Текст книги "Москва-bad. Записки столичного дауншифтера"

Выготский вполне серьёзно проводил опыты по изучению психики животных. Я думаю, общаясь только с нами, кот за многие годы мог вполне «очеловечиться». Мне кажется, что человек просто сознательно, из своего снобизма и ради удобства, помещает животных в некое «гетто» низшей формы сознания, сам себе внушая, «на что они способны», а на что – «никогда». Многолетнее общение с котом почти на равных приводит к пугающе иным выводам, которые даже трудно облечь в слова и понятия иерархического – всегда сверху-вниз – человеческого дискурса.

А вообще «после возвращенья оттуда» отдыхает он самозабвенно (такой уж стресс был для него этот выход на свободу в столице!) и абсолютно везде. Из-за малометражности пространства и круговой диорамы мельтешений и шума его можно обнаружить величественно возлежащим или мирно спящим в самых неожиданных укромных местах – в ванне или раковине. И, видимо, также не напрасно наш Кошман наиболее предпочтительным почитает взгромоздиться на самую высокую точку в доме – на бабкин шифоньер и книжную полку на нём – и оттуда спокойно и величественно взирать через окошко на прелести столицы, на бренный этот мир…

4. «Любовь и голуби»: всемирная отзывчивость и закат Европы

При всей нашей занятости поиском пропитания, при постоянных попытках христианского смирения, буддийского созерцания, иронического отношения и проч., день ото дня, месяц за месяцем ситуация только усугублялась – до какой-то полной абсурдности и невыносимости.

Общения у нас очень мало, а если и заведёшь кому-то речь о гастарбайтерах – москвичи, те, кто победнее, откликаются, а более-менее устроенные или коли кто услышит эту дичь из провинции, тут же с упрёками накидываются: что ж ты их, бедных, ругаешь? Подошёл бы к ним, познакомился, узнал бы, как они, горемыки, живут – вот об этом бы написал!

«О проблемах гастарбайтеров? – самые решпектабельные редакторы начинают кивать и улыбаться, – это смело, это актуально!». О проблеме гастарбайтеров, – поправляю. «Э, батенька, тут нацвопросом попахивает, не стоит браться. Вы бы лучше познакомились…».

Пытались мы с ними познакомиться… Только им и без наших знакомств неплохо. А мы сами здесь оказались в силу обстоятельств, когда некуда больше податься. Да и в детстве у меня мечта была не дворником наняться за десять тысяч, перебив пятнашку у мигранта, а стать писателем и музыкантом…

Диплом кандидата наук я с собой вожу: по всем городам и весям, по всем квартирам и углам, коих сменил уже штук семнадцать, но ни разу мне не пришлось его показывать! Да и вообще выражение «образованный человек» в последний раз я слышал, когда в аспирантуре учился, а вне стен кафедры за десять лет скитаний – ни разу! Вот и в Москве…

Чем на самом деле живут столичные арбайтеры, нам быстро удалось понять. Несмотря на протесты жены, кое-как уговорив хозяйку, мне пришлось разрушить молотком один из шкафов – самый старый и уродливый, занимающий пятую часть и так небольшой комнаты, и, расколотив на части, оттащить обломки на помойку. Когда я расчленил на кухоньке допотопный холодильнище (полкухни занимает, а не работает), напустив кругом фреона… и попытался тоже оттранспортировать его к мусорной свалке, меня на полпути перехватил дворник. Как я сразу не догадался! Ведь наши колченогие труженики, мы слышали, имеют в столице ещё одну монополию: собирают металлолом, особенно цветмет. Тут эти мусорки во дворах едва ли не самые живописные объекты – идёшь из метро и постоянно на них натыкаешься. Наша вообще – какой-то ковш от экскаватора, куда не только бросают пакеты с мусором, но и сгружают строительные отходы. А сверху, как жуки или падальщики, постоянно возятся два-три мигранта. Часто среди них и наш «сержант». Он, словно бобёр, постоянно тащит в свой подвал более-менее пригодную мебелишку, линолеум и т. п. Но это так, главное – металлы и компьютерно-телефонные детали, которые они успешно «по своим каналам» сдают, получая, видно, побольше, чем полуподпольная зарплата дворника. Приглядевшись, я потом сам сто раз наблюдал у контейнеров и перехват, и поиск, и даже разделку и делёж. Они ничего и никого не стесняются – страшно орут по-своему, раздирают-разбирают, а после на этих же тачках катят куда нужно…

