Текст книги "Ком глистов"

Следователь так и не появился не через месяц ни через полгода через год, а время тянулась и тянулась и тянулась и не было ему конца. А может быть оно и остановилось кто знает? Для того чтобы быть точно в чем-то уверенным, нужно обладать приземленным мироощущением. Но я всего лишь песчинка которые уже и не подняться с этого пляжа, не взлететь не расплавится от любви, не затаить в душе злобы. Я никто. Наконец-то я это понял. И это хорошо.

Я никогда никого не мог полюбить. Вокруг моей орбиты летали счастливые люди, которые говорили мне, что смысл жизни состоит в любви. Я видел их влюбленные взгляды, слышал их крики радости и увидел, как они обнимаются и целуются. Но я никогда не понимал, как они могут чувствовать такие эмоции.

Может быть, это было из-за того, что я вырос в семье, где любовь была редкостью. Мои родители постоянно ссорились и разводились, а затем находили новых партнеров и снова разводились. Я был свидетелем всего этого, и это только усугубляло мою веру в то, что любовь – это просто фикция.

С годами я начал понимать, что люди нуждаются в ком-то, кто будет рядом в трудные моменты, кто поддержит и поможет. Но я все еще не мог понять, каким образом любовь может давать силы и уверенность. И я продолжал жить своей жизнью, не давая никому близости и не получая ее взамен.

Я наблюдал за героем, который так никого не смог найти. Он был человеком, который стремился к чему-то большему и великому. Его сердце всегда жаждало любви, но все его попытки находить ее заканчивались неудачей.

Он был человеком со сложным характером – довольно непростым для общения. Но по мере того, как я стал наблюдать за ним, я начал понимать, что это было лишь маской, которую он надевал, чтобы скрыть свою ранимость.

Он пережил многое в своей жизни – разочарования, потерю близких людей, предательство, но он никогда не терял надежду на то, что однажды он найдет ту самую, настоящую любовь.

Я видел, как он давал шанс каждой новой знакомой, как он старался сделать все возможное, чтобы заинтересовать ее, но все его усилия заканчивались неудачей.

Он был готов на любые жертвы, чтобы познакомиться с новым человеком или провести время со своей возлюбленной, но все его попытки были напрасны. И каждый раз, когда он возвращался домой один, я чувствовал, как его сердце разбивается на мелкие осколки.

Несмотря на все трудности, которые он пережил, герой не сдавался. Он продолжал искать свою любовь, несмотря на все препятствия, которые ему встречались на пути.

И я понимал, что это была его самая большая сила – неуемная энергия, которая жила внутри него и не давала ему опустить руки. Он был настоящим героем, который продолжал бороться за свою мечту, несмотря на все трудности.

Я не знаю, будет ли у него когда-нибудь своя настоящая любовь, но я уверен, что если она появится, то он сможет ее узнать и ценить, как никто другой.

Потому что герой так никого не смог найти, потому что для него любовь была больше, чем просто слово – это была мечта, к которой он шел много лет, и которую он никогда не собирался бросать.

И я верил в него, потому что он был настоящим героем, который продолжал идти своей дорогой, несмотря ни на что.

В общем-то эта история не имеет совсем не имеет смысла, и продолжать ее – значит растрачивать время вселенной, которая заканчивает расширяться.

Но я все же рискну рассказать ее, потому что она так и просится в свет. Возможно, она не носит большого значения для нашего мира и не повлияет на ход истории, но для меня она стала чем-то важным, чем-то, что я не могу оставить без внимания.

Эта история началась несколько лет назад, когда я был еще студентом. Я жил в общежитии и учился на факультете искусств. Мне всегда нравилось рисовать, и я проводил много времени за чертежной доской. Однажды, когда я работал над портретом, я услышал странный звук из коридора. Это был похожий на шорох шум, который доносился из комнаты напротив.

