Текст книги "Я не был баловнем судьбы"

Башта, доктор технических наук, был репрессирован, а находясь в заключении, работал гидравликом в КБ Туполева.

После освобождения ему предложили заниматься авиационным гидроприводом и предоставили возможность создать и развить эту, не существовавшую до тех пор, тематику на заводе в Балашихе. При организации ОКБ он принял новых людей, имевших опыт работы с гидроприводами в станках, в связи с чем кое-кому пришлось покинуть прежние места, что, естественно, вызвало недовольство.

Башта в то время был еще молод, ему исполнилось всего сорок три года, и, будучи энергичным от природы человеком, он развернул кипучую деятельность. Всего за два года он не только организовал КБ и лаборатории, но и начал разработку, изготовление и испытание агрегатов для систем гидроприводов самолетов.

Все агрегаты гидросистем самолета, кроме насосов, в то время проектировали и изготавливали сами «самолетчики», а тут за их проектирование и доводку взялось специальное КБ, поэтому слава о заводе быстро распространилась среди самолетостроителей. Учитывая это обстоятельство, в КБ быстро росла номенклатура разрабатываемых изделий, что облегчало создание современных схем гидросистем самолетов.

Наряду с развитием нового направления пришлось заниматься и старым направлением, которому Башта уделял меньше внимания, и это было естественно, так как старое направление зародилось еще до войны и его руководители продолжали стоять во главе дела. Тем не менее нашлись люди, которые посчитали, что их стали затирать и во всем этом виновный Башта.

С целью разрядить обстановку Башта решил освободиться кое от кого и во главе с Флеровым удалить их с завода. Сделав проверку работ, Башта нашел ряд грубых ошибок в их работах и уволил целую группу сотрудников, в том числе и члена парткома завода Б. И. Иванова, которому пришлось уехать на Московское море (Иваньковское водохранилище, г. Дубна).

Партком и завком дружно взялись за травлю Башты, что, к великому сожалению, нашло отклик в коллективе, особенно у «колесников», и сильно возбудило и раскололо весь коллектив завода.

Я пришел на завод в самый разгар этой свары.

Мне было привычно работать в дружных коллективах, как в Горьком и в Москве, а тут скоро почувствовал, что надо быть всегда начеку, иначе быстро запятнают и не пощадят, а то и передадут в особые органы. Такого отвращения к обстановке на работе я не испытывал нигде. И даже теперь, когда на заводе я отработал тридцать семь лет и нахожусь на пенсии с 1986 года, завод продолжает бурлить, являя собой не лучшее место для творческой деятельности. Продолжаются интриги, ведется взаимная борьба за места, которых они во многих случаях не заслуживают.

В таких условиях Башта отработал восемь лет. Затем его обвинили в незаконных связях с женщиной, после чего он не выдержал давления и летом 1954 года подал заявление об освобождении от работы. Примерно через год, в течение которого он работал заместителем Александра Сергеевича Яковлева, Башта уехал в Киев, где и остался в Институте инженеров гражданской авиации заведующим кафедрой гидравлики и гидропривода до самой смерти в возрасте 84 лет.

Там Трифон Максимович подготовил целую когорту ученых-гидроприводчиков, заслужил авторитет, почет и звание заслуженного деятеля науки и техники, а у нас его, перспективного специалиста в возрасте до пятидесяти лет, уволили с завода с сердечным приступом.

За время работы Башты на заводе были разработаны почти все применяемые и сейчас в гидросистемах самолетов агрегаты. Номенклатура их была столь широка, что позднее, когда главным конструктором стал ставленник парткома, завод стал испытывать большие затруднения, потому что номенклатуру изделий стали сокращать, передав часть изделий на вновь организованные ОКБ в Уфе, Павлове, Москве и небольшое тогда ОКБ в Куйбышеве.

Если отказ от разработки на заводе фильтров, мелких агрегатов систем управления и регулирования потоков мало повлиял на авторитет нашей фирмы, то снятие с разработки наиболее сложных и трудоемких агрегатов, таких как гидроусилители, нанесло сокрушительный удар по престижу фирмы. И должно коснуться, в первую очередь, руководителя. Исполнительные разработчики всех этих агрегатов остались на месте, им пришлось заниматься проектированием менее интересных агрегатов. Но, как водилось у нас, если человека назначила партия, то его выдворить очень трудно, так как кто-то должен пойти на самый верх и сообщить, что они «впрягли не того коня», а это могло привести к тому, что этот «кто-то» сам окажется «распряженным».

