенно начал расслабляться и отвечать на ее прикосновения. Мы стали целоваться и объединились в страстном поцелуе.

Я уже забыл о своих проблемах и расследовании. Все, что было важно, это то, что я находился здесь и сейчас со Ланой.

Наша страсть продолжалась долго. Мы забыли о времени и о том, что нас ждет за пределами этого помещения. Наконец, мы оба смогли достичь оргазма и легли на пол, уставшие и счастливые.

Как тебе было? – спросила Лана.

Невероятно, – ответил я. – Я не мог представить себе, что это может быть настолько потрясающим.

Я рада, что ты нашел в этом удовольствие, – сказала Лана. – Но мы не должны забывать о наших задачах. Нужно продолжать расследование.

Она была права, конечно. Мы оба понимали, что нельзя забывать о цели и важности нашей работы. Я оделся и мы вышли из помещения.

Давай вернемся к работе, – предложил я.

Да, конечно, – ответила Лана. – Но после этого нам нужно будет еще немного отдохнуть.

Она быстро уснула, и я тем временем наслаждался видом ее грудей. Соски призывно темнели, и я прижался к ним губами – по очереди, сначала к одному, потом к другому. Лана застонала, но не проснулась.

Я продолжал ласкать ее груди, переходя с одной на другую, то кружа языком вокруг соска, то нежно сжимая его между губами. Я чувствовал, как возбуждение нарастает во мне, а напряжение в моих штанах становилось все более ощутимым.

Лана продолжала спать, не обращая внимания на мои ласки. Я решился на большее и начал опускаться все ниже по ее телу, целуя животик и приближаясь к ее трусикам.

Остановившись перед ее интимными местами, я заметил, что они уже были влажными. Я не мог удержаться и начал ласкать ее пальцами, теребя клитор и проникая пальцами внутрь.

В конце лабиринта они обнаружили гигантскую дверь с замком, который выглядел неразборчивым. Номер Один понимал, что это последняя дверь перед целью и он должен открыть ее любой ценой.

Он начал изучать замок, чтобы найти способ открыть его. Вскоре он обнаружил, что замок можно открыть только ключом, который находится где-то в лабиринте. Мы должны найти ключ, решил Номер Один.

Он отправился на поиски, которые не прекращались до тех пор, пока он не обнаружил ключ, спрятанный в глубине лабиринта. Номер Один был уверен, что это именно тот ключ, который им нужен.

Но чтобы вернуться к двери, им пришлось идти через темный коридор, где царил мрачный полумрак. Было слышно зловещие звуки, и казалось, что из глубины темного прохода доносятся какие-то страшные шумы.

Номер Один не испугался и продолжил свой путь вперед. В скором времени они подошли к двери и вставили ключ в замок. Дверь зашевелилась, и с громким скрипом открылась.

Пред ними открылась огромная комната, наполненная золотом и драгоценностями. Там, на середине комнаты, возвышался огромный трон, украшенный драгоценными камнями и золотом.

На троне сидел сам создатель этого лабиринта – могущественный колдун по имени Морган. Он смотрел на героев холодным взглядом и произнес:

Вы добрались до конца лабиринта, но это еще не означает, что вы победили. Чтобы получить свою награду, вам нужно пройти последнее испытание.

Номер Один почувствовал, как в его груди забилось сердце. Он был готов к любому испытанию, но что же это будет?

Морган встал с трона и поднял руку. В тот момент огромные стены комнаты начали двигаться, устремляясь навстречу героям. Номер Один понимал, что это было ловушкой, и начал действовать быстро.

Он загородил друзей щитом, пока сам бросался вперед и начал атаковать стены своим мечом. Он бил их изо всех сил, но стены были слишком прочными.

Вскоре Морган произнес заклинание, и стены начали ползти еще быстрее. Они уже подступили к друзьям, и Номер Один понимал, что он должен быстро придумать что-то новое.

Он начал заклинания, и воздух вокруг него начал заряжаться магической энергией. Затем он бросился вперед и направил всю свою мощь против стен.

Огромная волна магической энергии обрушилась на стены, и они взвизгнули от удара. Огромные куски камня разлетелись в разные стороны, и стены рухнули.

Номер Один был испуган, но его друзья были сильными и храбрыми. Они подошли к нему и поздравили с победой. Колдун Морган, смотревший на это со стороны, понимал, что они прошли последнее испытание.

Номер Один, именуемый также Джон, был настоящим героем. Он прошел через множество испытаний, чтобы доказать свою силу и выносливость. Но последнее испытание, которое ему пришлось пройти, было самым трудным.

Джон и его друзья были заперты в замке Колдуна Моргана. Их задача заключалась в том, чтобы найти ключ от замка, чтобы они могли выбраться на свободу. Но это было намного сложнее, чем они думали.

