Текст книги "Эксперты"

Выбор был небольшой, справиться с такой толщины стеклом мог «Барретт» М82 (калибра 12.7 на 99 мм) или отечественный образец СВН-98 (калибра 12,7 на 108 мм), были и еще варианты, но достать получилось именно СВН-98, с приемлемой длиной 1350 мм, которую хоть и тяжело, но все же получалось доставить на место незамеченной. Другими словами, сложности в мгновение ока обрисовались четкими гранями, что было уже решаемо.

В день «Д» в здании УВД прозвучало оповещение, объявляющее пожарную тревогу, и требующую поголовную эвакуацию сотрудников. В самый пик ликвидации очага небольшого пожара, не успевшего, благодаря своевременному звонку распространиться на этаже, прозвучал громкий странный звук, через две минуты после которого в управление же раздался звонок, сообщавший о состоявшемся покушении на очень влиятельного человека в городе, чего ждали все оперативники, рассредоточенные в засадах у предполагаемых снайперских лежек. Они доложили о чистоте и пустоте в своих вотчинах, что навело на мысль о наличия еще одной, неучтенной.

Кто-то обратил внимание, что здание самого УВД очень выгодно расположенного с точки зрения использования снайпером. В это время какой-то выходящий капитан посетовал, что пожарные совсем одурели и устроили потасовку с каким-то молодым человеком, пытавшимся несколько минут назад выйти через черный ход, и что тот отбивался продолговатым черным кейсом, явно с чем-то тяжелым.

Все рванули в указанное место, стараясь охватить, не только изнутри, но и с тыла здания все возможные отходы.

Сам же капитан в это время испарился, хотя его и окружали несколько любопытных сотрудников, один из которых отметил, что видит его в первый раз.

Быстро обнаружилось, что в указанном месте пожарных не было, соответственно, как и инцидента, а сообщивший о нем, по идее, не мог отойти больше чем на квартал. По мгновенно разосланной ориентировке все находящиеся в радиусе километра полицейские приступили к поиску, и почти сразу наткнулись на пакет с формой, догорающий в огне горящей помойки. Разумеется, начали отрабатывать этот сектор и наобум почти настигли беглеца, хотя и не знали о его местонахождении.

Предположив, что преступник овладел транспортным средством – тяжеловозом для перевозки стекол, бросились за ним. Остальное мы уже знаем, как и Алексей знает о том, что его «сдали».

Кому он этим обязан было понятно, а потому ясно, что вся полиция ищет его и перекроет все возможные пути, ведущие к его известному только ему одному убежищу до позднего вечера, поэтому и нужно было где-нибудь схорониться.

Кто же знал, что эти несколько часов смогут возбудить в его сердце такое небывалое чувство, отодвинувшее за задний план и чувство самосохранение, и требования навыков, и голос разума…

Именно это сейчас вспоминалось с позиции владения информацией собеседниками. Разговор подходил к концу, закончившись требованием не оплошать в этот раз.

Полковник Касаткин, возглавлявший несколько месяцев назад это мероприятие и так помпезно его проваливший, клялся и божился, что в этот раз все пройдет как по маслу:

– Влад, ну что ты, совсем меня за идиота считаешь?! Тогда как было: иди туда, не знаю куда, ищи то, не знаю что! Сам ведь оплошал… Ладно… Ты вот что. Переведи-ка по полтинничку двум моим человечкам, чтобы они знали, за что рискуют. Один да попадет…

– Че, сразу дуплетом…

– Неее… с разных точек валить будут. Спецы что надо. Знают только одну команду – «фас!».

– Ну смотри, может своими еще помочь?

– Ааа-га… еще и познакомить. Все будет сделано на высшем уровне, нужно только постараться не зацепить из конвоя кого-нибудь. СОБРовцам это не понравится! А эти еще те псы, всем за своих глотки рвать будут, не взирая ни на чины, ни на звания.

– Да ладно, деньгами все решим… Короче, третьего раза у тебя не будет… Срань… аааа.

– Голова?

– Да не только… а башка вообще!