После ухода Башты фирма испытала большие трудности и пережила упадок. Главное управление много раз ставило вопрос о смене руководителя, но это было не так просто сделать, да и никто из порядочных специалистов не хотел идти в наш муравейник.

В 1956 году министр П. В. Дементьев согласился на замену главного конструктора, но пришлось подготовить соответствующий документ для ЦК КПСС. Для этого была направлена специальная комиссия, во главе которой стоял мой товарищ по работе в ОКБ профессора В. В. Уварова. Я его убедил, что в наших условиях лучше еще перетерпеть, пока главный конструктор встанет на ноги, чем ввергать завод в новую заваруху, а она непременно начнется, так как Башта не сумел избавиться от главных своих противников, окопавшихся в парткоме завода.

Комиссия составила более или менее объективную справку, но не назвала главного конструктора основным виновником проблемы, тем более что в это время ответственным руководителем завода был директор, а не главный конструктор. Справка оказалась недостаточно убедительной для Дементьева, а главный зачинщик этого мероприятия, главный инженер управления, уезжал в Китай, и ему стало не до справок, поэтому на заводе осталось все по-старому.

Через два месяца я тоже получил предложение поехать в Китай готовить преподавателей техникумов для специальности гидроагрегатов. Таких специальностей в наших техникумах не было, поэтому мне и было сделано это предложение, тем более что к этому времени я защитил кандидатскую диссертацию. Я дал согласие и в начале сентября вылетел в Пекин.

Прежде чем перейти к воспоминаниям о работе в КНР, я хочу вернуться немного назад, к событиям, связанным с делами работы, а то, вследствие особенностей нашего существования, я невольно сбиваюсь на политику и атмосферу, ее определяющую.

Я пришел в отдел заместителем начальника и ведущим по испытаниям насосов. В тот период завод изготовлял шестеренные насосы высокого давления и поршневые насосы с наклонным диском типа «Сандстренд». В это же время были проведены испытания поршневых насосов с клапаном распределения типа «Локхид» и заканчивались испытания гидродифференциального привода типа «Сандстренд».

Испытательные стенды в лаборатории были выполнены из проката и выглядели громоздкими и неприглядными сооружениями. Имея некоторый опыт создания испытательных стендов, я предложил начальнику отдела М. С. Марголину постепенно облагородить лабораторию, создав новые стенды закрытого типа. Для проведения испытаний в температурных условиях посоветовал построить термокамеры, поддерживающие заданную температуру, смонтировать в них портативные передвижные стенды, которые можно завозить и вывозить из камеры. В камере нужно будет только подключить их к электросети. Это повысило оперативность при климатических испытаниях, так как стенды ввозились и в морозильную камеру, где монтаж особенно неудобен и труден, так как монтировать при минус 30 °C – дело очень хлопотное. Далее мы уделили большое внимание автоматизации. Тут был заводилой Марголин, так как он любил электронику и автоматику, да и я имел в этих делах некоторый опыт и знания.

Отношения с начальником отдела установились доверительные, и мы стали друзьями, что не нравилось некоторым сторонникам парткомовских заправил, и они, зная Марголина как сторонника Башты, начали придираться и ко мне. В результате происходили стычки, так как я не люблю людей, которые на первое место в отношениях ставят политику, и не поймешь, зачем они ходят на работу – работать или бороться. Так как я был уверен, что в смысле работы им меня не поймать, то вел себя с ними твердо и уверенно.

Плакат из диссертационной работы.

Наконец противники Марголина поняли, что с нами обоими им бороться нет смысла, так как среди них не было специалистов, которые могли бы претендовать на место начальника отдела. Тогда они стали пытаться расколоть нас и через некоторое время даже подослали рабочего, члена КПСС, который стал агитировать меня на вступление в КПСС. Его предложения я отклонил, сославшись на занятость на работе и дома, а также на подготовку диссертации, которую я начал писать без отрыва от производства и без научного руководителя.

Атаки на Марголина закончились тем, что Башта согласился освободить его, а на его место назначить инженера-конструктора первой категории И. И. Зверева, который заканчивал аспирантуру и которого партком решил рекомендовать на должность главного конструктора. Для этого Звереву надо было заиметь хотя бы небольшой опыт руководящей работы.

