Текст книги "Дитя гнева: Путь Стража"

– Хорошо.

– Лем, ты говорил, что твоего брата перевели в Закара вместе с учителем. Он не был против твоего обучения? – спросил Самюэль.

– Нет, не был, – с сожалением ответил Лем. – Когда я прибыл в Закар, Хакс был мёртв уже как полгода. Насколько мне известно, его разодрал фатакс – фантом-потрошитель. Но давайте не будем об этом, хорошо? Так вот, я начал своё обучение у Фалина. Как оказалось, Валих переписывалась с ним втайне ото всех все эти два года. К переписке присоединился и я. Обучение у всех охотников длится четыре года и пока оно не закончится, я не имел права участвовать в охоте на нечисть. И я учился, тренировался до потери сознания, нещадно изнуряя себя, как только мог, лишь бы стать лучшим из лучших и быть готовым ко всему. Бывало, что я терял сознание прямо посреди тренировки. Просто падал и валялся, ничего не видя, ничего не слыша, ничего не чувствуя. А когда приходил в себя, то перед собой всегда видел лишь двух: умирающего от смеха Крация, хвалившего сквозь хохот моё упорство, и Фалина, который хоть и поддерживал Крация, но смотрел на меня таким обречённым взглядом. Теперь я понимаю почему. Стоило ли оно того? О, ещё как стоило! Не хочу хвастаться, но к концу своего обучения из всех охотников, получивших свой первый ранг, я был самым способным и выносливым. Уже в свой первый год работы получил свой второй ранг – Аес. Работал я вместе с Фалином и Крацием. Первым монстром, с которым я столкнулся, был мозгун. Это монстр, управляющий вещами силой мысли. Особых проблем он у меня не вызвал, а с ним не каждый опытный охотник справиться может.

– Хвастун! – Зит, с улыбкой хмыкнув, легонько пихнула Лема.

– Ну, не без этого. Так или иначе, для своего возраста я показывал выдающиеся результаты. Однако, несмотря на это, Фалин считал меня просто ужасным охотником. Мне, разумеется, было интересно, почему он так думает. Но Фалин наотрез отказывался называть мне причину. Говорил: «Тебе самому нужно понять это, иначе всё без толку». Я думал, что всё дело в несовершенстве ведения боя, в том, что я пользуюсь только мечом, что должен придумать свои приёмы, что должен сражаться чаще, но, по словам Фалина, всё это было не то. «Нет, всё дело абсолютно в другом. Это – куда важнее, чем тренировки, выносливость, сила или храбрость. И без этого, ты – просто отвратительный охотник». И я долго ломал голову над тем, что именно не давало стать мне «хорошим» охотником, и очень долго не мог этого понять. Но в один день я, наконец, понял. И это было просто ужасно. Мне тогда было лет семнадцать. Меня как раз повысили в ранге – я стал Фером. Фалин и Краций вместе с отрядом охотников были отправлены на разведку к границам Закарских земель. По предположениям, там завёлся демон-подчинитель. Воистину пугающие существа. Они – сыновья и дочери «Семи смертных грехов» – семерых сильнейших демонов в истории, отпрысков младшего сына Саманта – Баала. Разумеется, тогда я ещё не был готов к встрече с таким противником, а потому остался в Закаре. Крация и Фалина не было около трёх недель. Но какое же было потрясение, когда они вернулись. Это была трагедия для всего Закара. Половина охотников была убита, а большая часть тех, кто вернулся, стали калеками. Краций и Фалин были одними из них. Краций остался без глаза, – Лем сделал паузу. Казалось, что он вот-вот расплачется, – а Фалин лишился обеих ног.

В карете повисла мёртвая тишина. Никто не решался сказать и слова.