Вы скажете, что немногим разживёшься с помойки у жилых домов. Тогда вы видимо, не столичный житель. Тут-то, напомним, народ богатый, деньги сумасшедшие, постоянно все себе улучшают условия, а старьё выкидывают: достаточно старый диван, холодильник, монитор или телевизор вынести за дверь подъезда, тут же его сцапают. В провинции этот диван ещё бы лет двадцать простоял – по виду он реально новый! В мусорке тоже полно всего – техника всякая, ковры, компьютеры, одежда… Но бомжам теперь мало что достаётся.

Себе я, кстати, здесь отцепил (из того, что ненужно арбайтерам) вполне ещё сносный столик (пришлось только подбить да подвинтить), полку нашёл – повесил на кухне, и даже полку для обуви деревянную – они не понимают, а нам винтаж… Все цветы, которые хоть как-то выживают на окнах, вблизи раскалённых батарей, – оттуда же, фиалку взяли белоснежную… Если бы не ревнивые стервятники, можно было бы и в целых пачках книг, журналов покопаться.

…Самое интересное начинается часов с четырёх, когда люди начинают – сначала мало-помалу, а потом опять беспрерывным потоком, и почти до зари, тянуться с работы домой, в свои пяти– и девятиэтажки. Утром-то они в основном молчат, а сейчас… Тотчас же погружаешься с головой – хотя из неё, конечно, с головой-то и не выгружался! – в разнузданнейшую стихию чужого языка – точнее, языков – в настоящие бурю и натиск! Здесь понимаешь – можно дома сидеть в своём аквариуме, можно выйти на улицу куда угодно: 50 или даже 60 процентов проходящих и попадающихся людей – типичные азиаты, будто бы перенесённые в холодную унылую Московию по мановению волшебной палочки! Дёрнул Хоттабыч волосок свой с брады – и вот они! Причём явно не из солнечного Ташкента, не из городов даже, а из самых отдалённых кишлаков и аулов! И здесь, глотнув свободы мегаполиса, чувствуя полную индифферентность местных жителей и просто здесь живущих, временно проживающих, полный пофигизм властей, порождающие непрерывную текучку, в свой черёд порождающую – распутать сей клубок нетрудно – ещё больший, граничащий с абсурдом, пофигизм и безнаказанность, просто чумеют…

Конечно, я не безумный Джокер, и далёк от национализма, а тем более от призывов к дубинушке ухнуть и т. п. Не против я совсем некоего культурного обмена, туризма, да даже и здоровой трудовой миграции. То же самое, очевидно, скажет и почти что каждый москвич и россиянин. Хорош и местный колорит, любопытны и наглядны многие восточные обычаи – когда их видишь на каком-нибудь фестивале… или на Востоке… Но когда почитай круглосуточно, с шести утра до глубокой ночи, ты у себя дома слышишь сплошное ахрйцукенгшщзхъ! ххутфрыджэячсмтб! осёхщшрдлйцдн! и так далее… Когда из этого сплошного непрекращающегося громкоговорительного, гортанного, эмоционально кипящего и вулканирующего вещания – верещания, лая, кваканья и трещания – ты слышишь за сутки дай бог два-три русских слова (нетрудно догадаться, каких, да ещё разве «Барсик, кис-кис!»), когда выйдя вечером в магазин, ты не встречаешь по пути ни одной русской рожи… не встречаешь ты их и в магазине… и вместо капусты тебе пробивают кабачок… Я же не в Бишкек приехал жить, в конце-то концов!