Примерно через полгода сложилась такая обстановка, когда партком получил возможность настаивать на назначении главным конструктором И. И. Зверева. Министр с этим предложением не соглашался, потребовав от отдела кадров подобрать более подходящего кандидата, но после безуспешных попыток в течение трех месяцев ему пришлось согласиться с предложением, и он назначил Зверева главным конструктором, оставив ответственным руководителем директора завода.

Уровень руководства завода значительно снизился, началось сокращение номенклатуры разрабатываемых нами конструкций, что устраивало Зверева, но не устраивало коллектив, так как он привык к широкому размаху работ при Баште и ведущему положению в системе МАП (Министерства авиационной промышленности). До откровенного возмущения не дошло, так как явных оснований не было. При нашей системе оплаты можно поддерживать зарплату на одном уровне даже при плохих результатах работы, лишь бы было благожелательное отношение начальства.

После перехода Зверева на должность главного конструктора начальником отдела назначили меня. В этом качестве я проработал два года. За это время в отделе построили тепловую камеру с вентиляцией и системой управления испытаниями снаружи. После этого испытания на высокие температуры стали безопасны: ни взрыв, ни пары жидкости не угрожали здоровью специалиста, работавшего с камерой. Был построен ряд бесшумных боксов, так как объем испытаний рос и работать в лаборатории стало тяжело из-за высокого уровня шума.

Все эти результаты были использованы при проектировании Гипроавиапромом нового корпуса испытательных заводских лабораторий, которые в настоящее время превращены в автоматизированный комплекс по проведению испытаний, контролю и регулированию, а также для записи и обработки результатов испытаний.

После ухода Марголина положение в отделе стало менее напряженным, так как исчез главный объект нападок. Зверева коллектив принял доброжелательно. Его знали как хорошего конструктора, и многие из коллег контактировали с ним по работе прежде. Став начальником отдела, я старался не давать поводов для лишних разговоров, а прежнюю распущенность стал пресекать, используя бесспорные факты. Все это дало результаты, и через два года работы коллектив стал более управляемым и дружным, так что мой преемник С. Р. Ямницкий, отработавший в отделе девятнадцать лет, в этом отношении ко мне претензий не имел.

В 1954 году Зверев сообщил мне, что после смерти Сталина в партии намечается некоторая перестройка и для ускорения ее хорошо бы иметь в партии критически мыслящих людей вроде меня, и предложил подать заявление в кандидаты в члены КПСС. Я долго обдумывал предложение, так как меня обуревали сомнения, несмотря на то что аналогичные сигналы стали появляться в журнале «Коммунист».

В апреле месяце я подал заявление и был принят кандидатом в члены КПСС. За период кандидатского стажа я не заметил каких-либо признаков намерения руководства партии серьезно перестраиваться, поэтому заявление о переводе в члены КПСС написал и провел всю процедуру. Правда, без подъема и энтузиазма.

Еще через год состоялся XX съезд партии, который я одобрил и стал ждать результатов. По итогам съезда провели партсобрания, на которых я не присутствовал, так как был в отпуске. На собрании выступил сотрудник нашей лаборатории с критикой решений съезда, считая их недостаточными. Он также критиковал непоследовательность реализации решений съезда в жизни. Это вызвало растерянность у руководителей собрания, секретарей и членов парткома, и они пошли с запросом в горком. Там позвонили наверх и получили ЦУ В результате выступившие товарищи были исключены из партии, а партком был распущен.

После этих событий я понял, что перестройки не будет, а своим вступлением в КПСС я полностью попал пальцем в небо. Это же было подтверждено подвалом в «Правде» весной 1957 года. В статье были подведены итоги весенних партактивов и приводились аналогичные примеры по изгнанию из партии неправильно понявших смысл мероприятий по совершенствованию стиля работы.

Мне как единомышленнику товарища, выступившего на собрании, с которым мы в один день проводили все мероприятия по оформлению вступления в КПСС, пришлось много думать.

В заключение скажу несколько слов о коллегах в лаборатории.