Я поднялся и вышел в коридор, чтобы узнать, что происходит. Когда я приблизился к этой комнате, я услышал голоса. Я остановился и стал слушать. Голоса были тихими и неразборчивыми, но я смог разобрать слова «спрятаться» и «прятаться». Это показалось мне очень странным, и я решил заглянуть в комнату.

Когда я открыл дверь, я увидел, что там было пусто. Но через несколько секунд я заметил, что на стене возле окна была нарисована странная фигура. Это был какой-то символ или знак, который я никогда раньше не видел. Я осторожно приблизился к нему и начал изучать. Когда я дотронулся до него, я почувствовал странную энергию, которую я не мог описать словами.

После этого я начал видеть этот символ во сне. Он преследовал меня в каждом сне, и я не мог избавиться от него. Я начал читать книги о символах и мистических знаках, пытаясь разгадать его значение. Но все мои попытки были тщетными.

Через несколько недель я случайно встретил девушку, которая занималась изучением древних символов. Я рассказал ей об этом знаке, и она сказала, что это символ, который использовали в древних ритуалах. Она объяснила, что этот символ имеет связь с древними богами и может оказывать магическое воздействие на человека.

Я был потрясен этой информацией и решил продолжить свои исследования. Я начал изучать традиции и культуры древних народов, пытаясь понять связь между символом и мистикой. Мои учебные часы превратились в бесконечные ночные исследования, которые затянули меня все глубже.

В конце концов, я понял, что провожу слишком много времени за этим символом, который не имеет какого ого-то реального значения. Я понимал, что моя фантазия может играть со мной злую шутку и заставлять меня видеть то, чего нет на самом деле.

Но внезапно все изменилось. Я получил письмо от незнакомца, который предложил мне сделку. Он хотел купить этот символ у меня за огромную сумму денег. Я был ошарашен и не знал, что делать. С одной стороны, я мог бы разбогатеть, продав этот символ. С другой стороны, я не мог просто так отдать его кому-то другому.

Я решил встретиться с незнакомцем и узнать, почему ему нужен этот символ. Мы встретились в кафе, и он объяснил мне, что он занимается исследованиями древних традиций и что этот символ имеет большое значение для его работы. Он предложил мне работу помощника, чтобы я мог продолжать свои исследования и одновременно зарабатывать деньги.

Я согласился на это предложение, и мы начали работать вместе. Я узнал очень много нового о мистике и символах, и это изменило мое представление о мире. Я понял, что за этими тайными знаками скрывается нечто большее, чем просто фантазия человеческого разума.

Мы проводили долгие ночи, работая над своими исследованиями, и я начал видеть, как этот символ влияет на меня. Он не преследовал меня во сне, но я чувствовал его наличие вокруг себя. Он давал мне силу и уверенность в себе, и я начал понимать, что этот символ имеет реальное воздействие на мою жизнь.

Но вскоре я понял, что я делаю ошибку, продолжая исследовать эти тайны. Я погружался все глубже и глубже в мир мистики, и это отвлекало меня от реальности. Я начал упускать важные моменты в жизни, и это приводило к тому, что я чувствовал себя одиноким и изолированным.

Я понял, что нужно вернуться к реальности и перестать заниматься этой тайной. Я продал символ незнакомцу и решил забыть обо всем этом. Я понял, что жизнь состоит не только из тайн и символов, но еще и из наших отношений с другими людьми.

Я продолжил свое обучение искусству, и теперь моя жизнь наполнена красотой и новыми открытиями. Я больше не боюсь быть одиноким, потому что я знаю, что в мире есть много других людей, которые разделяют мои увлечения и интересы.

В конце концов, я понял, что эта история имеет для меня большое значение. Она показала мне, что жизнь состоит не только из тайн и символов, но также из межличностных отношений и наших связей с другими людьми. Я понял, что важно находить баланс между нашим внутренним миром и внешним миром, чтобы жить полноценной жизнью.

Несмотря на то, что эта история может показаться немного странной и не имеет какого-то конкретного смысла, она помогла мне разобраться во многих вещах. Она показала мне, что мы можем увлекаться чем-то одним до тех пор, пока это не станет для нас единственной реальностью. И только когда мы обратимся к жизни с другой стороны, мы можем понять, что мир на самом деле гораздо более прекрасен и многогранен, чем мы иногда думаем.