Может, выставить им в форточку колонки и включить «У меня коты котуют!.. У меня ежи ежуют!..», кавер «Аукцыона» собственного исполнения… Или композицию «Влобный!» – классический образчик «искусства дебилизма» в том же исполнении (нашей группы «ОЗ») – фольклорный театр и карнавал в студию! Пусть вот поучатся языку и культуре! Да у меня и колонок-то нет, только за триста рублей пищалки. Хотя идея контр-арт-подготовки неплоха, надо покумекать.

До этого я, смешно сказать, любил иной раз послушать что-нибудь этническое, азиатское, с низким утробным рычанием и прочими горловыми переливами – «Намгар», к примеру, или Yat-Kha. А теперь, приезжая в Тамбов и прогуливаясь по набережной, ловлю себя на мысли, что как-то стыдно это – подслушивать обрывки чужих разговоров… Или тоже, щёлкая пультом, набрёл у родственников на «Любовь и голуби» по спутнику и сижу себе посматриваю… Короче, не на первой минуте догадываюсь, что фильм хорошо дублирован на таджикский!

Теперь я отлично понимаю все эти бессмысленные раньше фразы из учебников и биографий – что такое чуждая языковая среда, чуждая культурная среда, чуждая вера, чуждое всё – даже будто бы самый воздух… Хоть и не бывал за границей, отлично представляю, как тяжело жилось эмигрантам, особенно на Востоке, перечитываю и пересматриваю «Зачарованного странника» и всё до нарождающейся боли в пятках осознаю…

Достоевский, как мы помним, писал о всемирной отзывчивости русского народа. О том, что мы «…может быть, наиболее способны, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебное, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия». И он был прав – даже на бытовом уровне. Даже и по сей день эта положительная исконно русская черта простодушной приветливости к иноземцам (недавно по-киношному воспетая в лирической комедии «Старухи») никуда не исчезла. Но в мегаполисе, в столице всё, конечно, несколько иное. «Слезам не верят» – это ещё что, осмысленное действие!..

Москвичей, как заметил Воланд, испортил квартирный вопрос. Но это почти сто лет назад было! Сейчас и вопрос вопросов (жить или не жить, но где?) взлетел выше зенита, лучше тоже зажмурить зеницы, а ещё сортирный: мочиться ли мимо (коль на тебя нет управы), мочить ли точно (если ты сам эта управа)?.. Или – пофиг, не колышет? Ведь вообще всей этой порчи, в головах ли, в клозетах, настолько стало много, столько кругом её носителей, как нахлынувшей из какого-то пятого измерения саранчи, – что в мегаполисе, при необозримо большой её концентрации, жизнь действительно, уже без метафор, продолжается чисто механически, без всяких оттенков и сложностей, на самых примитивных пружинах типа «на пять тыщ больше должны заплатить». И «большевизм» этот везде – «типа», «как бы». От людей посолиднее, не как я, хоть чем-то обладающих, вряд ли державших в руках не только мастерок и шпатель, но и Пелевина, не раз приходилось слышать: «Присосаться и бабло качать спокойно». Куда присосаться, по большому счёту всё равно, самоценен сам вампирический акт, он даёт смысл всем остальным зомбическим телодвижениям.

С муравейником сравнить (даже наша отдельная «приземистая хата» – как нельзя точно это иллюстрирует) вроде бы и можно, и сто раз уж сравнивали, но муравьи, хоть они туда-сюда шныряют не хуже двуногих, заняты общим делом, учатся, общаются… (Не курят, в другие муравейники не лезут, под чужой норой не вовкают!) А в переродившемся с распадом Союза человеческом сообществе отныне царствует «атомарный индивид»: сосед соседа не знает – и знать не хочет! – даже на площадке, прошмыгнуть бы побыстрей и забаррикадироваться железной дверью. Если сквозь зубы, мобилу и очки вдруг бросил вскользь «Здрасьте» – это уже подвиг старожила, излишние культура и сантименты. Спешно слизанная с Запада философия индивидуализма в наших прериях привела к тому, что каждый занят своим делом, спешит своей дорогой, а про себя твердит «имею право» «делаю что хочу» – и делает! На окружающих плевать – «их много!». Дошло до того, что тут даже прямо на улице можно увидеть присевшую по нужде фем-бабу – как в какой-нибудь Индии! Можно ли было это представить в Москве советской, недавно ещё про себя певшей «лучший город Земли»!?. А тут – такие вокруг грызуновские гонки, в таком вертящемся колесе, такие попытки вырвать сыр из мышеловки… – что всем на всё плевать, всем и на всё – тем более, на каких-то подзаборных мигрантов. А если всё же пристанет на Арбате корреспондент с микрофоном и камерой, ответ готов – «толерантность», «мультикультурализм», как там его…

