Текст книги "Ком глистов"

А то есть говорю я ядро потока рождает в человеке очень сильное сексуальное желание? Не просто сильная желание говорит следователь оно рождает такое желание которому просто нельзя сопротивляться сам посуди человек в капсуле должен оставаться недвижимом в любом случае поскольку его сознание находится внутри потока нас здесь же каким-то образом частичный контроль над телом сохранился человек проделал дыру в своем костюме достал свой член и начал его теребить.

На меня это честно говоря произвела очень сильное впечатление я и сам интересуюсь подобными вещами то есть не мастурбацией патамушта у меня и так достаточно женщин которые бесплатно дают но именно ядро потока. Неужели и правда кто-то смог добраться до самой сути? Это казалось таким нереально что когда-то кто-то сможет добраться до самой сути потока до сердцевины луковицы. А может быть говорю я может быть мы сейчас и вправду сходим туда и я подключусь к системе?

Следователь поморщился. Я думаю не стоит этого делать потому что кто знает что там. Но ты же меня сможешь подстраховать говорю я. Я же не буду один и если что-то пойдёт не так ты меня тут же отключишь. Но не знаю говорит следующее слишком это уж опасно. но я теперь действительно загорелся желанием погрузиться в поток и попробовать его сердцевина. Я даже представил что поток это какая-то вкусная пироженое который я должен сейчас же съесть.

Я почувствовал себя Индианой Джонсом у которого нет никакого страха перед любыми опасностями. Я вскочил со стула чуть не перевернул Недопитый стакан с чаем. Следователь посмотрел на меня с недоумением. Неужели ты правда думаешь что я позволю тебе залезть в эту адскую машину говорит он

Да а почему нет говорю я бы с тобой познакомились всего три часа назад мы друг друга совсем не знаем и какая тебе может быть разница что со мной произойдёт?

Следователь чешет затылок и качает головой. Ну в целом ты прав говорит. Если ты конечно этого сильно хочешь то почему бы и нет. Конечно хочу говорю я. Я может быть всю жизнь этого ждал и теперь же не могу потерять такую возможность.

Ну тогда пойдём говорит следователь если уж ты согласен отправиться в неизвестность если ты согласен ради истины рискнуть своей жизнь то я думаю я не смогу тебя переубедить да и не хочу.

И тогда следователи достает из кармана сложенную вдвое восьмиклинка натягивает её на свой затылок, поднимается и идёт к выходу. Через две минуты 34 секунды мы стоим перед железной дверью. Следователь заходит внутрь и оборачивается. Ты чего стоишь говорит чего не заходишь. У меня вдруг пронзил такой сильный страх что я не мог сдвинуться с места так и стоял смотрел упёрся взглядом дермантиновую куртку. Потом все же делаю шаг навстречу неизвестности.

Внутри крохотный комнаты я вижу общее запустение и чувствую вкус смерти. Посередине стоит потоковая капсула. Внутри и правда оказывается труп сморщенный уничтожены временем. Меня посещают желания выйти из этой комнаты и никогда больше сюда не возвращаться. Но что-то меня останавливает. Ноги становится ватными я не могу сдвинуться с места. Мой взгляд шарит по слипшимся волосам на лице мертвеца. Следователь подходит к трупу, отдирает от грубой кожи мертвеца высохшие питательные трубки. И этот звук чпоньк! приводит меня в библейский ужас. Мне хочется остановить его этого грубого следователя на горле пересохло я не могу сказать ни слова.

Следователь поворачивается ко мне. Вставай на его место говорит он ничего слова прозвучали очень угрожающе. Я сделал пару вдохов и придвинулся капсуле. Ну что готов говорит следователь. Я молчу. И только смотрю на развёрнутую пучину и состоящую из висящих безжизненно проводов. А потом даже не знаю что со мной произошло я просто сделал шаг вперёд и погрузился в самую далёкую тьму потока.