– Для меня с Крацием это было настоящим ударом. Собственно, именно тогда он и лишился своего задора и вечно весёлого нрава. Краций до сих пор чувствует вину передо мной, за то, что не сберёг Фалина. Я-то уже давно простил его, однако себя Краций простить просто не может. На меня же эта трагедия повлияла ничуть не меньше. Как выяснилось, в рану Фалина проникла зараза, и когда он вернулся в Закар, лечить её уже было бесполезно. Оставалось лишь наблюдать за тем, как он умирает. Краций запил, а я не отходил от Фалина до самой его кончины. Днями и ночами я наблюдал за его мучениями, слушал его тяжкие вздохи, хрипы и кашель, дотрагиваясь до него, чувствовал адский жар его тела, помогал докторам, облегчавшим его муки, поил его отварами. Порой Фалин замирал и лежал, не вздрагивая, не издавая не единого звука, еле дыша. В такие моменты он походил на мёртвого. Но вдруг его передёргивало, Фалин пробуждался, и муки продолжались. И, наблюдая за ним всё это время, я пытался понять, ради чего он всё это терпит. Впервые в жизни охотник предстал передо мной в образе мученика, а не бесстрашного героя, и виной тому были порождения Саманта. И тогда меня осенило. Я сразу же представил, что на месте нас с Фалином был кто-то другой. Мать, держащую на руках своего ребёнка, которого загрызла нечисть. Отец, что на глазах у сына убил свою жену, поддавшись зову демонов. Молодая пара, не успевшая познать радость любви, ибо была убита монстрами. Но нет, сегодня этого не произошло. И всё благодаря жертве охотника. Тогда я понял, что хотел донести до меня Фалин. Я захотел стать охотником, потому что видел их бесстрашными героями сказок и хотел стать похожим на них. Но охотник это не просто герой. Он в первую очередь мученик. Он обязан страдать, чтобы эти страдания обошли других, и должен делать это добровольно. Именно за это охотников и называют героями. И я не был этим героем, ведь я не страдал за других, не чувствовал их боль. Я считал героизмом саму борьбу, а не жертву, которую ты совершаешь во имя других. Поэтому я был плохим охотником, и потому Фалин был настоящим героем. И я задал себе вопрос: готов ли я стать этим мучеником, готов ли я страдать за других, готов ли я стать таким, как Фалин? После недолгих раздумий я ответил себе – да, готов. Я поделился этими мыслями с Фалином и спросил, этого ли мне не хватало. Он лишь широко улыбнулся мне в ответ, а затем закрыл глаза и снова замер, но уже навсегда. И я помню, как громко взвыл в тот момент, как рыдал всю ночь. И никто не упрекал меня. Все понимали, каково мне было. Но вся эта боль была необходима для меня. Именно благодаря ей я стал тем, кем являюсь сейчас. И знаете, меня до сих пор пугает то, что лишь страдания и муки могут изменить нас и заставить понять, насколько важна такая вещь как жизнь. Однако наш мир устроен именно так, а не иначе, и сопротивляться ему мы не в силах.

Лем поднял голову и с отцовским взглядом посмотрел на поникших детей.

– Но меня радует, что моя участь вас обошла стороной. Лишь взглянув на вас можно смело сказать, что вы не чувствуете себя героями. Что же тогда движет вами? Что заставило страдать Самюэля в битве с Букой? Что заставило Изабель помочь незнакомому мальчишке, истекавшему кровью? Что заставило Элин помочь Самюэлю в битве с нечистью? Вы ведь не думали о том, что хотите погеройствовать, верно? Так зачем вы всё это сделали? Могли ведь просто не вмешиваться и всё. А ответ прост: вы все – мученики. Вы готовы страдать за других, лишь бы с ними всё было в порядке. Не важно, родной ли это человек, или простой прохожий. Сами подумайте, Изабель помогла Самюэлю, даже не зная его. Помогла тому, кого считали порождением зла. Вас ведь невзлюбили за это, так? Но Изабель пошла на эту жертву. Объяснение этому лишь одно. Вы уже познали всю боль этого мира. Вы уже приняли её, но не можете допустить того, чтобы её принял кто-то другой. Вы уже знаете, что каждая жизнь ценна. И меня радует, что вам не придётся терять друг друга, чтобы понять это.

– Не рано ли ты делаешь такие выводы? Да ещё и с такой смелостью? – спросил Самюэль у Лема.

– В каком смысле?