Понятия «семья», «дети», «мужское», «женское», «пол» («гендер» ещё какой-то), «секс» (он же «любовь») всё ещё в ходу, муссируются, даже муссируются как-то особенно экспрессивно, но значат в откуда-то наступившей, незаметно надвинувшейся, словно налетевшей, как ураган, кутерьме и толчее всё меньше.

Да здесь и вообще в более-менее мужском облике – не в розовых штанцах в обтяжку иль с мотнёй, не в сетчатой пидореалистичной маечке – можно встретить разве что… Нет, не гастарбайтера, ну, что вы… эти в трениках в облипку – в тренде… Разве Вовку-алкаша, ну, или меня, ретро-деревенщину, заставляющую жену перешивать штаны, трусы и чуть ли не носки на более мужественные – кругом то эму, то школяры-недорэперы, то готы (какие наши годы!), то кидалты (кидал, кидал – увы…), то кар-мэны (держи карманы!), то миллениалы, метросексуалы, а то и… парад им подавай… Парад – это вообще-то нечто военное…

В полицию нравов и моды – усмехнётся читатель – что-то не в ту степь вас, маэстро писатель-радикальщик, занесло!..

Но присмотритесь, приподнимите тёмные очки и стёкла джипов – а может, это шоры?! Вглядитесь: что собой являет обычный и типичный молодой москвич мужеска пола? Перед нами длинное вялое брито-волосатое с хвостиком на макушке создание, с висящими, как плети, руками и длинными, мягкими пальцами, напоминающими, из-за надетой на кисть фенечки, стянутую резиночкой упаковку ровненьких побегов белого аспарагуса на полке супермаркета. Уши его снабжены несуразно огроменными наушниками, глаза явно «не здесь» – они близоруко привыкли что-либо видеть лишь на экране ноута или айфона, извечно утомлены и красны, и по коих утомлённо-осведомлённому выражению ясно, что их ничем не удивишь – ни какой угодно формой соития, ни трёхствольным супербластером, ни даже живой, в натуральную величину инопланетной дрянью с трёхэтажной игольчатой пастью.

Это, так казать, венец творенья цивилизации – москвополитанин, матёрый постчеловечек, титан, Левиафан! Где уж тут ему какие-то лилипуты-гастарбайтеры…

Если разобраться, у него особо ничего нет, и сам он никто… Хотя всё же он живёт всю жизнь в своей квартире, с своими родителями (а потом возьмёт ипотеку и будет ещё в своей – со своей подругой, если уж десятый год не женой…), и работает даже – сидя на кресле с колёсиками, что-то вбивая через клавиатуру в виртуальное никчёмно-неинтересное пространство… Зато параллельно этому, тут же, через тот же монитор и «клаву», высасывая из иного, куда более полезного и познавательного, виртуального пространства практически всё, что душе угодно… причём бесплатно! Что ж ему ещё? Дворником, что ль, пойти арбайтать, с тарантасом этим с корытом и метлой?! Рыть канавы, асфальт, кирпич и плитку класть «за двадцать рублей в месяц»?!.

«Креативный класс», «хипстеры», «горизонтальные люди» – сколько всего облагораживающего напридумано… в краях непуганых сыночков-дочек! Которым, однако, ходить по улицам здесь-и-теперь – да хоть бы разъезжать в Я-такси или на великах «Электра» – всё несподручнее… Это в кондитерской и булочной, по стишку Родари, «пахнет тестом и сдобой», «орехом мускатным» и прочим «приятным», но существуют и иные миры, а в них иные ремёсла. Запросто можно, выйдя из авторской кондитерской или арт– кофейни в центре, наткнуться на выходцев оттуда – всяких чумазых, вонючих, оголодавших, свирепых, «необразованных», страшно вам сказать, варваров-трубочистов!..