А я точно не помню как оказался на этом берегу. Вокруг меня отвесные скалы сзади на спину напирает океаническая волна. Надо мной – серая без жизненная небо. Под ногами мелкий жёлтый холодный песок. Я одинок в этой вселенной я не знаю зачем я появился в этот мир я не знаю кто его создатель я не знаю его законов я не чувствую гравитацию я потерян я просто щепка которую выбросило на берег и в моей жизни нет совершенно никакого смысла. Но в какой-то момент я понимаю что это хорошо теперь… теперь я чувствую что совсем лишаюсь человеческой сути и всё что от меня остается это одна короткая мысль о том что было давным-давно о моем страхе о моих близких которые на самом деле и близкими мне не были просто так получилось. А моих страданиях которых вполне себе можно было избежать но я мучился мучился мучился мучился потому что я не видел другого выхода я думал что мучения это неотъемлемая часть жизни я думал что только в страдания можно найти себя но в конце концов я понял что обманываю себя. И я всегда боялся своего отца патамушта он казался мне великим Демиургом которому стоит только подумать о моем физическом уничтожении и я тут же распадусь на атомы. Сейчас моё сознание находится в центре мироздания но я не чувствую чтобы за мной хоть кто-то наблюдал что в этом мире есть ещё хоть кто-то. И я даже не надеюсь что когда-нибудь кто-нибудь прочтёт эти бессмысленные строки. Моё рождения начало начал болезненная появления на свет выход из небытия приход в мир который меня никогда не ждал ну вот он я здесь и что стало этому миру что я здесь появился что я живу дышу пытаюсь не умереть что ему с того что моё сердце все ещё бьётся?

Песок пузырится у меня под ногами я чувствую как мне щекотно. Значит всё-таки у меня ещё есть тело. Я пытаюсь рассмотреть свои руки ладони сжатые в кулаки но в моих глазах темно в моей глазах воспоминания о прошлой жизни. Достаточно ли я пожил достаточно ли увидел? Я думаю ответ очевиден. Конечно же нет и никогда не будет достаточно просто патамушта а человек такое существо которому всё мало. Я бы мог найти миллиарды причин чтобы остаться на земле, но разве это принесло бы мне хоть немного счастья? Белковые плантации найдут новых работников которые будут кривя рожи замешивать раствор и это самая худшая патамушта они знают что когда приду домой после смены то преломят со своей женой и со своими детьми со своими старыми родителями тот же белковый хлеб из тех же червяков на потом ляжет спать а потом проснётся с тем же чувством как будто бы неловкости подойдёт к потрескавшийся зеркалу не заметит как морщины стали ещё глубже стали ещё сильнее прорезать лицо, а потом обернётся и посмотрит на свою жену сидящую за кухонным столом которая вот уже на протяжении 20 лет не обращает на него никакого внимания посмотрит на неё и заметит вдруг что она превратилась в необычную старуху. А ведь совсем недавно когда-то мы были молоды мы верили в то что у нас все ещё впереди что мы сможем многое изменить но город нас съел растоптал уничтожил разрушил, город нас просто не заметил потому что мы были меньше песчинок на берегу великого океана жизни. И что-то щелкнет внутри как будто какой-то нерв который до этого оставался глухим теперь порвался и расплескивая по всему телу боль, и вить ничего с этим не поделаешь так и приходится жить. Спустя 5 минут или даже меньше которые ты проводишь в лёгком оцепенении от своего открытия, ты надеваешь грязная замызганное спецовку спускаешься на лифте в самые глубины с небоскрёба все ниже и ниже даже ниже чем самые нижние уровни покинутого метро и ты даже теряешь ориентацию в пространстве патамушта на тебя давят сотни 1 000 000 кубометров бетонной породы. Твоё тело такое маленькая а нутро земли жестокая сильная. Ты спускаешься в самый низ для того чтобы очутиться возле огромного стального бака в котором кипит кишащий раствор червяков.

Ком глистов.

И в твоем сознании нет ничего кроме ощущение ненависти к самому себе а потом приходит безразличие безразличие которое выпирает отовсюду ты вдыхаешь мерзкий запах гниющих червяков а выдыхаешь безразличие.