Кроме насосов, в отделе шла отработка гидроусилителей и других деталей. Ведущий инженер группы гидроусилителей Ю. А. Носов был весьма культурным и хорошо подготовленным специалистом. Мы с ним проработали в отделе семь лет и дружили на работе и дома. Он тоже по многим вопросам был в известной степени диссидентом, но очень осторожным. Тем не менее со мной обсуждал все вопросы, которые я ставил, какими бы щекотливыми они ни были.

Позднее он ушел на исследование резиновых уплотнителей и рабочих жидкостей во вновь организованный отдел, в котором проделал значительные работы. На материалах исследований была составлена нормаль, и Носов написал диссертацию, которую защитил в 1958 году. К сожалению, дальнейший путь его исследований оказался коротким, так как он скончался в возрасте сорока шести лет.

Группой тормозных агрегатов ведал старейший работник завода Н. А. Логинов. Он был парттысячником, окончил МАИ в 1936 году и, как почти все его соратники, основной смысл жизни видел в общественной деятельности. Почти непрерывно он был членом партбюро завода и старался оказывать свое влияние на коллектив; только не всегда, к сожалению, это влияние было положительным и часто являлось источником смут и бесконечной борьбы.

Н. А. Логинов и Ю. А. Носов на первомайской демонстрации.

Другие деятели и труженики отдела не ставили больших задач, поэтому оставили слабый след, но хорошо, что с ними не было особых хлопот.

Плохой стороной деятельности людей типа Логинова было то, что они в свою борьбу вовлекали людей малосамостоятельных, в том числе и рабочих. «Гегемоны нашего общества» вели себя вызывающе, а порой просто по-хамски, и все это приходилось терпеть, так как об изгнании их из коллектива не могло быть и речи. Против этого встали бы на дыбы и профком, и партбюро. Так продолжалось до тех пор, пока один из рабочих в пьяном виде не попытался изнасиловать женщину, а так как считал себя имеющим право на все безобразия, то не стал запираться, а сознался на суде. За это получил приговор – восемь лет. После этого случая люди поняли, что и «беспредел имеет предел».

Вот в такой неспокойной обстановке я отработал в отделе семь лет.

Глава VIII
Пребывание в Китае

Поездка в Китай произвела на меня самое сильное впечатление. Это очень необычная страна со своим бытом, нравами, порядками. И это был мой первый в жизни выезд за пределы СССР.

Летел я туда на самолете Ил-14, и в этот же день совершил свой первый рейс самолет Ту-104, который нас обогнал в Омске. Самолетом я летел впервые, но к полету привык быстро, так как он напоминал путешествие на пароходе, на котором я плавал неоднократно. Мерный шум машин переносил легко и даже с интересом.

Перед поездкой за рубеж пришлось много походить по кабинетам, начиная с отдела кадров министерства и кончая кабинетами МИД СССР и ЦК КПСС. Всюду, особенно в ЦК, без конца твердили и поучали, как надо вести себя за рубежом, так что в конце инструктажа я уже начал сомневаться, стоит ли ехать. Кроме устных нотаций, давали читать ряд инструкций все на туже тему: что можно делать и чего нельзя. В одной инструкции я прочел о необходимости получения какой-то отметки в паспорте. В моем паспорте ее не обнаружил, а когда спросил об этом инструктора ЦК, он не смог ответить и посоветовал узнать у себя в кадрах. Когда я спросил об отметке у сотрудника отдела кадров МАП, тот так безнадежно отозвался об этих инструкциях, что мои вопросы исчезли и я потерял уважение к инструктажу.

По пути в Китай мы останавливались в Казани, Свердловске, Омске, Новосибирске, Иркутске, Улан-Баторе. Со мной летели из отпуска два «черных» полковника, и я обратил внимание, что к обедам и закускам они покупают коньяк и пьют, что в ЦК строжайше наказывали не делать. Тогда я спросил их, почему они ведут себя совсем не «по писаному», и они ответили: если вести себя по их инструкциям, тогда и жить не захочешь. После этого с их приглашения я тоже стал покупать коньяк и пить понемножку. Так я отлично долетел до Пекина, пробыв в пути тридцать один час.

Пролетая над Монголией и остановившись в аэропорту Улан-Батора, я был неприятно поражен бедностью природы и людей. Официантка буфета, жена нашего офицера, рассказала, насколько бедна страна и что монголы все продукты, начиная с хлеба, возят из СССР или из КНР, только мясо едят свое. Осмотрев поле аэродрома, я поразился: земля насколько плотная, что не требуется даже покрытия для взлетно-посадочных полос, а трава на ней растет редкая, то есть пастбища здесь очень бедны.