Живописанная нами дворниковская тачка, помимо хозяйственной функции (если присмотреться, весьма номинальной), как и моторизированная «тачка» у других слоёв населения, служит обозначению статуса её владельца. Если ты катишь сей корытный шарабан на колёсиках, то к тебе и отношение такое: в восприятии насельников машин и джипов, да и ездящих на метро тоже, ты просто «вонючий гастер», низший, вечно нищий класс обслуги, современная гуманная версия раба, представитель «братьев меньших», отсталых народностей, живущих крохами со стола истинных деятелей… Катаешь ты там и катаешь свою тележку, что-то там грязное делаешь за копейки, о чём мы и знать-то не хотим… Здесь, понимаешь, титаны за бабки бьются! Нам, белоручкам, «белым людям», даже вникать-то в подобные грубые материи не подобает! Мы, ещё более истинные западные буржуа, чем истинные западные буржуа, можем только итоговую финансовую прибыль рассчитать – от чего угодно.

Есть и другие мужи-москвитяне, чуть более адекватные. В тех же обтягивающих штанцах и с наушничками глубоко – или не очень, коли подешевше, из «Связного» – в подзагоревших ушках. И звучит в них не не понять что, а внятное даже находящимся рядом в несущемся-визжащем вагоне подземки неприкрытое отчётливое туц-туц или умц-умц. Есть, в конце концов, и провинциалы – коих теперь на каждого коренного (то есть прожившего в Москве лет пять – тут уж не до булошных и турецких барабанов!) прилично-столичного вьюношу приходится человек двадцать не просто «понаехавших» из глубинки, которые быстро ассимилируются на работе за компом и их не видно, а какой-то откровенной жлоботы и сельпомассы, которая, если б не гастарбайтеры, составляла бы, наверно, заметное явление…

А тут иногда даже вздрагиваешь – и все вокруг тоже как-то вздрагивают и на секунду в непролазном людском подземном потоке замирают! – когда какой-нибудь недобитый Джон Леннон человечьим голосом – и довольно громко, но как-то прям интеллигентно – адресуется к еле тянущей что-то по ступеням старушке: «Извините, давайте я вам помогу!». Плетерукому-то потомку Долгорукого такое всё же совсем не по плечу! И подхватывает (иногда, впрочем, выхватывает) тележечку на колёсьях, малое, почти вертикальное подобие гастарбайтерской… Через мгновенье кто-то уже наступает на колёса, на раму, кто-то перепрыгивает, кто-то, матерясь и оря по мобильному, через них спотыкается… Отпихивают, обгоняют, протискиваются, всячески толкая и его, и бабусю, и тележку – то с одной стороны, то с другой… Короче, куда лучше на ветряные мельницы с копьём бросаться.

Девяностые, конечно, постепенно уходят, а амёбные эти субкультуры всячески разрастаются… Были раньше такие кричаще приметные ребята – бритые, в подтяжках и мартинсах, но сейчас их уже не встретишь (попробуй выйди в этот Бишкек в таком прикиде!), и у всех нормальных людей, смотревших «Американскую историю Х» и «Россию 88», слава богу, по ним нет ностальгии. Свою-то гопоту нет задачи искоренять университетами, а «невзначай» разводить иноземную, да ещё почитай с какой-то самопроизвольной материальной и идеологической основой – уж совсем не дело.

С 1997 по 2011 годы только численность официально учтённых трудовых мигрантов выросла на 614%! И мигранты на рынке труда «не возмещают отсутствие местных работников»: в этот же период экономически активное население страны увеличилось на десять процетов. Собянин ещё в 2010 году говорил об «армии нелегалов» в столице в два миллиона человек. Это быстро растворилось в информшуме, а ситуация с тех пор, понятное дело, лишь усугубилась.