И вот я снова на пляже. Смотрю как все мироздания собирается здесь в одной точке крутится крутится но не вокруг меня а вокруг невидимого объекта которому нет названия. Это центр всего центр потока центр гигантской виртуальный луковицы. Это не рай и не ад это нечто другое.

А я сажусь на песок набираю в ладони горячий кварц который все норовит выскользнуть из рук и чем сильнее я его сжимаю тем быстрее он выскальзывает. А ведь я теперь нахожусь максимально близко к счастью патамушта что такое счастье это ведь отсутствие раздражения злости горечи пустоты. Это значит что я не зря шел по этому пути и не зря страдал в детстве осматриваюсь по сторонам и понимая что пределов у моего одиночества нет и никогда не было.

Детство в коммуне. Вот где лежит исток моего несчастья. Грубый отец слишком тихая и слишком не спокойная мать. Вечный страх из-за гула беспилотников. Так глядишь размажет тебя по мокрой земле не оставит от тебя ни капли жизни. Такие мелкие страхи они везде они окружают тебя заставляют здороваться под землю заставляют исступлённо смотреть под ноги и поднимать взгляд в небо и какие могут быть мысли о завтрашнем дне? Я сам себя одергиваю когда пытаюсь понять кто я такой на самом деле почему я ребёнок почему я вижу всё в сером безжизненном цвете

У дома серые стены внутри дома серые стены солнечный свет который проходит сквозь серые окна – серый серый. Лицо отца тоже серое, будто вылито из свинца похоже на камень я подхожу к зеркалу и вижу себя полностью серого, серая кожа серые руки серые глаза серые волосы серые веснушки более серые чем остальная кожа на лице, я завернуть в серую рубашку на мне серые штаны серые ботинки. Хоть я и живу в коммуне и даже хожу в школу но я чувствую себя одиноким.

На песчаный берег приходит закат, он медленно расплывается по небу превращает небо в ярко-красная пространство. Мне хочется взлететь туда плавать между красных планет и звёзд и вселенных но я вдруг понимаю что все то что происходит над моей головой всё это ложь неправда. Красных звёзд нет и есть только берег по которому рассыпан бесконечный песок, на котором нахожусь я последний человек во вселенной.

Что если до этого момента я жил в иллюзии? Что если моё страдания это иллюзия? Что если ком глистов это иллюзия? И все эти женщины с которыми у меня складывались доверительно– отчужденные отношения, может быть это тоже иллюзия? Или просто луковичная шелуха, один из самых верхних слоев потока в котором мы живём даже не зная что где-то там внизу есть нечто такое что может совсем поломать наше мировосприятие? Мы живём на поверхности этой шелухи, движемся по орбите безразличие пытаемся выживать пытаемся любить пытаемся привнести в нашу жизни толику смысла который так и норовит распасться на составные части будто бы мелкие радости которые на самом деле слишком мелкие чтобы из них родилось нечто большое.

И поэтому я остаюсь на берегу. Мне некуда идти. В центре потока, я почему-то уверен что я действительно нахожусь в центре потока, хорошо и спокойно. Наверное в раю было бы также. И я готов провести здесь всю оставшийся бесконечность времени.

Пускай все мои печали и все мои обиды все мои страдания остается за горизонтом пускай вся моя боль остается в земном мире – в этом пустом городе на 50 000 000 душ в этой покинутый коммуне в которой когда-то текла медленная медленная жизнь и которой когда-то не стало из-за желания кровожадных политиков заполучить ещё один кусок земли с ресурсами. Им ведь нужнее и земля и ресурсы и человеческие жизни, раз они с такой жадности впиваются в плоть нации.

Вдруг на небе появляется щетинистое лицо следователя. Он улыбается и смотрит мне прямо в глаза. Взгляд у него красный кровавый страшный как будто бы подслеповатый.

Чего тебе говорю ему.

Нравится тебе все говорит он. Твою тело умирает.

Ну и что с того говорю я. Пускай так мне она не нужна потому что я понял что здесь жить лучше всего. Здесь я хотя бы не чувствую себя червяком, которому место только в белковом баке.