Колдун Морган был очень хитрым и коварным. Он поставил им ряд заданий, чтобы проверить их силу и ловкость. Они должны были перебраться через ловушки, вычислить загадки и победить монстров, которых он выпустил на них.

Джон и его друзья прошли все испытания, но последнее было самое трудное. Они должны были напасть на Колдуна Моргана и попытаться отнять у него ключ. Это было очень опасно, потому что Колдун Морган был очень могущественным.

Когда они подошли к Колдуну Моргану, он начал выпускать на них огромные шары огня, которые они должны были увернуться от них. Джон и его друзья метко бросались в стороны, избегая огненных шаров.

В конце концов, они смогли подойти достаточно близко к Колдуну Моргану, чтобы попытаться ударить его своими мечами. Но Колдун Морган был быстрее и ловчее, чем они думали. Он увернулся от их ударов и начал нападать на них своими заклинаниями.

Джон и его друзья были на грани поражения, но тут случилось что-то неожиданное. Из-за всей этой битвы, замок начал трещать и разрушаться. Колдун Морган осознал, что он проиграл, и решил отдать ключ Джону.

Номер Один был испуган, но его друзья были сильными и храбрыми. Они подошли к нему и поздравили с победой. Колдун Морган, смотревший на это со стороны, понимал, что они прошли последнее испытание.

Теперь Джон и его друзья были свободны. Они могли выбраться из замка и вернуться в свой мир. Они были готовы к новым приключениям и испытаниям, потому что они знали, что они были сильными и не боялись трудностей.

И я тоже не боюсь трудностей. В нашем перевернутом мире нельзя бояться. Я спускаюсь в самую глубокую яму, в центр земли. Что меня там ждет?

Я сжимаю кулаки, чтобы удержать трепещущие мысли и страх, который заставляет мое сердце колотиться так быстро, что я чувствую его в каждой клетке тела. Может быть, это было неправильное решение, может быть, я должен был остаться на поверхности и не рисковать своей жизнью. Но я не мог остановиться.

А еще в этом доме, на большом дубовом кухонном столе, была большая темно-синяя кнопка. Загораясь, она предупреждала о том, что нужно было прятаться в подвал. И тогда мы всей семьей, в полном составе, спускались в твердое укрытие с кирпичными стенами, неярким светом одинокой лампы и спертым запахом страха и запустения.

Обычно для того, чтобы нейрогаз выпарился из поселка, нужно было просидеть в укрытии пять или шесть часов. В это время отец рассказывал байки про свою жизнь до коммуны. Конечно, все его слова были ложью. Наглой, противоречивой, искусственной ложью.

Про всех этих коммунистов, антиглобалистов, райанистов, онанистов, букинистов, антипрививочников, испанцев, крахмальных, труспичеров, потоковых искателей, детективов, американцев, китайцев, петербуржцев, наркоманов, надсмотрщиков, гонщиков, любовников и любовниц, генномодифицированных людей, уже и совсем не-людей, с зелёной кожей, огромными рыбьими глазами и крабьими клещами…

Пойдем поднимемся к твоему соседу, говорит следователь в черной дерматиновой, такой скрипучей, куртке. Такую куртку сейчас можно купить только в Рыбацкой деревне, в этой смрадной обители грязных проституток.

Меня всегда удивлял тот факт, что кому-то нужны проститутки, за которых нужно платить. Не могу представить себе, зачем люди платят за секс, если его и за бесплатно навалом. Особенно после Гражданской войны. И после этой ужасной эпидемии нейронаркомании. Мужчин почти что не осталось. Женщины сами прыгают на любой член, который еще способен встать. Даже посмотреть на меня. Да я же самый обыкновенный неудачник. Но война и наркотики настолько расчистили мне дорогу, что теперь самые красивые девочки раздвигают передо мной ноги только из-за того, что я умею пользоваться зубной щеткой и принимаю душ.

Пойдем поднимемся… Да зачем мне куда-то подниматься? Мне что, больше заняться нечем. Я ничего не знаю про этого онаниста номер один. Мало ли он кого убил. Да мне все равно. Всегда было всё равно на всех. Даже на себя.

Ты не представляешь, говорит следователь. Там такая капсула интересная. Внутри очень много всяких разных интересных слишком уж современных вещей. Трубочки всякие. А снаружи, как будто, древний саркофаг. Что значит, древний саркофаг, говорю я. Ну то и значит. Знаешь, в каком саркофаге похоронили Тутанхамона? Это которого потом засунули в огромную пирамиду. Так в такой же примерно и нашли этого гаврика. Может быть, он сам сделал себе такую странную капсулу. Ну, типа, фанат Древнего Египта.