Уже сейчас они ведут себя по-другому: более раскованно, зачастую по-хамски. Все эти показные юродствования – «начальника», «моя твоя не понимать» – давно ушли в прошлое, в настоящем мы имеем настоящий, не на словах и шутках, Москвабад… На его улицах уже не какой-нибудь едва заметный таджик-гастер, тощий и прокопчённый, одинокий, тихий, забитый, неприметно копошащийся в своём углу или подвале, принося посильную и зачастую бесплатную пользу развитому человечеству, а совсем иное. Несуразнейшая, разнузданнейшая вакханалия, феерия аулов и кишлаков!

Я себе, блин, на улице своей столицы (да и не столицы тоже) говорить по телефону не позволяю! А тем более орать – неаристократично как-то, невежливо, неудобно это в толпе и на ходу… А тут стоит только вынырнуть из метро, и на тебя со всех сторон обрушивается целая лавина чужеродных, режущих ухо, омерзительных по интонации, разноголосице и непрерывности наречий, и миновать, обойти такого прохожего, отстать от него невозможно – тротуары узкие, на такое перенаселение и переселение народов не рассчитаны. А тут вокруг – полнейший эффект присутствия в самой толчее восточного рынка, вавилонское паназиатское кухонное столпотворение… Причём они ещё, понятно, ходят не поодиночке, как наши, не уступают на узкой тропке (да я сам всегда ступлю вбок, как герой Достоевского), гогочут, прыскают слюной, дешёвым пивом и табачным угаром, орут по мобильнику, толкаются… – что всё, конечно, можно отнести к разделу «личное дело каждого» или «и русские так поступают» – есть у кого поучиться!

Подумаешь там – «горланят и толкаются» – кого этим в мегагороде удивишь!

Нет, здесь, повторяю, глобальный, стихийный процесс чудится, будто такая же тачанка с разбитым корытом и метлой, пущенная под откос, летит себе вразнос… и как ему противостоять конкретному человеку в конкретном случае, даже и сказать затруднительно.

Вот, например, выходим с женой у себя из метро, и тут в переходе у стеночки и на ступенях стоит целая батарея скучающих юных развесёлых разномастных «братьев» – курящих, потягивающих пивко, теребящих телефоны, в спортивных штанах и в шапочках… Но и этого им, конечно же, мало… Если я отстаю от жены – идти в такой толчее об руку невозможно – некоторые из них начинают по своему обычаю, как на фотоэлементах, при приближении девушки цокать! Не особенно уж громко в шуме метро, но внятно и мерзко-неприлично причмокивать губищами! Жена реагирует экспрессивно, даже плюётся, но я её побыстрей оттаскиваю от греха. У меня же, как у нормального человека, как ни хочется дать в рожу, пока разум берёт верх. Во-первых, у меня сломана правая кисть и на правой ноге не так давно сделана операция по удалению вен, и вообще я по такой жизни весь издёрганный и некрепкий – только взгляд, наверное, даёт им что-то понять; во-вторых, их целая орава, а я один – некого позвать, никто не заступится: ни друзей, ни знакомых, ни свои прохожие русаки, а тем более милиция (которой здесь никогда и нет, как и на выходе наверху, как и во всём районе!) и прочее государство; и в-третьих, им не составит никакого затрудненья просто вынуть ножичек из кармана и пырнуть, а у меня, как у приличного гражданина, такие затрудненья есть, а ножа, или даже отвёртки, нет. Иногда я, правда, думаю, что вот сейчас сорвусь и, кинувшись на эту самодовольную сволочь, разорву ей рот руками, а потом отожру, как молодой котик у старой крысы, зубами чурило[5]… Но пока всё же думаю, могу ещё как-то думать.