Ну ты сам смотри говорит следователь потому что мне пора уходить. Я торчу тут уже третий день я уже больше не могу бухать поэтому пожалуй нужно возвращаться на работу. Если ты хочешь то я буду тебя навещать точнее не тебя а твоя тело в капсуле.

Раствора хватит надолго?

На месяц точно говорит следователь.

Приходи через месяц говорю я поменяешь баки. Хотя может быть и не надо.

Как так?

Что если смысл в том чтобы зациклить пространство и время стать тем самым соседом который умер от истощения?

Но если не станет твоего физического тела то тебя не станет здесь говорит следователь.

Я ничего больше не хочу иметь общего с этим телом. Слишком много токсинов она выпустила в мою ярко красную кровь слишком много суеты для такого маленького и больного тела.

То есть говорит следователь хочешь сказать что ты планируешь совершить самоубийство?

Я ничего не отвечаю патамушта говорить о том что у меня есть какие-то желания – глупо. У меня нет никаких желаний. Я ничего не хочу.

Ну в общем как знаешь говорит следователь. Давай поступаем так. Через месяц я приду и снова выйду с тобой на связь. А там уже как скажешь. И отключился.

Я снова остался один. Провел месяц слоняюсь по бесконечному берегу, катался даже несколько раз и забраться в ярко-синий океан, но как только я оказывался по пояс в воде то, меня охватывала такое бессилие что я еле мог выбраться обратно на берег. Тогда я просто лежал всматриваясь в пустынное небо, совершенно не двигаясь. И вдруг я осознал во всей полноте свою незначительность свою бессмысленность. Но мне это не доставило нисколько дискомфорта. Я превратился в маленькую песчинку который нет дело не до чего в этом мире.

Следователь так и не появился не через месяц ни через полгода через год, а время тянулась и тянулась и тянулась и не было ему конца. А может быть оно и остановилось кто знает? Для того чтобы быть точно в чем-то уверенным, нужно обладать приземленным мироощущением. Но я всего лишь песчинка которые уже и не подняться с этого пляжа, не взлететь не расплавится от любви, не затаить в душе злобы. Я никто. Наконец-то я это понял. И это хорошо.

Перевернутое время

Господа! Господа! Черт вас подери! Тишина! Тишина! Дайте мне сказать! Дайте сказать! Со времени большого бума сколько прошло? Сколько прошло, я вас спрашиваю! Десять лет. Десять долгих лет, за которые мы, как последние жители этой проклятой земли, должны были все восстановить. Тишина! Тишина! Понимаю, что все восстановить невозможно, но мы обязаны были попытаться. Хотя бы попытаться. И что в итоге? Пир во время чумы. Пьем, трахаемся, дожираем последнее. Что мы будем делать, когда закончатся наши запасы? Год или полтора мы еще протянем, но что дальше? Земля перевернулась десять лет назад. Время пошло вспять.

Но мы-то, мы-то продолжаем жить в неперевернутом мире, господа! И мы должны продолжать пытаться вырастить еду. Нам жизненно необходимо пытаться. Пытаться, господа! Иначе скоро нам всем конец!

А мы что? Мы решили избрать единый язык. Этот чертов эсперанто. Я, хоть я китаец, я согласился. Хорошо, мы можем разговаривать с вами на одном языке. Но что дальше? Почему мы закрыли все свои лаборатории после первых неудач с выращиванием еды? У нас даже генов домашних животных в распоряжении не осталось. Одна только гречка осталась, и мы ей давимся уже третий год подряд. Почему мы не оставили генов других культур? Ладно. Хорошо. Гречка. Надо искать пути, надо понять, как нам выживать дальше…