Я продолжаю заниматься искусством, но теперь я делаю это с большей открытостью и пониманием к миру. Я стараюсь сохранять баланс между моим внутренним миром и внешним миром, чтобы жить полноценной жизнью и не упускать ни одного момента.

Теперь, когда я думаю об этой истории, я понимаю, что она была для меня настоящим уроком. Она помогла мне понять, что жизнь – это не просто совокупность знаков и символов, но также межличностные отношения и связи с другими людьми. И только когда мы обратимся к миру с открытым сердцем и глазами, мы можем понять, что он на самом деле гораздо более прекрасен, чем мы думаем. Я понимаю, что сейчас моя жизнь проходит под знаком новых открытий и возможностей. Я нашел свою стезю в искусстве, но теперь я хочу больше. Я хочу узнавать о мире каждый день, погружаться в его тайны и разгадывать его загадки.

После того, как я завершил обучение, я начал путешествовать по миру, чтобы узнать о других культурах, истории и искусстве. Я посещал музеи, галереи и выставки, изучал ремесло искусства, учился у мастеров и вдохновлялся всем этим богатством.

Я понял, что каждое искусство имеет свою историю и свой смысл, и только когда мы узнаем эти истории, мы можем понять, что это за искусство и каково его значение для нашей жизни.

С каждым новым местом, которое я посещал, я узнавал что-то новое о мире и о себе. Я понимал, что жизнь – это путешествие, и только когда мы идем по этому пути с открытым сердцем и умом, мы можем наслаждаться всем тем богатством, которое он нам предлагает.

Я продолжаю учиться и расти каждый день. Я стараюсь сохранять баланс между моим внутренним миром и внешним миром, чтобы жить полноценной жизнью и не упускать ни одного момента.

В конце концов, я понимаю, что эта история – это главным образом история о том, как мы можем узнавать о мире и о себе, если мы открываем для себя новые возможности и изучаем новые вещи. Каждый день мы можем видеть новые цвета и звуки, новые лица и места. И только когда мы готовы открыться им, мы можем наслаждаться всем тем богатством, которое мир предлагает нам.

Закончить историю.

Закончить историю.

Закончить историю.

Они перешли на террасу, сели и стали смотреть на закатное небо.

Сходил бы лучше в Академию, сказала мать. Говорят, там интересно. Мыслители, такие как ты, должны иметь дом. Не то место, где ты развлекаешься, а такое, где ты можешь почувствовать себя нужным.

Марк Туллий кивнул, соглашаясь. Ты права. Завтра же схожу к ним. Попрошу открыть мне ворота. Надеюсь, они пустят меня в сад.

Конечно пустят, сказала мать.

Может быть, сказал Марк Туллий, и тогда моя жизнь вновь обретет смысл. А то я уже потерялся в развлечениях и снах. Пытаюсь разузнать правду у провидиц, но они только и могут, что нести всякую чушь про судьбу, жизнь и смерть. И ничего конкретного. Ничего такого, что могло бы мне помочь.

На то они и провидицы, сказала мать. Представь себе, если бы их советы были точными и понятными. Тогда они быстро лишились бы своих теплых мест, потому что люди тут же поняли бы, насколько они тупоголовы. Философы, они другие. В их речах время от времени проскальзывает истина. Да и многие из них не пытаются надуть человека, пришедшего к ним, и говорит с человеком на нормальном языке. Так что давай, мой милый, не затягивай и сходи к ним.

Схожу завтра же, повторил Марк Туллий.

Ну и хорошо, сказала мать.