– А ты к Дмитричу…

– Это еще кто?

– Ты чо?! Спецклинику помнишь?

– Ну…

– Главврач там.

– Он дураков лечит, я че, похож на…

– Он гипнозом – один из сильнейших у нас. Блокаду поставит, так ты не только о болях головы забудешь, но и ср..ть перестанешь.

– Не гони, а! Я в чудеса не верю. Ееее… хоть пулю в голову вгоняй…

– Короче, Влад, я через два часа у него, если чего, дай знать, я поинтересуюсь. На всякий случай – у него половина Питера обретается, и всем помогает, конечно, не за дешево, нооо…

– Ну… может… а то таблетки только по печени бьют… – В Леху должны были стрелять по его выходе из клиники, после проведения психиатрической экспертизы, поэтому свой судья не задумываясь дал разрешение на проведение именно там. Для этой компании совсем не важно было, кто именно проведет экспертизу и чем она закончится. По понятным причинам, торопить это мероприятие не собирались, хотя подозрения о даче арестованным кое-каких показаний на «Диснея» беспокоило. «Какая разница, что он там говорит, если как свидетель до суда не доживет… да и до своего-то не доживет… Хе-хе-ех… А к Дмитричу… пожалуй поеду, заодно и сам посмотрю, че там, да как… да на телочку Лехи-ну полюбопытствую – может, себе прибрать!» – с этими мыслями набрал номер полковника:

– Слышь, Валерич, ты там пошеруди со своими по поводу Дмитрича, может записать надо на прием, или как там… как его, кстати, полностью-то?

– Виктор Дмитриевич Стражник, советую…

– Да понял, понял… Когда к нему подъехать-то можно? А то уж и сил-то нет…

Через час Влад сидел в удобном глубоком кресле, невнимательно слушая доктора. Его веселил, несмотря на головную боль, вид ученого, показавшегося ему каким-то «неприбранным», неухоженным, погруженным в свои мысли и лишь изредка выбиравшегося из них, поглядеть на таких как он, и то ради научного интереса, а не денег. Таких типажей он не опасался. Подобному к себе отношению способствовал и сам главврач, будто рассеянно произнося предложение за предложением.

«Че он тут лепит? Какие-то кодовые слова, какие-то установки, какие-то «можно» – «нельзя»».

– Да делай, доктор, делай… Если поможешь, я тебе новую больницу куплю…

– Больница сама себе поможет, лучше церкви помогите…

– Я уже две построил – надоело! Тянут и тянут эти попы деньги, а толку с них… так, как они грехи отпускают, я и сам могу! Ну че там, долго еще колдовать-то будем?

– Сейчас я скажу слово и вы «провалитесь» в ваше подсознание, после я скажу другое, и вы выйдите из этого состояния в полном здравии и сознании…

– Ага… – После произнесенного обещанного слова «Дисней» действительно исчез из этого мира, погрузившись в состояние, о котором совсем ничего не вспомнит, в котором не заметит и прошедшего получаса, в течении которого доктор снимет с него все нужные медицинские показания, необходимую информацию, глубоко запрятанную, включая преступления, компромат, нехорошие планы, возьмет необходимые анализы, заполнит карту клиента, и даже выпишет счет.

Прошло тридцать минут, встрепенувшись, Вадим вздрогнул и устроился поудобнее в кресле:

– Ну чего, док, когда уже?..

– Вот тут распишитесь, это вам для оплаты…

– Какой оплаты, ты лечить-то будешь?!

– Милейший, а у вас разве что-то болит?

– Дааа… в натуре… колдун… – вообще ничего… Это как у тебя так?!

– Вы полчаса, уважаемый Владлен Павлович, отсутствовали, посмотрите на время…

– Вааау! Ну че, я пошел. Ты вооооще, док, в порядке!