Я так и не понял, чего хочет этот придурок. Вроде выращивать что-то неперевернутое. Ну так выращивай, идиот. Кто тебе мешает. Вот только лучшие умы этого неперевернутого мира бились над этой задачей пять лет. Не спали почти. Не жили своей жизнью. Проводили все время в лабораториях. Но росток как превращался в семечко, так и продолжает превращаться. И ты с этим ничего не сделаешь. Ничего. Ты понимаешь меня, моя дорогая. Кто мы такие, чтобы заставлять человека тратить последние годы жизни на сущую бессмыслицу. Кто мы такие. Мы уже не выживем. Самые последние долбаные людишки, которым в начале их пути казалось, что они особенные. Мы уже никак не выживем. Зато все баночки чистенькие, ни единой крупицы ржавчины. И все чистое. Как думаешь, доживем мы до того момента, как рак нашего старого Альфонса совсем рассосется. Вот кому уж точно повезло, так это ему. И другим смертельно больным. Готовились уже помирать, но не тут-то было, а. Поживи еще лет десять. Только я никак не могу понять, почему мы-то не молодеем. Вроде, если думать логически. Хотя, как тут можно думать логически.

Большой бум, представляешь, сладкая. Не просто большой. Огромный бум. Бум, который накрыл весь мир. Две тысячи, дай бог памяти, триста шестьдесят четвертый год. Конец истории человечества. Есть такая книга «Конец Европы», знаешь, дорогая. А это можно было бы написать книгу «Конец человечества». Ну как человечества. Человечества в нашем, неперевернутом понимании.

Ну ты совсем у меня глупенькая. Глаза у тебя красивые, но такие пустые. Его ведь, почти не осталось, этого рецессивного гена нейрогаза, отовсюду его вывели. А тебе, вот. не повезло. Или повезло. Ничего не помнить. Все сразу же забывать.

За это, наверное, я тебя и люблю. Помнишь, ты мечтала доехать до Аляски. Нет, не помнишь. Там холодно, как в аду. Я говорил тебе это. А ты говорила, что все равно хочешь туда. Если уж умирать, то на воле. У тебя почему-то воля и смертельный холод оказались синонимами. Наверное потому, что твой долбанутый папашка держал тебя в рабстве на ферме в Техасе. И теперь ты не чувствуешь себя свободной, в этих домишках, огороженных десятиметровым забором. Хотя, от кого теперь прятаться. Теперь уж точно все померли. Одни мы остались на земле.

Но теперь куда мы поедем. Теперь только дожидаться смерти. Вот тут уж, действительно. Давай, может, потрахаемся. Не хочешь. Ну и ладно.

Одно только расстраивает. Мы, получается, как узники времени. Что-то вроде того. На той стороне реки, уж позволь мне эту метафору, живут и здравствуют люди. Десять миллиардов людей. И они даже не знают о нашем существовании. Может быть когда-нибудь они додумаются до того, что существует параллельный мир, который появится когда-то в будущем. В точке бифуркации. Большой бум, помнишь, дорогая.

Ну а сейчас их время продолжило течь в правильном направлении, а наше время сломалось. Вообще, если так посмотреть, нет и самого понятия времени. Есть только последовательность причин и следствий. Так должно быть более понятно. Есть причина, которая идет перед следствием. Наоборот быть не может. Вот что такое время. То есть, в момент взрыва произошло раздвоение хода истории. И нам просто не повезло оказаться на этой стороне. А не на той, более жизнеспособной.

Взрыв. Самое странное, что происходило когда-нибудь в истории человечества. Я тогда работал советником мэра по безопасности. И вопросы, связанные с решением каких-то там уравнений, потоковых уравнений, меня волновали в последнюю очередь. Больше всего меня волновали мигранты, которые лезли через границу, как тараканы, не остановишь. Но 11 ноября 2364 года шеф отправил меня на эту злосчастную научную конференцию. Ну это у нас так принято было на работе. Все советники должны время от времени появляться на культурных мероприятиях.

Ну я и пошел. Ученые на этом сраном собрании говорили про сердцевину потоковых уравнений, самые глубокие его уровни, о том, как устроен этот мир. Или что-то подобное. Решение этих уравнений привело их к тому, что, оказывается, существует не один мир. То есть, не только наш. Оказывается, миры живут в паре, что-то вроде того, что питаются энергией друг друга. И таких спаренных миров бесконечное множество. Уравнение, будь оно проклято, вполне недвусмысленно говорит об этом.