Я всё же больше созерцатель и философ, а не воин, и делаю как раз то, что могу, к чему и предназначен. Ничего не разжигаю: понятно, что не разжигать тут надо, а тушить, но тушат – водой или окапыванием, но не соломой и порохом, которыми не писатели Москву набивают. Когда встречные гастарбайтеры, показывая белые зубы и знание языка хотя бы на уровне нашего второго класса (верэ из зэ тэлэфон плиз?), вежливо испрашивают, как найти спорткомплекс «Три кота», я, слегка вздрогнув, очень вежливо им отвечаю. Под мышкой у меня журнал с названием «Дружба народов», и для меня это, не имеющего никакого официального статуса, имеющего здесь статус, по сути, ниже вопрошающих про нофелет (разве что швейцаром для них устроиться или быт и нравы, как Миклухо-Маклай, изучать!), не пустой звук… Я не сказать, что Ленина помню, но другого Ильича видал по телеку, как везли по брусчатке на катафалке.

Мы-то, кто ещё держал в руках учебники с пятнадцатью красными флагами на форзаце – и одним большим в центре – с самым большим серпом и молотом! – ещё воспринимаем их как почти наших, в сущности-то вместе жнущих одну жатву и кующих одно светлое коммунистическое будущее. Но большинство приезжих раздолбаев (в отличие от большей части нанимающих их наших баев) родились уже после распада Союза, и всё это для них какая-то допотопная филькина грамота, а великий и могучий язык межнационального общения они не удосуживаются выучить даже живя целыми пятилетками в непомерно разросшемся многонациональном посаде вокруг Кремля.

Нынче же в столицах их, смотрел подробную передачу, житуха, в общем, налажена, своя культура колосится: на рынке – пожалуйста – всё тебе для плова: кизил, баранина и лук всех видов, уже очищенная морковь, распущенная, как у них принято, на столбики вроде картофеля фри.

Мы тоже любим плов, готовим его и едим, и даже булгур и ачар осознаём, кизил покупаем и морковь особо не мельчим, но…

Вот, пожалуйста: сами вклиниваются в текст. Два каких-то залётных, одетых почти как рэперы, в ярких кепках, издали ведя беседу и пытаясь открыть бутылку пива на протяжении метров десяти оградочки, завернули на огонёк. Встали в аккурат под табличкой «Не надо по телефону», попытались откупорить принесённое о хлипкий подоконник, потом чем-то всё же сдюжили, и переминаясь под окном, теребя мобильники, покуривая и поедая батон, неспешно, но довольно экспрессивно, рассказали друг другу всю свою жизнь. Мне рассказали. Я их принял как дорогих гостей – почитай у себя на кухне, куда русичей не зазовёшь (наверно, действительно теснотища мешает!). Я всё понял. Несмотря на то, что по-русски было сказано с интервалом часа в два лишь два слова, сочетание которых в нашем новоязе мне не по душе – тут и голая конкретика вроде бы, и в то же время ещё и подростковая голословность какая-то: «короче» и «жопа». Это примерно как серп и молот были раньше. Вам смешно…

Отец, например, в Киргизии служил, на границе с Китаем – защищал эту границу. Тётка в Павлодаре почитай всю жизнь жила – в военном госпитале работала, муж до полковника дослужился – всех вроде знали, всем помогали, и им вроде тоже, но в начале девяностых враз сделали так, чтоб без всякого пардону выставить.

Бабушка рассказывала, что и в стародавние времена пытались было в колхозе использовать киргизов или узбеков, но через месяц выяснилось, что для нашего народного хозяйства (где тогда даже арбузы с дынями на полях выращивались!) таковые совершенно бесполезны. Только народ смешить и смущать: женщины востока везде таскались с чайниками, чтобы где ни сесть посреди улицы, тут же подмыться, напрочь пренебрегая кустами, лопухами и прочей природой. Таковое и прочее проявление традиционного их формализма, чуждого нашему природному импровизаторству, привело к тому, что всю «бригаду» просто выгнали, ничего не заплатив. Даже в этом «колхозном совке» здравый смысл ещё был!