– Чем могу, чем могу. Всегда рад помочь уважаемому народному избраннику. Если вам или еще кому-нибудь помощь понадобиться, милости прошу. Всех благ… – Влад вышел с кристально чистой головой, ловя себя на мысли, что и мыслей в ней не так много, и совсем нет тех, что приучены напоминать об опасности…

Стражник вытянул ноги, скрестил руки на груди, и стал ждать вызванную по громкой связи Марину Никитичну. Узнанное у клиента совсем не радовало. Кое-что сходилось на его заведении, на Марине и том самом Зигфриде, который был депутату как кость в горле. «Теперь понятно, что за кутерьма происходит, но совсем не ясно к чему она может привести. А мне вообще все это нужно?!»

Вошла, как всегда будто вихрь, Сосненко и, получив разрешение, плюхнулась в кресло. «Почему она выбирает всегда самое неудобное?» – но вслух произнес:

– Ну-с, Марина Никитична, что делать-то будем после всего этого?

– Чего… «этого»-то?

– Узнал я здесь, что ожидают нас веселые времена, а вот избегать их нам придется вместе, причем только вдвоем, никого не оповещая.

– Что, опять враги сожгли родную хату?!

– Хуже… Короче, девочка. Что для тебя некий Влад «Дисней»?

– А кто это?

– Он тебе должен был попасться в коридоре… Это тот самый человек, что хочет убить твоего Зигфрида или как его там, они, оказывается, подельнички.... Потому, наверное, один от другого освободиться и хочет… Так, твои планы?

– Да какие планы, Виктор Дмитрич?

– Ты зачем своего парня сюда вытягиваешь на экспертизу… его здесь застрелить хотят…

– Не застрелят.

– С чего бы такая уверенность?

– С того, чтооо… я не дам!

– Ааа… Это меняет дело. И чего мы задумали?

– Мыыыы…

– Конечно, мы… случись чего, с меня первого голову снимут, а ты без меня собираешься, видимо, перестрелку устроить.

– Виктор Дмитриевич, да ничего яяя… Поможете мне… нааам?

– В своем уме-то, мадам?! Мне проще из тебя…

– Мне не многое надо…

– К примеру?

– Подтвердить, что я – это я…

– Чем дальше в лес, тем жирнее партизаны! Угу… Значит, просто подтвердить, что ты – это ты?! И все?

– И все…

– Значит, рассказывать ты мне ничего не собираешься?

– Да нечего рассказать-то!… Я вам, кстати, диктофон оставлю, прослушайте, там интересные мысли будут после проведения одного невероятного эксперимента…

– Принесешь, тогда и посмотрим, что там… Так, на всякий случай, суженного твоего застрелить хотят по выходу из больницы, после проведения экспертизы, и ты собираешься это допустить? Или я отупел, или ты перестала быть самой собой!

– Вот именно… ничего этого не будет… – только экспертиза…

– Так! Придется звонить твоим родителям и Владыке. Мне не хочешь сказать, тогда им скажешь…

– Не-ааа… – Владыко Маркелл, духовный отец рабы Божией Марины, после звонка Дмитрича просил приехать ее к утру следующего дня, и состоялась эта встреча аккурат после танцев перед начальником службы безопасности и всего последовавшего за ними. Ночь она не спала, и вот чем была занята после перевозки той самой «смирительной кушетки» с пристегнутым обездвиженным пока еще живым телом Валеры Симурина.

После двух кубов релаксанта пошевелить хотя бы веками или подумать о чем-то было невозможно, поэтому перетащить это обездвиженное тело на секционный стол не представлялось большой проблемой. Привязав мужчину и приготовив все для страшной пытки, которую жертва запомнит в виде последних минут своей жизни, она переоделась, накинула фартучек и, повернувшись к висящему позади Распятию, прочитала Псалом пятидесятый: «Помилуй мя, Боже…».

Прошло достаточно времени, поставленный укол начал отпускать. Сосненко проверила реакцию на боль. Нервные окончания становились чувствительными, а значит, скоро все тело станет одной большой болевой точкой!