И сейчас, сказал этот очкастый ушлепок, сейчас мы покажем кое-что. Именно кое-то. Здесь я напрягся. Что-то не так. Чутье меня никогда не подводило. Но я не стал ничего делать. Подумал, как какое-то уравнение может нанести хоть какой-то вред.

Сейчас мы кое-что покажем. На основании расчетов уравнений уровня ядра, мы построили вот такую штучку. Маленькую штучку, у которой всего одна функция. На крохотную долю герца, или что-то такое, понижать пространственные колебания. Или как-то так. Точно не помню. Это должно было привести к тому, что мы смогли бы заглянуть в замочную скважину и убедиться, что параллельный мир, действительно, существует.

Ты даже не представляешь, как я напрягся в этот момент. Прям аж очко сжалось. Но я уже ничего не мог сделать. Знаешь, бывают такие обстоятельства, когда уже ничего нельзя сделать. Вроде бы, все в твоих руках. Возьми да и разбей эту штуковину. Отдали катастрофу хоть ненадолго. Ты чувствуешь, что она скоро произойдет. Но ты ничего не можешь поделать. Ты просто стоишь и лупишься на манипуляции этого улыбающегося очкарика. Ну, короче, запустил он свою чудо-машину. Но замочная скважина не сработала.

Что-то не так, сказал тогда этот очкарик. Система функционирует, но посмотреть на другой мир не получается. Он есть, но помехи не дают посмотреть.

Ну я подумал, что все это хрень собачья, конечно. После этой клоунады доложил начальству о том, что ничего интересного не увидел, и покатил себе домой. Покатил, покатил. По дороге заскочил в бар, пропустил пару рюмок индонезийской водки. Нет, больше. Пять рюмок. Все хорошо. Дома жена, детишки.

Через неделю я уж и забыл про этот случай. Про этих ученых. А потом прилетает от сельхоз департамента одна странная депеша. Мол, агрокультуры странно себя ведут. Растут в обратную сторону. Из ростка – семечко. Помнишь? Ну, вот.

Господа. Что-то странное происходит в этом мире. Электроны протоны нейтроны взбунтовались! Нужно срочно отключать коллайдер. Иначе нам всем придет…

Годы, проведенные в пустоте. Будничная суета. Странно. Когда происходит нечто странное, всегда кажется, что никогда не привыкнешь к изменениям. Но потом – нет, привыкаешь. И в войне, и в чуме – одинаковая будничность. Иногда, правда, вспоминаешь свою прежнюю жизнь. Но только с некоторой долей ностальгии, не больше. Здесь и сейчас нужно жить, работать, не сойти с ума. А вот это трудно. Ешь консервы и превращаешься в дикаря. Ресурсы все более и более труднодоступны. Хочется проводить время в спокойствии и праздности. Но нужно стараться, нужно трудиться ради будущего.

Ради чертового будущего. Для кого-то. Но не для меня. Я рожден только для того, чтобы взрастись в своем теле раковую опухоль новой жизни. Моя жизнь закончилась в тот момент, когда время перевернулось. Это убило меня. И родился новый человек. Тот, чье призвание – превратить себя в указующий перст. Найти истину.

Спуск в адские пустоши похож на мелкую дробь дождя. Шаг за шагом. Вниз, вниз. Я уже и не знаю, для чего начал этот путь. Просто иду. Рядом со мной неведомая тень, превращающая мои кошмары в дымку. Когда-то давным-давно, в прошлой жизни, я ходил на спектакль. Актеры оделись в военную форму и пели песни. Старый поэт не может никому рассказать о своей любви. Смеется над всеми. Хотя единственный, над кем точно стоит смеяться, это он. Кто тебе мешает поведать о любви? Только ты сам. Твой страх все потерять. Странный боязливый поэт, затерявшийся в веках. Давно бы уже вертел на члене свою возлюбленную. Но тебе гораздо важнее взращивать в своей душе горькой обман собственного величия. Над кем. Над чем. Непонятно. Толстый генерал заглядывает под юбку каждой прохожей. Счастливый ханжа. И только ты, испуганный поэт, дрочишь в сторонке, не в силах приблизиться к возлюбленной. А какие у нее ножки! Какие щиколотки! Ты только посмотри!