Или, чисто для сравнения, один пример, как «там у них на Западе», при самых их отменнейших либеральных установках, вопреки тому, что пропагандируется, могут поступить с «вонючим мигрантом» или просто «гостем столицы». Знакомый, учившийся в Великобритании, приехал как-то из своего городка в Лондон, достал на площади из кармана зазвонивший телефон и негромко произнёс несколько коротких фраз на хорошем английском… Незамедлительно был прижат в подворотню с присказкой «полиш швайн!». И это были не скинхэды, а заштатная, вроде уэлшевских недоносков, шваль из паба, короче, обычные «нормальные чуваки». Что, без сомнения, безобразно, неэтично и не пример для подражания.

Про азиатские столицы можно другие примеры привести – и, понятное дело, ещё куда более радикальные. Попробуй только примостись где-нибудь с пивом и сигаретой – обратают сразу, а то и в ментуру загремишь, без шуток. У нас же встретить «гостя» без баночки и сигареты, кажется, можно только если у него руки заняты телефоном и тачкой. Чем ближе к метро и к вечеру, тем больше «активно отдыхающих».

Конечно, теперь в европейских столицах столько беженцев, что уже и не знают, как быть. Но у них это, по крайней мере, обсуждаемая проблема, на уровне государства и СМИ, по отношению к которой можно занять позицию. А у нас, только заикнись, тут же ксенофобию и нацвопрос пришивают. И это универсальная отмазка – неприкасаемая тема – проще уж заткнись.

Вот восклицают: «ксенофобия», имея под этим в виду «национализм» и прочую непопулярную «нетолерантность»! Посмотрим в старом словаре, что это за xenophobia: «1) мед. навязчивый страх перед незнакомыми лицами; 2) ненависть, нелюбовь, нетерпение, неприязнь к кому-л. или чему-л. чужому, незнакомому, непривычному». И в новом: «страх или ненависть к кому-либо или чему-либо чужому, незнакомому, непривычному; восприятие чужого как непонятного, непостижимого, и поэтому опасного и враждебного». В Википедии этот пассаж недавно всё же отредактирован в сторону смягчения: «неприязнь к кому-либо или чему-либо чужому; восприятие чужого как неприятного». Где же «национальность»? Но дальше там идёт приписка: «Воздвигнутая в ранг мировоззрения, может стать причиной вражды по принципу национального, религиозного или социального деления людей». Это верно. Ксенофобия, читаем дальше, имеет в своей основе и биологические (защитные) механизмы: «для человека настороженная реакция на непохожих людей неизбежна и биологически нормальна». Но дальше идут витиевато-«научные» фразы о том, что «ксенофобия является сбоем генетического механизма, что объясняет её иррациональность и неподверженность рациональным доводам. Самоошибочное функционирование генетической программы также может быть генетически детерминировано». Почему же иррационально, когда ведь дальше – небольшой, но исчерпывающий подпункт «Ксенофобия в России»: «Руководитель центра по изучению ксенофобии Института социологии РАН отметил, что социальное неблагополучие играет существенную роль в формировании ксенофобии, по его мнению, этим обусловлен тот факт, что лишь предприниматели продемонстрировали существенно меньший уровень недоброжелательности к мигрантам другой национальности». Обсмеяться! Переселить бы таких руководителей и исследователей в пятиэтажки в спальных трущобах, желательно в Бирюлёво!

И понятно, откуда ветер дует. В англоязычной Википедии вообще значится, что «Согласно ЮНЕСКО, термины «ксенофобия» и «расизм» часто совпадают, но отличаются тем, что последний включает предрассудки, основанные на физических характеристиках, тогда как первый, как правило, сосредоточен на поведении…». Во как. В этой же викистатье о ксенофобии в подпункте «Проявления» приводятся примеры со словом «расизм»: «Расизм в Северной Америке и расизм в Южной Америке», «Расизм в Мексике» и т. д. У нас пока что малопонятные «нерациональность», «генетический сбой» и «нацвопрос», а у них уже нынче ксенофобия и расизм – одно и то же!

Ненависти и навязчивости, исключительности тут, конечно, не должно быть. Да у нас в простом народном обиходе её, слава богу, практически и нет! Хотя почему, раз уж закопались в генетику, не упоминаются культурно-исторические факторы? Это в Америке не было топтавших страну веками татаро-монголов, которых на Руси не зря именовали не иначе как погаными…