– Ты познакомился с нами совсем недавно, да и не сказать, что мы часто виделись. Пусть ты и навещал нас, этого было мало, чтобы понять наш склад ума. Так почему ты говоришь так, будто бы общался с нами долгие годы? Я лишь пытаюсь понять ход твоих мыслей. Такая уж у меня привычка. Мне необходимо знать сущность человека, понимать его. Только так я могу понять устройство этого мира. Всё, что нас окружает – это результат поступков того или иного человека. Весь наш мир – это поступки, действия и мысли. На них строится всё. Чтобы помочь выжить Изабель и Элин и выжить самому, нужно понимать сущность этого мира, а значит, понимать каждого человека. И сейчас я хочу понять тебя. Бесспорно, история о твоём становлении говорит многое, но не отвечает на все вопросы. Так, мне до сих пор не понятно: что заставляет тебя видеть во всех лишь хорошее? Поэтому, Лем, ответь мне на этот вопрос, если это не трудно.

– Ну, хм… что же… Начнём с того, что я вижу не только хорошее. Плохие вещи я тоже не оставляю без внимания. Вы тоже не исключение. Но мне не очень хочется нагружать этим, вот и всё.

– Раз так, то поведай нам о нашей тёмной стороне.

– А знаешь, Самюэль, я поступлю как Фалин и скажу, чтобы вы сами поняли, из чего состоит тёмная часть вашей души.

– Ясно. Увиливаешь от ответа.

– Вовсе нет! – посмеиваясь, ответил Лем. – Я лишь хочу сделать лучше для вас. Пойми: одно дело, когда на твои недостатки указывает кто-то другой, и совсем другое, когда ты находишь их сам. Но, пока этого не произойдёт, ты не поймёшь разницы. Себе, всё же, ты веришь больше, чем кому-то другому. Я ведь прав?

Самюэль задумался. Похоже, что Лем говорил правду. Ведь и в самом деле, он никому так не верил, как самому себе. Даже успокаивающие речи Изабель и подбадривания Элин он принимал с огромным трудом, нередко сомневаясь в их правдивости. Едва же знакомым людям Самюэль всё равно, что не верил. Годы жизни в одиночестве заставляли его сомневаться во всём и всех, кроме самого себя. Самюэль опасался даже тех, кто искренне заботился о нём. Любые обещания и речи моментально подвергались мальчиком жёсткому анализу, разбору и поиску их истоков и причин. Даже мысли и наставления Гастона подвергались сомнению, а ведь он фактически приютил Самюэля. Гаичан тоже решил приютить Самюэля и стать для него настоящим отцом. Но не слишком ли много счастливых совпадений? Столько людей вдруг начало относиться к нему с такой заботой, без какой-либо на то причины, как считал Самюэль. Искреннюю доброту Самюэль сразу же отметал. Он не верил в неё, ибо она, по его мнению, была глупа и бессмысленна для таких людей. Самюэль мог спокойно поверить в доброту горожан или бедняков. Для них это своего рода средство выживания, то, благодаря чему они вообще существуют.

Так, Самюэль верил в искреннюю, даже чрезмерную доброту Изабель и Элин. В их случае она имела и смысл, и причину.

С Лемом ситуация была очень спорной. С одной стороны, он тоже был родом из обычных крестьян. С другой же, Лем – один из приближённых самого владыки, и стал он им явно не из-за своей доброты. Для такой должности важен расчёт, ум и стратегическое мышление. Иными словами, всё то, что противостоит доброте. С ним Самюэлю ещё предстояло разобраться получше.

К Гаичану же доверия практически не было. Со всех точек зрения, приютить его – это глупая идея. Нужен наследник? Так во дворце полно других кандидатов, да и навряд ли ребёнок, не умеющий читать и писать, станет хорошим правителем. Повысить свой статус в народе? Так будут вопросы. Почему приютили именно его? Почему на других не обратили внимания? Почему не приютить всех бедняков, раз приютили одного? Доброта и жалость? Так такому правителю, как Гаичан они лишь мешают. Тогда, зачем? Верить Гаичану было опасно и, в какой-то степени, глупо.