Холодный ветер осени сдувает прохожих с набережной. Осень. Осень. Где-то я это уже видел. Но не помню где. Набережная и осень. Берег Рейна. Он так же одинок, как и я. Смутная тень преследует мои мысли. Я, я, весь я – оболочка для человека. Я хотел когда-то прожить счастливую жизнь. Но никогда не знал, что это такое. Счастливая жизнь похожа на бутерброд с колбасой. Достаешь кусок хлеба, кладешь его в тостер. Пока чистишь зубы, корочка поджаривается. Чпок. Плавленый сыр. Два толстых ломтя колбасы. Стандартное событие, не требующее внимания. Главное, когда ешь, случайно не подавиться. Да. Точно. Тогда нужен чай. Я предпочитаю масалу. Специи, молоко и сахар. После этого пора спасать мир.

Холодная набережная оставляет чувство недосказанности. Город не хочет говорить со мной. Молчит. Ну а я что? Я просто иду. Шаг за шагом. К своей одинокой лаборатории. Все уже отказались от попыток вернуть все, как было. Растить семена. ДНК-то есть. Но никто больше не желает тратить время на бессмысленную борьбу. Кому нужны эти пробирки, черт бы их побрал!

Но мне они нужны. Мне они нужны, черт возьми!

Я возомнил себя спасителем этого долбаного мира. И я его обязательно спасу. Ну а как по-другому? Хорошие помыслы всегда должны приводить к счастливому исходу. Мы же сейчас в классическом голливудском произведении? Ведь так? Господи, только бы не русская классика! Хотя, откуда в русской классике банальный фантастический сюжет про параллельные вселенные?

Набережная холодна, как клинок луны. Кажется, это я уже говорил. Да и черт с ним! Где-то там, в одиноких пустошах, взрастают всходы бандитских лагерей. Они набегают на оставшихся цивилизованных, отбирают у них еду и превращают людей в рабов. Я должен найти выход. Я должен прекратить этот ужас.

Бессонные ночи наступили, когда люди поняли, что еда быстро заканчивается. А значит совсем скоро нужно будет бороться за припасы. Те, кто похитрее и поумнее, собрали вокруг себя головорезов, обособились в какой-нибудь отдаленной деревеньке и время от времени устраивали набеги на города. Врывались в дома, отбирали пищу, убивали мужчин, плодили насилие. Регулярная армия ничего толком не могла сделать. Да ее скоро и не осталось. Осталась только тьма, густая, непреодолимая.

Однажды я попал в руки бандитов. Дело было так. Я спокойно себе спал после долгого рабочего дня и вдруг услышал треск разбивающегося стекла. Первый этаж, подумал я. Спустился. Увидел на полу спальни кирпич с привязанной к нему запиской.

Теперь ты раб.

Надеюсь, читающий эти строки знаком с рабством только из учебников по истории. В нормальном, неперевернутом мире, история должна идти по правильному пути и двигаться к социализму. В общем, рабство – это очень плохая вещь. Хотя в Древней Греции оно и соседствовало с демократией. В общем, дело не в этом. Дело в том, что спустя тринадцать секунд после того, как я прочитал эту незамысловатую надпись из трех слов, я, действительно, стал рабом.

В дом влетели несколько (два, три, четыре, потом сбился…) громил. Один из них ударил меня кулаком в живот, от чего я согнулся пополам и зашелся кашлем. Так началась моя самая страшная часть жизни. Черная полоса. Меня закинули в холодный и вонючий кузов грузовика и куда-то повезли. У нас, в нашем перевернутом городе, есть своя Филадельфия. Отгороженная и защищенная зона, где осели головорезы. Туда меня и везли.