Делая два разреза в свободных от веревки местах, специально оставленных для этого, судмедэксперт спокойным и очень низким голосом, совсем не соответствующим ее внешности, словно специально издеваясь, нагнетая страх, комментировала:

– Ты знаешь, что происходит с артериями, когда по ним пробирается к твоему сердцу 30-процентный раствор формальдегида? Это такой чудо-раствор… очень сильно разбавленный, но, не смотря на это, тебя изнутри будет съедать химический ожог. Именно из-за своей ядовитости его используют в нашем деле – он уничтожает все живое… Хм… но тебе это, кажется, не интересно?

Наверное, ты думаешь, что выплескиваемый сейчас адреналин хоть как-то обезболит? Ты не угадал! Вспомни, как больно тебе было, когда ты обжигался, но это только секундная боль, которую потом можно купировать обезболивающим, если есть, конечно… – ключевое слово – «есть». Оно и правда есть, нооо… хмм… не для тебя… гниде обезболивающее не положено! Сейчас тебя ожидает боль в сотни раз чувствительнее, она будет жечь, пробираясь в каждую клеточку твоих внутренних органов, которые ооочень быстро начнут разлагаться, поскольку почти сгорят от этой замечательной химии. Под давлением я буду нагнетать через две артерии… тебе, наверное, интересно какие?… – Женщина ввела палец в перчатке в один и в другой разрез и потрогала зажатые хирургическими зажимами толстые сосуды, пульсирующие бьющей в тупик потоком крови:

– Вот эта… и вот эээта… А вижу, вижу, чувствуешь… Но ведь я еще и не начинала… А тебе уже страшно? Неужели такой мужественный подонок боится? Нет?! А что же тогда? Не может быть… ты испытываешь ужас! Я бы тебя просто убила, наплевав и нагадив на твою могилу, но я не могу тебя простить, просто уничтожив, ведь ты не меня обидел, ты покусился на самое для меня святое – на нашу с Леликом любовь. Ты знаешь, что он для меня значит?! Нееет, ты этого не поймешь! Ты просто… просто маленький тщедушный извращенец, искавший похоти и чужих мучений. Ты добился своего! Ты не представляешь, как мне больно! Ты не представляешь, каково ему там сейчас… Именно поэтому ты будешь умирать страшной, наверное, самой страшной смертью – будешь выгорать изнутри… это не огонь, и не ожог от пламени – это неполное обжигание маленькими неживыми препаратами, рожденными химией, твоих невкусных вонючих клеток изнутри. Ты же знаешь, что химические ожоги страшнее термических… И как они прекрасны и болючи… Да, ты будешь сдыхать, но еще живым я тебя начну бальзамировать… такого еще никто не делал, а потому мне интересно это и как ученому… в промежутках разговора с тобой, я буду надиктовывать некоторые подробности и наблюдения – это необходимо для науки, а тебе… – какая науки для подопытной крысы? Никакая! Так вот… когда ты сдохнешь, я накачаю тебя полностью раствором, проколю всю твою морду и твои внутренние органы этим же ядом. Когда жизнь почти покинет твое тело, я задушу тебя! Для чего? Нееет, сейчас этого я тебе сказать не смогу – чуть попозже, когда наступит этот момент. Я хочу, чтобы это была последняя мысль в твоей ничтожной жизни! Так тебя и найдут! Но не надейся… никто не узнает, что это ты… Ааа! А еще я выну весь твой поганый мозг и закачаю… ну это уже не важно… Запомни, тварь: кто восторженно любит, тот прекрасно ненавидит! Это обо мне, и сейчас я тебе это докажу… – Произнося это совершенно спокойно, Марина отсоединила колпачки с камерами от эндоскопических трубок и вставила во вскрытые артерии. Кровь постепенно начала замещаться формалином77
  Формалин – раствор формальдегида.