И они замолчали. Древнее солнце спряталось за горизонтом, и в том момент, когда последний луч коснулся лица Марка Туллия, он вдруг почувствовал умиротворение. Кажется, он, наконец, понял, куда ему надо идти. Страшные сны закончились, и началась реальность. Внизу, на улице, шелестели сандалии тысяч горожан. Они спешили домой, чтобы обнять своих близких и сесть за стол. Марк Туллий будто бы ощутил тепло, которое исходило из их сердец. Когда-нибудь я тоже стану таким. Смогу любить и страдать. Но для этого нужно для начала многое пережить и многое узнать. Завтра же пойду к философам.

Мать посмотрела на него и широко улыбнулась.

/ниже – второй вариант рукописи Л. Шнитке, здесь рукопись разбита на четыре отдельных рассказа/

Одиночка в комнате.

Мы сидели на кухне. Дверь на лоджию была открыта, оттуда доносились звуки дронов доставки, мелких доходяжных роботов, летающих туда-сюда, без какого-либо смысла и привязки к тонкой линии продавец-покупатель. Я хотел закрыть эту дверь и погрузить полутемную комнату в глухой вакуум беззвучия, какой бывает при встрече двух холодных сердец. Но ее ступни, прекрасные ступни, лежали на моих коленках и придавливали меня к обитому дерматином стулу.

Мне нравились ее ступни. Мои грубые пальцы лапали ее икры, заглядывали под короткую оливковую юбку. На ней не было трусов. В параллельном Петербурге стояла сумасшедшая жара, и я вполне понимал, почему она не надела ни лифчика, ни трусов. Жара такая, что плавился асфальт. У вас тоже такое бывает.

На левой лодыжке – тонкая золотая цепочка. Загорелая кожа молодой шлюхи лоснилось от пота. Мой член встал, я схватил ее за шею, другой рукой расстегнул ширинку, и заставил ее сосать. Она наметила сопротивление, как бывает у художника – крохотный неброский мазок, ни к чему не обязывающий, и быстро взяла в рот. Черт! Ее зубы! Неужели никто не научал ее сосать?

Через три минуты мне все это надоело, я поднялся со скрипучего стула, смазал слюной ее дырку, попытался вставить, но член умер. Такое тоже бывает. С возрастом все чаще и чаще.

Но вообще рассказ не об этом. Да, я люблю хорошенько потрахаться, люблю, когда телка садится мне на лицо и начинает елозить мокрыми губами по моей физиономии, люблю, когда мне отсасывают, да так, чтобы семенная жидкость посредством глотательного рефлекса оказалась у нее в желудке и прошла через ее кишечник, наружу, туда, где моей сперме и место.

Но я хочу поговорить с вами о другом.

Вы когда-нибудь видели, как происходит последнее прощание с человеком? Видеть – значит смотреть спокойным взглядом, в этом нет ничего непристойного, просто спокойным и незаинтересованным. Представьте себя эдаким ученым, нависшем над микроскопом. Под увеличительным стеклом: я и мертвец. Мой любимый мертвец, которого я, однако, ненавижу. И дело не в том, что он мертв, что гребаная служба превратит его в зеленую таблетку через каких-то пять-десять минут, нет. Дело в том, что этот мертвец, когда еще ходил и дышал, заставлял меня страдать каждый божий день.

Черт возьми!

Каждый божий день!

А в тот день я смотрел на него и понимал, что он продолжил выполнять свою экзистенциальную функцию, простую до боли в зубах – он продолжил меня мучать, только уже в моих мыслях. Я так и не успел его простить. Смотрел на его вбитые в кожу морщины, смотрел, смотрел, и понимал, что нет ничего более ужасного, чем оставить человека без прощения. Он всегда со мной, в любых стратосферах, в любых местах; всюду дотягивается его костлявая рука и несет несет в крепко сжатой ладони сумрачный свет горькой истины. Я не простил, и теперь уже никогда… И что мне остается? Только бесконечный сон, сообразно показанию счетчиков – в этом месяце сжег столько-то света, в том месяце слишком часто пользовался душем. Его теперь можно включить только на три минуты пятьдесят три секунды. Что-то они там посчитали, с этой своей системой, с этими своими потоковыми данными, что мне прошлось отказаться от долгих размышлений о своей бесполезной жизни. Теперь хватает только сполоснуться. Раньше, когда был один – дрочил, когда с кем-то – трахался и спускал на спину, потом отходил, позволяя ей смыть с себя сперму.