Получается, Самюэль и вправду верил лишь себе. Лем был прав. Или же нет?.. А что если он тоже тот ещё хитрец и просто хочет слепить из Самюэля что-то, что нужно ему? Учитывая, что Лем был довольно умён, это было вполне возможно. Он мог спокойно дёргать за различные ниточки, руководить мыслями других, действуя в своих интересах, да ещё и умело скрывать этого. Можно ли верить Лему? Кто он на самом деле?

Сложный всё же механизм – человек. В один момент он может любить и ненавидеть, верить и не верить. А всё зависит лишь от угла обзора. Посмотришь с одной стороны – увидишь одно, а встанешь чуть правее или левее – и узришь совсем другое. А чему именно верить? Не знает, наверное, и сам Создатель. Так и получается, что человек решает сам. И нередко выбор идёт в пользу собственной выгоды. Но плоха ли эта выгода? Может, с моральной точки зрения, да. Однако именно эта выгода может спасти и тебя, и твоих близких, принеся в жертву всех остальных. А плохо это или нет – зависит от контекста событий. Но опять же, все ведь видят контекст по-разному. Мозг же невольно ориентируется на мнение окружающих. И бывает, что уже сформированная точка зрения вступает в контакт с совершенно иной, не менее сильной. И в голове человека зарождается бой этих двух мнений. Так какой же выбор сделает человек? Сделает ли он это ради выгоды или же пойдёт на поводу у морали? Эти вопросы мучают сознание каждого, кому предоставляется этот выбор. И человек, каким-то неведомым образом, умудряется сделать этот самый выбор, окончив тем самым войну мнений в своей голове. И если это не показатель того, насколько чудесен человек, то что же тогда?

Как же с эти выбором поступил Самюэль? Он решил ненадолго продлить войну мнений. Этот выбор оказался действительно сложным, а потому нужно было ещё раз оценить расстановку сил обеих сторон, чтобы правильно выстроить стратегию и завершить войну быстро и с наименьшими потерями сторон.

Самюэль многозначительно прикрыв глаза, ответил Лему:

– Я сделаю вид, что поверил тебе.

Фальшь в его словах заметили все. Звучало это столь нелепо, что вызвало улыбку у всех, кто был в карете. Элин же и вовсе захихикала. Самюэль и сам понял, что выглядит нелепо, и тоже усмехнулся над самим собой.

– Ну, а владыка? Как ты попал к нему на службу? – спросила Элин.

– А, это. Да так, ничего особенного. Я продолжал работать, тренировать ум, оттачивал свои старые навыки и учился новым приёмам. В один момент, когда я разменял свой четвёртый десяток, меня, Крация и ещё двух охотников выбрали для сопровождения экипажа владыки в другой город. И, как оказалось, не зря. Где-то на середине пути на нас напала стая нечисти во главе с одним из демонов-офицеров. С большим трудом, но мы смогли отбиться. Правда, к несчастью, охотники, сопровождавшие нас с Крацием, погибли. Однако нам удалось уцелеть. Владыка же и вовсе не пострадал. Он оценил наши навыки и, как оказалось, сражался я получше многих его воинов, да и в стратегии смыслил весьма неплохо. Владыка увидел во мне большой потенциал, и взял меня к себе в качестве владычного охотника. В Крации же владыка разглядел лишь грубую силу, и из-за этого, а ещё из-за его дурной славы, лишь повысил его в ранге. Собственно, Краций не сильно расстроился.

– А твои родные? Ты же не забыл о них?

– Да, Изабель, не забыл. Все живы-здоровы. Мама с папой, хоть и в преклонном возрасте, продолжают трудиться, а Арринхольд и Валих вместе со своими мужьями помогают им всем, чем только могут. Обе, как вы поняли, уже замужем. У Арри трое детей: двое мальчиков и девочка, а у Валих пока только один сын, но, насколько мне известно, она ждёт уже второго ребёнка. Я навещаю их порой. Увы, моя работа не позволяет мне так часто путешествовать туда, куда я хочу. Даже в вашем мире я оказался лишь по работе. Однако я отправляюсь к семье, как только появляется возможность, а ещё нередко высылаю им деньги. Зит, к слову, знакома с ними всеми. Хотя было бы как-то глупо не познакомить родню со своей женой.