Прилетев в Пекин, я столкнулся с результатами неумения наших исполнителей оперативно работать.

В это время в столице Китая проходил съезд китайской компартии, и билеты на самолет достать было очень трудно. В Москве мне едва удалось купить билет с помощью заместителя министра авиационной промышленности в кассе, расположенной в гостинице «Метрополь», где продавали их иностранцам, поэтому в список пассажиров МАП я не попал.

Опасаясь, что в Пекине меня не встретят, я просил в отделе кадров сделать заявку на встречу. Они обещали, но я не был уверен, что это будет сделано.

В Иркутске мы догнали самолет, который прилетел в Пекин на несколько часов раньше нашего, там я нашел товарища из министерства, который тоже направлялся в Пекин, и не в первый раз. Я попросил его по прибытии сообщить о моем прилете, он пообещал это сделать.

Когда мы прилетели в Пекин, у трапа самолета меня никто не встретил, и я поплелся в аэровокзал, где, на мое счастье, были объявления и на русском языке. По ним нашел бюро по работе с иностранными специалистами и свалился на них как снег на голову.

Они долго не могли понять, как это получилось, что о моем прибытии никто не знает, тем не менее связались с бюро гостиницы «Дружба», откуда пообещали выслать за мной машину. Но, видимо, и это оказалось сложной задачей, которую сходу решить не смогли, поэтому машину я ждал больше часа, а ведь дорога до аэропорта занимала около получаса. Наконец я прибыл в гостиницу, и меня заселили в номер.

Все это происходило в воскресный день, поэтому по линии бюро тоже не нашлось людей, могущих что-то сделать для меня, а у меня даже не было денег, так как иностранной валюты перед выездом нам не выдавали.

Поговорив с одним из авиационных работников, я получил совет: идти в столовую и обедать, а счет сохранить и расплатиться по нему, когда дадут деньги. Для обретения уверенности он дал мне китайских денег на один обед, объяснив номиналы купюр по картинкам, так как цифр на их деньгах не было.

Я так и поступил – и ужин, и завтрак в понедельник взял без оплаты, а счета за еду оплатил уже в обед.

Утром в понедельник опять возникло недопонимание: как все это случилось с моим прибытием?.. Потом встречающая сторона много извинялась передо мной, хотя виноваты в этом были наши дельцы.

Наконец пришел сигнал привезти меня в Министерство промышленности, где попечение надо мной взял отдел учебных заведений. Там мне выдали денег и дали в сопровождение прекрасную переводчицу Фон И Чжун. После этого я почувствовал себя человеком значимым.

Постоянная переводчица Фон И Чжун.

Позднее я посетил советника по делам культуры советского посольства. В то время советником был человек, который позднее стал заместителем министра иностранных дел СССР. Он обрисовал обстановку в КНР и дал ряд советов, как себя вести в этой стране. Это был первый инструктаж, который я выслушал с интересом и потом использовал с пользой для себя.

После бесед в посольстве я отправился в Министерство высшего образования, где меня встретил советник министра А. Г. Лебедев, который прежде был ректором какого-то института в СССР, а потом, после возвращения из КНР, стал заместителем министра высшего образования РСФСР. Он встретил меня так же, как и в посольстве, очень любезно и уделил много внимания. Впоследствии мы встречались еще не один раз.

После этого я думал, почему чиновники такие хорошие за рубежом и совсем другие у себя на родине. Ответа не нашел и решил, что им просто скучно в чужой стране и от нечего делать они рады хоть с кем-то поговорить.

Лебедев также дал много советов, так как я ему прямо сказал, что опыт педагогической работы у меня очень мал, а лучше сказать – его просто нет. От него я получил рекомендации, как себя вести с китайскими руководящими работниками. Все это пригодилось позже. Я наблюдал, как некоторые из тех, кто не учитывал местных особенностей, «сгорели» и сами не могли понять, как это случилось. У китайцев все на виду, и можно избежать провала, если оставаться наблюдательным.

Дней через пять, после всех оформлений и официальных церемоний я выехал к месту назначения в город Шеньян, где располагался авиационный техникум. Вместе со мной выехали переводчица и охранник. Железнодорожную поездку в общих вагонах трудно вынести, но нас возили в вагонах международного класса, которые в Китае не хуже наших спальных вагонов – по два места в купе.