Странное было время. Хотя, что я говорю. Время всегда странное. Какое оно еще может быть?

Я работал тогда оператором белковой фабрики. Братья Болговы. Если слышали. Но, конечно, вряд ли. Или уже ни черта не помните. Нейрогаз. Пустошь проклятых. Смешно до коликов в животе. Ха. Ха.

И я такой же потерянный. Помню только этого мертвеца, да и последних двух-трех шлюх, которых мне удалось завести в свою долбаную конуру и трахнуть. Если член совсем вялый – просто даю им в рот. Это расслабляет и помогает почувствовать себя чем-то вроде… не знаю… короче, странное чувство. Возвышенное, что ли? Как соната Шопена.

Одеваюсь как долбаный нарик, которому через пару месяцев вниз, в подземку, жрать своих собратьев. Но, что это я рассказываю. Это и в обычном Петербурге есть.

Я тут кое-что посмотрел в потоке, пока не был занят работой на фабрике. Мы же с вами почти что одинаковые, не так ли? Что реальный Петербург, что параллельный – какая хрен разница? Тот же поток, тот же белок, то же гребаное подземелье с мутантами.

Странно, не находите?

К чему это я? Перебраться к вам, на ту сторону, невозможно. Так говорят. Я, впрочем, верю, потому что – почему бы не верить? Можно только сообщения передавать. Я так подумал, есть ли там, в этом параллельной долбаном городе, есть ли там я? Такой же никому не нужный малый, собранный из боли, белковой вони, грязных рук и желания поскорее сдохнуть? Если есть – неужели, он чувствует тоже самое? живет так же, как я?

Ну, тогда я ему не завидую.

Был выходной, и суета обходила меня стороной, до того момента, пока в дверь не постучался господин следователь. Целый следователь полицейского департамента. Костюмчик с иголочки, на указательном пальце левой руки – сермяжный перстень, в системе исчисления городской жизни обозначавший огромную власть.

Зацените-ка вот какую штуку. Однажды я сидел на лавочке возле полицейского управления и курил электронку. Обычную штуку, в ней даже никотина нет. Подошел ко мне такой же вот служащий, чертов гробовщик, и давай задвигать насчет вреда курения.

Я вспомнил тогда свою мамашку, которая родила меня на свет с сигаретой в зубах. Да-да, прямо так и было. Папашка рассказывал. Много смеялся и был бесконечно беспечен во всем, особенно в половых связях. А еще. Колотил мать так, что однажды сломал ей череп. Да уж. Вот так. Ха. Ха.

Отец заставил помочь вывезти труп на стареньком Вольво за границу города и закопать на безымянном пустыре. В тот день я не понимал, что мы делаем. В моей голове все перемешалось. Я не знал, к чему это приведет. Мы убили ее. Мы убили родного человека и закопали хрен знает где.

Вы, наверное, мне не верите.

Как так? Человек сделал такое и все ее не сошел с ума! Ну, что тут говорить. Трудно сказать, что такое нормальная психика. Мы, наверное, все психи. Так или иначе. И отец, он…

Черт.

Сколько лет прошло?

Пятнадцать или шестнадцать?

Мне сейчас тридцать два.

Значит шестнадцать.

Мой отец был повязан с новой бандой, этими сраными полувампирами, крахмальными. Работал на них, получал хорошие деньги. На жизнь хватало, если это можно назвать жизнью. Я учился в интрасети, но меня нельзя было назвать хорошим учеником. Вечно прогуливал занятия, притворялся больным, чтобы не надевать очки. И когда мама с папой уходили на работу, я включал порнуху и дрочил. Впрочем, хорошее было время и тогда. Но именно с того момента, как мы перебрались в небоскреб в Василеостровском районе, я начал понимать, насколько моя жизнь бессмысленна. Не иметь цели – самое страшное, что может быть с человеком. Приходится вечно выдумывать причину, чтобы подняться с кровати. Чтобы не закончить все эту хрень под названием жизнь. Не превратиться в мертвеца с перерезанными венами. Я, кстати, довольно часто об этом думаю, особенно в последнее время. Дух убиенной матушки крутится вокруг меня в моих снах, заставляет посмотреть на себя. Во что я превратился. А смотреть на это невозможно. Просто сборник костей, мышц, кожи. И еще прыщ на подбородке. Такой большой, с белой головкой. Надо бы его выдавить.