Зит тут же передёрнуло, и она пихнула Лема локтём:

– Тише ты, олух! Ещё каждому встречному об этом расскажи!

– Вы женаты?! – в один голос воскликнули Самюэль и Изабель.

– А вы не знали? – удивилась Элин. – Это же очевидно! Ладно остальные, но вы-то как не заметили?

– Ну, на самом деле это секрет. Мы обвенчаны тайно, поэтому никому ни слова, хорошо, – Лем подмигнул троице.

– Почему? Ну, в смысле, почему вы обвенчаны тайно?

– Из-за обычаев эльфов. Многие из них ой как не любят, когда эльфы связывают себя узами брака с другими расами. Они считают, что таким образом поганится чистая кровь эльфов. Зит, конечно, не из таких, однако другие бы эльфы ей покоя не дали. Как-то вот так, Изабель.

– Но разве вам не тяжело жить с этим?

– Признаться, поначалу было. А сейчас мы как-то уже привыкли. Да и плевать на это. Какая разница обвенчаны вы тайно или нет, да и обвенчаны ли вообще? Разве это показатель того, что вы любите друг друга? Поначалу да, ты думаешь именно так. Однако со временем ты понимаешь, – Лем аккуратно взял Зит за руку и посмотрел ей в лицо, – что любовь – это нечто большее.

– Въезжаем на мост! Через минуту будем во дворце! – послышалось от кучера.

Услышав эти слова, дети выглянули в окошки кареты. Их глазам предстал вид величественных стен, возвышавшихся до небес и окружавших дворец. Сами стены были выложены из серого кирпича и украшены многочисленными абстрактными изображениями раут. Кроме того, в стенах располагалось несколько рядов маленьких окошек на случай осады. На краях стен располагались смотровые башни с угловатыми, покрытыми частыми шипами крышами. Защищавшие дворец стены сильно выделяли дворец относительно мирной и яркой архитектуры Закара, превращая его в некую «цитадель зла». Одним своим видом они могли нагнать жути не только на нападавших, но и на жителей города. Казалось, что они не защищают правителей города, а ограждают их от жителей. Вопрос только, с какой целью? Чтобы уберечь горожан от их правителей или же наоборот? Может, эти стены были тюрьмой для высшего сословия. А может, островком счастья и спокойствия в этом жестоком городе. Сказать наверняка можно было, лишь пожив и внутри этих стен, и за их пределами.

Посмотрев вниз, глазам троицы предстал лиловый, сверкающий, чуть ли не прозрачный мост, сквозь который был виден широкий, глубокий ров. Казалось, что карета едет практически по воздуху, из-за чего появлялась лёгкая дрожь в ногах и немного подташнивало. То, что он был прекрасен и необычным, отрицать было сложно. Порою мост переливался в лучах солнца, из-за чего по нему пробегали маленькие волны света.

– Из чего сделан это мост? – спросила восторженная Элин.

– Из магии. Весь мост – это магия в чистейшем её виде, – пояснил Лем.

Вдруг необычная поверхность моста сменилась зелёной мелкой травой. Проехав немного вперёд, дети увидели и распахнутые ворота крепости, сделанные, судя по цвету, из платины и украшенные тёмно-зелёными и пурпурными самоцветами, а также барельефами, изображавшими раут, которые своим видом напоминали Изабель Лунарию.

Въехав на территорию дворца, троица увидела огромный сад, деревья в котором хоть и были похожи на земные, всё же отличались от них. Листва одних напоминала листья кувшинок, но была куда крупнее. У других листья были похожи на тонкие верёвочки и свисали почти до самой земли. У третьих же листьев как таковых не было вовсе. Вместо них на деревьях росли мелкие, пушистые, белоснежные шарики, с которых ветер порой сдувал пыльцу, которая медленно и плавно осыпалась на землю, словно снег. Порой в саду встречались сооружения, внешне напоминавшие торт, и имевшие от двух до четырёх уровней. На каждом из уровней росли растения, подобранные по определённым признакам. На верхнем уровне всегда располагались прекрасные белоснежные беседки, каждая из которых была выполнена в своём неповторимом изящном стиле. В некоторых из них были заметны представители знати, мирно общавшиеся и наслаждавшиеся мирной жизнью. Беседки встречались на других уровнях, а также в самом саду, но особой популярностью они, судя по всему, не пользовались. Оно и неудивительно. Кто же откажется побывать на уровне высоты птичьего полёта и осмотреть всю красоту этого сада? Да и потом, это нехило тешит твоё эго и дарит ощущение того, что ты – король всего мира. Смотришь и думаешь: «Это всё моё! Такое маленькое, крохотное и я над всем этим!». А уж от такого ощущения мало кто откажется.