[Закрыть], вызывая страшные муки, от которых кричала каждая клетка:

– Неужели ты надеешься на болевой шок? Глупыш! Увы, этого не будет. Конечно, ты мог бы отключаться в забытье, но я не позволю, пара укольчиков и сознание не покинет тебя, как и память, чтобы помнил все, за что страдаешь… все, все чувствуя! Если бы так не получилось, тогда я переломала бы тебе все кости, по одной в течении суток, так же, как ты пытался сделать с нашей любовью! Может быть, я бы так и сделала, но ты нужен именно такой. Сууука, мне придется работать, всю ночь, но оно того стоит! Ой! А что это у тебя нет эрекции, ты же хотел меня тра…ть! Аааа, мерзость ты такая, значит, ты меня обманул! Именно об этом я тебе и говорила, обещая задушить – знала, что солжешь! Ничего, я тебе помогу, причем так, что ты уже сдохнешь, а он все будет хотеть меня! Но не сразу, конечно, я подожду, пока ты вдоволь намучаешься… ну еще пару минуток… иии… Тебе же, наверное, интересно, что я для этого сделаю? Вижу, вижу по твоим глазам… Какой же ты идиот! Неужели ты мог подумать, что любя другого человека, я стану тебя ласкать!

Как же тогда?! Да просто! Ты разве не знал, что у всех, кто покончил жизнь самоубийством, через повешение, не только кало– и мочеиспускание?.. Ты что, серьезно думал, что висельники смотрятся красиво? Ладно… эй… жив еще, гадинка? Ааа… ну, мучайся… Ну так вот, у этих трупов посмертная эрекция… представляешь… у них всегда «стоит»!!! Так что я тебя просто придушу! Ты умрешь с неутоленной жаждой неисполненного желания – пусть это станет еще одним, самым последним твоим разочарованием. Было бы не интересно, если бы я сразу тебе об этом сказала. Но не этого бойся, а того, что таким… с таким… предстанешь перед Создателем на Страшном суде! Пусть я отвечу перед Богом наравне с тобой за это, но в отличии от тебя, мне нечего будет стыдиться! – Мучения человека продолжались уже минуты три, показавшиеся ему столетиями. Не имея возможности пошевелиться и крикнуть, он приводил в движение все остальное, что хоть немного было способно шевелиться.

Под гнилостно-сладковатый запах и спокойно произносимую речь, как могло показаться, маньяка в юбке, под звуки работающего насоса, каждая клетка его тела исполняла страшный танец смерти, погибая в боли химического ожога. Под воздействием яда, медленно проникающего в него, постепенно участки его кожи покрывались сначала, багровыми пятнами, после расплываясь, но так только до тех пор, пока не наступит очередь внешнего бальзамирования, перед которым знаток древнего искусства, специально изучавшая подход к этому египетских жрецов Анубиса, обязательно наложит парафиновую маску, что восстановит цвет до необходимого.

Не станем раскрывать причины таких пыток, но поверь, уважаемый читатель, что они не только в мести, но и в весьма прикладном намерении, которое станет понятным только в конце…

Интуитивно ей показалось, что смерть должна наступить через минуту, и не больше, а потому быстро переведя бальзаматор88
  Бальзаматор – приспособление для механического автоматического бальзамирования трупов.


[Закрыть] в автоматический режим, поскольку одновременно качать вручную насос подачи формалина и сделать задуманное вряд ли было возможно, она ласково наложила освободившуюся руку на кадык, и слегка улыбнувшись, погладила.

Выпученные, пронизанные красной сеткой с почти черными зрачками глаза, выражали уже не испуг и даже не ужас. В них, миллионами тлеющих темно-синим пламенем угольками, пробивалась вся злоба и ненависть, которыми полна преисподняя, откуда он уже и выглядывал. Именно выглядывал, поскольку мучения, испытываемые Симуриным, были во сто крат страшнее тамошних.

Вместо того, чтобы радоваться, если о радости здесь вообще уместно говорить, он, поддавшийся объятиям ужаса, хотел молить о выкупе. Что угодно отдал бы извращенец, ранее наслаждавшийся унижением других, только бы она его пожалела. А ведь действия Марины должны были положить конец не только его ничтожному существованию, но и страданиям, чего, по идее, он и должен был хотеть.