Однажды я решил выбрать для себя самый оптимальный способ самоубийства. Выстрел в висок и прыжок из окна (я живу на тридцать четвертом этаже на поверхности) отбросил сразу. Петлю тоже – не хочу две минуты к ряду болтаться и дрыгать ногами, да и под конец еще и обосраться. Ну к черту такую смерть! Броситься под монорельс – тоже то еще удовольствие. Он может тебя не убить, а просто отрезать тебе ноги или руки. Останешься в живых и превратишься в овоща. Вы можете заметить – да ты и так овощ. Тебе-то что? Но хотя бы руки ноги на месте.

В конце концов, остановился на бритве и венах. Можно, чтобы вообще было не больно, обдолбаться наркотой и резануть себя. Достаточно глубоко, чтобы вскрыться, но не так глубоко, чтобы не повредить связки. Хочу напоследок сидеть и курить. Без связок это будет трудновато. И вот, я, истекающий кровью, сижу на полу своей сраной халупы, курю аутентичные сигареты, может быть думаю о чем-то отстраненном. Типа, не знаю, типа, может, я зря все это сделал. Мне, ведь, еще жить и жить, да что толку? Ну проживу я еще лет тридцать. Что это изменит. Через тридцать лет, я уверен, все будет так же. Только я еще и трахаться не смогу. Совсем страшная картина. Через полчаса сердце замедляется, я начинаю засыпать. Последний мой сон, но уже без кошмаров, какие меня постоянно преследуют. Кошмары, кошмарчики. Любимые мои ядовитые видения, где я бесконечно подыхаю, тону в баке с живым белком. Червяки заполняют легкие, и все такое. Достаточно неприятно.

В параллельном Петербурге главенствуют мертвецы. И тот, кто зашел в мою комнату сейчас, прикрываясь полицейской меткой – тоже мертвец. Мертвецы, мертвецы, они везде. Суетные будни пропахли смрадом. Когда я был совсем маленьким, ходил под стол, как говорят древние старики, мама напяливала на меня колготки, пропахшие мочой и отрыжкой. Я тогда не знал, что такое мир. Насколько он жесток, наполнен бессмыслицей, братоубийством, беспечностью всех тех, кому бы надо брать все в свои руки и работать над будущим. Будущее расположено где-то между сердцем и ступнями. Все мы крутимся, стремимся выжить, разжиться чем-то: богатством, влиянием, смыслом, и каждый делает это в меру своих способностей.

Коррупция и воровство – причина, по которой немногие живут хорошо, а все остальные – в полной жопе. Шлюх в этом городе больше, чем где бы то ни было. Я слишком устал влачиться за своим будущим, которого нет, и никогда, наверное, не было. Рожая меня на этот сраный свет, мама уже тогда знала, что ничего хорошего в моей жизни не будет. Все скатывается в яму, и я ничего не могу с этим поделать.

Моя яма, как и многих других в этом шлюшьем городе – белковая выпивка, от которой тянет блевать, но не пить ты не можешь, потому что очередная доза доставляет в твой перекрученный мозг некоторую степень убийственного блаженства. Можно сказать – да я и постоянно это себе говорю – почти все так живут, бывают случаи и похуже, кто-то вообще погряз в генонаркотической зависимости, из которой нет выхода. Кому-то намного хуже меня. Это успокаивает, но все, что у меня есть – обреченный на провал Сизифов труд, бесконечный подъем в гору с этим гребаным камнем.