В какой-то момент карета доехала до перекрёстка и по сторонам показались два высоченных здания. То, что стояло справа, имело мягкий, спокойный и миролюбивый вид. Стены его были белее снега. Балконы, карнизы, а также барельефы переливались золотом. Верхняя часть была тёмно-синяя с золотистыми шпилями с насаженными на них розовыми «яйцами». Знай Самюэль о шахматах, сказал бы, что здание было словно фигура слона, окружённая четырьмя пешками. То была «Обитель жриц Лунарии», как объяснил Лем. Слева располагалась «Твердыня стражей», имевшая вид ферзя и внушавшая страх и опаску у всех, кто проходил мимо. Вся усеянная колоннами, горгульями и статуями, изображавшими воинов самых разных рас, в том числе и людей, твердыня представляла из себя одну огромную башню, возвышавшуюся до самых небес и бывшую выше самих стен. Особенно пугала корона этого «ферзя», напоминавшая спаянные черепа, смотрящая на все четыре стороны света. В голове не укладывалось, как вообще могли построить такое пугающее сооружение во владычном дворе. Но раз оно стоит, значит, так надо. Твердыня сильно контрастировала с обителью. Если её вид успокаивал тебя и дарил ощущение безмятежности, то твердыня, наоборот, стремилась настолько омрачить тебя, что мир вокруг казался тебе немилым.

Проехав чуть дальше, карета повернула вправо и остановилась.

– Прибыли!

К карете подбежал прислужник-эгн и открыл дверь. Лем выпрыгнул из кареты, после чего подал руку Зит и помог ей спуститься по ступенькам. Следом за ними вышел Самюэль. Он решил последовать примеру Лема и также помог спуститься девочкам. Как только вся компания покинула карету, Лем торжественно всплеснул руками и произнёс:

– Добро пожаловать во владычный двор!

Перед глазами новоприбывших предстал сам дворец. Стилем своим он напоминал дома в городе, но был куда более громоздким, величественным и грандиозным. Дворец обладал округлой формы с крышей цвета яркого ночного неба и имел четыре входа: парадный, два боковых и садовый. Все входы во дворец выделялся двумя широкими башнями, каждая из которых имела небольшую лантерну. Многочисленные окна, расположившиеся меж огромного множества колон на каждом из трёх этажей, сверкали в лучах полуденного солнца. Над фасадом дворца возвышалось ещё несколько стройных башенок, исполнявших роль колоколен, зовущих ко дворцу в случае крайне необходимости, а также высокая, широкая каменная башня, где располагался тронный зал. Тронная башня, а именно так она называлась, соединялась с основным зданием четырьмя переходами, деля тем самым внутренний двор на четыре части. Она имела куда больше архитектурных украшений и деталей, чем фасад основного здания, отчего казалась более утончённой и грозной. На последнем этаже башни переливалось красками огромное витражное окно, а из крыши выступала турель.

На несколько мгновений Зит и дети замерли, поразившись увиденному. Им и в голову прийти не могло, что им когда-нибудь придётся жить среди всего этого.

– У вас там всё хорошо? – пощёлкал пальцами Лем. – Идёмте. Вы быстро привыкнете ко всему этому.

Когда все новоприбывшее пришли в чувства, Лем повёл их к дверям, где их уже ждали дейтерианец, который, судя по облачению, являлся доктором, и угрюмый, пожилой эльф, пожиравший гостей свои взглядом.