Проведя еще раз по «адамову яблоку», женщина отвела руку, скрутившись по оси своего тела, как пружина, мгновенно, поддавшись вектору инерции, с силой нанесла удар в кадык. Хрящ хрустнул вместе с шейными позвонками, но последние остались целы. Сымитировав необходимую причину смерти, Сосненко аккуратно взяла травмированную трахею и сильно сдавив, повернула на девяносто градусов, тем самым резко совсем прекратив доступ воздуха. Пока еще эластичная ткань гортани поддалась, все тело будто, напряглось и, несколько раз вскорости вздрогнув, застыло навсегда.

Отведя руку от шеи, Марина Никитична взглянула в сторону паха, пожала плечами, и уже обращаясь сама к себе, тихо произнесла:

– Жизнь держится на нитки, а он все о прибытке! Хм… и ведь простоит, пока не сгниет!

Дальше шла работа поршня бальзаматора в автоматическом режиме, по окончании чего она нанесла парафиновую маску, дабы убрать бурый оттенок, появившийся на поверхности кожи благодаря проникшему в ткани яду и прижизненной реакции на него. На кисти рук пришлось минут на десять надеть перчатки, заполненные обычным отбеливателем, после чего они побелели. На шею к парафиновой маске она добавила того же бытового отбеливателя более слабой концентрации по сравнению с руками. После снимания маски и перчаток настало время заняться кожей лица. Операция шприцевания кожных покровов этой ненавистной морды изрядной дозой раствора 4-процентного формальдегида не заняла много времени.

Как с девушкой, забальзамированной ранее, сейчас поступать Марина не стала, оставив чистыми дыхательные отверстия, поскольку со сломанным кадыком люди вдыхать не могут, а значит и захлебнуться тоже, тем более эрегированный член у трупа возможен только после механической асфиксии. А раз так, значит она придумает что-нибудь, чтобы смерть именно так и выглядела. Оставалось опустить оставшееся от Симурина в ванную с формальдегидом на час и можно «морозить».

Отойдя назад, в тень хирургической лампы, Сосненко внимательно осмотрела готовую «куклу»: «В натуре… круче, чем сто баксов!» – улыбнулась торчащему как оголенный ствол маленького дерева, лишенное ветвей и листьев, мужское достоинство, и оставшись вполне удовлетворенной, принялась за упаковку. «Конечно, опытный судмедэксперт догадается – что уж тут говорить… да и вместо мозга… думаю, до него не дойдет! Но лучше так, чем… Не знаю, ну вот захотелось так. Просто желание похвалиться, ведь почти никто из наших не умеет вынимать таким образом мозговое вещество… да и не сгниет. Уф! Ладно, что сделано, то сделано! Надеюсь, все пройдет именно так, как я рассчитываю. Ведь я все сделала, чтобы коллеге можно было опереться на довольно правдивую картину смерти. Дилетант ничего не заметит, а профессионал, все поняв, поддержит меня в своем начинании, ведь здесь для ученого главное опыт… Ох как же я понимаю доктора Менгеле! Бесчеловечно, нооо… гениально!»…

Через полтора часа она ехала в сторону родительской дачи по «Скандинавской» трассе, весело напевая куплеты из «Бременских музыкантов». За несколько дней до этого она приобрела больших размеров холодильную камеру для глубокой заморозки, куда и намеревалась поместить оба забальзамированных трупа: девушки-бомжа и только что «скоропостижно и неожиданно» для него самого скончавшегося Симуринина. Да будет болото им периной… ненадолго.

Впереди оставался разговор с духовным отцом, ждавшим ее через несколько часов в своей резиденции. Спасть не хотелось, напротив, эмоциональный подъем успешно проведенного ранее запланированного мероприятия настолько взбодрил, что казалось, будто жить она без сна и отдыха может вечно.

Каждое воплощенное подобное сложное действие ощутимо приближало ее к возлюбленному, который и не подозревал, что близится день, когда задуманное ею, возможно, совершит полный переворот в его судьбе. Пока все остается тайной, причем не только для него, но и для нас, отправимся в сторону ее дома, а после на исповедь к Владыке Матфею…