Я люблю писать всякую дребедень, знаете, это помогает не сойти с ума. И я не один такой, уверяю вас. Если так посмотреть, у каждого из нас должна быть прибитая к стене полочка, на которой стоят псевдодостижения. Вот я какой молодец! Столько-то дней не бухаю, или не курю, или вот он я какой! устроился на высокооплачиваемую работу, на которой об меня вытирают ноги. Но это же тоже достижение. Я заслужил право служить ковриком для подошв каких-то типов, которым насрать на меня. Да и не только не меня, но и на всех. Кто мы такие, чтобы заслужить чью-то любовь, заботу, дружбу?

Но вот, когда я был совсем еще маленьким, я всего этого не понимал. Счастливое время! Помню, как жил в далекой коммуне. Правда, память всегда меня подводит. Нейрогаз, помните? Но я могу восстановить свои мысли через отдельные осколки, понять, как я тогда жил, уложить это все в своей черепной коробке, сделать картину более-менее цельной, чтобы выплеснуть все в сеть, создать из этого подобие осмысленного текста.

Я провел детство в коммуне. Таких было по пепельной России, погрязшей в Гражданской войне, очень и очень много. Бесчисленные точки, плевки, размазанные по разваленной стране. И там жили люди, которые прятались от смерти, боли, криков, любили, наверное, друг друга и ненавидели. Как хорошо, наверное, чувствовать хоть что-то.

Я уже давно ничего не чувствую. Моя жизнь – сборник бессмыслицы на серых твердотельниках. Кто-то же это покупает! Смешно, не правда ли?

Мысли помешанного больного, я даже сам не знаю, что пишу, и это считают искусством. Да срать я хотел на все это. Мне не интересен никто. Ни читатель, ни редактор со своими вечными правками, все ему не так, черт бы его побрал! Захочу, раздам эту сраную книжку бесплатно, чтобы каждый желающий мог скачать и прочитать. В конце концов, что такое искусство? Это, ведь самый большой обман в жизни. Нам всем нужна ложь. И писателю, и читателю, и нам особо не дела ни до чего большего. Нас не слишком-то интересуют все эти сраные морализаторства на тему: так делать не нужно, потому что это неправильно, а делать нужно только так, потому что так сказал господь бог, или чертов Райан, или партия, или царь-император. Нам нужен только обман, который окружит нас со всех сторон, заставит на мгновение выпасть из реальности и превратиться в птицу. Ты читаешь только ради этого. Наверное, тебе и не слишком нравится этот текст, но ты не останавливаешься, заглатываешь все это дерьмо и требуешь добавки, потому что твою жизнь больше нечем заполнить, кроме этой неумелой лжи, выстроенной в линию бессмысленных строк.

Я пишу только ради того, чтобы не сойти с ума. Не надо искать, а тем более вкладывать в мои тексты хоть какой-то смысл. Его просто нет. Можешь перелистнуть книгу на середину, или в самый конец, чтобы понять, что все написанное – просто беготня по кругу. Так и сделай, и закрой эту сраную книжку, наконец! Не трать свое время! Сходи лучше в бар, если у тебя, все-таки, нашлось свободное время. Сними телку, пускай она покажет тебе, что умеет. Только, пожалуйста, предохраняйся. Я не хочу, чтобы ты, как я, долго и муторно лечился от венерических заболеваний.

Короче, я жил в коммуне примерно до десятилетнего возраста, пока на нашу деревеньку не сбросили два десятка нейрогазовых бомб, и обезумевшие жители не загрызли друг друга в наркотическом экстазе. Мы с семьей только и смогли спастись потому, что папашка в кои-то веки решил отвезти нас на рыбалку в соседнее поселение. Взяли удочки, палатки, всякое другое барахло, чтобы было чем себя занять, и двинулись на старой развалюхе через выжженный лес, через ядовитую реку, полную нейрогазового смрада, чтобы добраться до относительно чистой воды одинокого пруда. Его сделал местный энтузиаст, чтобы такие как мы, любители старых забав, смогли почувствовать себя немного живыми.