– Увы, владыка не смог нас встретить. Сами знаете, насколько он занятой. Поэтому вас со всем ознакомят они, – пояснил Лем, подводя компанию к дверям. – Зит, это Нааро, главный доктор. Он весь твой. Спрашивай у него что хочешь. Дети, вам достался рат Онатос Соор – один из главнейших советников нашего владыки. Насчёт его угрюмости можете не беспокоиться. Он всегда такой. Ну-с, знакомьтесь, а я пойду.

– Куда? – поинтересовался Самюэль. – Я думал, ты будешь вместе с нами.

– Я тоже так думал, но у жизни на всё свои планы. Мне нужно в штаб охотников, допросить того эгна, призвавшего крюкохвата. Такая уж у меня работа. Обещаю, как только закончу, сразу же приеду к вам. Надеюсь, он окажется сговорчивым.

Лем напоследок обнял детей, и, попрощавшись, быстрым шагом направился к карете. «В штаб!» – послышалось от него за пару мгновений до того, как Лем запрыгнул внутрь. Как только карета тронулась, Нааро подошёл Зит.

– Приветствую вас, ог Садари. Лем много рассказывал о вас и вашей преданности своему делу. Надеюсь, он говорил правду. Пройдёмте со мной, я вам всё покажу.

Он поклонился Зит и повёл её во дворец.

Онатос продолжал неподвижно стоять на месте и всматриваться в лица и одеяния детей. Во взгляде его читалось явное отвращение и непринятие всего происходящего. Наконец, он вымолвил свои первые слова:

– Учтите, то, что вас принял Гаичан, ещё не означает, что вас приняли все, кто здесь живёт. Для многих здесь вы пока лишь отребье, которому несказанно повезло. Хотите, чтобы к вам относились иначе – заслужите это. Особенно это касается тебя, слуга Лунарии. У нас тут таких, как ты, в Закаре около сотни. Только большинство из них уже забыли, кем являются, и теперь им чихать даже на ту, что одарила их своей благодатью.

– Я… я уверяю вас, что сделаю всё, чтобы не посрамить имя великой Лунарии и… – хотела было ответить Изабель, но была резко оборвана Онатосом.

– Я не давал тебе разрешения говорить. Твои обещания для меня не значат ровным счётом ничего. Ты не первая, кто так говорит. Все вы клянётесь чтить имя Лунарии и служить ей до конца своих дней, а после начинаете упиваться властью и величием, тогда как другие и рады вас терпеть, ведь «вас выбрала сама Лунария и ошибиться в выборе она никак не могла». Глядя на весь этот сброд, именуемый «жрицами Лунарии», у меня появилось ощущение, что плевала эта ваша богиня на всё, что здесь происходит.

– Прошу, вас не говорите так. Лунария не может избрать плохих людей себе на службу. Зачем вы порочите её имя?

– Раз я так говорю, значит, на то есть причины, и тебя они не касаются! Тобою движет слепая верность к Лунарии, это и дураку ясно. Но поверь мне, если уж посвятишь всю жизнь только служению ей, судьба твоя окажется трагичной. Быть может, твоя душа и чиста, но ты должна доказать это. И не Лунарии, а тем, что окружают тебя каждый день. До тех пор блаженной тебя назвать нельзя. Теперь что касается вас всех: держите ухо востро. Жизнь во дворце такая же тяжёлая, как и за стенами, а найти себе врага наоборот проще. Потому старайтесь не говорить лишнего, тогда беда минует вас. Теперь за мной. Я покажу вам дворец и отведу в ваши комнаты.

Онатос развернулся и, будто бы тут же забыв о ребятах, зашагал ко дворцу.

– Злой он какой-то. Знаю, грубо, но не могу лгать. Надеюсь, мы с ним поладим, – проговорила Элин еле слышно.

– И я. Не очень хочется иметь врагов во дворце, – согласилась с ней сестра.

– Я сказал: за мной! У меня и без вас дело по горло! – окрикнул детей Онатос, подойдя к дверям.

– Да уж, тёплый приём, ничего не скажешь, – вздохнул Самюэль, и вместе с девочками направился во дворец.