Доехали до Шеньяна хорошо, там меня встретили китайцы и мой будущий коллега в техникуме – преподаватель по электроприводу В. Б. Хорошевский. Он был старшим советником по техникуму, но рычагами власти не пользовался, так как к этому не находилось повода. Разделение по старшинству делалось для порядка, чтобы было к кому адресоваться, если возникнет какая-то необходимость. В техникуме я появился уже на другой день.

В гостинице в бюро обслуживания нам называли номер машины, которая повезет нас, и мы шли к подъезду, куда приходила машина. В техникуме уже был налажен учебный процесс. В нем раньше работали советские специалисты, но теперь их не было, и китайцы организовали обучение здесь только временно, с тем чтобы на следующий год, когда будет построено здание техникума в Сиане, нас перевести туда.

В первый год мы занялись написанием текста лекций, который переводился на китайский язык и изучался будущими преподавателями. Мы проводили теоретические собеседования, на которых китайские коллеги задавали вопросы, а мы подробно отвечали.

Плохо в этой обстановке было то, что обратная связь оставалась слабой, и мы с трудом понимали, насколько хорошо обучающиеся усваивают предмет.

Только в конце обучения, когда они, выполнив дипломные работы, защищались, мы смогли оценить их готовность к работе и результаты собственного труда. Итогами защиты я остался доволен. Явно чувствовалось, что два года, проведенные в Китае, не пропали даром.

Хуже обстояло дело у моего коллеги. Весной 1957 года Хорошевский обнаружил опухоль в районе слюнных желез и сильно переживал из-за этого. Визиты к китайским врачам и нашим советникам ничего не прояснили, а ведь среди врачей был и доцент-хирург. После летних каникул мы поехали в Пекин, и я увидел, что его опухоль стала больше, чем весной. Хорошевский обратился в поликлинику при гостинице «Дружба», которая была укомплектована советскими врачами. После осмотра они направили его в центральную больницу Пекина, где после исследований он получил официальный диагноз: саркома. Хорошевского немедленно направили в Москву на операцию.

Он вылетел в Москву самолетом Ту-104, и вскоре в пятой градской больнице его прооперировали. Через два года после этого Хорошевский умер от метастазов, которые просмотрели онкологи Ростова, где он жил.

Несмотря на эту печальную ситуацию, китайцы нового специалиста не стали заказывать, и преподаватели заканчивали формирование курса самостоятельно, лишь изредка обращаясь ко мне с некоторыми вопросами, на которые я в меру своих сил отвечал. Таким же способом был подготовлен китайцами курс гидравлики, но тут я уже им помогал, и они остались довольны.

За время пребывания в Шеньяне я составил схемы стендов, которые надо было создать для проведения испытаний агрегатов. Для их изготовления требовалось разрабатывать чертежи и согласовывать их изготовление с заводом. Чертежи китайцы выполнили с моей консультацией, и мы поехали на моторный авиационный завод в Шеньяне.

Я был потрясен тем размахом, с которым было построено предприятие. Корпуса размещены с большими промежутками, так что, если возникнет пожар, сгорит только один из них. А это могло случиться, так как китайские рабочие были наивны как дети и могли сделать то, чего сами не ведали. Но, видимо, сказалась их дисциплинированность – за время моего пребывания на авиазаводе ЧП не случилось.

Меня также поразил стиль отношений руководства завода с руководителями из техникума. Они были друг к другу очень внимательны и доброжелательны. Нашу просьбу выслушали, подробно ознакомились с чертежами стендов, оценили их трудоемкость, а потом заявили, что с удовольствием помогут техникуму, но у них нет материалов, так как нет таких запасов. Они порекомендовали руководству техникума обратиться за материалами в министерство, а когда по заявке техникума заводу дадут материалы, они сделают стенды.

Больше всего меня удивило, что руководитель завода сам, без просьб и принуждений со стороны начальства, берется за довольно трудоемкую работу. Я неоднократно бывал свидетелем ситуации, когда директор советского завода выпроваживал людей с такими просьбами и ругался, если кто-то пытался содействовать принятию заказа без указания министерства. Он явно боялся, что в министерстве, узнав о такой практике, немедленно увеличат заводу план без увеличения фондов зарплаты. Через год стенды были изготовлены и установлены в лабораториях гидроприводов и гидравлики Сианьского авиатехникума.