Закрытая экосистема с карпами. Есть их нельзя, но половить одно удовольствие. Хотя я ни черта не помню, но удовольствие смотреть на поплавок помню.

Однажды я подсмотрел за тем, как мои родители трахались. Щелочка в брезентовой палатке была небольшой, и они точно меня не заметили. У мамы лицо было совсем без эмоций. Он имел ее раком, или как это называется – коленно-локтевая поза. Грудь отвисла и ходила туда-сюда с каждой фрикцией. Тогда я впервые увидел голую женщину. Мне это не особо понравилось. Потому что в интрасетевых видео все было по-другому. Красиво и жестко. Но в тот день я понял, даже не понял, а почувствовал, что в мире нет никаких сказок, ничего красивого.

И во взрослой жизни, сношаясь со всеми подряд (у меня были не только женщины, но и несколько мужчин), я потихоньку приходил к тому, что, как бы ты ни старался придать своей жизни красоты и шарма, как бы ты ни искал хрен знает чего, этого, ведь, даже не сможешь выразить в словах, но всегда чего-то такого хочется, любви, счастья – всего этого нет, и ты просто ходишь по кругу. Раз за разом, раз за разом. Нужны ресурсы для жизни, нужно как-то зарабатывать деньги, а поэтому ты не можешь просто так 24/7 сидеть овощем в своей засранной комнате. Не можешь, потому что сдохнешь. Хотя, с другой стороны, ты же хочешь сдохнуть.

Кажется, я совсем запутался. Нет, дорогуша. Инстинкты не обманешь. Ты мешок с кожей, в котором лежат инстинкты. Они не дадут тебе помереть, если ты, конечно, совсем не свихнешься, совсем не сломаешься. Тогда можно делать с собой что угодно. Но пока в твоем мозгу осталась хоть одна капля живительного благоразумия, благоразумия, которое приносит тебе страдание, приносит боль, ты будешь жить. Цепляться за жизнь. Сам этого не хочет, но оболочка хочет. Она ведет тебя, она превращает тебя в куклу. Направляет тебя замешивать склизких червяков этим гребаным черпаком. Огромным таким черпаком. Когда автоматика отказывает. А отказывает она почти каждый день.

Мне он сразу не понравился, этот полицейский. И кепочка у него была дурацкая. Восьмиклинка, или как ее там называют… Он сложил ее и запихнул в карман черной дерматиновой куртки. Здрасте, говорит, ворочая подбородком туда-суда, сосед твой снизу, не знаешь, что за тип. Давно его видел. а что он, пропал, говорю. Кивает своей башкой. А поток, говорю я. Поток, говорит, ничего не знает. Камер у вас в вашем чертовом доме нет. А что он сделал, говорю. Убил какую-то важную шишку из правительства. Ого, говорю. Дело серьезное. Только я ничего не знаю. Ни сверху, ни снизу, ничего не знаю. Не видел я ничего. Какие-нибудь подозрительные штуки, может, замечал, в последние два-три дня. Какие это, говорю. Ну, крики, запахи. Крики, запахи, говорю. Нет, ничего такого. Слушай приятель, я тут, у меня тут дела. Понимаешь ли. Дела. Но громила в дерматиновой куртке, ужасно старомодной, между прочим, не хотел уходить.

Куртка скрипела, и этот скрип очень действовал на нервы. Я почему-то вспомнил тот момент, когда в первый раз прижали в темном углу местные гугеноты. Знаете, у них у всех такие же дурацкие дерматиновые куртки. Обязательно черные. Все полинявшие, пахли шелудивой псиной. Они и были шелудивыми псинами. Как-то их там потом почикали испанцы, когда долбаная шпана раззявила рты на нейрики. Пути снабжения. Хотели подмять под себя клиентуру.

Но я не употребляю наркотики. Ни в каком виде. Хотя было множество возможностей, знаете ли. У нас в городе больше шансов стать наркоманом, чем остаться нормальным человеком.