Ворота со скрипом раскрылись, машина въехала на небольшую площадь, в центре которой стоял непобедимый Ленин. Он всегда одинаковый. Красивый революционный шкет. В нынешней ситуации это может показаться странным, но это только на первый взгляд. На самом деле, бандиты – это тоже революционеры. Это мы их называем бандитами, а они называют себя Правителями.

Меня вышвырнули из грузовика. Я упал прямо лицом в асфальт. Было больно. И еще я почувствовал, как мои передние зубы превращаются в пыль. Черт возьми, подумал я в тот момент. Придется сходить к стоматологу и сильно потратиться.

Потом меня пнули в живот и поставили на ноги.

Стой ровно, черт тебя дери! И еще один удар. Я едва удержался на ногах.

Имя.

Имя. Как тебя зовут.

Алексей.

Неправильно. Теперь тебя зовут – подношение дыре.

Что за дыра, спросил я, харкая кровью.

Вопросы тут задаю только я.

В этот момент я поднял голову. Передо мной стоял худой паренек лет двадцати. В его желтых зубах была зажата незажженная сигарета.

Тебе категорически не повезло, сказал парень. Пойдем. Наш главарь повернут по этой теме. Дыра. Хочешь узнать, что это такое. Мы прошли мимо шумной казармы, где мускулистые хлопцы столпились вокруг одинокой штанги.

Знаешь ли ты, что такое потоковая неопределенность, спросил парень.

Ну, я…

Эх, ты. Да чего ты можешь знать, ты, сраная деревенщина. Молчи лучше и слушай внимательнее. Хоть перед смертью чему-то научишься. Смотри, короче. Есть такая штука как центральные уравнения, слыхал о таких. О это перевернутое время, оно тоже получилось из-за неопределенности, потому что нет ничего определенного. Это как инь и янь. И эта дыра – это противоположность определенности центра потока. То есть, они не могут друг без друга. Центр делится на две части. Это рай и это дыра. Понимаешь?

Я молчал. Честно сказать, я никогда раньше не слышал о дыре. Объяснение бандита тоже ничего не прояснило. Наверное, какая-то местная реликвия, подумал я. Ну, по крайней мере, хотя бы сейчас не бьют.

Я ощупал языком сломанные зубы и чуть не вскричал от боли. Дело плохо.

Спустя три минуты и пятнадцать секунд мы подошли к неприметному одноэтажному зданию, что-то вроде сарая с дырявой крышей. Внутри этого сарая был люк. Я спустился по лестнице, но парень со мной не пошел. Он остался наверху, долго смотрел на меня из кругляшки света, а потом захлопнул люк.

Я погрузился в кромешную тьму. Я не успел спросить у бандита, какая глубина у этого колодца. Я почему-то сразу подумал, что это колодец. Хотя, почему я так подумал, не знаю. Я даже теперь не боялся за свою жизнь. Просто было интересно, что меня ждет. Дыра, она уже началась, или же это только прелюдия дыры.

Я вспомнил бомбоубежища из детства. Вспомнил те времена, когда еще не было перевернутого времени, и когда маленькие мальчики и девочки, поджав хвосты, направлялись под защиту толстой подошвы земли. Но не всегда она их спасала. Вероятность спасения от звука смерти равнялась девяносто девять целых и шесть десятых процента.

Звук смерти – его даже не было слышно. Набор четко выверенных колебаний воздуха. Мозги превращаются в фарш. Очень и очень быстро. Иногда так бывало, что кого-то затрагивало, а кого-то нет. Один раз я видел такое. Соседская девочка вдруг перестала дрожать и у нее из ушей потекла черная кровь. Язык вывалился из рта. Синий язык. Как будто она выпила слишком много синей воды. Мама тогда закрыла мне глаза, но не полностью. Я видел босые ноги этой девочки, и как эти ноги, ее маленькие кривые пальчики, приобретали синюшный оттенок. Маленький труп меня испугал куда сильнее, чем стационарный звук смерти. Эти стопы никогда больше не почувствуют прохладу травы, покрытой утренней росой. Удивительная трагедия. Но, в то же время, самое обычное дело.