Во второй части года работа шла свободней, так как текстов осталось написать меньше половины. Было больше консультаций, так как преподаватели уже постигали курс и начинали преподавать. Параллельно с курсом следовало составить учебный план для специальности, написать методические разработки по различным видам занятий и решить другие вопросы, связанные с налаживанием учебного процесса.

За время пребывания в Китае нас часто приглашали на всякие мероприятия, и почти всегда – с большим застольем, так что некоторые любители зелья нередко упивались, и были случаи проработки их поведения на собраниях. Однажды советского специалиста отправили досрочно домой с формулировкой «не оправдавший доверия партии», и он из авиации пошел неизвестно куда.

Отношения между нашими коллегами были вполне уважительные, и раздоров почти не возникало, а если были конфликты, то в группах, прибывших с одного предприятия.

Сложностей добавляла нечеткость в работе отдела кадров министерства. Кроме того, что я рассказал выше о прилете в Пекин, был со мной и другой казус. Когда я уезжал в КНР, в кадрах сказали, что оформлены все документы. Я просил ускорить подготовку документов для жены, так как она осталась одна с двумя маленькими детьми. Мне пообещали все сделать за две-три недели, но документы оформляли свыше двух месяцев, и она, измученная ожиданием, приехала ко мне только в ноябре.

Другая напасть состояла в том, что при отъезде в КНР оформлялись подъемные, документы, которые обычно прибывали через одну или две недели после приезда на место. Мои же документы пришли лишь через три или четыре месяца, да и то после напоминаний по всем каналам и личного письма в отдел кадров МАП. Небольшие вроде бы шероховатости, но они сильно мешали спокойной работе и жизни.

Наряду с работой, которая протекала в исключительно благоприятных условиях, китайцы старались сделать все, чтобы нам было комфортно жить и отдыхать. Все мы питались в гостиничных столовых, которые несравнимы с советскими. Повара были отличные, продукты исключительно свежие и в большом разнообразии. Заказывали себе что хотели и всегда были сыты, а когда захочется, то и пьяны немного.

При гостинице находились киноконцертные залы, спортплощадки и прочее. В общем, мы жили как в Шеньяне, так потом и в Сиане отлично и совсем мало скучали по дому. Летом нас возили в дом отдыха в Бэйдайхэ на берег Желтого моря, где расположены базы отдыха работников ЦК китайской компартии. Места очень красивые, живописные, да и воздух кристально чист.

Так я больше не жил никогда – и богато, и спокойно. Это сделало меня более уравновешенным, более понимающим и доброжелательным. Раздражительность исчезла и больше не проявлялась, разве что в гневе. Вот таким, улучшенным, я вернулся домой и этого заряда не исчерпал до конца моей службы, а дома и сейчас чувствую этот заряд.

Мы часто отдыхали с китайскими товарищами. Для них это было интересней, чем для нас, так как они на этих встречах всегда хорошо кушали и даже немного выпивали, а некоторые и немало.

Анна Васильевна с Григорием и Верой на выделенной для них вилле в Бэйдайхэ.

Григорий и Вера в Бэйдайхэ около столовой дома отдыха.

Григорий в Бэйдайхэ.

Вера на берегу Желтого моря.

Алексей Григорьевич с дочерью в Бэйдайхэ.

На экскурсии по Желтому морю на традиционных судах. Анна Васильевна с сыном Григорием.

Алексей Григорьевич с детьми на экскурсии в Бэйдайхэ.

Прогулка в горах с китайскими коллегами.

За время пребывания в Шеньяне нам удалось посетить Порт-Артур и Дальний. Эта экскурсия дала хорошее представление о жизни русских хозяев этих земель и серьезности военно-морских укреплений, так что действительно гибель наших кораблей во время Русско-японской войны свидетельствует о плохом руководстве из Петербурга. Одновременно мы увидели и следы массовой гибели наших людей, живших уже после Второй мировой войны. На кладбище были захоронены маленькие дети, и о причинах смертей никто не говорил. Ну а о рядах наших похороненных пилотов нам рассказывать и не требовалось, так как годы их гибели точно совпадали с годами войны в Северной Корее.